Текст книги "Тайна лотоса (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
Реза умудрялся говорить и есть, а она так и осталась с полной тарелкой. Впрочем есть действительно не хотелось.
– Я заказал всего одну порцию эклеров, – улыбнулся каирец, и Сусанна наколола на вилку огурец, с опаской поглядывая на ведро, к которому потянулась рука Резы.
Он взял мидию и, вытащив малюсенького моллюска прямо руками, протянул Сусанне. Чего он ожидает от неё? Что она рот раскроет и оближет его пальцы?
– Просто закрой глаза.
Она не боится моллюска! Она не собирается есть с его рук! Только кто её спрашивает!
– Я сама!
Сусанна схватила ракушку. Губы горели то ли от пальцев каирца, то ли от терпкого соуса. Теперь они устроили соревнование, у кого гора скорлупок будет выше и не рухнет на скатерть. Её башня обвалилась первой, хотя его была выше. Тогда он поднял бокал, и она вынужденно потянулась за своим, хотя предпочла бы воду. Вино оказалось невыносимо кислым, и после трёх глотков она с радостью опустила бокал на стол.
– Попросить принести эклеры?
Она кивнула, и Реза в этот раз просто щёлкнул пальцами. За столиком явно следили, и официант закивал на каждое длиннющее предложение Резы. Чего опять? Он же уже сделал заказ. Эклеры действительно принесли быстро, и к ним новый бокал, в котором что-то пузырилось. Шампанское?
– Безалкогольный яблочный сидр, – пояснил Реза, заметив её опасливый взгляд. – Сладкий.
И вновь улыбнулся. Неужели после трёх глотков жуткого вина она вдруг рассмотрела в его лице доброту? А почему бы и нет? Он ведь только что честно признался, что научился контролировать эмоции. Как бы тебе, Суслик, научиться контролировать свои мысли. Потому что, похоже, твои эмоции мистер Атертон уже научился контролировать тоже.
Лучше ешь эклер, меньше думать будешь. Только эклер оказался слишком маленьким, и она потянулась за вторым.
– Вы жалеете, что не ходили в школу?
– Нет, – улыбка вновь сделалась гадкой. – Там ведь всё равно не было девочек, а таблицу химических элементов пришлось бы отвечать на оценку. А так я мог спокойно пролистать учебник.
– А университет?
– Мне не нужен был диплом. Мне нужны были навыки, а их я уже давно получил в мастерской. Врач советовал для спокойствия собирать пазлы, но я предпочёл делать украшения, и пока отец копировал папирусы, я создавал реплику за репликой сначала для музея, а потом и для частных коллекций. А ты чем планируешь заняться после школы?
Вопрос был неожиданным. Сусанна не готова была ответить на него не только в тот момент, но и вообще, а для важного решение оставалось всего одно лето.
– Что же сделал с женщинами двадцатый век. Раньше бы никому и в голову не пришло задавать женщине подобный вопрос.
Сусанна выдержала наглый взгляд.
– Само собой я выйду замуж и рожу ребёнка. А остальное я пока не решила. У меня каникулы, – решила она пошутить, не вынеся каменной физиономии каирца. – А вы не думали усыновить ребёнка?
Реза слишком долго молчал, и Сусанна прикусила язык. Это удар ниже пояса. Дура!
– Недавно я попытался удочерить одну особу, но моё отцовство с треском провалилось.
Сусанна выдохнула. Хорошо, что это не пах, а всего лишь больная мозоль.
– Сначала я напоил её, потом чуть не отдал хулиганам, а потом зажарил в пустыне… Продолжать?
Сусанна замотала головой. Он отлично бьёт в ответ. Лучше молчи, дура! И она вцепилась зубами в бокал с сидром. Реза улыбнулся. Действительно улыбнулся.
– Какие же вы, женщины, одинаковые. Латифа тоже постоянно твердит, что я должен последовать примеру отца и взять женщину с ребёнком. А я отвечаю, что привык к её стряпне. Наверное, как и Аббас, я не чувствую уверенности, что мне не надоест в один прекрасный день отцовство, а я не хочу уходить, даже оставив под подушкой достаточно денег.
Суслик, зачем ты взяла лопату и капнула его душу? Зачем? Он и так слишком много тебе рассказал. Можно целый роман написать.
– Почему вы не берёте эклеры?
Сусанна с виноватой улыбкой протянула через стол блюдо, но Реза не взял пирожное.
