Текст книги "Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры"
Автор книги: Ольга Эрлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)
– Александр, когда ты хотел послушать ритора?
Александр очнулся. Гефестион в пиршественном венке теребил его и озабоченно вглядывался своими глянцевыми глазами.
– Пусть сейчас.
Он наблюдал за Гефестионом, пока тот давал распоряжение: «Зевс Филий (покровитель дружбы), поддержи меня!»
Через пару дней он все же не выдержал и решил зайти к Таис, на минутку, ничего не значащий визит вежливости. Может, что-то прояснится. Вместо обеденного перерыва, который он проводил в лагере, поехал к ней. Но Птолемей опередил его.
– Будешь есть? – спросила Таис Птолемея вместо приветствия.
– Спасибо, я уже. Очень мало времени, не хотелось бы тратить на еду, мне надо возвращаться на мол, будь он неладен.
– Ну что там нового?
– Все малоприятные вещи. Западный ветер – нежный Зефир, тут что-то не очень нежный. Опять штормило и разрушило часть построенного. Тиряне совсем обнаглели, подплывают на лодках, обстреливают строителей. Снаряды, дротики, стрелы – все долетает, Александр приказал строить заграждения от них. Люди гибнут, Александр раздражен, так с ним тяжело, черный как туча…
– Я не могу больше этого слышать! – вдруг воскликнула Таис.
Птолемей удивленно посмотрел на нее и нахмурился.
– Но, Таис, что с тобой? Это моя жизнь, нас всех. Это то, чем занято мое время, моя голова!
– Извини, извини… Я не это имела в виду. Я виновата, извини, Птолемей! – В знак раскаяния она быстро обняла его и поцеловала несколько раз. Птолемей не преминул воспользоваться этим редким порывом. Он сжал ее и осыпал страстными поцелуями быстрее, чем она успела увернуться.
«О, Афина, ему нельзя класть палец в рот…» «Пожалуйста, пожалуйста, только не отстраняйся!» «Он совсем… соскучился по любви, одичал… Надо же было так оплошать!»
«Пожалуйста, позволь мне…»
«Он знает ко мне подход, негодяй».
«Не упирайся, умоляю, расслабься, детка. Вот так-то лучше, о, великие боги, как же ты меня возбуждаешь! Нет, еще не сейчас».
«Нет, еще не сейчас…»
«Спокойно, думай о чем-то… мерзком – об осаде. О, сокровище мое, вот такой ты мне нравишься! Мы откроем замочек и выпустим на свободу настоящую Таис – не эту грустную недотрогу. Я знаю, что ты любишь! А как я люблю! Очень хорошо, моя умница, ты – прелесть, ты – великолепна… О, великий Зевс!»
«О, великий Зевс!»
В это время к палатке подошел Александр, остановился, прислушался.
– Та-а-а-к, значит, голова уже не болит. Что ж, очень хорошо, – развернулся и быстро пошел обратно. – Передайте Селевку, что я сам возглавлю поход в Ливан. Завтра на рассвете. Пусть его люди будут готовы, – бросил он своим адъютантам.
Так, оставив все дела на Кратера и Пердикку, царь ушел в карательную экспедицию против ливанских арабов, которые нападали на его заготовителей леса. Лес требовался для мола и осады проклятого Тира, который изводил его. Вернувшись, царь застал мол полностью разрушенным. Ничего, не всегда все получается с первого раза, решил он и упрямо начал все сначала.
Между делом настал март, пришла весна, которую Александр едва замечал. Лишь урывками он отмечал про себя, как красивы горы, покрывшиеся нежной вуалью свежей зелени, как живописны скалы, мощен шум водопадов, пряно дыхание трав, трепетен шепот ветра в кронах кедров, величественно вольное море, на котором открылась навигация и кипрские и финикийские контингенты отплыли, наконец, на родину. Ему некогда было радоваться чаровнице-весне. И слава богам, ибо как только появлялась свободная минута, в голову лезли ненужные, непозволительные мысли. Он отчаянно скучал по Таис и не знал, как долго еще выдержит.
