Текст книги "Потопленная «Чайка»"

Автор книги: Ордэ Дгебуадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Я решил любой ценой разыскать жену адъютанта или его дочь. Как раз незадолго до этого я сблизился с двумя приятелями, бежавшими из революционной России. Я поддерживал их, можно сказать – полностью содержал, кормил и одевал. Конечно, они не отказались помочь мне. Оба приятеля поклялись не покидать меня до конца.

Я передал им двадцать пять тысяч долларов и обещал каждому из них по столько же, если они сумеют отыскать след Кантакузен.

Должен сказать, что они взялись за дело самоотверженно. Ни один уголок, где можно было хоть что-нибудь узнать об интересовавшей нас женщине, не оставили они без внимания. Но все розыски были безуспешны. Стало ясно, что мать и дочь остались в Советской России.

Мои помощники советовали мне ехать туда. Мы испросили разрешения вернуться на родину, хотя на самом деле предполагалось, как только «Королева» окажется у нас в руках, вернуться за границу. Я должен был заполучить этот бриллиант, чтобы успокоить свою душу. А потом... Я сам не знал, что меня ждет потом.

Положив оставшиеся деньги в банк (после возвращения понадобятся!), я стал дожидаться визы. День проходил за днем, месяц за месяцем, но ответа все не было.

Деньги подходили к концу. Мои помощники предложили мне легкий путь поправить финансовые дела. Я согласился. Но не потому, что искал наживы. Просто я искал встречи с опасностью, чтобы хоть в этом найти забвение.

Первым объектом нашей новой «деятельности» стал сейф одного коммивояжера. Нацепив маски, мы отправились в его контору. Мои спутники оказались настоящими мастерами этого дела. Они вернулись с операции такими спокойными, будто просто выходили ненадолго прогуляться.

Мне понравилась их невозмутимая уверенность в себе. Они были надежными парнями.

Одного из них звали Сергей Стась, другого – Борис Саидов.

Может быть, кто-нибудь сочтет предательством с моей стороны то, что я называю их здесь. Но я искренне и глубоко убежден, что сейчас это не имеет никакого значения ни для них, ни для меня.

Вот так все и началось. За одним «делом» последовало второе, за вторым – третье... Когда мы приехали в Россию, я уже был таким же опасным и хладнокровным налетчиком, как и мои коллеги.

Тайный голос порою напоминал мне о себе, но я быстро заставлял его умолкнуть. «Меня никто не жалел в жизни, и мне жалеть некого», – убеждал я себя.

В поисках «Королевы зари» мы совершили немало похищений, ограблений и убийств. Я не стану описывать здесь все эти преступления – об этом со всеми подробностями расскажут мои соучастники, – я ручаюсь за это. Стась и Саидов беспрекословно подчинялись мне, выполняли все мои приказания. Вокруг нас подобралась хорошо организованная и разветвленная группа, – наверно, надо сказать – банда преступников. Я сделался распорядителем всей добычи, которая попадала в наши руки.

Чем можно объяснить мое «возвышение» среди убийц и бандитов? Пожалуй, тем, что для меня жизнь не представляла никакой ценности и я запросто играл со смертью. Это рождало уважение ко мне даже у самых закоренелых преступников. Я устанавливал свои законы, мой авторитет стоял вне всяких сомнений.

Перенеся свою деятельность в Советский Союз, мы все же не смогли напасть на след вдовы адъютанта Кантакузена и ее дочери.

В 1926 году пути-дороги привели нас в Тбилиси. Как всегда, меня сопровождал Стась.

Дело происходило в мае. Аромат цветущей акации пьянил, кружил голову. Я решил пройтись по незнакомому городу, чтобы попытаться рассеять меланхолию, вновь охватившую меня.

Я медленно шел по проспекту Руставели. Выйдя на площадь Свободы, я поднялся по широкой асфальтированной улице, идущей от площади направо вверх. Пройдя подъем, я невольно отвлекся от своих невеселых мыслей, прислушавшись к веселому детскому гомону. Не отдавая себе отчета, я направился к тому двору, откуда доносился этот шум.

Я подошел к железным воротам. По двору с криком и смехом бегали маленькие дети в белых халатиках. Некоторые лопаточками и совками ковыряли песок. Другие, оседлав палки, носились галопом на своих «скакунах». У самой ограды стояли две девочки. Одна из них – в красной шапочке с завязками – сжимала в кулачке маленький букетик цветов.

– Вот фиалки, возьми, – говорила Красная Шапочка.