– Я заказал их для тебя. Хочешь чаю?
Сусанна покачала головой. Реза улыбнулся и на этот раз хлопнул в ладоши. В европейском интерьере этот чисто арабский жест смотрелся инородно. Как же в нём одном уживаются такие противоречивые культуры?
Официант тут же принёс счёт, и Реза вложил в него кредитную карту.
– Я тебя так долго ждал и так быстро приходится расставаться.
Он что, действительно вздохнул?
– Можем прогуляться по набережной, – тотчас выдала Сусанна, чтобы внутренний голос не успел попросить её заткнуться.
Реза улыбнулся. Вновь очень по-доброму.
– У меня есть более интересное предложение.
Только не ночной круиз! Она окоченеет с голыми ногами! И во сколько тогда она ляжет спать? Без телефона даже время не посмотреть! Зато сестре спокойно. Суслик жива и осматривает достопримечательности. Она и фотку с Мариной отправила, чтобы родители знали, что церберы несут службу. Ну так, что за интересное предложение, мистер Атертон?
Однако появление официанта вновь прервало разговор. Но в этот раз он оказался более проворным и в две секунды исчез, опустив на белоснежную скатерть кредитку, чек и ключ. Сусанна подняла глаза на Резу, лицо которого вновь приняло безразличное выражение.
– Это всего-навсего предложение, – голос его давно не был таким спокойным. – Ты можешь взять ключ, а можешь оставить его на столе, и мы пойдём гулять по набережной. И обещаю, я и словом не напомню тебе о нём за следующие три дня.
Сусанна почувствовала, как пузырики давно выпитого сидра ударили в нос.
– Это единственный вечер, когда мы вдали от любопытных взглядов, – продолжал Реза голосом диктора.
Браслеты с рук вдруг переместились на голову, расплющив виски. Нет, он не улыбается, он спокойно убирает в бумажник чек с кредиткой, оставляя на столе ключ от гостиничного номера. Белая скатерть и ключ. Больше ничего между ними нет.
– Пока ты принимаешь решение, я с удовольствием прочту продолжение романа и подумаю над новыми иллюстрациями.
Суслик, ты сдурела? Ты зачем достаёшь планшет? Зачем подключаешься к гостиничной сети? Зачем протягиваешь через стол страницу с гугловским переводчиком. Ты забыла, как звучит по-английски слово «нет»? Так я напомню – «no». Суслик, неужто сложно произнести короткое «ноу»?
Глава 20
«Нен-Нуфер не понимала, откуда брались слова – видимо, сама Хатор вкладывала их ей в уста, и потому Пентаур не перебивал. Жрец стоял с опущенной головой, сжав край стола, и Нен-Нуфер со страхом ждала, когда он взглянет на неё – слова были тверды, что камень изваяния Богини, но глаза – они блестели от едва сдерживаемых слёз. Она отказывала не ему, она отказывала в его лице своему женскому естеству, которое изводило её ночью страшными видениями. Ей снился царевич Райя. Сначала под его пальцами яростно бился её пульс, но к утру эти же пальцы потрясали перед её заплаканным лицом ожерельем, он швырял его ей в лицо и с диким хохотом убегал прочь. И так раз за разом. Нен-Нуфер змеёй извивалась на жёсткой циновке, но не могла проснуться, а когда наконец ей удалось сбросить оковы сна, она увидела в зеркале ужасные чёрные борозды, которые оставила на щеках не смытая с вечера краска. А в купальне ей и вовсе почудилось, что это воды Великой Реки, которой она вчера так неразумно предложила свою жизнь, сомкнулись над дурной головой, и Нен-Нуфер закричала. Невольницы бросились к ней и вытащили из ванны. Богиня в наказание лишает её разума, и только Тирия способна вымолить у Хатор для неё прощение. Нельзя медлить, надо прямо сейчас упасть в ноги Амени и молить жреца ускорить её отъезд.
И всё же Нен-Нуфер не сумела пройти мимо башни Пентаура – она не смеет поворачиваться к нему спиной, он тот, кому она обязана жизнью и всем тем, что восхищает в ней верховного жреца. Она поднялась по исхоженной босыми детскими ногами лестнице и нашла жреца таким, каким привыкла видеть все эти годы: сгорбленным над папирусом. Только в этот раз папирус был чист. Пентаур с яростью смахнул со стола камушки и ринулся к ней, но она успела выставить вперёд руку, чтобы его губы не стёрли вкус поцелуя царевича, который она хотела пронести незамаранным до суда Осириса.