Весь надзор за строительными работами осуществлял инженер Диад из Фессалии. Из стволов кедров делали сваи, вбивали их в дно, засыпали песком, щебнем и камнями. Сорок тысяч жителей Тира с зубцов своих 50-метровых стен с усмешкой наблюдали за работами. Они ни в чем не испытывали недостатка и могли выдержать многолетнюю осаду. Глубокие колодцы давали достаточно воды, в хранилищах лежали запасы на многие годы. Их предания содержали рассказы о многих правителях прошлого, обломавших зубы об их гранитный монолит. Знаменитому вавилонскому царю Навуходоносору понадобилось 13 лет осады, чтобы увериться в неприступности Тира.
Усмешки потускнели, когда тирцы впервые увидели македонские осадные башни. Многоярусные монстры до 60 метров высотой были защищены от стрел овчинами и покрыты специальной смесью, предохранявшей их от огня. Верхний, двадцатый ярус снабжался подъемным мостом. На башнях были установлены катапульты и баллисты. За щитами прятались лучники, тараны и гигантские сверла для бурения вражеских стен.
Тирцы предпринимали удачные вылазки: так, они загрузили корабль серой, щепками и смолой, подогнали его к молу и подожгли. Огонь, перекинувшийся на осадные башни и солдат, принес многие разрушения. Для смягчения ударов таранов и катапульт тирцы защищали свои стены мешками, набитыми водорослями. Чтобы помешать движению македонских кораблей, они засыпали узкий морской пролив камнями. А корабли у македонцев стали появляться: финикийские и пятивесельные кипрские, команды которых переметнулись от персов к македонцам.
* * *
Таис болела «животом». Болезнь была полуправдой-полуотговоркой для Птолемея. Они сидели по-семейному рядышком, ее голова – у него на плече, когда неожиданно вошел Александр. Таис медленно подняла взгляд и поэтому пропустила вспышку в глазах Александра. Ее саму поразило то спокойствие, которое она ощущала. Ничего не дрогнуло, не шевельнулось, не оборвалось. Как будто она в сто первый раз играла сцену в привычном спектакле. Она не стала разбираться, откуда в ней эта сила – от слабости ли, летаргии ли, какая разница. Главное, и дальше сохранять спокойствие, держать паузу и не отвечать на задиристость врага, как говорил Неарх.
Птолемей же ощутил горячий прилив удовольствия от того, что в чем-то обошел Александра, что именно ему на плечо кладет Таис свою головку – не всегда понятную, но всегда прекрасную.
– Жаль, что помешал идиллии двух аркадских пастушков, – сказал Александр вместо приветствия.
И все же этот негодяй, этот эгоист, этот лицемер-притворщик умудрился довольно быстро «оттеснить» Птолемея от Таис, так, что они стали – вместе, а Таис – одна и по другую сторону рубежа. Александр заговорил Птолемея. Вот они уже смеются вместе, Александр обнимает Птолемея за плечи, а тот – на седьмом небе, его улыбка предназначается уже не Таис, а Александру. Он разъединил их такое непрочное, редкое единство и с чувством достигнутого успеха вскользь поглядывал на Таис. А она с равнодушием покорившегося судьбе человека принимала происходящее, как данность.
Александр послал к Сисигамбис, матери Дария, за кошкой, полечить живот Таис. Вот уже кошка, урча и мурлыкая, лежит на больном ее животе, греет и успокаивает. А кошка красавица, из редкой породы ванских кошек – белоснежная и с разноцветными глазами: голубым и зеленым.
– Кошку зовут Персия, но дело свое знает. Если ты считаешь, что ее имя оскорбляет твои национальные чувства, называй ее Элладой.
Таис по-прежнему не реагировала на его манипуляции, слабость оказывала ей в этом помощь. А Птолемей поддался. С чувством собственной избранности, гордый доверием государя, он отправился выполнять какое-то поручение царя, нисколько не сомневаясь в его важности и срочности. Они остались одни. Что ж, Александр, тывыбрал и подготовил поле для битвы. И эффект неожиданности произвел ты. Что дальше, великий стратег?
– Что ты такая неигривая сегодня?
– У меня нет сил играть в твои игры.
– Хорошая отговорка, умная.
Он сел на корточки перед ней, опершись на ее колени, привалившись к ним всем телом так, что ее ноги упирались в его грудь. Таис чувствовала его тепло и тяжесть, его мужскую сильную плоть. Опаловые глаза смотрели скептически-проникновенно, или, другими словами, нагло и вызывающе, в двух пядях от ее лица. Это был удар тяжелой артиллерии – «ворона». Но она решила побороться.
