Текст книги "Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры"
Автор книги: Ольга Эрлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)
– Согласен: благороден тот, кто не печалится о том, чего он не имеет, а радуется тому, что имеет. Так говорят и наши мудрецы. Но что плохого в том, чтобы иметь много и радоваться многому? Что плохого в том, что кто-то умеет много ума, – Александр показал в сторону Калана, – много красоты, – он показал в сторону Таис, – много храбрости, – он указал на Пердикки, – много благородства, – он положил руки на плечи Гефестиона, – или?.. – и он показал на себя, мол, решайте сами, чего во мне много.
Все рассмеялись.
– Процитирую нашего мудреца, – продолжил Александр: «Начало и корень всякого блага – удовольствие чрева. Даже мудрость и прочая культура имеет отношение к нему». Поэтому, прошу к столу!
Этот разговор происходил после переправы через Инд, во дворце раджи Таксилы, на большом приеме, настоящем симпосионе с умными разговорами, тонкими развлечениями, музыкой, стихами, изысканными угощениями. Александр, увешанный гирляндами из пахучих экзотических цветов, поднял чашу, плеснул из нее Зевсу и Брахме-создателю, которому подчинялся весь мир, Вишну, который являлся помимо прочего богом солнца, за что македонцы приравняли его к солнечному богу Аполлону, и его жене – богине красоты и счастья Лакшни, которую они олицетворяли с Афродитой, так как она тоже появилась из океана.
Александр так и не смог толком разобраться в джунглях индийских верований с их армией богов, отдельных для каждой касты. Несмотря на эту неразбериху, он увидел много общего с эллинской, персидской, египетской религией. Например, в рассказах о происхождении и устройстве мира, в борьбе богов с темными первобытными силами и друг с другом. Много похожего нашлось в атрибутах: у индийцев имелся напиток бессмертых богов амрита, мировое дерево ашватхи, обожествленные животные; наги – змей, хануман – обезьяна, суратхи – корова, ганеш – слон.
Простых македонцев особенно заинтересовал любимец пастушек бог Кришна. «Что это мужик такой синий?» – спрашивали несведущие. «Удовлетворил 16 тысяч женщин», – отвечали знатоки. «Ну, тогда конечно, посинеешь», – сочувственно соглашались рубаки.
Как-то Таис повела Александра рассматривать скульптуры, барельефы и фрески причудливых, как песочные замки, индийских храмов. Чего они там только ни увидели, в том числе и такого, что Александру пришлось долго крутить головой, чтобы разобраться в хитросплетениях тел, рук и ног.
– Ты чего меня сюда притащила? Тебе чего-то в жизни не хватает?
– Я сама не знала… – попыталась оправдаться Таис.
– Ну, ладно, посмотрели – пойдем…
А Гефестион, хохоча, с гордостью сообщил, что от таких изображений у него чуть «линга» не разорвалась. Это слово все выучили очень быстро, а храм с эротическими изображениями стал местом настоящего паломничества македонских «орлов».
Понравились Александру и местные танцы.
– А танцовщицы? – уточнила Таис.
– Куда этим апсарам до тебя!
Однако апсары танцевали что надо, и Таис сразу поняла, что ей за ними не угнаться. Простое подражание, как это было в Персии, здесь не поможет, ибо каждое движение, каждый жест, положение пальцев, выражение глаз означали слова. Танец показывал то, о чем пела певица. Выучить эти танцы можно было только, выучив их язык. Но Александр сделал такие «глазки», что не было никаких сил отказать ему, и Таис пообещала выучить самый короткий танец-рассказ, так и быть. Этим она и занялась, пока Александр занялся подготовкой к трудной битве с раджой Пором, расположившим свою огромную армию на восточном берегу реки Гидасп.
Сражение произошло в мае 326 года и стало последней грандиозной битвой, блестяще выигранной Александром. Не помогли ни 200 боевых слонов, ни личная храбрость предводителя, не струсившего, как Дарий, ни проливной дождь, чуть не сорвавший переправу Александра. На любой талантливый и смелый ход Пора Александр делал еще лучший – гениальный ход. И Александр умел ценить мужество, достоинство и благородство противника.