Когда Хатор начала вещать её устами, несчастный жрец попятился к столу. Обнажённые плечи его дрожали, будто с пустыни налетел ледяной ветер. Как Пта только мог подпустить такие страдания к самому лучшему своему жрецу? Как… И как он может отнимать у фараона царицу?
– Ты отказываешь мне ради Великой Хатор, и лишь это даёт мне силы идти дальше. И пусть мысль, что ты никогда не будешь принадлежать другому мужчине, согреет меня в ночной тьме, в которой я буду прятать свои слёзы.
– Когда-нибудь ты забудешь меня с другой. Но я всегда буду помнить того, кому я обязана жизнью…
Нен-Нуфер осеклась. Она обязана жизнью двоим – ему и Кекемуру, и если первого она почти спасла, то у второго лишь начала рубцеваться спина.
– Пентаур, у меня есть к тебе просьба…
Она рассказала про крокодила, стражника и потерянный кнут, плети и рыночную площадь.
– Подними тростниковое перо. У меня слишком дрожат руки.
Какой же великой души этот человек! Он ничего не спросил, он без слов понял её просьбу.
– Когда фараон получит послание, он пригласит меня к себе, я уверен… И тогда я скажу ему про Кекемура, будь покойна.
Он вернул на папирус камушки и придвинул стул, чтобы Нен-Нуфер удобнее было писать. Быть может, в чернила попали их слёзы, оттого и сохли они нынче так долго… Или Мудрый Тот, покровительствующий писцам, подарил им последние минуты вдвоём.
– Неужели Тети скажет Никотрисе, что она умрёт…
Это не был вопрос. Просто мысль, напугавшая Нен-Нуфер у Великой Реки, вдруг обрела голос.
– Не тревожься, это будет не Никотриса. Четыре года её чрево оставалось пустым, и только чудо способно вложить в него дитя, а за чудом не идёт по пятам смерть. Фараон собирается жениться на своей племяннице, дочери Сети. Асенат единственная, кто ближе всего ему по крови, и жена Сети тоже происходит из царского рода. Однако она слишком юна и слишком хрупкой комплекции – и без всякого пророчества, как врач, я могу сказать, что ей нелегко будет разродиться. Благоразумие говорит ждать ещё года два, но долг перед Кеметом не может ждать, и, я знаю наперёд, что ради наследника фараон пожертвует племянницей.
– А Сети дочерью? – слишком страшные тайны открывались Нен-Нуфер, чтобы сердце продолжало спокойно биться. Оно напуганной птицей ринулось к горлу, и несчастная с трудом выдохнула: – Не сможет фараон утаить пророчество от брата!
По лицу Пентаура проскользнула злая усмешка и тут же бесследно исчезла.
– Будь уверена, что утаит. О пророчестве будут знать лишь пятеро: фараон, Амени, я, ты и Великий Пта. И все будут молчать. Слышишь? Все, какой бы больной ни была правда. И фараон не должен знать, что нас пятеро. Поняла?
Нен-Нуфер кивнула. Пентаур убрал с краёв папируса камешки и потряс им в воздухе.
– Нет, я не доверю тайну посыльному, даже зная, что тот не умеет читать. Я сам отнесу письмо утром и прослежу, чтобы Его Святейшество сжёг при мне папирус, – Пентаур замолчал на секунду. – И тогда попрошу за Кекемура. Вернее попрошу вначале. Потом, я боюсь, человек окончательно победит в нём божественного правителя. Я уже не раз видел в его глазах слёзы и отчаянье. И увидел его в гневе перед запертой кельей. Он швырнул в меня кнутом, и лишь милость Пта лишила в тот момент его меткости.
– Я не устаю просить у Пта простить меня…
В ушах Нен-Нуфер стоял тот странный грохот, который она слышала через толстые стены кельи. Так значит, то был царский кнут.
– Я…
Только Пентаур не дал её договорить:
– Не смей корить себя, Нен-Нуфер. Теперь я точно знаю, что в ту ночь послал тебя к нам сам Пта. Я не решался произнести вслух пророчество перед лицом Божественного и желал передать эту миссию Амени. Но не будь тебя в келье, мне пришлось бы говорить с Его Святейшеством. Но ведь Амени прав – горькие слова не должны звучать вслух ни в стенах храма, ни тем более в стенах дворца. Фараон их прочтёт сам.