– Я не уйду, пока не загоню этого зверя.
– Что это? – проговорила она с невозмутимой улыбкой мраморной статуи.
– Я не уйду, сказал я себе, пока она не перестанет быть «букой» и не улыбнется мне. И вот…
– Я улыбнулась. Подумать только, – насмешливо парировала она, – опять получилось по-твоему.
– Да, какая тоска, все одно и то же. Почему ты не принимаешь мои приглашения и лишаешь меня своего общества? – спросил он по-прежнему шутливо.
– Потому что в моем обществе нет удовольствия.
– Ты теперь навсегда сделалась «букой»?
– Да, видимо, тебе придется поискать другое приятное общество.
Таис хотелось сказать «ты нашел», как о свершившемся факте, но она сдержалась и решила не падать так низко.
– Надеюсь, ты шутишь? Мур-р-р… – он помурчал вместе с кошкой. – Наш разговор напоминает мне детство. – Он интуитивно переводил разговор в другое русло. – Когда мне было лет 11, а сестре Клеопатре – 10, она тоже обижалась и так со мной разговаривала. Теперь ты напомнила мне ее еще и этими капризами.
– Я разве на нее похожа?
– Нет, абсолютно. Она похожа на меня. Просто я испытываю к тебе схожие чувства.
– Я тебе ее заменяю?
Даже отчужденный непривычный иронично-вызывающей интонацией, ее голос волновал Александра, как всегда. Он любил звук ее голоса и был рад, что снова слышит его. Ее афинское слегка шипящее «с», повышающаяся мелодика в конце фразы, то, как она вдыхала…
– Нет, ее нельзя заменить. Ты мне напоминаешь очень хорошее время – Гефестион из этого времени, и многое хорошее, лучшее во мне и в моей жизни. Когда все – впервые. Когда ты каждый день ожидаешь счастья и получаешь еще больше, чем ожидаешь. Это – святое, понимаешь, о чем я говорю?
– Как будто ты вдруг открыл глаза и увидел мир впервые. – Она поняла его.
– Да. Именно так. Первый уникальный раз, прекрасное начало всего. Клеопатра осталась там.
– Но она же есть, и вы увидитесь.
– Если это случится, то это будут другие Александр и Клеопатра. Той жизни больше нет.
– А Гефестион?
– А Гефестион есть, какой молодец, да, ему удался этот фокус. Он – чудесное исключение. – Александр улыбнулся кротко и счастливо.
– Какая она, Клеопатра?
– Умница, каким мне не быть, несмотря на то что ее пол для нее большое препятствие. Сильней меня – ибо она воюет с мамой, а это похлеще, чем с Дарием. А может, ей все легче, потому что разум преобладает в ней над чувствами. Как она спокойно отнеслась к своему замужеству! Хотя царские дети по любви не женятся.
– А как же твои родители?
– Исключение. Ну, а чем кончился этот брак по страстной любви? Любовь и власть… Любовь к власти оказалась сильнее любви. В борьбе за власть… друг над другом погибла любовь. – Александр задумался, рассеянно отвел глаза.
– Ты часто вспоминаешь дом и семью?
– Нет. Некогда думать о прошлом. Ну что, мы помирились? – вернулся он к началу разговора. – Придешь ко мне на пир?
– Я не в настроении. – Таис снова насторожилась.
– Кто тебя обидел? Мы оторвем негодяю голову, – он снова говорил в шутливом тоне, который она не могла переносить. – Не хочешь больше со мной дружить?
– Я хочу уехать…
– Куда уехать, враг вокруг, – не понял он.
– В Афины, – неожиданно для себя самой сказала Таис.
– В Афины?! – Александр изменился в лице и в полном смятении пересел на стул. – Ты шутишь?
Таис отметила, что этот вопрос он задал уже во второй раз.
– Ты не хочешь в Египет, ты не хочешь в Вавилон, в Сузы, ты хочешь в Афины? Что ты там забыла? Как можно не хотеть увидеть мир, если есть такая возможность?
– Не в том дело. Меня влекут чужие страны, но мне не хватает людей, которым я нужна, близких…
– Тая, я не верю своим ушам. Твоя дверь увешана венками в знак любви и почитания. Нет такого мужчины на свете, который бы отказался быть тебе «близким», нужным и всем, что бы ты ни выдумала!