Другая протянула руку. Подняв голову, она заметила меня. Я окаменел: передо мной стояла моя Люсана – ясноглазая, с крутым чистым лобиком и длинными ресницами, которые затеняют зрачки. На алых губах играла улыбка, которая, казалось, не исчезнет даже во сне.

Шатаясь, подошел я к воротам и, чтоб не упасть, ухватился за железные прутья.

С трудом переведя дух, я почему-то посмотрел на часы: было около двенадцати.

«Да, эта девочка может вернуть тебе жизнь», – прошептал на ухо тайный голос. Я повернулся и побежал вниз, к площади. Куда я бежал?

Тогда мы жили на одной частной квартире. Я надеялся застать Стася дома: сейчас все мои планы были связаны с этим человеком.

...Ночью того же дня поезд мчал нас в Баку. На нижней полке двухместного купе спокойно спала моя «Люсана».

Здесь обрывались записи Таманова. У меня не поворачивается язык назвать это показаниями. Ни одного описания преступления, в то время как он сам пишет, что в поисках «Королевы зари» они совершили немало грабежей и убийств.

Таманов убежден, что обо всем расскажут Саидов и Стась. Он ручается! Очень хорошо, допустим, что так. Но ведь и сам он должен сознаться, покаяться...

Вечером я вызвал Таманова к себе в кабинет, предложил ему чашку кофе. Вначале разговор вращался вокруг музыки, астрономии, мореплавания и еще бог знает каких предметов. Должен сознаться, что я соглашался почти со всеми высказанными им мыслями и воззрениями. Он кивал с едва заметной улыбкой. Но его глаза ясно говорили: «Я прекрасно знаю, что всеми этими шуточками ты хочешь найти дорожку к моему сердцу, чтобы потом, когда мы перейдем к делу, я не усомнился в твоей искренности».

По моему убеждению Таманов не лгал ни в своей исповеди, ни в разговоре со мной. Но профессиональная осторожность заставляла еще и еще раз испытывать его.

Я спросил:

– Если мне не изменяет память, когда я спросил вас о Петре Таманове, вы откровенно признались, что лишили его жизни. И потом добавили: «Не то осмелеют и Стась с Саидовым. Если бы не они, меня здесь не было бы...» Вы не договорили тогда, и я не настаивал. Может быть, сейчас вы объясните, что имели тогда в виду?

Игорь от души рассмеялся:

– Нет, память не обманывает вас. Наоборот, я восхищен вашей памятью. Вы тогда ничего не записывали, а сейчас повторили мои слова буква в букву. – Он спокойно взял чашку, отпил кофе. – Вы мне нравитесь, уважаемый Сандро. Наверно, мое откровенное признание обогатит ваш баланс... А если так... Для меня запираться не имеет смысла. – Игорь взял папиросу из моего портсигара и закурил. – Да, как я вам уже говорил, Петро было моим однофамильцем. Он хорошо пел и плясал – больше ничего не умел! Он был женат на очень красивой женщине. Кстати, она ваша соотечественница, грузинка...

Я притворно удивился:

– Кто? Как фамилия?

– К сожалению, я сейчас не могу вспомнить ни ее имени, ни фамилии. – Он отвел взор. Я понял, что он говорит неправду, чтобы не припутывать к делу Раису, и не стал настаивать на ответе.

– Впрочем, в этом нет необходимости, – продолжал он. – Эта женщина только однажды помогла нам, да и то против своей воли. Когда мои парни ограбили ювелирный магазин в Харькове, она заманила директора магазина. Уверяю вас, она не знала, что ждет этого человека...

– Ясно, – прервал я его. – Что с ним стало?

– Он не погиб, выжил. Правда, его потом обвинили в симуляции покушения и посадили в тюрьму. – Он засмеялся и застучал пальцами по столу... – Это было первый и последний раз. Больше жена Петра ни в чем не замешана.

– А мне говорили, что она участвовала и в ограблении Сионского собора, – сказал я.

– Тогда вы должны знать и то, что она пошла туда под угрозой смерти!

На сердце у меня отлегло.

– В таком случае Стась и Саидов должны помнить об этом, – полувопросительно высказал я предположение.

Игорь многозначительно поднял брови:

– Если они и забыли, я могу им напомнить...

– А Петро?

– Петро жил сам по себе. Когда мои ребята вызывали его на дело, он старался улизнуть из дому. А последнее время даже вступил в связь с какой-то коридорной в Свердловской гостинице. Однажды он заявился к любовнице пьяный и обо всем натрепал, так что мы... К счастью, та женщина, как оказалось, умела держать язык за зубами. Однако нам все же пришлось удирать оттуда. А Петра, чтобы больше не болтал, ребята... – он щелкнул пальцами.

