Текст книги "Тайна лотоса (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)
Нен-Нуфер поспешила в поля. Она не могла не сдержать данное старухе слово, но сказала себе, что лишь возвратит сандалии, тут же отправится на рынок.
– Нен-Нуфер! – к ней с серпом и охапкой колосьев бежал вчерашний стражник. – Кекемур просил передать, что сам благодарит Богов за встречу с тобой. Я хотел поговорить с тобой по дороге в поле, но меня не впустили в храм.
Значит, вот кто её искал. Не Кекемур.
– Что случилось с Кекемуром? – сердце птицей забилось в груди. – Я слышала, что его разжаловали.
Стражник опустил глаза.
– Он потерял кнут. За это его выгнали из дворца.
Сердце Нен-Нуфер упало.
– Он защищал меня! Разве не для нашей защиты вы носите на поясе кнуты?
Стражник отвёл взгляд.
– Не спрашивай меня ни о чём, Нен-Нуфер, потому что я ничего не знаю.
Только краска сдержала слёзы. Второй человек спасает её жизнь и терпит от людей наказание. Сначала Пентаур, теперь Кекемур. И только один человек способен восстановить справедливость. Это фараон. Нен-Нуфер глянула в сторону пирамид. Нет, в этот раз она не станет оставлять для царевича лотос. Она отыщет иной способ связаться с ним.
Поблагодарив старуху за сандалии, Нен-Нуфер поспешила обратно в город. Возможно, Кекемура ещё не сменили.
– Нен-Нуфер…
Тело его лоснилось от дневной жары. На рынке не найти места в тени – оттого этой службы сторонились все, оттого её выбрали ему в наказание… И не только службу. Нен-Нуфер видела свежие следы от плетей. Не глубокие, они заживут и не оставят следа, но сейчас спина несчастного страшно горит от затёкшего в раны пота. Кекемур не хотел, чтобы она знала об его унижении, потому и передал благодарность через друга. И только случайно стража у ворот открыла ей его скорбную тайну.
– Ты рассказал им, почему потерял кнут? – начала Нен-Нуфер, позабыв все приветствия.
Кекемур молчал.
– Ты сказал им, что бросил кнут в крокодила? Отвечай мне!
Только стражник продолжал молчать.
– Ты не сказал им правды?
Нен-Нуфер чувствовала, как от молчания юноши к горлу подступают рыдания.
– Эта правда не имела значения, – выдал Кекемур хмуро, смотря поверх её головы на толпу. – Я заслужил наказание за потерю кнута.
– Не может быть такого наказания за спасение жизни!
Лицо Кекемура оставалось непроницаемым.
– Я обязан был вытащить кнут, но позабыл про него, ища твои сандалии, – и видя поджатые губы девушки, добавил более мягко: – Повторяю тебе, Нен-Нуфер, я заслужил наказание. И ты не смеешь упрекать себя в нём.
– Я упрекаю тех, кто наказал тебя! – голос Нен-Нуфер теперь дрожал не от слёз, а от ярости. – Они поставили кнут выше жизни жрицы Хатор. Они оскорбили в моём лице Великую Богиню!
Кекемур вздрогнул.
– Так ты не храмовая танцовщица? Ты – жрица Хатор?
Нен-Нуфер замерла. Она вновь в запале прикрылась Богиней. Но ведь сейчас она защищает не себя, она защищает справедливость. Фараон всякое утро берет в руки фигурку богини Маат и обещает, что в Кемете никогда не будет несправедливости.
– Да, я жрица Хатор. И я готова говорить с самим фараоном о том, как несправедливы начальники его стражи. Кто другой, если не ты, достоин охранять спокойствие Его Святейшества!
– Ты слишком много успела обо мне узнать от других, – голос Кекемура стал жёстким. – И слишком мало знаешь меня самого, чтобы считать достойным и обвинять неизвестных тебе людей в несправедливости.
– Да, я расспросила о тебе твоих друзей, – без тени смущения сказала Нен-Нуфер, вспоминая слова старухи. – Но мне довольно и того, что ты бросился за мной в реку. Я искала встречи, чтобы поблагодарить, потому что Амени не дал нам проститься, и Боги помогли мне найти тебя, потому что хотят, чтобы я исправила допущенную людьми несправедливость. Кекемур вновь смотрел ей в лицо.