– Как хочешь ты, Пор, чтобы я с тобой обошелся, – спросил бог войны поверженного противника, сверкнув глазами из-под шлема.
– По-царски, – ответил раненый Пор.
Они посмотрели друг другу в глаза и поняли друг друга. Александр оставил Пору не только его царство, но и присоединил соседние княжества. Пор оценил своего странного победителя – до последнего дня оказывал ему поддержку и даже после его смерти выказывал уважение его памяти.
Во время трехмесячного отдыха после этой битвы македонцы еще раз сразились с индийцами, но на этот раз не на поле брани, а на стадионе, состязаясь в ристалищах и скачках. В совместной охоте на тигра Александр, вопреки обычаю стрелять по взятому в кольцо тигру со слона из лука, спрыгнул на землю и пошел на тигра с копьем.
Гифасис. Лето 326 г. до н. э.
А потом началось нечто неведанное, оказавшееся роковым, – наступил сезон дождей. Не тех дождиков, спутников зимы, которые знали эллины, – ничего подобного они еще не видели в своей жизни. Казалось, мировой океан, к которому они так долго шли, пролился бесконечным, все сметающим на своем пути ливнем с небес. Реки, ручьи моментально выходили из берегов, затапливали лагерь, неся на людей нечисть, скорпионов и змей. Потом так же неожиданно дождь прекращался, выходило солнце, все покрывалось плесенью, и люди по колено в воде и грязи задыхались в душных испарениях. А на следующий день картина повторялось, и так – несколько месяцев. Отвратительные спутники ливней – свинцовые тучи, непролазная грязь, духота и сырость, которые можно выдержать день-другой, угнетающе подействовали на состояние людей. Казалось, их души отсырели и заплесневели от воды и грязи.
Мирное население царств дружественных раджей осталось позади, а те, которые были впереди, сопротивлялись продвижению македонцев по Пенджабу – земле пяти рек. Македонцы подошли как раз к третьей из них – Акесину, когда им пришлось сразиться с катайцами за их главный город Сангалу. Битва была выиграна, но с огромными потерями, вдвое превысившими даже потери в битве с Пором.
Джунгли казались бесконечными и непроходимыми. Стоило их одолеть, в долине армию ждали сопротивляющиеся племена. Если не враги, то укусы змей, лихорадка, малярия, заразные болезни, незаживающие раны уносили жизни солдат. Изнурительная жара, усталость и бесконечные потоки вод, размытые и заваленные оползнями пути, по которым приходилось двигаться, измотали и ожесточили людей. Они начали терять надежду на благополучный исход похода и скорое возвращение домой.
Достигнув пятой реки Пенджаба Гифасиса, за которой, как считали эллины, кончалась земля и простирался лишь мировой океан – конечная цель их похода, македонцы с ужасом узнали, что это далеко не так. На самом деле за Гифасисом лежит огромная пустыня, для пересечения которой потребуется 12 дневных переходов. А за пустыней течет река Ганга, самая большая в Индии, на которой их ждет царь Ксандрам с 200-тысячной пехотой, 80-тысячной конницей и 4 тысячами слонов.
Нет, миру нет конца! И опостылевшей войне нет конца. Восемь лет бесконечной войны! Они уходят все дальше от дома, терпя потери, лишения, выдерживая голод, холод, снег, жару, ветер, песчаные бури, а вот теперь еще и 70-дневный всемирный потоп. И все это – беспрерывно сражаясь! Измученные солдаты упали духом, подняли ропот, и командиры их поддержали.
Птолемей, Кен, Пердикка, Кратер, насквозь промокшие и облепленные грязью, пришли в сырую обвисшую палатку Таис с необычной просьбой: она должна поговорить с Александром о недовольстве солдат, их нежелании продолжать поход в никуда и попытаться уговорить царя повернуть назад, повлиять на него в их духе.
– Почему я? – строго спросила Таис.