– Ясно. – Я кивнул. – А теперь о том, что вы имели в виду, говоря: «Чтобы Стась и Саидов не осмелели». Помните?

– Да, да, – прервал он меня. – Я рассказываю все это так, чтобы удовлетворить вашу любознательность... Не для протокола. Должен признаться, что после того, как я своими руками уничтожил убийц моей жены и дочери, я избегал сам мараться в крови. И Стаею с Саидовым всегда повторял это. Правду говоря, я хотел тогда просто припугнуть Петра как следует... Но для них цена человеческой жизни – грош. Например, для чего нужно было убивать бедную Кантакузен? Взяли бы себе «Королеву» – и все! Женщина и пикнуть не посмела бы. Да и мы по сей день на свободе разгуливали бы. – Таманов задумался, а потом торопливо заговорил, словно опасаясь позабыть что-то важное: – Когда меня подвели к убитому Петру, я обо всем позабыл, хотел тут же прикончить этих коршунов. Но потом сдержался, подумал: если их убить, кто же добудет тебе «Королеву»?

– «Королева утренней зари»! Вы собирались вывезти за границу это сокровище!

– Нет, нет. – Он вздрогнул, словно испугавшись чего-то. – Зачем было вывозить? Ведь моя Люсана была в Ленинграде! – Он опустил голову, прикусил губу и тяжело вздохнул.

Я снова нарушил тишину:

– Хочу узнать кое-что насчет Сионского собора и Киево-Печерской лавры. Как вы помните...

– И про Киев выложили! – Он стремительно поднял голову и с недоброй улыбкой продолжал: – Видать, кто-то из наших успел расколоться. Этот человек должен был сообщить и о том, что я почти ничего не знал обо всех этих делах. Об этом расспрашивайте Саидова и Стася.

– Они не говорили вам, зачем им понадобились древние иконы?

– Как вам сказать... Я, конечно, слышал, что какой-то иностранец обещал за икону баснословную сумму. Но меня это мало интересовало...

– Вы не видели этого человека?

– Видел однажды. Но его в тот же день ухлопали вместе с нашими ребятами в Киеве.

Иностранец!

В моей памяти снова возникла недавняя картина. Первый день ограбления Сионского собора... Председатель ЦИКа. Его рассказ об иностранце, который мечтал приобрести памятники древнегрузинской культуры.

Я усилием воли заставил себя вернуться к допросу:

– Следствие интересуют ваши соучастники.

– Естественно. Но их сегодня нет в живых, кроме тех, которых я назвал. Остальные убиты в Киево-Печерской лавре.

– Но оттуда бежали двое?..

– Не верьте, бежал только один. Это был я. – Он поднялся с кресла, налил себе воды. – Отпустите меня. Я устал. Больше нам говорить не о чем.

– Не о чем?

– Если я вам понадоблюсь или вы усомнитесь в правдивости показаний Стася и Саидова, можете позвать меня. – И он повернулся, собравшись уходить.

– У меня к вам есть еще вопросы.

Он удивленно обернулся.

– Садитесь. Еще два-три вопроса, и я больше не буду вас задерживать.

Он молча уселся и приготовился слушать, но его глазах я чувствовал скрытую иронию.

– Вы говорили, что считали бессмысленным убивать Кантакузен, меня интересует именно это. Почему ее убили и с какой целью, куда вели ее ваши соучастники по Военно-Грузинской дороге?

Игорь внимательно и долго рассматривал чернильницу на моем письменном столе.

– Я вам уже рассказывал – им удалось пронюхать, что вдова адъютанта великого князя Николая Николаевича со своей дочерью живет в Тбилиси. Саидов познакомился с девушкой, притворился влюбленным, уговорил взять с собой все драгоценности, имевшиеся в доме, и бежать. Он хотел представить перед старой вдовой дело таким образом, будто ее дочь похищена. А Стась, чтобы скрыть следы, ее... – Таманов снова щелкнул пальцами.

– Ясно, – прервал я его. – И еще напоследок вот что: в конце ваших показаний вы говорите о похищении девочки, но ничего не говорите о том, что с нею стало потом.

Игорь передернул плечами, смешался, словно не зная, что сказать. Потом нахмурился, потер лоб и со смущенной улыбкой, такой непривычной на его лице, заговорил:

 – Да, да... Вы правы. О Люсане я написал очень неясно... – Смолкнув на мгновение, он упавшим голосом продолжал: – Я дал себе слово говорить только правду об этой девочке. Всю правду... Я понимаю, что мне ее больше не увидеть... Но мне было трудно...

