Текст книги "Шаг из тьмы (СИ)"
Автор книги: Остин Марс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Цикл «Король решает всё»
Книга 5
Шаг из тьмы
Остин Марс
5.36.1 Утро после дворца Кан
В её груди шёл снег.
За окном поднималось неприветливое осеннее солнце, просыпался шумный город, пересвистывались птицы, жизнь шла своим чередом, как шла вчера, как будет идти завтра.
А внутри госпожи Вероники, святой, Призванной, медленно падал всё тот же снег, который шёл незадолго до рассвета, прошлой ночью, когда господин министр сказал Барту отправить их "домой", и Барт отправил их во дворец Кан.
Этот медленный беззвучный снег всё падал и падал, покрывая серый гранит ещё более серыми каплями воды – для снега было рано, он не лежал на земле, он просто делал её противно влажной, чтобы к ней прилипали подошвы и отлипали с мерзким осенним звуком.
Ей казалось, огромный пустой дворец Кан поселился у неё внутри.
«Каменная яма со змеями.»
Как будто где-то на уровне пояса начинались серые плиты главной площади, по бокам тянулись казармы, чёрными провалами в другое измерение, в центре задиралась в небо неудобными ступенями лестница в три пролёта, по бокам от неё высокомерно хмурились драконы, справа загадочно темнел дворец-музей, а слева…
«Здесь я жил.»
Слева, под сердцем, теплилась слабая одинокая искра маленькой комнаты с единственной свечой.
И всё было закрыто. Каждая дверь была заперта на тяжёлый замок, и у законного хозяина не было ключа, зато ключ был у высокомерной стервы, которая владела информацией в большей степени, чем Вера.
«Здесь нет ничего твоего – ошибаешься.»
Это их мир. Высокомерных узкоглазых женщин в мехах, холодных мужчин, которые не считают этих женщин за людей, но всё равно обязаны с ними считаться.
«Мне нет там места.»
Дворец во дворце, окружённый стеной, самое холодное здание из всех.
«Мне туда нельзя, мне туда и не надо, обойдём это мрачное место.»
И они снова стояли на ступеньках, она смотрела на главные ворота, которые он дёрнул за кольцо, а они не открылись. Шпиль упирался под горло, дышать было тяжело, как будто огромный шипастый дворец не помещался внутри, стремясь впиться в рёбра угловыми башнями и проткнуть шею шпилем главных покоев.
«А за ними мёртвый сад с полузасохшими прудами и дохлыми рыбами.»
Фонтан золотой госпожи, который столетиями возили по всему континенту, и которому на новом месте не хватает напора, чтобы заиграть во всей красе. Сад камней, бесполезный, бесценный, очень тяжёлый и очень хрупкий хлам.
«Весь ваш дом – один огромный грёбаный сад камней. Я не хочу там жить.»
Она с усилием сфокусировала взгляд, посмотрела на лежащий на столе телефон и криво усмехнулась.
«Мне и не придётся, можно расслабиться.»
На экране был календарь, в календаре был график. И он чётко показывал то, что она уже и без него поняла – что-то в её организме сильно разладилось.
«Они должны были быть как раз в тот момент, когда я валялась с белой лихорадкой. Я же не могла их просто не заметить из-за болезни и связанных с ней глюков?»
За ней тогда ухаживала Эйнис, теоретически, можно было бы у неё спросить, чтобы знать точно…
Она вспомнила лицо блондинки, изучающей простыню у окна, закрыла глаза и медленно глубоко вдохнула.
«Я никогда у неё такое не спрошу.»
Эйнис забрала постельное бельё, а новое не принесла, кровать выглядела как ободранный скелет наивных вчерашних надежд, Вера глянула на неё один раз и вышла из комнаты, это было невыносимо.
Спать не хотелось. Она честно пыталась уснуть на диване, но стоило только закрыть глаза, как перед ними вставали до небес серые давящие стены мёртвого дворца, от этого становилось так холодно внутри, что она даже пыталась разжечь камин, но у неё ничего не получилось.