– Есть, ты, например, – быстро вставила Таис.
– Я – не в счет… С другой стороны, что я делаю все время? Я стою на коленях и умоляю тебя прийти ко мне на ужин. И ты еще никому не нужна… Откуда у тебя эти мысли? От сидения на одном месте? Меня самого угнетает эта осада, ненавижу долгие остановки. – Он вдруг сделал Тир причиной своей досады и, так странно закончив свой монолог, на время погрузился в себя. Но потом вспылил снова:
– У меня хандра, я не в настроении, – передразнил он ее. – Что у тебя в голове, – он ткнул ее пальцами в лоб, – тебе туда надо кошку положить…
– Ты говоришь не о том, – наконец тихо сказала Таис.
– Ты выбрала не лучшее время подбрасывать мне новую тему для размышления.
– Вот потому-то я и хочу в Афины.
Александр смотрел на нее исподлобья.
– В Афины… На то время, пока я буду думать, надеюсь, останешься ждать здесь, – саркастически заметил он после долгой паузы и вдруг воскликнул: – О чем мы говорим! И как мы говорим друг с другом?!
– Да нет никаких «мы», есть я и ты, и пропасть между нами.
– О чем разговор, – опять воскликнул он и прижал руки к груди, – объясни мне на пальцах. Я ничего не понимаю… – Он взял ее руку, которой она нервно гладила безучастно мурлыкающую равнодушную кошку.
– Мы живем в разных мирах, – сказала Таис и высвободила свою руку.
Разговор принимал опасный поворот. Это уже произошло.
– Я так не думаю. Просто сейчас я занят другими делами. Ты обиделась, что я не появлялся?
– Нет, не на это… – Она пожала плечами.
– Значит, все-таки на меня? Но ты же понимаешь, за всем нужен глаз да глаз. Этим бараньим головам ничего нельзя доверить. У нас война как-никак.
– Война – это война, а я – это я.
Александр хотел рьяно возразить и уже открыл было рот, но быстро передумал и решил, что будет умнее повиниться и попытаться замять дело.
– Да, я виноват, я должен был уделить тебе время, ты права…
Таис раскусила его хитрость и усмехнулась.
– Да нет. Ты мне ничего не должен. Никто – никому – ничего – не должен.
Александр замолчал. Он, конечно, понимал, куда клонит Таис, и ему нечего было сказать. Он ограничен своей ролью и не может продолжать этот разговор, не разрушив ее рамки. Настало время выбрать, под какими знаменами ты стоишь. Их отношения, скованные условиями игры, окончательно зашли в тупик. А виноват он один. Ведь это он решил принести ее в жертву. Он – ее палач. Он хотел убрать ее, исключить из своей жизни. А когда она начала это делать сама – уходить из его жизни, – забеспокоился, задергался.
– Но ты все-таки пошутила про Афины? – спросил он с надеждой.
– Ах, как же тебе хочется все обернуть в шутку! Но живыми людьми не шутят! – Голос Таис дрогнул.
Таис поняла, что она на пределе, сейчас разрыдается, и стала прогонять Александра: «Пожалуйста, иди, иди, пожалуйста…» – и отталкивать его. Он же схватил ее за руки. Таис вскрикнула и стала испуганно вырываться. Александр поднял рукав, сдвинул браслеты, которыми она прикрывала затянувшийся шрам, и убедился в верности своей страшной догадки.
– Моя бедная девочка… моя родная девочка… – Он сжал ее в объятиях и осыпал поцелуями. – Я таки довел тебя, о, Великий Зевс…
Все те оборонительные сооружения, крепостные стены с бойницами, которые Таис возводила вокруг своей души так долго и трудно, рухнули в ту секунду, когда руки Александра обвили ее тело.
Как долго и горячо мечтала она, чтобы нашли они путь друг к другу, чтобы полюбил он ее так, как она любит его. Представляла, как прекрасно будет их соединение. Но все оказалось совсем по-другому – не было ни легкости, ни чувства освобождения, наоборот, она ощущала себя совершенно разбитой и раздавленной тяжестью пережитого. Александр тоже не производил впечатление человека, с плеч которого упала гора. Он был полон угрызениями совести и осознанием запутанности ситуации. Этот узел человеческих отношений не разрубишь так просто ударом меча.