– Великий Амени был рад получить жрицу Хатор в целости и сохранности. И я не хочу, чтобы ты просила за меня никого, тем более Его Святейшество, пороча себя.
– Ничто не опорочит меня! Неужто ты остановился бы и не вытащил из Реки Великую Царицу только лишь потому, что к ней нельзя прикасаться?
Она не успела победно взглянуть на стражника. Он ответил, не задумываясь:
– Великая Царица никогда бы не оказалась у реки одна.
Сердце Нен-Нуфер замерло. Вот отчего Хатор гневается на неё. Никогда бы жрица Хатор не оказалась под колёсами колесницы и в пасти крокодила. Разве кто-то слышал, чтобы простой стражник нёс через поля Тирию?
– Не тревожься за меня, Нен-Нуфер, – скорбь в её глазах не укрылась от проницательного взгляда Кекемура. Голос его смягчился, и на губах заиграла улыбка. – Твоя Богиня поделом наказала меня, ведь я подглядывал за её жрицей, и быть может, крокодил был послан мне, а вовсе не тебе, чтобы проверить, насколько я могу сохранить хладнокровие. А я его потерял, потому что думал в тот момент лишь о тебе, – и тут вновь помрачнел и выпрямился. – Прости меня, жрица Хатор, за такие слова. Однако я посмею повторить их, потому что они правда и потому что они снимают с тебя всю вину. Оставайся с миром. Я больше не увижу тебя, потому что жрица Хатор не ищет простых стражников по рыночным площадям.
Нен-Нуфер поклонилась и, прошептав прощание, поплелась прочь. В сандалии набился не песок, а тяжёлые глыбы, и она из последних сил волокла их по пыльной дороге. Не дойдя ста шагов до храмовых пилонов, Нен-Нуфер заметила возвращающуюся с полей дворцовую стражу. Стражник, что передал ей приветствие Кекемура, отстал от товарищей, и Нен-Нуфер приняла это за знак свыше. Она стряхнула с ног глыбы и побежала ему навстречу, на ходу снимая с шеи ожерелье.
– Мир тебе!
Стражник сначала отступил от неё, как от видения, а потом поклонился и уставился на протянутое ожерелье.
– Сумеешь ли передать это царевичу Райе? – голос Нен-Нуфер дрожал.
Юноша поклонился:
– Как прикажет прекрасная госпожа. Должен ли я что-то сказать при этом?
– Да, – голос срывался от волнения. – Скажи, что Кекемур спас Нен-Нуфер от крокодила и теперь несёт за это наказание. Расскажи всё, что с ним сделали. Тебе лучше известно и про плети, и про рыночную площадь.
– Прости, моя госпожа, – стражник даже отступил на шаг. – Только чем царевич Райя может помочь Кекемуру?
Почему стражник спрашивает? Неужто не понимает, что царевич поговорит с Божественным братом? Кого только набирают охранять дворец!
– Он попросит за Кекемура перед фараоном, – произнесла Нен-Нуфер чётко и медленно, словно объясняла урок своему юному ученику.
– Как прикажет госпожа.
Нен-Нуфер вернулась в храм и поспешила укрыться в пристройке, чтобы без ожерелья не попасться верховному жрецу на глаза. Царевич видел его на ней и потому должен поверить рассказу стражника. Она даже имени юноши не спросила, а доверила тайну её знакомства с царевичем… Нен-Нуфер опустилась на циновку и сжала фигурку Исиды, прося направить её стопы по верному пути. Только бы царевич не рассердился на неё за длинный язык и только бы пожелал помочь Кекемуру. Если же нет, она пойдёт к фараону сама, даже если придётся раскрыть перед Его Святейшеством все тайны. Она уже раскрыла перед ним тайну Пентаура и тайна царевича ему, пожалуй, уже тоже известна, так отчего же фараон должен оставаться в неведении о несправедливости, царящей в его дворце? И глупо бояться гнева фараона. Уж коли Великая Хатор решит наказать её за обман, то не будет делать это руками Божественного. Руки Его Святейшества созданы для того, чтобы дарить любовь, свет и справедливость. Справедливость для всех его подданных и для Кекемура.
Нен-Нуфер уснула без ужина и утром чуть свет поднялась на ноги. В купальне невольницы ещё даже не обновили воду, но она не стала брезговать, потому что спешила встретить Амени. Она достала другой подарок его жены – ожерелье поскромнее, но тоже достойное глаз Великой Хатор.