– Ты умеешь с ним разговаривать, ладить. Знаешь подход. Ты на него хорошо влияешь, он сам всегда это подчеркивал. И он послушает тебя, ты это доказала в Персеполе, – объяснил по-военному косноязычно, но откровенно Пердикка. – Дело на самом деле как никогда серьезное. Люди действительно на пределе и настроены очень решительно.
– Да, я в состоянии это понять. Но если таково мнение армии, то почему я должна говорить от ее имени? Какое я имею отношение к армии, почему меня выдвигают в ее глашатаи?
– Он тебе не сделает ничего, – буркнул Птолемей.
– Он и тебе не сделает ничего, – отрезала Таис, – если вы будете просить его, объясните вашу позицию по-человечески. Умоляйте его, но открыто! Вы разве не знаете, что больше всего на свете он ненавидит интриги и закулисную игру, любые намеки на мятеж?
– А ведь Таис права, – неожиданно поддержал ее Кен. – Что мы, как трусы, подставляем ее под удар. Зачем действовать за спиной, если мы считаем, что наше дело правое?
– Более того, хотя я вашу позицию понимаю, я ее не разделяю. Меня не остановили ни стужа, ни жара. Не остановит и дождь. Я готова идти за царем на край света и куда угодно. Потому что я ему верю. Но я обещаю стоять рядом и повиснуть у него на руке в случае его нежелательной реакции. – Таис бросила быстрый взгляд на Птолемея.
И он понял, что она вмешается. Не ради них, но ради Александра.
На собрании представителей войска Александр поначалу не мог поверить, что люди готовы сдаться так близко от цели. Он напомнил солдатам об их великих победах и удивился, что решимость и мужество покинули их сейчас, когда основная работа сделана и осталось пройти совсем немного. Ведь они вот-вот достигнут пределов ойкумены, дойдут до мирового океана, омывающего землю. Но его речь не возымела своего обычного действия, не убедила, не зажгла их сердец. Огромная усталость от тягот похода, убийств и опасностей единственный раз помогла им на время выйти из-под магического влияния его личности. Александр был поражен! Как можно отступить, как можно что-то не довести до конца? Признаться в собственной несостоятельности? Он не понимал этого. Он был сбит с толку и не узнавал своих солдат. Они отказываются подчиняться, они хотят идти назад?..
– Ну, что ж… Тогда возвращайтесь одни, если у вас нет ни чести, ни совести… Я пойду дальше. Без вас. С азиатами, недавними вашими врагами, – презрительно бросил он им после долгой недоуменной паузы.
У многих совесть «проснулась» уже сейчас, послышался гул, сдержанные рыдания. И тут Кен, гипарх гетайров, снял шлем и заговорил о солдатах: об их заржавевшем оружии, обносившейся одежде, об их тоске по родине, по семьям, об их усталости, о том, что они уже не те, какими были раньше.
– Они всего лишь люди. Они не могут. Ты – можешь, но ты – богоравный повелитель. Твой замысел велик, достоин богов, но неподсилен твоим солдатам. Пойми нас, царь! Умеренность в счастье – высшая добродетель, – закончил он дельфийской мудростью свою сбивчивую, но искреннюю и мужественную речь.
Нельзя добиться ничего выдающеюся, не преступив меры, не преодолев страха и бессилия. Растут, только перерастая себя. Но Александр не сказал этого. Не проронив больше ни слова, он удалился к себе. Он понял, что «поет глухим».
Офицеры же, заметно нервничая, бурно обсуждали ситуацию, не зная, правильно ли они поступили, нашли ли нужный тон и гадали, что решит Александр. У Таис горела голова от всего увиденного и услышанного. Ее мучила мысль, почему Александр уже давно приказал строить огромный флот на Гидаспе, в царстве Пора. Он наверняка знал уже раньше, что впереди, за Гифасисом, лежит не мировой океан, а обширные земли…
– Кратер, Птолемей, – обратилась к ним Таис, – прикажите Аристандру спросить волю богов.
– Ах! – все, что только смог сказать Кратер в ответ на ее находчивость.