Она прорыдала над этим камином несколько часов, вопрошая боженьку, что должно случиться с опытным туристом для того, чтобы он не сумел развести огонь, бог не ответил.
«Просто его нет, а я Доку вру.»
Плакать пришлось под "куполом тишины", этот несчастный амулет покупался для того, чтобы не мешать спать министру Шену, а использовался для того, чтобы лезть в собственную спальню как вор, и чтобы никто не слышал, как она плачет.
«Он обещал слушать, как я дышу во сне, и если ему что-то не понравится, обещал нагрянуть и поучаствовать. А вот что-то фиг.»
Солнце поднялось к зениту, Веру тошнило от усталости и слёз, но мысль о сне вызывала страх и отвращение – она знала, что ей будет сниться, и не хотела в этот сон.
«Чем можно заняться в этом грёбаном мире без интернета?»
Взгляд остановился на аккуратно сложенном на диванчике свёртке из костюма юного министра Шена и пояса Двейна, который она украла.
«Их странные традиции пронизаны криминалом.»
Доверчивый парень даже не понял, что его обворовали.
Вера с усилием встала со стула и пошла к диванчику, опираясь на край стола – её не держали ноги. Во всём теле было чувство, что она больна, она понимала, что надо бы выпить горячего и прилечь, но когда пошла на кухню, то первым делом увидела в холодильнике остатки торта, закрыла его и ушла.
«Идеальное преступление, какая наивность.»
Они оба закрывали глаза на очевидные вещи, это преступление казалось идеальным только им двоим.
«Или мне одной?
Он же всё знал. Он не удивился, он не спорил с сестрой, он просто её проклинал за эти слова, а оспорил их только наедине со мной. Я не владею информацией, меня легко обмануть.»
В ушах пищало на высокой ноте, пояс Двейна в руках ощущался неприятным покалыванием на коже, как будто у неё была заоблачно высокая температура.
«Может, снять тот супер-амулет, вызывающий врача?»
Она представила, как доктор выпытывает у неё, что с ней такое случилось, что она никак не может лечь спать, лезет ей в голову своей магией, всё там перелопачивает и объясняет другому врачу – да ничего страшного, просто узнала, что бесплодна, и что Шен об этом знал, но ей не говорил, это пройдёт, поест-поспит, и будет как новая.
«Нет, плохая идея.»
Опять посмотрела на пояс. Тёмно-серая ткань оттенка "мокрый гранит главной площади дворца Кан", грубое плетение.
«Персики будут смотреться здесь как крик.»
Мысль о крике была соблазнительной, она вспоминала, как когда-то в горах они с друзьями залезли туда, где вокруг вообще ни души не было, и кто-то предложил поорать погромче, без зазрения совести, потому что это наконец-то то самое место, где ты точно никому не будешь мешать.
«Вот бы туда.»
Тёплый камень, бежево-жёлтый, приветливый, совсем не серый – благодать. И вокруг нормальные люди, и она здорова, полна сил и совершенно свободна.
«В своём мире я могла летать.»
Так сказала желтоволосая эльфийка, шагнула из окна и разбилась.
«Потому что это не твой мир, детка. В новом доме по-новому дышат.»
Она вдруг подумала, что бы сказала обо всей этой ситуации госпожа Виари.
«Надо у неё спросить.»
Но мысль о том, чтобы рассказать ей всё подчистую, тоже вызывала дискомфорт.