– Я так виноват! Я тебя ужасно измучил. Все это было… неправильно. А может, так все и должно было быть. Я не знаю. Но мне очень жаль… – Он теребил и целовал ее пальцы.
– Все будет хорошо.
– Я не знаю, смогу ли я дать тебе то счастье, которое ты заслуживаешь. Видишь, какой я… жестокий, всех ломаю, подчиняю… Я и тебя могу сломать, совсем того не желая.
– Я все от тебя вынесу.
– Меня трудно любить.
– Это моя жизнь…
– Как грустно сказано…
– Настоящее всегда грустно, – ответила Таис непонятной фразой, но Александр понял. Он взял ее руку, целовал запястье.
– Когда я думаю о том, как люблю тебя, у меня сердце останавливается от боли и страха.
– Все будет хорошо, просто все очень быстро… поменялось. Мы еще не осознаем, что происходит, иначе почему бы я плакала? Я так оглушена счастьем, что у меня нет сил радоваться.
– А мне еще рано… – мрачно произнес Александр.
Он нехотя поднялся. Потом опять присел к ней, прижался головой к ее груди, тяжко вздыхал, целовал и покусывал ее руку, сам того не замечая.
– Великие боги, кто-нибудь, помогите мне! Молись за меня, пожелай мне удачи… Я вернусь… – И ушел.
И ушел!
Его долго не было. Возбуждение и волнение, владевшие Таис, достигли предела. Она вслушивалась в звуки ночи – отдаленное ржание копей, редкие окрики охранников, – каждый звук заставлял ее вздрагивать. Она то металась по своей комнате, то в изнеможении опускалась на кровать, застывая там на какое-то время. Резко пахло гиацинтами, и этот запах просто преследовал ее. Она сидела в полной тьме, пытаясь унять дрожь в теле и сильнейшее душевное волнение, успокоить в горящей голове хаос обрывочных мыслей.
«Почему не идешь ко мне ты, возлюбленный мой…»
В этот самый миг, как перед землетрясением, все звуки затихли, все предметы исчезли, время остановило свой бег, она почувствовала приближение Александра, его тепло, его свет, его притяжение – не видя и не слыша. Она увидела себя как будто со стороны – как она отрывает тело от кровати, поднимается на руках, прогибает спину, вдыхает пахнущий гиацинтами воздух, откидывает голову…
Ужас и восторг овладели ею! Ужас и восторг…
– Я заставил тебя ждать. – Александр жадно обнял ее трепещущее тело.
– Я ждала тебя всю жизнь.
– Мы все наверстаем…
С ней стало происходить что-то невероятное, жуткое и прекрасное. Мир вдруг дрогнул и поплыл, а ее тело сделалось легким, как облачко, и поднялось в воздух. Они полетели вдвоем, тесно сплетясь телами, соединясь руками, губами, и парили в небесах блаженства и любви, абсолютной, чистой, такой, какая другим и не снилась.
– Я люблю тебя безумно, я буду любить тебя всегда, я никогда не перестану любить тебя. Ты простишь меня?
– Да.
– Ты не будешь меня упрекать?
– Нет.
– И ты будешь любить меня всегда?
– Вечно.
– Ты никогда не оставишь меня?
– Нет.
Так закончилась ее жизнь рядом с ним и началась безумно счастливая, полная любви и близости, восторгов и отчаяния, веселья и печали сумасшедшая жизнь вместе с ним.
* * *
Таис проснулась раньше, чем Александр. По окаменевшим мышцам лица она поняла, что спала, улыбаясь, да и проснулась от переполнявшего душу счастья. Ей пришлось прикусить губу, чтобы не рассмеяться вслух. Она сдержалась, чтобы не разбудить его, и рассматривала его спящего, пока слезы щемящей нежности не выступили у нее на глазах. Он любит ее. Он все-таки любит, и как любит! Какое чудо! Он – чудо. И он – рядом. Он – в моей жизни.
Правы любители мудрости, рассуждающие о монадах. Таис почувствовала это по себе. Как будто раньше, в другой жизни, она уже была с Александром одним целым, а потом их разделили, и ее душа страдала, жаждала его, потому что знала, что он – ее разрубленная по-живому половинка. Она и физически почувствовала это, слившись с ним, – все сразу встало на место, и ей сделалось невообразимо хорошо.