Предсказание, конечно же, оказалось против продолжения похода в восточном направлении.
…Таис сделала все отвращающие знаки, три раза повторила «со мной Афина Владычица», решительно вздохнула и проскользнула в палатку Александра, зная, какой тяжелый бой ей предстоит. Она понимала, что для Александра полученный им удар равнозначен удару ножа в спину; его люди, его народ нанесли ему такое поражение, которое не наносили враги.
Она правильно угадала мысли государя. Его не смог остановить противник, неужели остановят свои? Бывшие пастухи и землепашцы, нищие, которых он вытащил из лесов Македонии, сделал из них не только людей, но хозяев жизни, перед которыми склонились народы. Он показал им огромный мир, другую жизнь, масштабы и перспективы, покрыл их славой, обогатил в конце концов. А они этого всего не поняли и не оценили? Они хотят в свои деревни, к своим овцам и баранам. «Сами они бараны, безмозглые и ничтожные», – думал Александр. Без прикрас описал Эсхил людей прошлого, да только и теперешние ничем не лучше:
…Смотрели и не видели, а слыша,
не слышали, в каких-то грезах сонных
влачили жизнь…
Из-за их убогости ума, трусости, нищеты духа, скудости фантазии должна рушиться мечта всей его жизни? Какая неблагодарность, какая насмешка судьбы! Царя мучили гнев, отчаяние, досада. Он чувствовал себя так, как будто у него отняли цель жизни, перечеркнули все огромные усилия, вложенные в ее достижение. Чужая воля вмешалась в жизнь, где господствовала только его воля. И это была не воля высших судеб, богов или непреодолимых роковых обстоятельств, нет – воля его подчиненных!
Два дня провела Таис в палатке Александра в уговорах, утешениях, слезах, ласках. Всеми силами пыталась поддержать в такое сложное для него время, уменьшить горечь и разочарование, чувство одиночества. Одни боги знают, каких усилий и душевной работы ей это стоило. Но велика была любовь. Спасибо любви, слава любви.
– Ты переступаешь грань! Не руби с плеча, ты не в Гордионе. Это твои люди.
– Трусы!
– Они хотят жить! Не в памяти веков, а сейчас и на этом свете. Александр, это неповиновение – знак, который тебе шлет судьба. Отнесись к нему серьезно. Прояви благоразумие.
– Ты на их стороне? – Какое презрение в сощуренных глазах.
– Нет. Я с тобой – вот тут, сейчас. Ты знаешь, я никогда не вмешивалась ни во что. Но даже я не всегда понимаю тебя: что тебя гонит на край света, что тянет за пределы разумного, зачем такое напряжение сил, зачем столько насилия и крови? Вряд ли кто-то поймет это когда-нибудь правильно. Лично мне не нужны доказательства твоей исключительности, я ее и так принимаю. Но я чувствую, что сейчас ты делаешь ошибку. Конечно, если человек так много берет на себя, так вмешивается в ход жизни, он не в состоянии избежать ошибок. Иногда судьба оказывается сильнее, жизнь настаивает на своем, и у тебя не остается выбора – ты вынужден поступать против своей совести и убеждений, как это было с Парменионом. А иногда происходят просто несчастные случаи, катастрофы, как с Клитом. Но сейчас хозяин положения – ты.
Александр сидел с упрямым и недовольным лицом, притоптывал ногой и всем своим видом выражал раздражение и несогласие.
– Я знаю, как ты не любишь разочаровываться в людях. Но, что поделать, боги создали мир и людей такими: несовершенными, низкими, трусливыми, глупыми. «Человек – не более чем тень». Это не новость для тебя. Вот и сделай это знание своим союзником. Это твои люди.
– Они предали меня. Значит, они больше не мои.
– Люди добровольно следовали за тобой – как ни за кем! – в таких мучениях и в такую даль, потому что их интересы совпадали с твоими. Сейчас они разошлись. Но они не против тебя, они – за себя. Не старайся их принудить, свободные люди не прощают принуждения. Уважь их, и они ответят тебе благодарностью и любовью.
– Ты хочешь, чтобы я сдался? Предал себя?