До ворот оставалось ещё шагов тридцать, не меньше, и никто не мог догадаться, что она направляется к ним. Так отчего же один из стражников побежал к ней навстречу? Неужто приказано не выпускать её из храма? Но она желает лишь узнать, пришёл ли Амени…
– Там вновь спрашивают тебя, Нен-Нуфер. И в этот раз он сказал, что не уйдёт, пока не увидится с тобой.
Лицо храмового стражника не предвещало ничего хорошего. Отчего же они все так недолюбливают друг друга? Неужто охранять Великого Пта хуже, чем покой Его Святейшества? Подобная обида даром не проходит – обязательно скажет что-то горькое про неё верховному жрецу. Что ей ответить тогда про приход стражника? Она скажет Амени правду, лишь о царевиче утаит. Мудрый Амени и сам может вступиться за Кекемура. Он не потерпит такой несправедливости! И его фараон станет слушать так же внимательно, как и брата. Или даже больше, ведь устами Амени с ним говорит сам Пта.
Нен-Нуфер коснулась локтя стражника:
– Я должна увидеться с Амени. Скажи ему о моём желании, когда откроешь ему ворота. Мне есть что сказать ему.
Пусть не думает, что она таится от верховного жреца. Пусть думает, что дворцовый стражник приходит к ней с его ведома. Храмовый стражник кивнул и приоткрыл ворота, чтобы выпустить её на площадь. Дворцовый стражник заранее отошёл шагов на двадцать, чтобы никто не подслушал их разговор, и она засеменила к нему, взметая сандалиями пыль. В руке его, как вчера, лежало её ожерелье. Он протянул его – лотос тоскливо склонил голову, как и сам стражник.
– Прости, моя госпожа. Я не смог исполнить твоей просьбы. Царевич сказал, что не знает никакой Нен-Нуфер и впервые видит это ожерелье. И убежал.
– Убежал? – переспросила Нен-Нуфер
– Да, убежал. Что я сделал не так, моя госпожа?
– Ты всё сделал так. Скажи своё имя. Я стану молить за тебя Пта и Великую Хатор.
– Рамери.
– Оставайся с миром, Рамери.
Краска вновь сдержала слёзы. Как понимать слова царевича? Он не знает никакой Нен-Нуфер. Не знает… Она надела ожерелье с лотосом поверх простого и повернула голову в сторону рыночной площади – нет, она не пойдёт к Кекемуру. Она не желает смущать его своим присутствием. За желание помочь ей он заплатил страшную цену. И теперь она знала, за что платит сама – Богиня простила ей то, что она назвалась жрицей. Она не простила того, как она вела себя будучи её жрицей. Она платит за тот трепет, что ощутила за краткое мгновение, когда её губы соединились с губами царевича. Это никогда не повторится. Она не увидит его больше. И он позабыл о ней, как велят ему Великие Боги. И она должна забыть, и тогда Богиня сжалится над Кекемуром. Или кто-то другой должен просить за него перед фараоном. Не царевич. Это может сделать тот, кого Божественный с таким нетерпением ждёт. Это может сделать Пентаур.
Нен-Нуфер вернулась к воротам. Амени до сих пор не пришёл. Быть может, ей позволят увидеться с Пентауром, если она попросит. Однако стража у башни была непреклонна, но лишь Нен-Нуфер показала им кольцо Амени, оба стражника с благоговением отступили от лестницы. Нен-Нуфер поднималась медленно, пытаясь собраться с духом. Что ей сказать, если Пентаур вновь предложит ей стать его женой? И вдруг на середине пути до Нен-Нуфер донёсся голос верховного жреца:
– Я ослаб, и этот храм совсем скоро будет твоим, и твоими устами Пта будет говорить с фараоном. Врачами полнится Кемет. Своими руками ты спасёшь одного, двух, десятерых, сотню… Но своими устами ты спасаешь весь Кемет. Как фараон не смеет помыслить о собственном благе, так и ты не смеешь менять свет знаний на тело женщины!
Нен-Нуфер думала повернуть назад, но последние слова Амени пригвоздили её к месту.
– Она не твой свет, она твоя тьма, – продолжал верховный жрец. – Не в добрый свой час ты оказался у Великой Реки. То не светлый Гор, а злой Сет привёл тебя туда… Я отошлю Нен-Нуфер прочь, чтобы она не погубила тебя и чтобы ты не погубил её. Изначально я должен был отдать младенца Хатор, но за твоими слезами не расслышал мудрых слов Пта.
