Текст книги "Между строк (ЛП)"

Автор книги: Оливия Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Глава 56

Шарлотта

В четверг вечером, через два дня после нашего возвращения из Малибу, я сижу на диване в комнате с телевизором.

Девять вечера, мы только что закончили наш ужин, состоявший из еды на вынос. По телевизору идет очередной эпизод «Друзей». Эйден развалился рядом со мной в серых спортивных штанах и футболке, держа на коленях мой открытый ноутбук.

Я тереблю край своей огромной синей футболки, которую я позаимствовала у Эйдена. Я надела ее вместе с пижамными шортами, приняв душ в его огромной ванной комнате. Это было после того, как он вернулся с работы, и мы занялись быстрым жарким сексом у него в постели.

Я уже почти привыкла к этой близости. Каждый день с тех пор, как мы снова начали заниматься сексом.

– Ну как тебе? – спрашиваю я.

Эйден улыбается, не отрывая глаз от экрана.

– Я все еще на первой странице.

– У тебя слишком бесстрастное выражение лица.

– Интересно, – говорит он. – Очень интересно.

Я закатываю глаза и откидываюсь на диван.

– Ужасное слово. Оно может означать что угодно.

– Тсссс, – мягко говорит он. – Я читаю.

У меня мурашки бегают по коже. Уже несколько дней, пока заканчиваю большинство глав мемуаров Эйдена, я работаю над своей собственной историей. Я собираюсь представить свою идею Вере через несколько недель. Если она будет достаточно хороша. Если я решу, что смогу это написать, что все еще под вопросом. Сейчас я не представляю, как выпущу в свет такую книгу, но... может быть, я все-таки наберусь смелости.

Звонит телефон. Я вскакиваю с дивана и ищу его на столике рядом с пустыми коробками из-под китайской еды.

– Черт.

– Кто это? – спрашивает Эйден.

Он все еще лежит, развалившись на диване.

Я встаю и бегу по коридору в свою спальню.

– Родители! Я забыла, что мы договорились созвониться сегодня вечером.

С дивана больше не доносится ни звука.

Я сажусь на кровать и нажимаю кнопку ответа. Черт, надо было закрыть дверь, чтобы не беспокоить Эйдена.

Лица родителей заполняют экран. Они слишком близко к объективу, очки для чтения мамы занимают половину изображения. Папа выглядит обеспокоенным. Но потом моя камера, должно быть, наконец-то заработала, потому что они оба улыбаются.

– Дорогая! – говорит мама. – Ты выглядишь загорелой.

– Ты же не забываешь наносить солнцезащитный крем?

– Нет-нет, я мажусь им каждый день.

Я улыбаюсь им.

– Как у вас дела?

Они рассказывают мне о жизни в Элмхерсте и о продолжающейся ссоре отца с соседом. На этот раз речь идет о расположении забора.

– Захватывающе, – говорю я через несколько минут.

Мама смеется и толкает папу локтем. Он закатывает глаза.

– Речь идет об элементарной порядочности, которая сейчас в полном упадке.

– Ты говоришь как один из тех старичков, которые считали, что в старые добрые времена было лучше, – отвечаю ему с улыбкой.

Каждый раз, когда мы разговариваем, я вспоминаю, как сильно скучаю по ним. Они скоро выйдут на пенсию, и я знаю, что они планируют путешествовать. Не могу дождаться, когда увижу их свободными и счастливыми.

– Нет, я понимаю, что все не совсем так, – говорит папа. – Но это правда, что пятнадцать лет назад Дэйв никогда бы не выкинул эту штуку с забором. Он знал лучше...

– Джон, – смеется мама. – Я люблю тебя, но хочу узнать, чем занимается Чарли. Как дела, дорогая?

Она наклоняется ближе к экрану.

– Ты где-то в другом месте. Не похоже на твою квартиру.

Меня охватывает паника, и я вспоминаю, что на мне его футболка. Футболка Эйдена.

– Да, я не дома, – говорю я.

Мой голос звучит совершенно спокойно и безмятежно. Надеюсь. С трудом сдерживаюсь, чтобы не отвести взгляд от телефона и не посмотреть в коридор. Эйден все еще на диване, всего в нескольких шагах? Если бы он там был, он бы все это услышал.

Мама шевелит бровями.

– О? Ты встретила кого-нибудь приятного в Лос-Анджелесе?