«Знаете, мы с ним иногда спим вместе. Нет, без секса, трахаться нам нельзя, у нас проклятие. Но вообще было бы неплохо, конечно, если удастся его снять, то мы будем, сто процентов. Жениться не будем, а трахаться – с удовольствием. Жениться, кстати, и не получится – его мама против, да, вот так. Но разрешения вместе спать мы у неё не спрашивали. Хотя вообще ему надо, конечно, жениться, а то он дом потеряет, мне-то пофиг, а ему этот склеп дорог как память. Так что ему нужен наследник, но я его не рожу, даже если мы сможем снять проклятие – я бесплодна. Но это не точно. Если я спрошу у его приёмной дочери, которая меня ненавидит, я узнаю, какая у меня задержка, но я не спрошу – у нас фиговые отношения. Если да, то задержка полтора месяца, если нет – то пара недель где-то. В принципе, не удивительно – с моим-то образом жизни и количеством стрессов, но вообще напрягает. На самом деле, я и детей-то не особо хочу, но когда меня искусственно ограничивают, тоже не люблю. Так что вот, такие дела. Что посоветуете?»
Она представляла глаза благовоспитанной старушки после таких слов, и хохотала до истерики, закрывая лицо руками и задыхаясь. Она не представляла, что с собой сделать, чтобы это прошло.
Пояс Двейна уже стал влажным от слёз и потных ладоней, она решила прекратить его мучить и уже вышить на нём несчастные персики. Выдвинула из-под дивана ящик с нитками, выбрала красивые яркие цвета, и приступила. За основу взяла фотографию, которая висела у неё на работе на стене, она так примелькалась, что память хранила мельчайшие детали, вышивать было легко. На удивление, руки прекрасно слушались, это внутри её штормило и швыряло от стены к стене, а снаружи всё было спокойно.
Занятие увлекло её и через время даже успокоило, пустой дворец в груди стал достаточно холодным и его замело снегом выше крыш, там просто было что-то неудобное и ледяное, но оно больше не было похоже на склеп, стало легче.
Персики получались румяные и блестящие, она не жалела ниток, укладывая стежки один к одному во много слоёв, в истерической жажде закрыть тёмную ткань так, чтобы её вообще не было видно, в итоге персики стали такими плотными и твёрдыми, что не гнулись, но выглядели прекрасно.
Вера закончила, когда солнце уже опускалось вниз, ей уже не было плохо, внутри была только безграничная усталость и желание впасть в спячку и никогда из неё не выходить, став частью вечной мерзлоты, как мамонт.
Она отрезала последнюю нитку, и в этот момент из портала кто-то вышел, она улыбалась поясу, и когда подняла голову, то продолжила улыбаться, просто так. У портала стоял Двейн, растерянный, немного мятый и сонный, он забыл поклониться, не поздоровался, Вера поджала губы и улыбнулась, втягивая голову в плечи, как нашкодившая маленькая девочка – Я слышала, ты пояс потерял?
– Да.
– А я нашла! На, – она протянула ему пояс одной рукой, второй пряча за спину иголку с ниткой.
Он подошёл и взял, стал рассматривать, как будто не мог в это поверить, удивлённо посмотрел на Веру, ожидая объяснений, она сделала большие честные глаза:
– Он уже был такой, когда я его нашла.
«Дзынь.»
Его брови поползли ещё выше, она вытаращилась ещё невиннее:
– Оно само!
«Дзынь.»
Двейн продолжал переводить взгляд с пояса на Веру, на лице было недоумение и лёгкое опасение, что он чего-то не понимает и его пытаются надуть. Наконец он собрался и тихо спросил:
– Чем я заслужил?
– Ты няшный, – довольно прищурилась Вера, он крепко зажмурился и на секунду улыбнулся, но когда открыл глаза, опять выглядел настороженно, медленно качнул головой:
– Я не понимаю.
– Мне хочется, чтобы ты был довольным и счастливым.
Он медленно качнул головой, молчаливо отвечая – не верю.
Она перестала дурачиться и сказала чуть серьёзнее:
– Мне показалось, что ты вчера был грустным. Господин Всезнайка считает, что ты расстроился из-за того, что лечение затягивается.
– Оно затягивается, – кивнул Двейн, Вера улыбнулась с максимальным оптимизмом:
– Не переживай, Док у нас теперь чудотворец, он и посерьёзнее проблемы решал, с тобой точно справится.