– И я вновь стану рыдать у твоих ног, Святой Отец, – голос Пентаура был твёрд, когда Амени весь дрожал от гнева. – Я могу дать счастье одной женщине, но я не смею взять на себя право отобрать его у другой. Я не стану отвечать фараону.
– Не станешь?! – голос Амени взвился. – Ты хочешь вновь наслать на себя немилость, зная, что в этот раз я буду обязан лишить тебя сана. Этого желает твоя плоть, но не разум, и я не допущу гнева Божественного. Я сам отправлюсь к Его Святейшеству и скажу то, что у нас уже есть. Пусть сам решит, которую из женщин положит в свою гробницу, чтобы подарить Кемету наследника. Но свою женщину ты не получишь! Никогда Нен-Нуфер не будет твоей женой. Она отдана Великой Хатор, и проклятье падёт на того, кто покуситься на собственность Великой Богини.
Амени замолчал, и сердце остановилось в груди Нен-Нуфер. Если бы Амени знал, что богиня уже наслала проклятье…
– Так будешь писать послание или нет? – голос верховного жреца дрожал, как и колени девушки.
– Нет, – огромной глыбой упал ответ Пентаура и сотряс стены башни.
Заслышав шаркающие шаги старика, Нен-Нуфер бросилась вниз. Стражник даже протянул к ней руку, решив, что она оступилась, но Нен-Нуфер вырвалась и побежала к воротам. Её попытались остановить, но она изворотливой кошкой проскользнула между охранниками и побежала в сторону Реки. Боги вправе гневаться на неё, но за что невзлюбили они Его Святейшество и несчастную Никотрису? Не снимая сандалий, вступила она в вязкий ил. Спокойная вода поднялась к коленям. Почему её корзинка не встретилась с пастью крокодила раньше, чем её плач услышал Пентаур? Как, как ей уберечь жреца от него самого? Исчезнуть, раствориться в водах Реки, будто никогда её и не было… Бродить у ворот, не смея вступить в царство мёртвых – вот, что она заслужила. И Нен-Нуфер сделала ещё шаг.
– Госпожа, позволь мне набрать воды.
Она обернулась на звонкий голосок: совсем девочка, из-под короткой юбки выглядывают грязные коленки, да и лицо перепачкано – видно грязной ладошкой утёрла пот. Такое хрупкое плечо переломится под тяжестью полного кувшина.
– Позволь мне помочь тебе.
Девочка пугливо прижала к голой груди кувшин, но Нен-Нуфер не отступила и с улыбкой повторила просьбу. Зачерпнув воды, она вышла на берег и взяла девочку за руку. По дороге та рассказала, что вся семья ушла в поля, а дома осталась лишь старая бабушка, вот и пришлось ей самой впервые бежать к Реке.
– Тебя послала мне сама Хатор, – выдохнула девочка у порога своей хижине.
– Нет, это тебя послала мне Великая Хатор!
Теперь Нен-Нуфер знала, что ей делать. Она вновь покажет стражнику перстень Амени и скажет Пентауру о своём непреклонном решении принадлежать Великой Богине. Он должен оставить все надежды видеть её своей женой и тогда ему останется только попросить у Амени прощения. У старика доброе сердце, и он любит Пентаура, как сына, которого у него нет. А потом… Потом она отыщет верховного жреца и расскажет про Кекемура. Воды Великой Реки отступили от неё, потому что у неё осталось слишком много незавершённых дел в мире живых…»
Сусанна положила планшет на соседнее кресло, чтобы никто не подумал сесть рядом. Не хотелось ни с кем говорить. Хотелось только, чтобы этот дурацкий день поскорее закончился. Автобус медленно, но верно заполнялся. Быть может, в половине одиннадцатого они будут уже в гостинице, и тогда она сумеет прочитать оставшиеся страницы черновика и наконец выспится.
Водитель закрыл двери, и «отокар» дёрнулся с места. Сусанна подняла с ног кофту и, укрывшись ей по самый нос, не заметила, как задремала.