О, как он прекрасен, божественен! Куда там Эросу, тайному возлюбленному Психеи. Сравнение не в пользу бога. Второго такого нет, и не может быть ни среди смертных, ни среди бессмертных. И пусть боги не гневаются на меня, потому что это правда. Таис целовала его своим взглядом.
Со стороны улицы – давно проснувшегося мира – послышались голоса и лай Периты. Александр тут же проснулся и сел в кровати быстрее, чем раскрыл глаза.
– О-о! Меня разыскивают с собакой, – прокомментировал он, потом голосом «как ни в чем не бывало» крикнул: – Кто меня ищет?
– Александр, это Кен. Все собрались на совет.
Александр бросил взгляд на клепсидры (водяные часы) и вытаращил глаза.
– Ждите, сейчас приду, – крикнул ему Александр недовольным ледяным тоном. И тихо, с притворным ужасом, добавил: – О, Зевс, так проспать! Как ты время отнимаешь!
Таис вскинула брови.
– И силы, – прибавил Александр, улыбаясь, – и разум…
– Только все отнимаю, ничего не даю?
Александр долго смотрел ей в глаза, потом медленно провел рукой по всему ее восхитительному телу, сверху-вниз, снизу-вверх, перецеловал все, что его особенно привлекло.
– Это долгий разговор, на целую ночь.
– Значит, мне позволяется отнять у тебя еще одну ночь?
– Позволяется, – с удовольствием кивнул Александр. – Тебе позволяется отнять у меня все, хоть жизнь саму. Как сладко и радостно умереть в твоих объятиях. Я бы хотел умереть в твоих руках. Но еще не сейчас, а когда придет время…
Он решительно тряхнул головой, быстро встал, умылся, собрался, – привычно, как у себя дома. Таис как завороженная следила за ним неверящими глазами и думала: «Это – он? А это – я? И все это правда? И я не сплю? Какое счастье, что спряталось ложное и истинное – наконец! – стало явным».
На совете Александр сидел с серьезным видом, и только Гефестион понимал, чего это ему стоило. Лишь один раз, когда Парменион напомнил Александру, что тот хотел обсудить задачу флота наварха Андромаха, Гефестион, сидевший потупившись, мельком взглянул на Александра, и их взгляды встретились. Александр никогда ничего не забывал.
– Спасибо, Парменион, – вежливо ответил Александр, вернувшись на землю, и благодарно улыбнулся старому генералу.
Закончив совещание, раздав поручения офицерам и курьерам, Александр попросил Гефестиона на минутку остаться.
Опухшие глаза Гефестиона поведали о тяжелой бессонной ночи, полной горьких раздумий и слез. А опухшие глаза Александра – о счастливой бессонной ночи, полной страсти, нежности и слез восторга.
– Спасибо тебе, Гефестион. – Царь улыбался ему до тех пор, пока лицо Гефестиона не оттаяло, а глаза не ожили. Александр придвинулся к нему, прижался лбом к его виску и шепнул на ухо: «Я не знаю, за что мне так много счастья. Молю богов, чтобы только не за твой счет. Порадуйся за меня, родной…» – он гладил рукой шею Гефестиона, потерся лицом о его затылок, поцеловал волосы. Тот закрыл глаза и задержал вздох.
– Все будет хорошо, ты останешься мною доволен, – примирительно пообещал Гефестион. А потом решительно отстранился и продолжил совсем другим тоном: – Проспать совет! Такого еще не было. Хорошо еще конницу с пехотой не спутал.
Они громко рассмеялись. Александр был рад, что Гефестион в состоянии смеяться.
– Ну?.. – Гефестион подтолкнул его в плечо.
– Она изумительна!.. В миллион раз лучше, чем я мог мечтать. Что-то невероятное. Я открыл для себя новый мир, – Александр глубоко вздохнул.
– Что ж вздыхаешь?
– Я просплю еще не одно совещание, чует мое сердце…
Гефестион смущенно улыбнулся:
– Привыкнешь.