– Было бы отлично, – напряжённо улыбнулся Двейн, опять посмотрел на пояс.
– Персики – символ здоровья, я решила попробовать, вдруг прокатит. А не прокатит – ничего страшного всё равно не случится, это просто вышивка.
– Спасибо, – он неуверенно улыбнулся, взял пояс чуть по-другому, стал рассматривать ещё внимательнее. На секунду поднял взгляд на Веру и смущённо сказал: – У вас очень хорошо получается. Все будут задавать вопросы.
– Правду всем говори, – отрывисто кивнула Вера, – говори: "Вера-святая-Призванная вышила, потому что я няшный".
Он на миг не сдержал улыбку, гораздо шире и непривычнее, чем всегда, еле заметно поклонился и развернулся уходить. Остановился и взялся за лоб:
– Забыл зачем пришёл. Я должен был сказать, что господин сегодня очень занят, до самого утра, у него большие планы. Если вам что-нибудь нужно, говорите мне. Вы хорошо себя чувствуете?
– А похоже, что плохо? – весело улыбнулась она, он опустил глаза, кивнул:
– Я пойду тогда. Вам принести ужин из столовой?
– Нет, у меня полно еды. Там, кстати, твой кусок торта лежит, подписанный, не ошибёшься. Приходи на чай после работы.
– Я не могу, пока господина нет, я должен быть на базе непрерывно. Но я его спрошу, когда он вернётся, спасибо. Госпожа, – он поклонился и ушёл, Вере показалось, что ему было тяжело говорить, как будто он и так держался слишком долго.
«Ему всё-таки больно.»
Его было так жалко, что на этом фоне она наконец перестала жалеть себя, немного успокоилась и решила всё-таки пойти спать, в надежде, что достаточно устала для того, чтобы не видеть снов.
Везде было холодно, она ещё немного полежала на диване, потом плюнула и пошла на кровать, одевшись и укрывшись одеялом без пододеяльника. Перина поглотила её и согрела, быстро отправив в прекрасный тёмный мир.
5.36.2 Ночь подозрений
Она проснулась в темноте, совершенно бодрой, как будто и не засыпала. Сознание не перезагрузилось, она как будто бы даже додумывала ту мысль, на которой уснула. Пытаясь понять, что её разбудило, она старалась не шевелиться, в надежде снова уснуть, как только поймёт. И услышала шаги министра Шена в библиотеке. Он шелестел бумагами на столе, ходил по комнате, потом шаги стихли, как обрубленные телепортом, но она знала, что это не телепорт, это «купол тишины», он не хотел её будить.
Она не слышала его шагов, но чуяла приближение, как рыба боковой линией, как будто он отталкивал от себя пространство каждым шагом. Он шёл сюда.
«Сейчас зайдёт и ляжет рядом. И поймёт, что я не сплю. И скажет… что-нибудь очень простое и правильное. Пару слов, может, два, или вообще одно. Скажет… что-нибудь хорошее, и мне станет хорошо. Какую-нибудь новую информацию принесёт, что-то такое, что всё изменит. Обнимет меня…»
Шаги приблизились, дверь открылась, свет не зажёгся, хотя Вера помнила, что оставляла его в автоматическом режиме.
«Здесь есть возможность отключить свет во всей квартире, но мне он не рассказал, как это сделать.»
В комнате было ужасно тихо, она лежала неподвижно, вся обратившись в то загадочное осязание, которое позволяло уловить его шаги с другого края квартиры… он обошёл кровать и осторожно открыл шкаф.
Вера приоткрыла глаза, наблюдая, как министр перебирает цыньянские костюмы, он снял один вместе с вешалкой, закрыл шкаф, тихо вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. Ей казалось, она способна усилием воли остановить своё сердце, чтобы оно не мешало ей слушать.