Глава 19
С превеликим трудом Сусанна разлепила глаза, когда её потрясли за плечо соседи по автобусу. Она спешно запихала планшет с кофтой в рюкзак и, так и не сумев закрыть молнию до конца, поплелась к выходу, по пути сшибая плечами все кресла. Хорошо ещё со ступеньки не полетела, когда никто не подумал подать руки. Главное – в двери попасть! В холле она немигающим взглядом уставилась в кресло, в котором утром сидел Аббас. Кого ты, Суслик, ожидала увидеть, а? Никого! Подушку, только подушку… Смотри только слезами её не залей. Мокро спать будет!
Сусанна передёрнула плечами то ли от холода, то ли от желания скинуть проклятого чёртика, нашёптывающего который день всякие гадости. Но внутренний голос не заткнулся, даже когда она ухватилась за «глаз Гора». Как раз тогда он завопил, что есть мочи – ты полная дура, раз не можешь прекратить думать о нём! Сусанна закусила обиду свесившейся на лоб прядью и присела подле двери своего номера, чтобы откопать на дне рюкзака ключ. Сейчас бы она с радостью приняла помощь, только некому было её предложить, и потому зубы готовы были откусить застрявшие во рту волосы.
– The door is open, my queen.
Сусанна не сразу сообразила, что начищенные ботинки стоят не за спиной, а перед носом. Хорошо ещё сумела сохранить равновесие и не плюхнулась на пол. Только распрямить ноги без протянутой руки всё же не получилось.
– I didn’t mean to scare you, my darling.
Что мистер Атертон делает в её номере и как он туда вообще попал? Не говорите только, что дверь осталась открытой! Каждое его появление – море вопросов и ноль слов на языке, чтобы задать их. Может, она продолжает спать и видит его во сне? Тогда пусть «отокар» подпрыгнет на кочке и выбьет её руку из руки ночного гостя. Но «отокар» лишь резко затормозил, и Сусанна ткнулась лбом в грудь Резы, и когда тот нагнулся, чтобы вытащить из-под её ног треклятый рюкзак, она заодно прокляла и свои голые коленки.
– Я рад, что с тобой всё в порядке, – Реза заставил её переступить порог и закрыл дверь. – Не представляешь, как я разозлился на Аббаса, когда узнал, что тот оставил тебя в городе одну. Ты не должна ходить по Каиру одна, тем более в таком виде.
Это она поняла и без него. Только что он имеет в виду: короткое платье или всё же короткие волосы? Фиг что прочтёшь на непроницаемом отшлифованном бритвой лице.
– Я была иначе одета. И со мной были друзья.
Можно ведь обойтись без приветствия? Уже как бы поздно здороваться. Она все пять минут с открытым ртом пялится на него, хотя в каирце ничего не поменялось – те же ботинки, брюки и белая рубашка… У него, наверное, набор «неделька» в шкафу. А что, зато не надо думать, что надеть! А вот тебе бы подумать стоило и наконец спросить, что он тут делает? Ясное дело – меня ждёт!
– Как вы зашли в номер? – Сусанна решила задать всё же второй вопрос, не желая озвучивать вторую часть первого: зачем он её ждёт?
– Попросил у портье второй ключ.
Интересно, во сколько обошёлся ему этот ключ? Суслик, прекрати считать чужие деньги. Он их, видимо, не считает вообще, а ты всё равно собьёшься на сумме «до фига».
– Прости меня за вторжение. Мне просто хотелось закончить начатое ночью, а в холле это сделать было очень трудно.
Эти слова полностью выбили почву из-под ног, но Реза удержал её в вертикальном положении. Только не ясно, что крепче держало её: его рука или всё же взгляд? Присесть бы, но после двусмысленной фразы она боялась коснуться кровати.
– Я хотел вновь попытаться отговорить тебя от нудного шоу, но застрял в пробке. С другой стороны, я получил время закончить для тебя подарок.
Какой взгляд! Из него ли брызжут ледяные струи, которые текут сейчас по подмышкам?
– Тебе нравится?
Что? То, что вы творите с моим телом? Нет, нет, нет! Сусанна сумела отвести глаза, и когда взгляд упал на кровать, она ахнула. Оба покрывала исчезли под ватмановскими листами, и на каждом из них была изображена стилизация египетской росписи. Реза не отпускал её руки, но у Сусанны нашлись силы дотащить каирца до кровати – пусть объяснит, что происходит. Четыре листа полностью высохли, а два последних местами блестели мокрой гуашью – сначала он сервирует крохотный столик под арабский завтрак, а теперь превращает его в художественную мастерскую. Не рисовал же он, лёжа на полу, в белой-то рубашке? Но отвернуться от кровати, чтобы поискать краски с кисточками, она не могла. Реза стоял к ней вплотную, и она затылком чувствовала его глубокое дыхание.