Я попытался его успокоить:

– Теперь это не имеет никакого значения.

– Я понимаю. Но моя жизнь уже склонилась к финишу. Если б можно было начать все сначала... – Он отвел от меня взгляд и снова уставился в чернильницу. – Да, я ее отвез из Тбилиси в Ленинград. Там живет знакомая пианистка – Римма Берлин. Я был уверен, что она примет девочку, как родную. И не ошибся... Эта чудесная женщина стала для ребенка второй матерью. За каких-нибудь пять-шесть месяцев девочка даже позабыла свое настоящее имя – Ия!

– Где сейчас Ия?

– Я вам сказал: в Ленинграде у Риммы Берлин. Моя Люсана прекрасно играет на рояле, поет. Чудесная девочка. Ей пятнадцать лет, но она уже совсем взрослая девушка. – Глаза Игоря заблестели, он улыбнулся любовно и мягко, словно приглашая меня разделить его радость.

В тот же день Пиртахия вылетел в Ленинград.

Папка из архива с делом о похищении Ии Курхули подтверждала все, что рассказал Игорь. Я вызвал к себе Ладо Курхули – отца похищенной девочки и его жену, взял у них показания.

Через четыре дня из Ленинграда пришла телеграмма: Римма Берлин и Люсана вместе с Пиртахия вылетают в Тбилиси.

Я чувствовал радость и гордость: человек вторично рождался на свет. Такова наша работа – приносить людям счастье, оберегать от бед...

Черноглазая, стройная девушка с маленькими, почти незаметными сережками в ушах оглядывала мой кабинет, как испуганный олененок. За ней стояли Пиртахия и пожилая, полная женщина – Римма Берлин. Девушка – это Ия Курхули. В этом нет сомнения: стоит взглянуть на светлую прядку в черных, цвета воронова крыла, волосах.

– Знакомьтесь, это друзья Игоря, – сказал Пиртахия, широким жестом указывая на меня и начальника отдела.

– Как папа? Он жив? – Черные глаза Ии испуганно и вопросительно вглядывались поочередно в каждого из нас.

– Теперь ему лучше. Ничего страшного. Он хотел видеть вас, и хорошо, что вы приехали.

Римма Берлин не произнесла ни слова, пока мы все не уселись в машину. Только тогда она облегченно вздохнула и прошептала, ни к кому не обращаясь:

– Слава богу, Игорь жив. – И, закрыв глаза, откинула голову на спинку сиденья, отдавшись мыслям.

С первого же взгляда можно было понять, что эта приятная пожилая женщина догадалась: Пиртахия прилетел из Тбилиси в Ленинград не для того, чтобы исполнить волю заболевшего Игоря. Да и мы не очень-то походили на его друзей.

Начальник велел шоферу ехать в гостиницу «Палас».

В отделе нас уже ждали муж и жена Курхули. Начальник пригласил их к себе в кабинет. Успокоив взволнованных супругов какой-то шуткой, он сказал:

– Из Ленинграда пришло точное описание девушки. – Он взглянул на Тамару Курхули, словно хотел ей сказать: «Не волнуйтесь, все в порядке».

– И что? – с трудом проговорил Ладо.

– Смуглая, черные волосы и, самое главное, – в волосах светлая прядка...

– Она! Она! – воскликнула Тамара и вскочила. Так стояла она, неподвижно и молча. Но силы покинули ее, и она упала в кресло.

Вызвали врача, привели женщину в чувство. Она бессмысленно улыбалась, не замечая катившихся по щекам слез.

– Сегодня же в Ленинград! Я не могу ждать. – Она посмотрела на мужа и снова обернулась к начальнику: – Извините, но я мать, вы должны понять меня.

Ладо, окончательно растерявшись, поглядывал то на жену, то на начальника, то на меня, не зная, что сказать.

– Никуда ехать не надо. Сегодня девочку привезут из Ленинграда, и если она действительно ваша дочь...

– Сегодня?! – Тамара привстала. Но начальник положил руку ей на плечо, усаживая на место. – В котором часу прилетает самолет из Ленинграда? – Он повернулся ко мне и подмигнул.

Я посмотрел на часы. Было без десяти четыре.

– В семь часов они должны быть здесь, – сказал я.

– Итак, в 7 часов. Думаю, вы узнаете ее, если она ваша дочь... – обратился начальник к Тамаре.

– И она узнает меня, обязательно узнает, пусть хоть сто лет пройдет. – Она взволнованно, дрожащими руками расстегнула ворот платья. С левой стороны на плече темнело родимое пятно, по величине и форме напоминавшее виноградный лист.