В гостиной он задержался, похоже, отключив купол, там шелестела ткань, скрипели ботинки. Потом тихо закрылась дверь в библиотеку, и его шаги уже не скрываясь простучали к порталу. Всё.
Она медленно и плавно дотянулась до своих амулетов и тоже провернула купол. Села на кровати, дрожа от холода, встала и включила свет. Открыла шкаф, изучила ряд костюмов, отмечая, который пропал – чёрно-серый, не из "специальных", обычный повседневный костюм.
«Сестру убивать пошёл, что ли? Или с мамой разговаривать?»
В это хотелось верить, но что-то ей подсказывало, что ей все кругом врут, в том числе, она сама.
«Куда ещё можно пойти в этом костюме в… половине первого ночи?»
Она дотянулась до часов на тумбочке, потом сверилась с телефоном – да, полночь с четвертью.
В ту ночь, когда Эйнис выгнала его из дома, и он пришёл к Вере якобы поесть, она прекрасно понимала, что уж с его-то деньгами и положением он мог бы найти себе ресторан по вкусу и сделать его круглосуточным одним небрежным жестом, но они оба делали вид, что такой возможности нет, это было удобно и приятно.
«Если бы хотел, он бы не постеснялся меня разбудить. Значит, не хотел.»
Двейн сказал, что господин будет занят всю ночь.
«Поздновато для официальных визитов. Для неофициальных по работе – слишком большое внимание к своему внешнему виду. Куда он пошёл?»
Она подошла к шкафу, прикрыла глаза, пытаясь вызвать в памяти все многочисленные моменты, когда он его открывал – вот он правой рукой берётся за ручку правой дверцы, открывает, вторая створка открывается сама, и он опирается на неё левой рукой, и так стоит всё время, пока правой копается в вещах. На какой высоте? Где-то здесь…
Она поднялась на цыпочки и уткнулась носом в эту часть дверцы, медленно глубоко вдыхая – пахло сталью и вином, крепким, не тем, которое они пили на пляже.
«А сталью пахнет его ненормальная бритва. Он бреется левой рукой. Он брился перед тем, как туда идти. Куда – туда?»
Опустив глаза, она рассмотрела на полу чуть влажные следы – дождь на улице, он уже был там перед тем, как прийти сюда за одеждой.
Уткнувшись в эти следы как собака, она беззвучно пошла по ним в коридор, в гостиной зажёгся свет, она увидела на диване небрежно брошенную одежду – пиджак, рубашка, брюки.
«Здесь переоделся, а потом прямо отсюда – сразу туда. Куда?»
Она подошла к его вещам так осторожно, как будто они могли на неё броситься, внимательно осмотрела, не прикасаясь и не дыша, чтобы не смешивать впечатления. Чистые вещи. На правом рукаве пиджака еле заметные светлые полоски, как будто кто-то тронул его руку рукой, испачканной в муке. Кто-то с маленькой ладонью и тонкими пальцами.
Уткнувшись носом в эти полоски, она медленно глубоко вдохнула и задержала дыхание, закрыв глаза, чтобы запах побродил внутри и нашёл отклик в памяти. Но в памяти ничего не нашлось. Запах напоминал о восточных рядах, что-то отдалённое она чувствовала в магазине госпожи Виари и во втором магазине косметики, но точно угадать не смогла.
Сделав шаг ко второму рукаву, она обнюхала его тоже, уловив сильно разбавленный запахом дождя и лекарств аромат дешёвых наркотиков, которые обычно курили нищие студенты за гаражами, и никогда не курили мажоры в клубах. Рубашка этой дрянью не пахла, как будто министр просто прошёл через помещение, в котором стоял дым, но надолго там не задержался. Рубашка пахла мылом, и совершенно не пахла островом и шашлыками – он вымылся перед тем, как идти в загадочное "туда".Брюки внизу были немного заляпаны мокрой пылью – где бы ни находилось загадочное "туда", до него нужно было дойти по улице. А чёрно-серый костюм был осенне-весенним, долго в нём по холоду не проходишь, значит "туда" близко.