Мгновение повисает в воздухе. Я могу выбрать любой вариант. Сказать им, что живу в доме героя мемуаров, или солгать, что ночую у друзей.

Первый вариант так и вертится у меня на языке.

Но это лишь вопрос времени, когда они узнают, о ком именно я пишу мемуары. Им это не понравится. Особенно, когда они поймут, что я жила у него дома.

На долю секунды мне хочется повесить трубку.

– Да, – говорю я вместо этого. – Я встретила кое-кого. Но между нами все только начинается.

Мама сияет широкой улыбкой и наклоняется, чуть не отталкивая папу от экрана.

– Правда? Расскажи мне поподробнее, дорогая.

– Он известный актер? – спрашивает папа, оставаясь вне кадра. – Он снимался в каком-нибудь из фильмов, которые я знаю?

– Нет, но я недавно встречала Логана Эдвардса.

Мама вздыхает.

– Ты видела его?!

– Кто это? – спрашивает папа.

Она толкает его локтем.

– Тот мальчишка, который так хорошо сыграл в том фильме про космос, который мы смотрели после Рождества.

– А. Точно.

Папа явно понятия не имеет, о ком она говорит.

– В любом случае, дорогая, кто этот мужчина?

– Он работает здесь, в Лос-Анджелесе, – говорю я и тереблю край футболки за кадром.

– В индустрии развлечений?

Лицо мамы одновременно обнадеженное и настороженное. Я знаю, что они хотят услышать.

– Не совсем. Скорее, корпоративная работа.

Я пожимаю плечами.

– В любом случае, это все еще пока так неопределенно.

– Лос-Анджелес далеко, но там не так уж и плохо, – говорит папа. – Ты спрашивала своего парня, готов ли он переехать в Элмхерст?

Я смеюсь.

– Нет, и я не собираюсь.

– Ладно.

Мы все знаем, что мне больше некомфортно в родном городе. Не после того, как все узнали, что случилось на реалити-шоу. В Элмхерсте маленькое соседское сообщество, и моим родителям приходится жить с моим позором уже почти десять лет.

Но мы любим делать вид, будто ничего не произошло. Мы втроем уже наловчились не замечать слона в комнате. Пришлось.

– Как думаешь, ты захочешь вернуться домой? После дедлайна? – мягко спрашивает мама. – У бабушки день рождения, и мы приглашаем всех твоих кузенов.

– Тебе не обязательно отвечать сейчас, – говорит папа. – Просто подумай об этом.

– Может быть. Напишешь мне дату вечеринки? – спрашиваю я.

Мама улыбается, но улыбка не доходит до ее глаз. Как будто она уже подозревает, что я спрашиваю только из жалости, уверенная, что не приеду. Этот ее взгляд как ножевое ранение. Свидетельство того, что я подвела и разочаровала своих родителей.

– Конечно.

– Дорогая, – говорит папа, – мы все еще не знаем имени человека, о котором ты пишешь книгу!

– Ты же знаешь, я подписала соглашение о неразглашении.

– Да, но мы все равно узнаем через несколько месяцев, а пока никому не скажем, – говорит папа. – Это кто-то, кого я знаю?

– Папа, ты никого не знаешь.

– Это неправда. Я знаю парня, который играл Рокки. И того, который играл Хана Соло!

– Как их зовут?

Он несколько секунд пытается вспомнить, и мы с мамой смеемся.

– Ладно, ладно. Может, я лучше знаю имена их персонажей, – признается он.

– Я тебе потом расскажу, – говорю я.

Этого разговора я боялась последние несколько недель.

– А что твой парень? – спрашивает мама. – Как он с тобой обращается? Он хороший?

– Да, расскажи нам о нем побольше, – говорит папа. – Он ведь не просил тебя подписать соглашение о неразглашении?

Я провожу рукой по затылку.

– Нет, не совсем.

Расстояние от моей спальни до большого дивана в комнате с телевизором кажется мучительно маленьким. Эйден точно это слышит.

– Ну, расскажи нам хоть что-нибудь!

– Он хороший парень, – говорю я, и мои щеки горят. – Забавный. У него хорошая работа. И он трудоголик. Благодаря ему я даже попробовала заняться серфингом. Но, как я уже сказала, еще слишком рано говорить, что мы пара.

– Понятно, – говорит мама, одобряюще кивая. – Он, кажется, замечательный. И он хорошо с тобой обращается?