– Я позволил себе немного пофантазировать, ведь ты так мало мне прочла. На первом рисунке Пентаур вылавливает из реки корзину с младенцем. На второй он учит девочку читать. На третьей Пентаур с Амени приносят дары Пта. На четвёртой изображены танцовщицы, и Нен-Нуфер среди них. На пятой царевич Райя в колеснице. И на последней Нен-Нуфер протягивает ему цветок лотоса.
– Такого момента нет в романе.
Сусанну так поразило мастерство Резы, что она посчитала глупым делать ему комплименты. Ещё сглазит! Да он и без неё знает, что хорошо рисует. Её мнение ему не нужно. Это она тряслась, когда он листал её блокнот. Теперь, Суслик, ты, надеюсь, понимаешь, что он думал на самом деле про твои каракули?
– Нен-Нуфер мечтала сама передать цветок царевичу. Ты же не станешь отрицать очевидное? Мы с тобой немного разбираемся в женщинах, не так ли?
Его пальцы сжали ей руки чуть выше локтей.
– Я посчитал, что наручные браслеты больше к лицу Нен-Нуфер.
Реза развернул её к себе. На его губах играла улыбка, а на её руках сверкали золотые браслеты, какие носили девушки в Древнем Египте.
– Если бы мы могли открутить время на три тысячелетия назад, я бы не стал скрывать своего восхищения, но нынче в долину Нила чужеземцами принесён злой глаз, потому я промолчу.
А почему молчит она? Да потому что подарки лишили её дара речи. Если Сусанна успела понять, что золото для него не имеет цены, то во что оценить часы его работы?
– Почему вы не нарисовали фараона? – спросила она, пытаясь отвести его взгляд от своего пылающего лица.
Только Реза и не думал смотреть на рисунки.
– А разве в романе был фараон?
– Фараон был везде. Это же Кемет.
– У меня ещё три ночи, чтобы полностью проиллюстрировать твой роман, если ты мне его дочитаешь.
Какая жуткая улыбка. Даже не поймёшь, у кого из вас двоих она страшнее…
– Надо будет попросить Латифу вновь сварить такой же крепкий кофе, –продолжал Реза, небрежно поигрывая надкушенной Сусанной прядью.
– Вы рисовали ночью?
Сусанна не знала, какими вопросами отвести внимание гостя от собственной персоны. Кажется, ему уже надоело говорить о рисунках…
– А когда ты думала? Я даже не пытался уснуть, а потом за работой вообще потерял счёт времени и честно приехал бы к тебе, не окажись Аббас ранней пташкой. Он отправил меня спать, пообещав разбудить через пару часов. И я, дурак, поверил ему, хотя за столько лет мог бы привыкнуть к его постоянному вранью. Хотя порой, мне кажется, он сам верит, когда даёт обещания, что выполнит их, а потом просто забывает… Но только не в этот раз, верно? Я видел твою смску и его ответ. Надеюсь, он вёл себя достойно?
– Более чем, – ей совсем не хотелось вспоминать разговор с Аббасом, а надо бы не забывать его, дыша с мистером Атертоном одним воздухом.
– Почему вы нарисовали это для меня?
Близость становилась невыносимой, но у неё за спиной была застеленная рисунками кровать, а он отступать к стене явно не собирался. Пальцы с волос скользнули ей на щёку, и теперь та болела, будто к ней приложили раскалённое железо.
– Мне хотелось подарить тебе что-то действительно дорогое. Я уже говорил, что цена подарка зависит от того, сколько души вложил в него дарящий. Поверь, я очень старался, чтобы тебе понравилось. И если ты захочешь выбросить мои рисунки, сделай это в Петербурге, чтобы я об этом не знал.
Ох, мистер Атертон! Сколько пафоса! Быть может, ещё вчера я приняла бы это за чистую монету, но после разговора с Аббасам я не позволю вам запудрить мне мозги. Но рисунки я не выброшу, и не надейтесь! Они такие, такие… С вами родной язык позабудешь!
– Можно попросить тебя о маленьком одолжении?
Вот оно, началось! Суслик, броню надела? А то это чёртово платье уже растворилось под его взглядом!