Он туда пришёл в карнском костюме, договорился о встрече, пришёл переодеться и пошёл обратно уже весь красивый и традиционный. Куда?
Внутри неё одна половина сознания беззвучно орала одно-единственное грубое слово, а вторая половина пыталась апеллировать к презумпции невиновности и находить миллион совершенно логичных примеров того, куда можно пойти по работе среди ночи. А кто-то третий, циничный, холодный и совершенно спокойный, просто смотрел на этих двух дур и усмехался – ну-ну, продолжайте, мы же всё равно знаем, что это не имеет значения, всё кончится скоро, резко и навсегда. Чем раньше, тем лучше.
В итоге всех перекричала та половина, которая выступала адвокатом, Вера решила ей поверить и не накручивать себя по пустякам, вернулась в постель и мгновенно уснула.
5.37.1 Утро чужих духов
Разбудила её сработавшая в телефоне напоминалка, «ДР Сокола, бухта». Вера отключила пищалку и опять зарылась в перину, вспоминая его прошлый день рождения, было весело.
«В этом году тоже будет весело, только без меня.»
После долгой внутренней борьбы с прокрастинацией, она всё-таки выбралась из постели и открыла шкаф – костюмы министра Шена висели ровно, не так, как он их оставил в прошлый раз, и занимали ровно столько же места, сколько раньше, как будто их никто и не трогал. Но тот костюм, который он забрал, обратно не вернулся, она помнила их все, они были похожи, но не идентичны.
Выйдя в гостиную, она увидела пустоту и чистоту, никакой разбросанной одежды, никаких следов на полу. В кухне были заметные следы деятельности – в холодильнике уменьшился торт, в раковине добавилось посуды, чайник был слегка тёплым. Она долила в него воды и включила, пошла в библиотеку.
На столе немного сдвинулись вещи, добавилась пачка бумаг, её ящик с вышивкой стоял под диванчиком не так, как она вчера поставила.
«Что он надеялся там найти?»
Она подошла, выдвинула его и открыла – внутри ничего не изменилось.
«Просто открыл, сверху посмотрел и обратно убрал? Зачем?»
Ответов не было, она махнула рукой и ушла в ванную, там ничего не изменилось – он знал, что шум воды в трубах слышно в спальне, поэтому наводил красоту в другом месте.
Вера тоже навела красоту, сделала себе чай и пошла за стол, продолжать разбирать развалины своей прошлой жизни.
Уже почти закончив, вдруг вспомнила, что это только сумка, а был ещё пакет, он в спальне лежит. Мрачно выругалась и сходила за ним, вывалила на стол пачку прокладок, тампоны, чулки, косметику, носки, мусорные пакеты, футболку и трусы, другие мелочи.
«Бесценные вещи, просто бес-цен-ные.»
Взяла новый лист бумаги и продолжила опись. И буквально через минуту в портал вошла тёмная фигура.
Ей хотелось, чтобы это был Двейн, чтобы она была обязана улыбаться и излучать оптимизм, но это был министр. Вера подняла голову от бумаг, он неуверенно поклонился у портала, внимательно изучая её лицо, как будто пытался прочитать мысли и угадать настроение. Она сама не могла понять, какое у неё сейчас настроение.
– Доброе утро. Отдохнули?
«Кот Василий, где ты был?»
– Доброе, – кивнула Вера, опустила глаза на свою писанину, не различая букв. Министр подошёл и сел напротив, с мягкой иронией поинтересовался:
– Финал не близок, как я понимаю?
Она смотрела в лист и медленно дышала, стараясь не вдыхать глубоко.
«Я мышей ловить ходил… Почему же ты в сметане?»
Он вонял другой женщиной. Эта удушливая вонь застревала в горле, перехватывая дыхание, как аммиачные пары, у неё дико заболела голова, то ли по старой памяти утечек аммиака на заводе, то ли от попыток одновременно дышать и не обонять.