– К тебе же не привык. – Глаза Александра смотрели серьезно. – Знаешь, что меня радует, – сменил тему Александр, – теперь у меня есть два человека, с которыми я могу быть самим собой. Так мне было тяжело притворяться перед ней. Столько сил на это уходило – сдерживаться, хитрить. Она ведь меня хорошо понимает, и я ее. И это чувствуется… во всем.
– Ты простишь меня когда-нибудь? – понуро спросил Гефестион.
– Ты ни в чем не виноват, что ты, мой родной.
– Ты не будешь меня упрекать?
– Нет.
– И ты правда не разлюбишь меня?
– Никогда…
– И не оставишь меня?
– Даже не надейся…
Александр не мог не пошутить в самый неподходящий момент. Но Гефестион привык и знал, что за этим кроется что-то большее.
– А теперь без шуток, – Александр покачал головой, – можешь себе представить, что этот же разговор был у нас с Таис – слово в слово! Ну, скажи, как это возможно? Я иначе, чем рукой провидения и волей высших сил, не могу этого объяснить.
Они сидели молча несколько минут, каждый думая о своем и в какой-то мере – об одном.
– Делом пора заняться! – наконец пришел в себя Александр, и они отправились «заниматься делом».
А дело требовало от Александра постоянного присутствия, огромных сил и времени: постройка мола протекала тяжело, и Александр возлагал большие надежды на флот, который ему теперь требовался. Перепуганные кипрские цари, опасаясь наказания за свое сотрудничество с персами, прислали Александру 120 судов, 80 судов доставили жители Библа и Сидона. Даже из Ликии и Родоса поступали корабли.
Подведя суда к городским укреплениям, Александр из метательных орудий стал обстреливать стены и разбивать их таранами. Финикийцы спешно заделывали проломы, а за линией оборонительных сооружений начали постройку еще одной стены. Пользуясь «воронами» с железными крюками, они наносили повреждения кораблям македонцев и союзников, убивали, ранили и захватывали в плен солдат. А потом казнили их на глазах у македонцев. Со стен на македонцев обрушивались тучи раскаленного песка. Каждый день приносил потери, ставил перед Александром задачи и требовал от него все новых решений и усилий.
И все же он умудрялся видеться с Таис, пусть редко и коротко, за счет отдыха, сна, еды.
Это было трудное, опасное и счастливое время, совершенно сумасшедшее и сумбурное – тирские весна и лето. Весна их любви, которая навсегда осталась весной. Ибо их любовь знала тольковесну. Даже их тяжелое время в Мараканде пять лет спустя оказалось не более чем ненастным днем с очищающей майской грозой. Измученный, но неугомонный, дрожащий от усталости, нетерпения и радости видеть ее – таким был Александр в те дни. Необходимость в отдыхе и еде отступали на второй план перед потребностью утолить жажду любви. Они валились на постель, иногда и мимо нее, жадно и страстно наслаждаясь друг другом и не могли насладиться вдоволь. Да еще надо было поговорить, поделиться, посмеяться. Будучи вместе, они практически не переставали смеяться – от радости понимания и любви.
На людях Александр вел себя с ней, как раньше, и требовал того же от нее. Он непременно хотел держать их любовь в тайне, ибо считал, что их отношения касаются только их двоих и не должны становиться достоянием посторонних. Как поняла Таис только сейчас, несмотря на всю свою доступность и открытость, царь был невероятно скрытным человеком. «Кто не умеет молчать, не умеет управлять», – гласила поговорка. Но у Александра имелась на то и другая причина: вся его жизнь проходила у мира на виду, это порождало в нем желание иметь что-то только для себя. Поэтому он прятал от посторонних глаз самое дорогое. Таис подчинилась его желанию.
Перемена в ее настроении не осталась незамеченной. Она не ходила, а порхала, говорила чуть ли не стихами и была прекрасна, как сама весна. Птолемей и Леонид радовались тому, что ее непонятная тоска прошла вместе с зимой. А почему так? – Да кто же поймет этих женщин! Прошла, и ладно. Что еще надо? Таис всякими небылицами держала Птолемея на расстоянии. Ей бывало стыдно за свое вранье, жалко его, но что делать? Счастливые люди эгоистичны. А она была несказанно счастлива. Да и Птолемей никогда не был избалован ею.