– Моя Ия каждый вечер перед сном целовала меня сюда. Она не может забыть этого.

Наша машина стремительно пронеслась по подъему и остановилась возле небольшого дома на улице Чайковского.

Начальник отдела первым выскочил из машины и открыл дверцу, помогая спуститься Римме Берлин. Я подождал, пока выйдет растерянная Ия.

Старшая из женщин уже знала все. Ие ничего не говорили, но, видимо, сердце подсказывало ей, что предстоит что-то необычное.

Парадный подъезд дома, где живут супруги Курхули. Дверь отворила женщина с открытым, приятным лицом. Увидев Ию, она словно онемела и не могла двинуться с места. Потом выглянул какой-то седоусый старик, пригласил в переднюю, взял наши пальто и повесил на вешалку. Он ни на секунду не отводил глаз от Ии, словно загипнотизированный.

Перешагнув порог квартиры, Ия замерла, оглядела потолок, пол, обои на стенах, как будто припоминала и не могла припомнить что-то. Посмотрела на нас: куда, мол, вы меня привели.

Увидев на стене свою детскую фотографию, внимательно вглядывалась в нее несколько минут. На фото была изображена маленькая смеющаяся девочка с букетом полевых цветов в руках.

Ия задумалась. Я понимал, что все окружающее казалось ей знакомым и виденным, но она не могла припомнить, когда видела все это. Так бывает, когда что-нибудь приснится.

Нахмурившись подошла она к креслу, уселась в него, многозначительно глянула на Римму Берлин, которая не отходила от нее ни на шаг.

В комнату осторожно заглянул Ладо, зашел, глядя все время на начальника отдела. Он, казалось, боялся посмотреть на Ию: вдруг это не она, что тогда? В его взгляде застыло выражение ожидания и страха.

Дверь снова отворилась. Показалась Тамара. Она обеими руками сжимала ручку двери, – казалось, если она отпустит ее, то немедленно упадет. Наконец женщина смогла взять себя в руки. Ее широко открытые глаза медленно отыскали среди присутствующих девушку. Ия, как завороженная, поднялась ей навстречу – можно было подумать, что кто-то насильно, против воли тянул ее. На губах матери мелькнула улыбка, потом Тамара воскликнула по-грузински:

– Ия, дочка! Ия? – Она прижимала к себе голову девочки, словно боясь, чтобы кто-нибудь снова не отнял у нее дочь.

– Ия! Дочка! – Девушка медленно и удивленно повторила шепотом два слова. Вырвавшись из объятий Тамары, она подошла к своей детской фотографии, висевшей на стене. Снова внимательно рассмотрела ее, словно пытаясь найти ответ на какой-то мучительный вопрос.

– Ты – дочь моя, Ия, – повторяла Тамара, как будто стараясь уговорить девушку, рассеять ее сомнения. Подойдя к дочери, она расстегнула пуговицу на воротнике платья и обнажила плечо. – Вот смотри! – Слезы хлынули из глаз женщины.

Увидев родимое пятно, похожее на красноватый виноградный лист, Ия облегченно, словно разрешив мучившую ее загадку, вскрикнула:

– Мама, мамочка! – Девушка упала на колени, обняв мать.

Я оглядел собравшихся.

Ладо стоял неподвижно, безуспешно пытаясь сохранить суровое и деловое выражение лица.

Римма Берлин улыбалась счастливо и довольно.

Начальник отдела щурил глаза, но я успел заметить, что они у него подозрительно блестели.

Эпилог

Выдающийся памятник грузинского искусства – икона Саванели висит на старом месте в Сионском соборе, на столбе в северо-восточном притворе.

Редчайший бриллиант – «Королева утренней зари» отныне не прячется пугливо от человеческих глаз в императорских сокровищницах и не блестит грозным светом на эфесах сабель знаменитых военачальников.

Этот драгоценный камень, первый среди первых, будет сотни лет поражать взоры многих поколений. И никогда больше ради него не прольется человеческая кровь.

Ия Курхули – ей теперь уже за сорок – давно уже стала счастливой женой и матерью. В память о далеком прошлом у нее осталось прежнее имя – Люсана – и маленькие золотые сережки в ушах.

Раиса? Шесть десятков лет, среди которых были годы трудные и бурные, наложили на нее отпечаток. Но она по-прежнему ходит, гордо выпрямившись и высоко неся голову, довольная своей судьбой.

Игорь Таманов сам свел свои счеты с жизнью, не дожидаясь приговора. В тот день, когда его Люсана вновь обрела родителей, он покончил с собой в своей камере.

Перевод с грузинского Э. Елигулашвили