– Финал близок, – с ледяным спокойствием кивнула она, мягким движением перекладывая пачку прокладок и придвигая тампоны.
– Это хорошо, – он наклонился ближе, опять окатив её волной запаха этой женщины, он был как желе, густой и вязкий, заполнивший всю комнату так, что не укрыться. – Помощь нужна? Можем поменяться местами и продолжить.
– Нет, не нужна.
«Да и была бы нужна – я бы не обратилась.»
– Что это такое? – он взял в руки пачку тампонов, преувеличенно внимательно рассматривая, заглянул Вере в глаза с секретной хитринкой во взгляде: – Что с этим делают?
– Показать? – она смотрела ему в глаза, чувствуя себя так, как будто смотрит в бинокль – видно хорошо, но на самом деле очень, очень далеко. В нём была какая-то новая, очень свежая слабость. Она чувствовала её опытным взглядом ювелира, который в любой конструкции сразу видит тонкое место, которое сломается, если немного надавить. Она смотрела на это место и отстранённо решала, давить или пока не надо.
Он открыл коробку, вытащил бумажку с инструкцией, преувеличенно внимательно вчитался, делая вид, что слегка смущён, как будто специально пытаясь развеселить Веру.
«Собака, которая нашкодила, и встречает хозяина у двери с максимально ласковым и беззаботным лицом. А у самой хвост поджат и ноги полусогнуты, ссытся, потому что знает, что хозяин сейчас зайдёт и всё увидит, и ластиться станет поздно, но до этого момента ещё есть немного времени, и очень хочется успеть сделать хоть что-нибудь, даже если это бессмысленно.»
У неё было ощущение, что он принёс её с собой.
Их в комнате было двое, но стоило опустить глаза, как за его спиной появлялась эта женщина, её было не видно, но её тонкие пальцы скользили по его спине снизу вверх, появлялись на плечах, пошло-алые ногти, белая кожа, мягкая хватка кошки, которая не удерживает, пока не начнёшь вырываться.
Она её почти видела, почти слышала её тихий смех, твёрдые решительные шаги. Женщина обошла комнату, скорее демонстрируя свой роскошный костюм, чем изучая интерьер, и теперь стояла за спиной министра, опираясь двумя руками на его плечи и уложив подбородок на его макушку, вся такая беленькая, гладкая, с узкими чёрными глазами и алыми губами, с килограммами украшений в волосах, в ушах, на пальцах, на запястьях.
«Господин королевский сын любит всё самое лучшее.»
Эта женщина выглядела дорого, не просто элитно, а эксклюзивно. Вера наконец отделила запах от ощущения и узнала его – она нюхала эти духи в лавке косметики, торговец показывал Вере всё, начиная с самого дорогого, эту крохотную баночку он принёс на бархатной подушке и подал двумя руками, как сокровище. Она не спрашивала, сколько стоят эти духи, они ей не понравились – слишком горькие, слишком сладкие, слишком густые и приторные. В них был свой особый шарм, заставляющий нюхать, морщиться, но всё равно нюхать ещё раз, пытаясь понять аромат до конца, дойти до дна его бесконечной глубины, но Вера остановилась раньше, чем полюбила его, сама себе сказав, что для таких духов ей нужно прибавить либо 20 килограмм, либо 30 лет, а лучше и то, и другое. Тогда она надела бы что-нибудь блестящее, уложила волосы крутыми волнами и украсила перьями, а потом накрасила губы и улыбалась бы только бокалу вина, зато с невероятной страстью, её бы все хотели, а она не хотела бы никого, и её бы ненавидели за это, а она бы этим упивалась.
И вот, женщина и духи нашли и полюбили друг друга, где-то под одеждой министра Шена.
Он отложил инструкцию к тампонам, сделал шутливо-ошарашенные глаза и сказал:
– Давайте следующий лот, а? Я пока к такому не готов.