– Да, и ты уже спрашивала об этом.

– Стоит перепроверить, – говорит она. – Мы заботимся о тебе, дорогая.

Я знаю, что заботятся. И я знаю, что они не полностью доверяют моему мнению. До сих пор. Хотя прошло уже много лет с момента моих съемок в «Риске».

Мы болтаем еще несколько минут, прежде чем я извиняюсь и вешаю трубку. В моей комнате царит абсолютная тишина, и я делаю глубокий, успокаивающий вдох, прежде чем заставить себя встать с кровати.

В дверном проеме стоит Эйден. Он прислонился к косяку, руки в карманах спортивных штанов. Кажется, будто он занимает собой все пространство.

Я гримасничаю.

– Что ты услышал?

Его лицо нарочито бесстрастно.

– А что ты бы хотела, чтобы я услышал?

– Извини за эту историю с парнем. Мне пришлось им кое-что сказать, но я знаю, что мы не... что мы...

Он приподнимает бровь.

– Что мы что?

– Ты же знаешь, – говорю я и машу рукой между нами. – Что мы это.

– Точно. И что, по-твоему, это такое?

– Эйден, – говорю я.

Он входит в комнату.

– Твое главное правило, чтобы это не было всерьез. Никто из нас не должен хотеть, чтобы это продолжалось.

Румянец уже проступил на моих скулах во время разговора с родителями, но теперь он обжигает мои щеки.

– Да. Я так и говорила.

– Не буду настаивать на этом, – говорит он. – Ты же знаешь, да?

Я моргаю несколько раз.

– Ты имеешь в виду, что... не будешь против? Если я теоретически назову тебя... так... еще раз?

– Твоим парнем?

Улыбка скользит по уголку его губ.

– Я бы не стал, нет. Но мы и не торопимся. Думаю, ты уже чувствовала это раньше. Спешку. Так что не будем опережать событие.

– Мне нужно сдать твои мемуары через неделю.

– Да. Но после этого жизнь продолжится. Можешь остаться здесь. Работай над предложением для своей книги, оно просто охренительное.

– Ты, правда, так думаешь?

Он кивает.

– Сейчас как раз отличное время для этой истории. И, дорогая, тебе нужно использовать свой опыт.

Я прикусываю нижнюю губу, а затем медленно качаю головой.

– Не могу. Я не хочу снова быть в центре внимания СМИ, никогда.

– Твоя история заслуживает того, чтобы быть рассказанной. Как следует. Так, как ты мне ее рассказала.

– Может быть. Но я не могу.

Между его бровями появляется морщинка.

– Твои родители не знают, о ком ты пишешь мемуары.

– Нет. Я подписала соглашение о неразглашении.

– Хаос, нарушь его, если хочешь им рассказать.

Он садится рядом со мной на кровать. В его движениях есть что-то размеренное.

– Ты волнуешься о том, что они скажут, когда поймут, о ком ты пишешь?

– Им это не понравится, – признаюсь я.

Он хмурится еще сильнее.

– Черт.

Я пожимаю плечами.

– Ты не виноват в том, что произошло на шоу. Теперь я это понимаю. И думаю, со временем я смогу заставить их это понять. Но они затаили обиду, возможно, большую, чем даже я. Будет... реакция.

– Ты хочешь, чтобы я был там, когда ты им расскажешь?

Мой взгляд устремляется на него.

– Ты бы это сделал? Почему?

– Если я буду там, они смогут выместить на мне свою злость, – говорит он.

– Я не хочу, чтобы вы с моими родителями ссорились.

– Я не буду защищаться.

Подняв голову, он указывает на меня подбородком.

– Я дам твоему отцу возможность ударить меня.

Глупость этой мысли заставляет меня усмехнуться.

– Спасибо. Но это мне они будут... задавать вопросы. Но я должна им рассказать. Лучше пусть услышат от меня, чем когда выйдет твоя книга.

Я вздыхаю.

– Я позвоню им завтра и поговорю с ними.

– Хорошо, – говорит он, и его улыбка медленно исчезает. – Но мне не нравится мысль о том, что тебя раскритикуют за то, о чем ты даже не подозревала. Ты понятия не имела, что я герой мемуаров, когда подписывала контракт.

– Если тебе от этого станет легче, я им расскажу об этом.

– Пожалуйста.

Он прижимает меня к груди, и тепло его тела успокаивает лучше любых слов.