Пентаур свернул папирус и засунул за пояс. Теперь, когда миссия была почти завершена, Нен-Нуфер перестала быть тайным писцом, она вновь стала женщиной, которую в грешных мечтах он уже прижимал к груди. Он протянул к ней руки, и она вложила в его пальцы свои.
– Ты будешь прекрасной жрицей. Самой прекрасной, какая когда-либо была у Хатор.
Нен-Нуфер чувствовала тепло его пальцев, но краска не приливала к лицу, и сердце билось ровно.
– А ты станешь достойным преемником Амени. И, быть может, вдвоём мы сумеем смягчить непреклонных Богов, и они сжалятся над фараоном.
Молчание повисло над столом. Пентаур сильнее сжал пальцы воспитанницы.
– Молитвы не поменяют движения светил. Что предписано, то исполнится.
– И всё равно я стану молится.
– И это я знаю. И ты скоро узнаешь, что порой не стоит тратить силы на бесполезные молитвы.
Она увидела в его глазах безграничную боль и попыталась вырвать пальцы – чем быстрее она уйдёт, тем легче ему будет вернуться к храмовым обязанностям, тем быстрее минет положенный срок, когда он сможет взять на руки своего первенца и обучить всему тому, что с такой любовью передал ей, а она, она станет верно служить Хатор, чтобы милость Великой Богини никогда не оставляла жреца Пта. Только пальцы не хотели разлучаться – они срослись друг с другом сильнее, чем глыбы Великих Пирамид.
– Пентаур! – крик Амени потряс основы башни. Нен-Нуфер пошатнулась, когда жрец отдёрнул пальцы, и лишь стол удержал её от падения.
– Мы написали ответ фараону, и утром я отправлюсь во дворец, – прошептал Пентаур, не в силах вернуть себе голос.
Нен-Нуфер молча поклонилась верховному жрецу, припала губами к его руке и поспешила покинуть башню. Амени не унизит Пентаура, он простит его молча, как прощают великие люди, и вновь признает своим преемником. И всё равно на душе оставалось неспокойно и ночью не спалось, хотя мысли о царевиче не мучили её больше, она думала о пророчестве и молилась за фараона, прося Богов дать Тети силы достойно принять страшное известие. Пусть Маат во время утренней молитвы поделится с Его Святейшеством божественным спокойствием. Она просила и за Пентаура, и за Кекемура… И теперь в её молитвах появилось новое имя – Асенат.
Утром, не умывшись и не переодевшись, Нен-Нуфер бросилась к башне, чтобы проводить Пентаура за ворота, но жрец покинул храм с первым лучом солнца. Ему явно не спалось, и он тоже молился – не могут их молитвы оказаться бесполезными!
Нен-Нуфер не удержалась и тоже вышла за ворота храма, ноги сами несли её на рыночную площадь, но она вовремя одумалась и повернула обратно: без краски и украшений, с неуложенными волосами её легко принять за невольницу, а с ними на рынке порой обращались слишком дерзко. Она ускорила шаг и, стараясь остаться неприметной, поднимала голову лишь для того, чтобы не наткнуться на ослов, тянущих на рынок гружёные товарами телеги. И всё равно её ухватили за руку. Она попыталась вырваться, да куда там!
– Я с трудом признал тебя, госпожа!
Она подняла голову и чуть не ахнула: перед ней стоял Рамери.
– У меня для тебя доброе известие. Я хотел сообщить его ещё вчера, но меня вновь не впустили в храм – Кекемур вернулся во дворец.
Глаза Нен-Нуфер вспыхнули – царевич поговорил с братом!
– И это не всё. Он получил кнут из рук фараона. Нет, ты не понимаешь, – спешно добавил юноша, заметив рассеянный взгляд Нен-Нуфер. – Это личный кнут фараона, это высокая награда, и я уверен, что не будь Кекемур таким упрямым, Его Святейшество сделал бы его начальником. Прости меня, госпожа, но я рассказал Кекемуру, что ты просила за него… Я не смог сдержать своей радости! Прости меня! Поэтому он взял от фараона лишь кнут, но отказался от повышения.