– Перебори не их, а себя, это труднее всего. Уступить не будет проявлением слабости, наоборот – силы, мудрости и благородства.
Он надолго задумался. Как удачно, что ей пришло в голову слово «благородство».
– Надоела тебе эта грязь по уши, да? – наконец проговорил он с усмешкой.
Ее душа расслабилась, она поняла, что впереди забрезжила надежда.
Афинянка уговаривала царя не воспринимать происходящее как трагедию или поражение, убеждала, что если он уступит жизни, то и она уступит ему. «Смирение происходит от слова „мир“; смирившись, ты обретешь мир в душе. Я обрела тебя, когда поверила в судьбу и перестала упрекать жизнь за свое одиночество и тоску. И жизнь помогла мне: я получила то, о чем так мечтала. Поверь судьбе, все к лучшему». – «Но как может быть лучше то, чего я не хочу?» – в этом был весь Александр! Однако Таис так запутала его своим неожиданным взглядом на вещи, что он постепенно отвлекся от источника переживаний и успокоился. Оказывается, так тоже можно подходить к решению проблем: не в лоб и не по лбу. Успокоившись, он смог посмотреть на конфликт здраво и принять решение, продиктованное не эмоциями, а разумом.
«Гордое сердце в груди укротив, как велит неизбежность», Александр приказал поворачивать назад, к Гидаспу, на котором строился флот, чтобы по нему спуститься вниз до океана и оттуда повернуть в Персию. Люди со слезами на глазах благодарили его. Он смирился. Но простил ли он?
Таис выполнила свой долг: она была рядом с ним в ту минуту, когда он нуждался в ней больше всего. Несмотря на то что это был один из самых тяжелых моментов в их жизни, Таис была счастлива той новой близостью, которую она испытывала к нему, а он, хотелось верить, к ней. Он допустилее в свою неудачу, крах. Он настолько доверял ей, что показал ей свое отчаяние, бессилие, позволил ей помочь себе.
Потом, плывя на юг вниз по Инду, к океану, они много разговаривали. Таис чувствовала, как он успокаивался, усваивая урок мужественного выхода из сложной ситуации, видела, как менялось его отношение к вопросу о личной свободе и жизненной необходимости, этому вечному вопросу умных и сильных людей. Она боялась, что Александр ожесточится, но этого не произошло. Наоборот, он стал зрелей, мудрей – благородство-аретэ победило в нем горечь и упрямство. Смирившись с неизбежным – с этой разновидностью жизненной несправедливости, он обрел важный жизненный опыт. Примирение порой остается единственной возможностью жить с миром в мире.
Гефестион поведал Таис, что Александр давно начал сомневаться в том, что на востоке, согласно Аристотелю, лежит конец мира. Уже не раз мнение эллинских ученых оказывалось ошибочным: Гирканское море вряд ли связано с Понтом, Инд, несмотря на наличие крокодилов, вряд ли соединяется с Нилом, да и вся земля, видимо, намного больше и край ее лежит где-то в другом месте, чем считалось.
Зато благодаря походу люди приобретут правильные и точные знания о тех землях, через которые проходили македонцы, получат новые карты, описание природы и народов, их жизни и религии. Всем этим занимался отдельный корпус географов, картографов, историков. Был в этом благородном, дальновидном деле и маленький вклад Таис. Она охотно выполняла поручения Александра: вела путевые заметки, записывала обычаи народов Азии, зарисовывала необычных животных. А собирать гербарии начала еще в незабвенной Приене. Навсегда остался в ней интерес к целебным травам, привитый Креоном из Эпидавра.