– Но я хочу с ними встретиться, – говорит он. – Когда-нибудь.

Мои глаза расширяются.

– Ты этого хочешь?

– Да. Они важны для тебя, значит, они важны и для меня. И я могу быть очень обаятельным, Хаос. Я же очаровал тебя.

– Да, но мне кажется, это немного не одно и то же.

Он усмехается мне в висок, как я и надеялась.

– Немного, да. Но знай: я буду рядом, если понадоблюсь тебе или если им потребуются ответы по поводу шоу. Мое лицо открыто для ударов.

Улыбка растягивает мои губы.

– Я буду иметь это в виду.

– Хорошо. Можем вернуться к следующему вторнику.

Моя улыбка становится шире.

– Добавить это на повестку дня?

– Да.

Он наклоняется и целует меня в щеку.

– Отличная инициатива для третьего квартала.

Я целую его в ответ и отдаюсь мягкому теплу его губ. Мне нравится, когда он целует меня вот так – медленно и размеренно, как будто он мог бы делать это всю ночь.

– Мне нравится, когда ты говоришь мне бессмысленные деловые термины, – говорю я.

– Хммм. А что, если я скажу...

Он целует меня в шею.

– Что я разрабатываю новое предложение... которое будет трудно не принять.

Невозможно думать, когда его губы находятся прямо под моей челюстью.

– Думаю, нам стоит обсудить это. Пригласить... других людей... для максимальной синергии.

Он стонет мне в кожу.

– Пригласить других?

– Да. Где-то пять-десять бесполезных сотрудников, которые одобрительно кивают в ответ на твои предложения, – говорю я, и он отстраняется, чтобы смерить меня взглядом.

Я хихикаю.

– Что? Именно так и выглядят ваши совещания.

– Ты говоришь то, что я думаю?

– Что тебя окружают подхалимы?

Мои глаза широко раскрыты, само воплощение невинности.

– Конечно, нет.

– Ладно, хватит.

Он хватает меня и притягивает к центру кровати, в свои объятия.

Я снова смеюсь.

– О нет. Я тебя расстроила?

– Я так понимаю, – говорит он, устраиваясь рядом со мной, – что мне не удалось сделать из тебя подхалимку.

Я обнимаю его за шею и чувствую, как тревоги последнего часа тают. Даже если они связаны с ним, он так мастерски заставляет их исчезнуть.

Он всегда умел заставить меня почувствовать себя в безопасности. Даже когда это казалось бессмысленным кому-то другому, даже когда это казалось бессмысленным мне.

– Ты собираешься меня переубедить?

Мои пальцы играют с его скулой, поднимаются к виску, зарывшись в его волосы. Он наклоняется ближе.

– Нет. Мне нравится, когда ты такая непокорная.

– Непокорная, да? Значит, я твоя.

Он касается моих губ своими.

– А ты моя?

Я не отвечаю. Вместо этого я целую его, мои пальцы запутываются в его волосах, и притягиваю ближе. Я обнимаю его ногами, и это не вербальный ответ, но он тихо стонет, словно все равно услышал.

Глава 57

Шарлотта

Город вокруг меня оживает, но я чувствую себя посторонней среди его суеты. Как будто меня накрыло прозрачным куполом, и жизнь вне его кажется мне потусторонней и недосягаемой.

Я еду час, прежде чем сворачиваю на Малхолланд Драйв и останавливаюсь на живописной смотровой площадке, которую показал мне Эйден.

Но я не могу усидеть на месте.

Поэтому я возвращаюсь в машину и катаюсь вокруг Беверли-Хиллз. Когда и это не срабатывает, я еду по бульвару Сансет к океану до самого пересечения с шоссе Тихоокеанского побережья.

Солнце садится за моим лобовым стеклом. Я вижу, как оно исчезает вдали, ныряя за бескрайний горизонт. Я могла бы смотреть на это вечно и не уставать.

В кармане звонит телефон. Один раз, потом второй. Я знаю, кто это, еще до того, как смотрю на экран. Эйден. Он, наверное, уже вернулся с работы и интересуется, где я. Я останавливаюсь на красный свет и оглядываюсь на океан. Он такой огромный, что может поглотить меня целиком. Я могу исчезнуть там и стать никем. Неузнаваемой, невидимой. Одна волна среди тысяч подобных.