Она чуть улыбнулась и придвинула ему мусорные пакеты.
«Упакуйте себя сами, сделайте одолжение.»
Он взял, снял бумагу, развернул и стал изучать на вид и на ощупь, спросил:
– Это что?
– Это то, что разумный и предусмотрительный человек на вашем месте сжёг бы, никому об этом не сказав.
Её голос звучал размеренно и прохладно, как чужой, она пыталась понять, кто за неё говорит. Это был не доверчивый адвокат, и не грубый прокурор, это была третья сила, новая и незнакомая, этот холодный голос появился в ней тогда, когда она открыла синюю коробку.
«Здравствуйте, черти из омута. Гейзер послужил вам лифтом.»
Она сама изумлялась, откуда в ней столько спокойствия и равнодушия.
Министр внимательно изучил мусорные пакеты и поднял глаза на Веру:
– Почему? Что это такое?
– Это полиэтилен, один из трёх главных убийц экологии моего мира.
– Почему?
– Потому что он не разлагается естественным путём.
«В отличие от вас.»
– В смысле? Он вечен? – он посмотрел на пакеты внимательнее, с долей уважения, Вера медленно кивнула с еле заметной циничной улыбочкой:
– Вечного нет. Но эта штука способна отравить жизнь вам, вашим детям и внукам, а сама при этом почти не измениться.
– Для чего это используют? – он стал рассматривать пакет внимательнее, Вера ответила:
– Упаковочный материал. Лёгкий, водо– и пыленепроницаемый, дешёвый в производстве.
– Это хорошо, – он придвинул к себе чистый лист, стал быстро писать. Вера положила свой карандаш и подпёрла подбородок ладонью, задумчиво глядя на министра Шена.
– Вы осознаёте, что от ваших действий прямо сейчас зависит будущее вашего мира? Любой ваш шаг имеет последствия, вы держите в руках историю, от ваших решений зависит, каким путём она пойдёт. Не совершайте ошибок, они дорого обойдутся всему вашему миру.
Тон был такой, как будто она отговаривала его заказывать невкусное блюдо в ресторане, но не особенно настойчиво, ей казалось, что уже ничто и никогда не будет иметь для неё значения.
Он дописал строку, поднял глаза и без улыбки спросил:
– Вера, вы в порядке?
– А что? – она улыбнулась холодной улыбкой фотомодели, которой за это платят, он помрачнел ещё сильнее:
– Вы хорошо себя чувствуете? Выглядите бледненько.
– Я могу работать.
«Это единственное, что я могу.»
Он нахмурился, она кивнула на бумаги:
– Давайте закончим, раньше доделаем – раньше пойдём каждый по своим делам.
Министр удивился, но ничего не сказал, его гниловатая слабость манила, как будто уговаривая – ударь, давай, я хочу сломаться.
«Рано. Страдай.»
– Ладно, – он потёр подбородок, взял карандаш, положил, размял пальцы, опять взял карандаш. Осмотрел стол, как будто забыл, о чём они говорили, схватил тампоны, поставил, они упали. Он опять поставил их, взял пакеты, – вы всерьёз считаете, что это может повредить целому миру? – Вы мне не верите? – сладко улыбнулась она, – я давала поводы?
– Я пытаюсь понять, – он так вцепился в пакет, и так на него смотрел, как будто с ним и разговаривает.
– Вы мне не верите, – медленно констатировала Вера, с наигранной скорбью и укоризной. – Это потому, что вы никогда не видели свою планету со стороны, вы думаете, что она бесконечна, и вы никогда не сможете загадить её всю. Поверьте, сможете. Одной ошибки хватит. Она маленькая, она настолько крохотная и хрупкая, что её надо беречь даже от такой, казалось бы, ерунды. Потому что если вы её загадите, вы же и захлебнётесь в собственном мусоре. Она вас уничтожит.