Была в этом и личная заинтересованность: Таис исполнилось 29 лет, она медленно, но неуклонно приближалась к страшному и печальному для любой женщины тридцатилетнему рубежу, но выглядеть на двадцать считала своим долгом и делом чести. Так она и выглядела. Геба, богиня вечной юности, наделила ее неувядающей красотой. Таис не страдала самовлюбленностью, но относилась к своей красоте серьезно, как к дару богов, который надо ценить и беречь, и нельзя «зарывать в землю». И не столько ради себя, сколько ради людей, которым ее красота приносит радость. Накопившаяся за годы утомительных походов усталость, вечный страх и тревога за Александра грозили отразиться на ее внешности. С помощью травок, кремов и эликсиров Таис пыталась сгладить последствия нелегкой жизни и неумолимого времени. Иногда, если Александр давался ей в руки, она баловала и его: купала в медово-молочной воде, умащивала драгоценными маслами, массировала его совсем другим способом, чем это делал Афинофан, банщик Александра.
– Мой отец однажды уволил офицера только за то, что тот купался в горячей воде, – усмехался Александр. – Такими нежностями ты убьешь во мне все мужское, как ты убила все собачье в Адонисе.
– Скорее отмоешь эфиопа, чем убьешь в тебе мужское, – заверила его Таис.
Упомянув Адониса, Александр имел в виду сына своей любимой собаки Периты, которая, к его большой печали, умерла еще весной. Не оказался бессмертным и буреподобный Буцефал, павший в битве с Пором. Прослужив верой и правдой свой короткий звериный век, четвероногие друзья покинули его. «Такой любви и преданности не дождешься от иных двуногих друзей», – сетовал Александр. В честь своих любимцев он назвал два новых города Перитой и Буцефалией. (Кто бы еще на свете поступил так?) Ни нисейские лошади с северо-запада Ирана, ни дикие лошади скифов не завоевали сердца Александра так, как это сделал несравненный гордовыйный и звуконогий Буцефал, – сильный, храбрый и гордый, как его хозяин.
Видимо, правда, что все самое важное и дорогое в жизни человека берет начало в детстве. Из детства были любимый Буцефал, любимая Перита и любимый Гефестион. И еще. Он любил своеи считал своим то, что любил. Это была егособачка, егоконь. Егодруг. Его любимая. Его дело. Его люди. Его мир.
* * *
В ноябре 326 года огромный флот из 800 кораблей начал свое плавание вниз по Гидаспу (приток Инда), имея своей целью Океан.
Бесконечная вереница судов вызывала жгучий интерес у местных жителей, толпившихся на голых пологих берегах реки. Александр плыл на 40-метровой триере, приводимой в движение 144 гребцами. По обоим берегам грязно-бурой реки шли войска во главе с Гефестионом и Кратером. Они пересекали земли дружественных племен; маршировали мимо хлопковых и рисовых полей, деревень, лепившихся у самой воды. Плодородную землю здесь пахали на пятнистых горбатых быках. Этот рабочий скот, обеспечивавший жителям их скудное благосостояние, одновременно являлся предметом поклонения. Почитались здесь и термитники, по форме они напоминали фаллос – символ плодородия, и индусы отождествляли его с Шивой. Люди населяли не только берега, но и саму реку. Так, речные кочевники проводили всю свою жизнь в плоскодонных прямоугольных лодках-домах. Со своими задранными носами и пестро разрисованными боками, они казались игрушечными на фоне внушительных кораблей Александра.
Вся жизнь индусов вращалась вокруг реки-божества. В ней делали абсолютно все: купали быков, слонов и детей, стирали белье, брали воду для питья и приготовления пищи, совершали священные омовения, отправляли на маленьких лодочках в дар речным божкам огни, благовония и цветы, и даже хоронили людей. Македонцы смотрели на это все с большим недоверием и благословляли судьбу за то, что им посчастливилось родиться в Элладе. Там тоже обожествляли ключи-нимфейоны – приюты нимф. Однако вода в них, в отличие от Инда, была чистой и прозрачной.
Во время плавания по Инду армия Александра увеличилась за счет прибывших из Эллады пополнений. Они доставили новости, письма, оружие и обмундирование с родины. В конце дня корабли причаливали на ночевку, и Александр часто приглашал гостей. Как-то на одном из таких ужинов рапсод пел из Гомера о Елене: «Истинно, вечным богиням она красотою подобна…» и все обращался при этом к Таис. Посчитав это неуместным, она недовольно отмахнулась.