Нен-Нуфер опустила глаза. Как же прав Пентаур, что лично отправился к фараону. Люди не умеют хранить тайны. Хотя имеет ли она право злиться на Рамери, она не просила его молчать… О, как же горд Кекемур! И как бесстрашен, ибо кто смеет отказываться от подарков фараона… Она прикрыла глаза – до храма оставалось меньше ста шагов, но что-то влекло её прочь от храмовой аллеи. Она ухватилась за локоть Рамери, и стражник подхватил её под руку, решив, что она оступилась.
– Я пойду с вами, – сказала Нен-Нуфер.
Да, она дойдёт под их охраной до полей, а там уже спокойно отправится к гробнице фараона Менеса. Вновь с пустыми руками, зато с полным благодарности сердцем. Она станет благодарить его за обоих сыновей, и для каждого попросит заступничества. Особенно за фараона – Пентаур уже, небось, передал написанный ею папирус. Пусть он сгорел на пламени, но на сердце успел оставить кровоточащую рану. Она станет молиться, и пусть Боги пошлют ей хоть часть боли Его Святейшества – она примет её с радостью за всё то, что он сделал для неё, ни разу не видя… Нет, он видел её. Она танцевала для него и, быть может, его взгляд дал ей силы не оступиться в своём первом танце.
Нен-Нуфер пару раз отдыхала под пальмами у канала и умывалась, и всё равно глаза щипало от пота, когда она наконец добралась до гробницы. О, Великая Хатор! Тишину пронзило конское ржание. Нен-Нуфер замерла, стараясь унять разбушевавшееся сердце. Губы потрескались от жары и смягчить их сейчас мог лишь поцелуй царевича. Только чего тогда будут стоить все данные Великой Богине обещания… Боги не прощают дважды. Она поклонится царевичу, но не протянет руки. Пусть Пентаур станет последним мужчиной, сжимавшим с неистовством её пальцы.
Нен-Нуфер зажмурилась и сделала шаг за угол, но открыть глаза не сумела – лучи Амона ослепили её, они отразились от позолоченной колесницы, колесницы фараона!
Песок жёг стопы через толстые подошвы, но она не могла сдвинуться с места. Лошади, взволнованные её появлением, заржали громче, и она услышала торопливые шаги. Колени задрожали, но она не сумела их согнуть и глянула прямо в лицо появившемуся перед ней мужчине.
– Это ты так напугала моих коней?
Какой резкий голос. О да, она слышала его, сидя в келье. Только если тогда ей было приказано молчать, то нынче она просто забыла все слова.
– Пожалуй, так же, как я напугал сейчас тебя, – добавил он уже более мягко. – И я, кажется, знаю, кто ты… Избранниц Великой Хатор можно признать в любом виде и даже без лотоса, Нен-Нуфер.
При звуки собственного имени она задрожала. Разве смеет она врать самому фараону. Не смеет, и потому Богиня вернула ей голос, чтобы наконец она рассталась со своей ложью.
–Я не жрица Хатор…
– И не Нен-Нуфер? – голос вновь сделался пронзительно ледяным.
– Нет, я – Нен-Нуфер, повелитель! – и она сумела склонить перед ним голову, но с трясущимися коленями совладать не смогла.
Только резкий смех заставил её выпрямиться.
– Ну, а я не Его Святейшество. И совсем не похож на него. Энсеби так часто бывает в храме Пта, что странно не знать его в лицо. Очень странно, не так ли?
– Прости, мой господин, – Нен-Нуфер чуть овладела собой и сумела поклониться. – Вокруг фараона всегда стена нубийцев.
– Вот именно! Неужто ты ожидала увидеть энсеби здесь одного?
Нен-Нуфер закусила губу – волнение перед встречей с царевичем Райей напрочь лишила её рассудка. Теперь только она поняла, кто перед ней. Сети, возница фараона, отец обречённой Асенат. Царевич Райя говорил, что Сети ни на что не променяет золотую колесницу.
– Я не знаю, мой господин, как так вышло и прошу прощения за своё безрассудство. Я действительно испугалась, признав колесницу. Прости меня, благородный Сети.
– Я-то прощу, а что скажет энсеби на ложь того, кому он пожаловал свой кнут?
Нен-Нуфер вновь похолодела.
– Это ложь моя, не Кекемура, мой господин, – воскликнула она, вспоминая исполосованную плетьми спину стражника. – И то не совсем ложь. Я отдана Великой Хатор, только не прошла ещё обряда посвящения. Но ведь это не имеет значения для простых людей, мой господин, – добавила она скороговоркой.