Родители не одобрили мою работу. Они спросили, знаю ли я, что делаю, взявшись за эти мемуары. Почему я не рассказала им сразу? Почему не нарушила дурацкое соглашение о неразглашении?

– Дорогая, – мама с тревогой смотрит на папу, – ты так много работала последние несколько лет. Сделай перерыв.

– Мне не нужен перерыв.

– Все это звучит нехорошо. Мне это совсем не нравится, – говорит папа, скрестив руки на груди, с сердитым беспокойством в глазах.

Я уже видела его таким в первые месяцы после выхода на экраны «Риска», когда наша жизнь перевернулась с ног на голову.

– СМИ вцепятся в это, когда твою книгу опубликуют.

Я сказала отцу, что у меня другая фамилия. Они не смогут сложить два плюс два, ведь раньше этого никто не сделал.

Глаза мамы сверкнули.

– СМИ всегда обо всем узнают! Эта компания не заслуживает ни капли твоего времени и уж точно не твоих творческих усилий! Милая, чем ты вообще занимаешься?

Ничего из того, что я сказала, не имело значения. Это было глупое решение. Опять. Мама использовала это как повод, чтобы разжечь во мне чувство вины за то, что я не хочу возвращаться в Айдахо. А папа попросил меня прочитать контракт на случай, если я что-то упустила, какую-нибудь лазейку в мелком шрифте. Они оба пытались вытащить меня из лап «Титан Медиа». Опять.

Глупая маленькая Шарлотта совершает еще одну глупую ошибку.

Трудно представить, насколько хуже все могло бы быть, если бы я еще и сказала им, что живу с генеральным директором «Титан Медиа», а не просто пишу его мемуары.

Не говоря уже о том, что сплю с ним. Что «парень», которому они так радовались всего день назад, это тот самый мужчина.

Теперь они видят в нем того, кто не дает мне расторгнуть контракт, злодея в этой истории.

Гнев сменяет оцепенение. Он медленно проникает внутрь, и я не могу от него избавиться. Он нарастает и нарастает, пока не пронизывает каждую конечность. Пока я не сжимаю руль так сильно, что становится больно.

Может быть, я не совершаю ошибку. Может быть, я выросла.

Потому что я поняла, что Эйден не слишком тесно связан с шоу, которые производит канал. Он занимается общими вопросами. Он стал генеральным директором всего два года назад, ради всего святого, а до этого работал в стратегическом отделе «Титан Медиа». Он не имел никакого отношения к моему опыту в «Риске».

Я еду, пока гнев медленно не вытекает из меня. Наверное, я превышаю скорость, так же как я делаю на пробежках. Может быть, мне как раз стоит немного побегать. Ночью в Лос-Анджелесе гораздо прохладнее.

Я возвращаюсь к Эйдену в Бель-Эйр. Уже поздно, почти полночь, когда я подъезжаю к дому. Во мне теплится слабая надежда, что он уже лег спать.

Но когда я открываю входную дверь, свет все еще горит и слышны его шаги.

– Шарлотта.

Волосы Эйдена взъерошены, словно он постоянно проводил по ним руками. Брови нахмурены.

– Ты выходила?

– Каталась.

– Очень долгая поездка, – говорит он. – Ты была в безопасности?

– Да. Я всегда в безопасности.

Я прохожу мимо него, направляясь на огромную кухню, чтобы налить себе стакан воды.

– Что случилось? – спрашивает он.

В его тоне слышится настороженность, которую я редко замечала раньше. Как будто он думает, что я вот-вот взорвусь.

Это просто смешно. Я само воплощение спокойствия.

Я слишком резко ставлю пустой стакан на мраморную столешницу.

– Сегодня родители прочитали мне лекцию после того, как я рассказал им о твоих мемуарах.

Он скрипит зубами.

– Они не одобряют.

– Одобрение – хорошее слово. Они не из тех людей, которые используют подобные выражения. Но да, они сомневаются в моем здравомыслии, что еще хуже.

Я закрываю глаза, борясь с волной вины и разочарования.

– Они беспокоятся, что я снова принимаю глупые решения.

– Нет, – говорит Эйден.

Это заставляет меня улыбнуться.

– Но ты бы так сказал. Не так ли?

Он прищуривается. На нем темные брюки и серая футболка, обтягивающая его широкие плечи, и я думаю, беспокоился ли он обо мне, расхаживал ли он по дому в ожидании моего возвращения. К уже бурлящему внутри меня водовороту неприятных чувств добавляется еще больше вины.