– Я сегодня не завтракал, не обедал и, получается, уже и не ужинал. Составь мне компанию… Пожалуйста.
Сусанна даже услышала хруст шейных позвонков, когда повернула голову в поисках заветной сумки, и Реза, кажется, догадался, чего ищет её взгляд.
– Здесь недалеко прекрасный французский ресторан. Я обещал тебе французский ужин. А я сдерживаю все обещания.
– Вы обещали мне верблюда.
Суслик, тебе кляп надо было купить вместо платья!
– У меня в запасе три дня. Аббас починил свет. Можно отправить его к бедуинам за верблюдом, пока я показываю тебе росписи. Он приведёт его прямо к дому.
Суслик, тебе не кажется, что ты в гости напросилась? А свет в чёртовой мастерской можно выключить одним нажатием выключателя.
– Я очень хочу показать тебе свои лотосы. Я умею только рисовать, больше ничего. Но этому искусству я посвятил жизнь и владею им не хуже древних мастеров. Быть может, эти рисунки и дали мне эту самую жизнь.
– Как это?
Суслик, ты так все вопросительные слова в английском языке переберёшь! Да, и французские тоже, потому что пока у мистера Атертона двигаются губы, его пальцы стоят на месте!
– Расскажу за ужином, а сейчас надо заказать столик. Ты ешь мидии?
Сусанна кивнула, хотя никогда их не пробовала. Какая разница, когда она не голодна.
– Я вообще-то поужинала уже.
– Когда? – по губам Резы скользнула улыбка. – Я сижу здесь с семи часов… Впрочем, я могу заказать только десерт.
Он уже поднёс к уху мобильник и по количеству произнесённых слов можно было ожидать десять смен блюд. Она присела на стул и принялась отправлять сестре фотографии и заодно прикрепила видео с реки и с шоу.
– Это надолго?
Сусанна подняла голову от экрана. Прогресс был слишком медленный – можно и четверть часа ждать, пока всё загрузится.
– Оставь телефон. Он тебе не понадобится.
Разумно! Она положила телефон рядом с коробочкой гуаши и вытащила из рюкзака кофту.
– Планшет оставь. Вдруг у нас будет время на новую главу…
Какая многозначительная пауза. Это действительно французский ресторан или очередной притон с красавицей Сельмой?
– Здесь пройти пять минут, – сказал Реза, когда они оказались на улице. – Он вот в том отеле…
Реза так небрежно махнул рукой, что Сусанна уловила лишь направление. Впрочем, сейчас ей не нужен внутренний навигатор – пальцы провожатого намертво сцепились с её и не отпустили даже в холле отеля, который выглядел слишком респектабельно для её кроссовок, надетых на босую ногу, но никто не сделал им замечание. Быть может, швейцары умеют по крою рубашек отличать дорогие бренды? Или на лице Резы что-то написано? Это только она его читать не умеет.
В пустом зале играла французская музыка. Эдит Пиаф? Только её, впрочем, она и знала… Ещё, конечно, Шарля Азнавура, но лишь по имени, по голосу бы не распознала. Официант отодвинул для неё стул и спросил что-то по-арабски, но не её, и она не стала обращать внимание на длину ответа Резы. Может, арабский такой язык, может, манера выражаться на нём витиеватая, а, может, у братьев просто язык слишком длинный…
– На десерт я взял эклеры, ведь ты не против?
Почему ей быть против? Можно в двойном количестве и вообще без мидий.
– К мидиям подадут белое вино, но ты можешь не пить.
Какая забота! Отчего бы и не выпить, если это один бокал? Ну, рассказ-то начнёте или будете молча рассматривать дела лап своей кошечки? Даже не поблагодарил за спасение Сануры! Или браслеты – это вознаграждение? Или достаточно «спасибо» от Аббаса.
– Как же причёска меняет лицо!
Это мысли вслух? Комплимент? Или констатация грустного факта? Суслик, ты же спать собиралась… Чего попёрлась с ним в ресторан? А где прикажешь спать? Везде выставка картин! Надеюсь, художник портфолио с собой притащил, чтобы убрать рисунки. Как долго продлится ужин? Опять после полуночи притащатся в отель. Интересно, Паша вновь подкараулит их у номера? И что ему тогда сказать?
– Как Санура? – Сусанна решила сама нарушить молчание, боясь, что Реза станет обсуждать её причёску.