Нен-Нуфер прикрыла глаза: раз Сети не удивился, встретив её у гробницы отца, значит, царевич Райя говорил о ней не только с Божественным братом. Или же фараон сам посчитал нужным объяснить своему вознице смену гнева на милость… Да и чему удивляться, ведь у любящих братьев не должно быть друг от друга секретов. Не должно, но будут! Неужели Тети не расскажет Сети про пророчество? Неужели молча возведёт его дочь на своё ложе, чтобы потом положить её мумию в свою гробницу? Неужели… О, Великая Богиня, как тяжко хранить чужие секреты! И как легко избавляться от собственных! Пусть царевич узнает о её лжи от брата. Так будет лучше. И тогда воды Великой Реки никогда не донесут его лодку до Фив, куда она попросит Амени отправить её завтра же.
– Почему я встретил тебя здесь?
Отчего Сети спрашивает? Неужели думает, что она условилась о встрече с его младшим братом? Или ждёт, что она передаст через него послание для Райи? Нет, не будет больше посланий, не будет больше встреч. Они простились под палящим солнцем, соединившись в запретном поцелуе.
– Потому что я пришла поблагодарить покойного фараона за милость царствующего ныне сына, мой господин.
Нен-Нуфер склонилась в поклоне и, приложив ладонь к груди, почувствовала, что сердце вновь бьётся ровно. Значит, она всё делает верно.
– Рад слышать, что никто не попрал заветы Маат. Поблагодари моего отца, а я дождусь тебя здесь и отвезу в храм.
– О, нет! – Нен-Нуфер прижала к груди руку. – Я не взойду на колесницу фараона. Нет!
Сети улыбнулся.
– Но ведь энсеби не узнает об этом. Ведь секреты бывают разные. Те, за которые Осирис карает, и те, которые вызывают в нём лишь улыбку.
О, Великая Хатор! Зачем посылаешь на мой путь человека с метким, что кнут стражника, языком? О, Великая Богиня, как же разозлится царевич, узнав про её обман! Пусть же её обман милостью Тирии скорее станет правдой, чтобы не пришлось краснеть за ложь, которой она желала уберечь себя для Великой Богини.
– Господин слишком добр к Нен-Нуфер, но она может вернуться в храм пешком.
– Даже не думай об этом! Энсеби разозлится, если узнает, что я позволил будущей жрице Хатор совершить небезопасный путь. Я дождусь тебя и передам прямо в руки Амени.
И Сети отступил от входа в гробницу. Нен-Нуфер осторожно спустилась вниз, стараясь отогнать прочь все воспоминания о царевиче. Его старший брат ждал наверху… Его нельзя задерживать, ведь колесница в любой момент может понадобится Его Святейшеству. Она опустилась на колени перед статуей фараона Менеса и поблагодарила его теперь уже за трёх сыновей.
Сети поднял её на колесницу, но тело затрепетало не от его краткого прикосновения, а от того, что её пальцы коснулись того же, что трогали пальцы Божественного.
– Тебя ведь не надо учить езде на колесницы?
Это не был вопрос, это было утверждение, окрасившее стыдом щёки Нен-Нуфер. Царевич Райя не утаил от Сети их встречи, и тот может знать даже об их поцелуе… Нет, нет, царевич не расскажет о таком… Она ведь не какая-нибудь невольница! Это был священный порыв, это было и останется их тайной. Наверное, царевич Райя в запале рассказал вознице фараона о своём неумении сдерживать лошадей… Царевич Райя! О, если бы только на месте Сети стоял сейчас он…
Нен-Нуфер прикрыла глаза, чтобы сберечь их от песчаной пыли. Колесница пролетела мимо полей и остановилась у храмовых пилонов. Стражники распахнули ворота, и Сети привычно направил колесницу по храмовой аллее, в конце которой его встречал Амени и десятки любопытных глаз, спрятавшихся за колоннами. О, какое удивление отразилось на лице верховного жреца, когда Сети свёл с колесницы Нен-Нуфер.
– Я возвращаю тебе твой лотос лишь на мгновение, чтобы испросить позволения забрать Нен-Нуфер с собой.
Сердце Нен-Нуфер остановилось. Что Сети задумал?! Неужто хочет привести её под очи царевича, чтобы она призналась Райе в своей лжи… О, нет, Великая Хатор не допустит этого!