– Может, мне стоило быть там, – говорит он.

Я всплескиваю руками.

– Боже мой, Эйден. Что бы это изменило?

– Они могли бы разозлиться на меня, а не на тебя.

– Они бы разозлились на нас обоих.

Он опирается руками на кухонный остров.

– Ты им рассказала о нас?

– Боже, нет.

Я закрываю лицо руками.

– Можешь себе это представить? Я ведь уже наврала им по поводу моего места жительства.

Воцаряется полная тишина. Затем он вздыхает.

– Они не будут моими самыми большими поклонниками, и, наверное, это естественно.

– Да уж.

Меня снова охватывает оцепенение. Оно вытесняет сильные эмоции, оставив лишь ощущение безнадежности.

– Я ввязалась в это больше, чем следовало. Я переехала к тебе. И у нас осталась всего неделя до сдачи мемуаров... а ты не вступаешь в отношения. И я никогда этого не делала.

Эйден отталкивается от кухонного острова.

– Не загадывай слишком далеко.

– Слишком далеко? Речь идет о днях!

– Шарлотта.

Он наклоняется ко мне и притягивает к себе. Я сопротивляюсь. Прижимаю руки к его груди, но не расслабляюсь. Я не сдаюсь.

Поначалу нет.

Но потом его тепло окутывает меня. Его запах такой родной – мыло, одеколон и мужчина. Его руки мне знакомы. Я расслабляюсь, прижавшись к нему, и зарываюсь лицом ему в плечо.

– Я все испортил с самого начала, – бормочет он мне в волосы. – Мы еще даже не встретились, когда я облажался в первый раз.

– Нет. Тогда ты не работал на «Титан Медиа».

– Но я был наследником. Я жил на деньги, которые приносила эта компания.

Его руки медленно скользят по моим рукам, вверх и вниз.

– Но я пытаюсь загладить свою вину. Чего ты хочешь, милая? Хочешь, чтобы я закрыл шоу?

Я откидываюсь назад и просто смотрю на него.

– Что?

– Я с радостью это сделаю, если хочешь.

– Это безумие, Эйден. В этом шоу работают сотни людей.

Я отталкиваюсь от него и пытаюсь снова дышать.

– Дело не в самом шоу, а... в том, как его снимают. Это такая эксплуатация. Я испытываю глубочайшее уважение к реалити-шоу, правда. Особенно к людям, которые делятся своей реальной жизнью ради развлечения других. Но там не работают условия честной сделки. Продюсеры всегда будут искажать и перекручивать историю во время монтажа, пока ты, реальный человек, играющий главную роль в шоу, не исчезнешь. И ты не будешь иметь никакого права голоса.

– Шарлотта, – говорит он, и его лицо напрягается. – Прости.

Я обнимаю себя.

– Я видела нескольких участников в ужасных ситуациях. Слишком пьяные, с учащенным дыханием, с признаками недосыпания. Они переживали панические атаки, и рядом не было психотерапевтов или квалифицированных специалистов, которые могли бы помочь в таких ситуациях. Не говоря уже о согласии... Все это...

Он кивает.

– Необходимо внести изменения в процесс.

– Да. Этих молодых людей используют для создания контента. Если их это устраивает, отлично! Они взрослые. Но просто, знаешь... поставь какие-нибудь барьеры. Это возможно?

Горячие капли стекают по моим щекам, и я смахиваю их.

– Черт возьми. Мне не грустно. Мне просто... очень тяжело сейчас.

Эйден делает еще один шаг ближе.

– Можно тебя снова обнять? Я пойму, если ты не хочешь, чтобы я сейчас был рядом.

– Это не твоя вина.

Я медленно качаю головой и плачу еще сильнее. Я даже не знала, что мне так плохо. Но теперь, когда слезы сами собой полились, я, кажется, не могу их остановить.

– Я все время пыталась держать в себе обиду на тебя из-за шоу, но всегда знала, что ты не виноват в этом напрямую.

– Все в порядке, – говорит он. – Ничего страшного, если ты будешь ненавидеть меня вечно.

– Нет. Потому что я не ненавижу тебя и никогда не ненавидела. Ты не виноват в том, что тогда произошло.

Я делаю глубокий вдох и говорю то, чего больше всего боюсь.

– Но было безопаснее держаться за свою обиду, чем признаться даже самой себе, что я влюбляюсь в тебя.