– Но ведь так и есть, Таис, ты – красавица и «кама» – желанная всеми, – рассмеялся Гефестион, гордый тем, что знал несколько слов по-индийски.
– А мне казалось, что со мною можно разными вещами заняться, – возразила Таис.
– Какими? – быстро спросил Гефестион, таким же тоном, каким бы спросил Александр.
– Поговорить, например.
– Вот то-то все и говорят, ораторы, такие красноречивые, заслушаешься. Конечно, приходится разговаривать с женщинами. Они это любят. А не будешь – не получишь того, что любишь сам.
– Ах, – опять отмахнулась Таис, но Гефестион не сдавался.
– Да все тебя желают, это ясно, как белый день.
– Я не верю! – и Таис шутливо обратилась к Кратеру, просто потому, что он сидел рядом: – Кратер, ты бы мог меня пожелать?
– А что, уже можно? – оживился тот.
– Что ты имеешь в виду? – заинтересовалась Таис.
– Александр предупредил еще в Эфесе, когда ты только появилась, что… ну, кастрирует любого, кто на тебя посягнет.
– О! – Таис открыла рот и повернула изумленное лицо в сторону Александра.
– Я не так сказал, – отозвался тот вяло.
– Ты сказал, извини, Таис… – и Кратер дословно повторил его слова.
Все рассмеялись, а Александр удостоил Кратера выразительного взгляда.
– Интересные вещи я о себе узнаю… – сказала Таис, качая головой. – Что же ты меня личной жизни лишил?
– Я сказал «посягнет недостойным образом», – объяснил Александр, – то есть, я спас тебя от бесчестия, моя дорогая, а не от личной жизни.
– Тогда спасибо, – улыбнулась Таис, и Птолемей увидел в этой улыбке еще один тайный – истинный – смысл.
…Птолемей за последние два-три года очень продвинулся по службе. После казни Филоты он стал одним из семи телохранителей, ближайших из окружения царя. Как храбрый воин он отличился в осаде Аорны, в недавней битве за Сангалу. Он был одним из триерархов, построивших на свои огромные, нажитые на войне деньги, этот флот. В Бактрии, еще до похода на Пенджаб, он доказал свою преданность, сообщив Александру о готовящемся «заговоре пажей». Тогда несколько юнцов, обиженные строгостью Александра, замыслили убить его и таким образом прославиться. (Эти вредные мысли им внушил Калисфен, их учитель и наставник, за что тоже поплатился.) Александр давно приглядывался к Птолемею не только как к соратнику. Была у царя еще одна идея, касающаяся Птолемея, которую он обдумывал в последнее время…
– Таис, успех тебе обеспечен уже тем, – продолжил Гефестион, – что ты обладаешь всеми тремя качествами, которые ценит в женщине любой мужчина.
– Всего-то тремя? – удивилась Таис. – Это которыми? Просвети меня.
– Ты хорошенькая, веселая и работящая.
– Так, в переводе на мой язык: работящая – та, которая безропотно обслуживает тебя, как рабыня, веселая – та, которая с готовностью смеется любой, даже самой глупой шутке мужчины, привлекательная – вульгарно накрашенная и одетая в прозрачные одежды, как проститутка.
– Ах, Таис, ну ты строга сегодня, – со смехом заключил Гефестион.
– Это я Платона начиталась, не принимай мое минутное мужененавистничество всерьез.
– Так это ты полдня смеялась над Платоном? – удивился Александр.
– Что-то и я не припомню, что в его занудной философии смешного, – вставил Птолемей. – Когда мы его в школе проходили, он мне так надоел своими нравоучениями, что из одного чувства противоречия хотелось поступать наоборот.
– Меня рассмешила его идея общности жен, его унизительное отношение к женщинам, – пояснила Таис. – И непонимание мужчинами женской сущности. Как можно относиться к женщине, как к предмету мебели, табуретке какой-то, – посидел сам, дай другому посидеть?! Спасибо большое. Общность жен – типично мужской подход! Это им все равно – с кем, а нормальной женщине никогда не будет все равно. И это говорит философ, якобы умный человек, пример для подражания. Поневоле подумаешь, что собственная личная жизнь у него не задалась, потому и выдумывал глупости.