– Для чего понадобилась благородному Сети моя воспитанница? – спросил учтиво Амени, вперив в бледное лицо девушки немигающий взгляд, который вопрошал: как, как она оказалась в царской колеснице вместе с возницей Божественного?
– Я просил отца благословить брак моей дочери с моим Божественным братом, и в тот же миг лошади оповестили меня о присутствии постороннего. Я выбежал из гробницы и увидел Нен-Нуфер, о чудном спасении которой из пасти крокодила теперь известно всему дворцу.
Амени побледнел. О, Великая Богиня, отчего ты не позволила рассказать жрецу о Кекемуре! О, как же тяжело сейчас старику хранить на лице печать спокойствия!
– Будущая жрица Хатор станет лучшей наставницей для будущей царицы. Моя Асенат сущее дитя и путает иероглифы в самых простых словах, что не пристало для Великой Царицы. Позволишь ли ты, добрый Амени, на время одолжить у Великой Богини её сокровище? Нен-Нуфер ни в чём не будет знать нужды в моём доме, и Великая Хатор ни в чём не упрекнёт ни меня, ни тебя.
– Я должен подумать, – ответил старый жрец, не спуская глаз с Нен-Нуфер, застывшей подле колесницы.
– Для раздумий нет времени, ты сам знаешь. Или я должен испросить разрешение у Тирии? Тогда я тотчас отправлю гонца в Фивы.
– Нен-Нуфер находится под моим попечительством и нет нужды тревожить Тирию.
Амени замолчал.
– Мой дом готов принять Нен-Нуфер даже в отсутствие жены, и я немедленно отправлю гонца к ней, чтобы Асенат к завтрашнему вечеру была в городе. Если, конечно, ты отпускаешь со мной свою воспитанницу?
Старый жрец продолжал молчать.
– Или просьбу должен передать энсеби лично?
Губы Амени побелели. Нен-Нуфер закусила свои. Сети явно не знает ещё о посещении дворца Пентауром.
– Я отпускаю её с тобой. Ты не мог сделать для своей дочери лучшего выбора. Нен-Нуфер обучит её грамоте лучше любого царского писца, – ответил Амени, исподлобья глядя на притихшую девушку, к которой Сети обернулся с лёгким поклоном:
– Возьми то, что тебе дорого. Всё остальное ты в достатке найдёшь в моём доме.
Нен-Нуфер поклонилась и хотела бежать к пристройкам, но Амени велел одному из жрецов проводить её. Неужели старик боится, что она побежит к Пентауру расспрашивать о встрече с фараоном? Нет, она не сделает этого, она будет свято хранить доверенную ей тайну. А Пентаур… Она простилась с воспитателем, и нет нужды в лишних слезах. Из дома Сети она отправится сразу в Фивы, не возвращаясь в храм Пта, чтобы её близость не омрачала более спокойного течения дней Пентаура.
Нен-Нуфер взяла лишь два платья и ларец с украшениями и краской для лица, которые подарила ей жена Амени. Флейта разбита, но она попросит у Сети новую, чтобы играть для будущей Великой Царицы. Она сделает всё, что в её власти, чтобы скрасить оставшиеся девочке дни…»
Сусанна не могла оторвать взгляда от лица Резы. Между аккуратных тёмных бровей залегла глубокая морщина – ни разу не улыбнулся, читая её бред! Ох, отчего бы ему не поделиться с ней частичкой своего слоновьего спокойствия! Оторвитесь уже от чтения, мистер Атертон! Вы слишком медленно читаете… Вы уже должны услышать мой ответ – ответ «нет», который вы упрямо не желаете слышать с самолёта. Может, дело не в ушах мистера Атертона, а в том, что ты, Суслик, слишком неуверенно говоришь своё «нет»? Зачем ты рассматриваешь его? Ты же не в состоянии писать портреты! Он красив, да? С чего вдруг тебе стали нравиться смуглые мужчины? А как же мечта о голубоглазом блондине? Какая мечта? Не было такой мечты! Верно, не было, как не было и мечты переспать с арабом! А он не араб! Почти не араб, ты хотела сказать. Но это уже формальности, Суслик. Ты проигнорировала важный глагол… Суслик, вспомни, что ты говорила утром Паше! Так то было утром… Суслик, ты сделала всего три глотка! Или это вино из мидий так шибануло по мозгам, что ты вообще перестала соображать? Мама уже ахнула по поводу твоей причёски, а ведь волосы, как сказал наш общий знакомый, мистер Атертон, отрастут, а если ты сделаешь нечто другое…
– Ты загрузишь для меня продолжение?