– Я не видел эту дрянь. Променяла меня на тебя, и глазом не моргнув, а я ревнивый и не прощаю измен.
И к чему он это сказал? Ей-то какое дело до его любовных отношений с кошкой!
– Тебе нужны серьги к этой причёске, но у меня их слишком много. Ты сама должна будешь выбрать.
Это подтверждение приглашения домой? Чем его не устраивают её крохотные звёздочки – самое то для путешествий! Пусть серьги оставит при себе, а то её с таким количеством украшений завернут на границе. Особенно, если они все похожи на древнеегипетские. Так, уши её он уже рассмотрел. Куда теперь отправится его взгляд? Только бы не ниже «глаза Гора», потому что под платьем ничего нет. Она ведь хотела его просто примерить, а тут заявился Паша и пришлось вот так ехать на шоу.
Реза решил молчать? Или ему помешал подоспевший официант, который поставил на стол две тарелки с зелёным салатом и ведро мидий. Ведро размером с то, в котором обычно охлаждают шампанское. И разлил по бокалам вино. Может, Суслик, всё-таки не пить? Потому что вряд ли ты возьмешь в рот вот это… То, что внутри ракушек.
– I’m on a sea diet, – произнёс Реза, поднимая с салфетки вилку, чтобы вручить Сусанне. – I see food and eat it.
Сусанна с большим опозданием поняла шутку и решила не улыбаться, а зажевать свою тормознутость листом салата. Не мало ли ему еды за весь день? Или он наврал, чтобы она согласилась с ним поужинать? Скорее всего… Интересно, сколько ещё лапши она снимет нынче с ушей? Расскажет он наконец про свои рисунки, или стоит напомнить? Конечно, спроси, чтобы он ел своих мидий, а не пожирал взглядом тебя!
– Как вы научились рисовать, мистер Атертон?
– Как и писать по-египетски, – улыбнулся каирец. – Просто копировал рисунки. Копировал, копировал, копировал, пока не начал рисовать свои. Во всяком случае я считаю их своими, хотя мне платят за создание реплик.
– А где вы учились?
– Я нигде не учился. Я и дня в школу не ходил. И даже не был на домашнем обучении. Я, как Рей Брэдбери, получил образование в библиотеке, только не в публичной, а в домашней. Меня отец из дома не выпускал, и лет до десяти я не решался сбегать… Впрочем, в десять лет Аббас выволок меня из дома за шкирку. И эта выходка могла дорого нам обойтись. Отец чуть не выгнал Латифу, когда та упала к его ногам, моля не поднимать на её сына руку. Отец был в шоке. Он за все четыре года ни разу не повысил на них голос. В доме из-за меня все говорили шёпотом. Любое волнение для меня заканчивалось приступами удушья – оттого меня и ограждали от внешнего мира. Приступы начались после скарабеев. Скорее всего бедные жуки были ни при чём, просто болезнь зрела внутри, и только в три года дала о себе знать. В общем, у меня и сейчас время от времени случаются приступы, но я научился контролировать свои эмоции и меня достаточно сложно вывести из себя. Хотя нынче, – непроницаемое лицо осветила улыбка, – Аббас постарался на славу… Но я не договорил про ссору отца с Латифой. Отец предложил ей уйти, раз она считает его таким же уродом, каким был её муж. Собственно я не знаю, что она рассказывала отцу из своего прошлого. Я лишь знаю, что однажды отец Аббаса ушёл на работу и не вернулся к ним. Под подушкой он оставил ей немного денег. Этого хватило бы им на еду месяца на три, но оплатить жильё за следующий месяц оказалось нечем. У неё случился брак по любви, она сбежала из деревни в Каир и теперь боялась вернуться к родителям без мужа да ещё с ребёнком. У женщины, которая не умеет ни читать, ни писать, здесь, сама понимаешь, лишь два пути: на улицу или прислугой в богатый дом, но никто не желал брать женщину с ребёнком, а предлагаемая сумма не могла покрыть съём комнаты, да и после школы за Аббасом кто-то должен был присматривать. Отец совершенно случайно оказался в доме, куда она пришла по объявлению, и пригласил её к себе – взял именно из-за ребёнка. Мне нужен был брат, но после смерти матери отец не решился жениться. Он рассчитал нашу кухарку и поселил в доме Латифу. Я никогда не заставал их вместе и никогда не спрашивал про неё отца и тем более её саму, но она оплакивала его так, будто любила.