Однажды случился курьез, чуть не раскрывший сладкую тайну влюбленных. Поначалу они еще не владели конспирацией так виртуозно, как потом, и часто теряли бдительность. Таис осталась на ночь у Александра, и они чуть не проспали регулярное утреннее совещание в его шатре. Дежурный офицер охраны, обеспокоенный, что Александр не подает признаков жизни, хотел войти в его личные покои, но тут на счастье появился Гефестион и опередил его, догадавшись, в чем дело.
Честно сказать, когда Гефестион увидел их спящими вместе, его пронзила боль. Не потому, что он не видел Александра с женщинами, – все он видел, и не только, а потому, что увидел впервые с любимой женщиной и, насколько он знал Александра, – а он его знал! – с единственной любимой.
Потом, всмотревшись в их светящиеся гармонией и блаженным покоем лица, в нежно прильнувшие друг к другу тела, он подпал под очарование и волшебство этого таинства. Тяжело вздохнув, Гефестион с сожалением принялся тормошить Александра. Тот поднялся, ругаясь, но стоило ему обернуться к Таис, лицо его просветлело, и тон сразу изменился:
– Детка, вставай, мы проспали…
Таис открыла глаза и сладко пролепетала: «Гефестион…»
– Гефестион! – Ее глаза округлились, а руки натянули одеяло.
– Мы проспали… Я проспал, баран! Переждешь здесь, ты уже не успеешь выбраться незамеченной. Гефестион, достань мои вчерашние записи, я сейчас с дурной головы и не вспомню, что к чему.
Таис, спотыкаясь, побрела умываться.
Она слышала разговоры и дискуссии об осаде, осаде, осаде. Попутно думала, что не совсем приятно чувствовать себя воровкой, забравшейся в чужой дом. Они любят друг друга и прячутся – какое же преступление в любви? Сколько ей приходилось притворяться и скрывать свои чувства, как устала она от этого. А ведь ей хотелось быть честной и правдивой всегда, но часто ли это удавалось, если вспомнить всю ее жизнь? Возможно ли жить в несовершенном мире так, как будто он совершенен? Но раз Александр считает, что надо скрываться, значит, так надо. Стоит ли его переубеждать. Часто бывает, что самое сильное и долгое убеждение вдруг перестает убеждать само собой. Подождем.
Она огляделась по сторонам и остро обрадовалась, что проснулась в этом шатре, в кругу вещей, сопровождающих его на жизненном пути. И вот она тоже – часть его жизни. Мечтательно улыбаясь, Таис крутила кудрявой головой и рассматривала новыми глазами окружавшие ее вещи. На гобелене развешано его оружие. Если он чистил его сам, всем становилось ясно, что он не в духе, и лучше не попадаться ему под горячую руку. Так же, как если Таис принималась за ткачество, всем становилось понятно, что ее дела плохи, что от нелюбви к себе она уподобляется Арахне, ткачихе, превращенной Афиной за гордыню в паучиху.
Она приблизилась к огромному щиту Александра. По преданию, это щит самого Ахилла, выполненный Гефестом и увековеченный в стихах Гомера, которые знал каждый эллинский школьник:
Щит из пяти составил листов
И на круге обширном
Множество дивного бог
По замыслам творческим сделал.
Там представил он землю,
Представил и небо, и море,
Солнце в пути неистомное,
Полный серебряный месяц,
Все прекрасные звезды,
Какими венчается небо.
Александр взял этот щит в Троянском храме, а взамен оставил свой. Да, от скромности он не умрет, но он вполне имеет право гордиться собой, кто же еще, если не он?! Таис обожала его самоуверенность. Она обожала его достоинства и его недостатки. Хотя, какие у него недостатки? И что такое недостатки? У других его недостатки сошли бы за великие достоинства. Ибо все в нем было значительно, необыденно. Таис не видела в нем недостатков. Слышала от других, что он слишком горд и вспыльчив. Да, он скор на все: на понимание, решение и реакцию, что не всегда хорошо. Но и сам Зевс чуть что – за гром и молнию – скор на расправу. И величайший герой, эталон мужа Ахилл отличался этим, сам Гомер прославил в веках его гневливость. Другой предок Александра – Геракл – тоже был горд и мстителен: убил гостя, нарушив святой закон гостеприимства. Так грешил, что смог очиститься только в пламени собственного погребального костра. С рассказами о них, в почтении к ним Александр вырос.