Реза так неожиданно поднял на неё глаза, что она не успела спрятать свои. Теперь он знает, что ты его рассматривала, дура! Давай, разлепи уже губы и произнеси своё «ноу». Ну же!
– А вы хотите его прочитать?
Суслик, зачем так много слов, так много треска?! Крохотное слово «ноу» на Востоке тоже означает отказ. «Ноу» и всё.
– Нет! – он, кажется, оборвал её голосом Сети. Видишь, как просто оно звучит в его устах, это короткое «ноу». – Я хочу получить ответ!
Сусанна закрыла глаза и протянула руку.
– Если я нащупаю ключ, то…
Сусанна совсем не была уверена, что сказала фразу по-английски, но повторять не стала. Только если мысленно, добавив для себя, а если промахнусь… Точно ведь промахнусь… Только пальцы упёрлись в пластиковый прямоугольник. Зачем глаза закрыла? Он ведь явно подтолкнул к тебе ключ! Ещё бы монетку кинула, идиотка!
Пальцы сжимали ключ, но не отрывали от скатерти. Ведь в шахматах, если не сдвинул фигуру, можно ведь переходить, да? Между лопаток побежал ледяной ручеёк, и Сусанна отдёрнула руку. Только пластик ключа намертво приклеился к влажной ладони.
– Я знал, что ты согласишься, – Реза отодвинул стул и встал. – Ты ведь не жрица Хатор.
Да, она не жрица! Она дура! Но ведь можно ещё положить ключ обратно на стол и извиниться за глупость. Ведь можно? Реза уйдёт, точно уйдёт, он ведь джентльмен. Только если он уйдёт, то уж больше точно не вернётся. Даже за красками. Что ты за него волнуешься – купит новые! Или ты вспомнила про обещанные серьги? Аббас бы сейчас разрыдался от восторга! Заткнись! Не нужны мне его серьги, эти браслеты и кольцо! Но ты же видела его рисунки… Так ты лотосы мечтала посмотреть? Тогда не надо было играть в рулетку. Он предлагал тебе выбор, а сейчас он просто уйдёт, а ты поедешь завтра с Пашей и этой дурой в музей исламского искусства и на базар, как и планировала, когда сестра покупала путёвку. Всё хорошо, Суслик. Положи ключ обратно. Зачем тебе три дня непонятно с кем? И за такую цену! Чтобы сожалеть всю оставшуюся жизнь? Сожалеть? Кто вообще собрался о чём-то жалеть? Я ведь не просто так тянула руку…
– Ты забыла кофту.
Нет, я забыла голову! И планшет, но вы не собираетесь мне его отдавать. А кофта, она застряла на спинке стула…
Сусанна рванула кофту вверх и услышала, как лопнула нитка шва. Рюкзак в руках тоже дрожал. Она прикрыла глаза и попыталась сосчитать до десяти, но это не помогло. Во сколько они вернутся в гостиницу? Только бы не утром, а то церберы обо всём догадаются и доложат родителям. И ложь про ночную прогулку на катере вряд ли прокатит. Но как бы потактичнее намекнуть ему про возвращение? Или он сам догадается? Пусть лучше сам, потому что английские слова вновь разбежались… И не только слова. Она с трудом нащупывала дорогу – каирец на этот раз не протянул руки. О, да, мистер Атертон, вам важно, что я сама иду за вами. Это снимает с вас всякую ответственность. А в кроссовки будто гравия насыпали – идти так тяжело и так больно, особенно глядя ему в спину. Даже не обернётся… И в лифте продолжил молчать и смотрел мимо её отражения в зеркальной стене. Только у двери в номер обернулся, но руки за ключом не протянул. Она и открыть должна сама. Интересно, раздеваться тоже самой придётся? Фараоны тоже не утруждали себя этим. Хорошо ещё сам дверь закрыл, пока она стояла посреди комнаты, чуть ли не до крови врезая в ладонь край ключа. Как всё по-дурацки получилось… Может, согласись она в самолёте, он бы обставил это как-то по-человечески, а то как с проституткой прямо…