– Это все теории, а они всегда глупее жизни. Однако какой у тебя необычный взгляд на вещи. Женский! – заметил Гефестион и продолжил: – Во всем есть свой смысл. И в том, что мужчины и женщины такие разные. Они дополняют друг друга, потому и нужны друг другу.
– И я знаю, для чего, – быстро вставил Александр. – Когда мужчина устал, он спит, когда ему надо расслабиться – он выпивает, а когда хочет получить удовольствие – имеет женщину!
– Александр! Что ты несешь? – Таис аж поперхнулась. – Ты сегодня у фракийцев побывал, что ли? Диких, дремучих… О, вас нельзя оставлять одних – дичаете на глазах! – присоединилась Таис ко всеобщему смеху.
Потом, после ужина, оставшись наедине, они продолжили интересную тему:
– Что касается Платона, ты, может быть, и права. В нем говорил страх перед женщиной, перед ее властью; из этой боязни проистекает ненависть и презрение, – заметил царь.
– О какой власти бесправной женщины в мире, которым правят мужчины, ты говоришь?
– Например, о той, которую ты имеешь надо мной… – усмехнулся Александр.
– Я? Над тобой?.. Это ты – надо мной… Я же все делаю, что хочешь ты, – изумилась она.
Александр замолчал. Они молча переглядывались, думая каждый свое. Вот это да! Таис сдерживалась, чтобы победоносно не рассмеяться, но Александр ее опередил:
– Что-то я себя выдал…
– Так вот почему ты меня мучил так долго, негодяй, – боялся? – сощурила глаза Таис.
– Почему это ты делаешь все, что я хочу? – Александр предпринял отвлекающий маневр. – Разве я не выполняю любое твое желание? – Его тактика встать в позу обиженного тут же принесла плоды.
– Какое, например? – поинтересовалась Таис.
– Самое большое. Ты же хотела, чтобы я тебя любил, и вот, я тебя люблю…
– Значит, любить меня было моим желанием, а не твоим? Бедный, через силу любишь, му-у-чишься, да?
– Сдаюсь, – улыбнулся Александр, и Таис, шутя, повалила его на подушки.
Странное предложение
Во время одной остановки Александр отправился с Таис в романтическую прогулку по окрестностям. Ее изнеженный Адонис сопровождал их. Из него Александр все же решил сделать нормального пса и скоро преуспел в этом. Он быстро гремел коробкой с камнями, пугая и сбивая с толку пса каждый раз, когда тот не слушался, и давал лакомый кусочек, если он правильно выполнял команду. Таис поразилась простоте и действенности его приемов. «Я на собаках изучал людей, – усмехнулся Александр. – Людям тоже нельзя ничего спускать, даже мелочь, но обязательно надо хвалить и отмечать их заслуги и успехи». Пес слушался Александра беспрекословно, подобострастно выполнял все его команды, а вот Таис по-прежнему не ставил ни во что, продолжал бросаться на шею, норовя лизнуть в лицо. Александр воспринимал это как покушение на свои кровные права.
Сейчас они расположились на траве под раскидистым деревом и целовались, как под дубом в Приене восемь лет назад. Вдалеке, на другой стороне речки, пили воду смешные водяные буйволы. Изогнутые рога обрамляли их макушку, спускались вниз и расходились в стороны, напоминая прическу. Над стадом кружились птички; некоторые из них смело садились на огромные черные спины и бродили по ним взад-вперед. Все вокруг казалось Таис трогательным, потому что она была счастлива. Она смотрела на Александра, гладила его волосы цвета высохшей травы, на которой он лежал; умиротворение светилось в ее ясных прекрасных глазах. Однако Александр пребывал в совсем другом настроении.
– Таис, я хотел бы с тобой поговорить кое о чем… – Он сел и устремил на нее такой взгляд, что пришлось насторожиться. – Ты знаешь, как я тебя люблю!
