Текст книги "Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры"
Автор книги: Ольга Эрлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)
– Женщины любят иначе, чем мужчины. Для них любовь – главное в жизни, да что там главное, – единственное по-настоящему важное. Для мужчин – не единственное, и, наверное, не самое важное, – начала она издалека.
– Считай, что я полуженщина, – пошутил Александр, который не выносил затянувшихся драматических моментов, но быстро понял свою ошибку, поцеловал шрам на ее запястье и продолжил серьезно: – Может быть, ты права, может быть, ты не понимаешь мужчин, а, может быть, я – редкое исключение из правил. Ты не должна сомневаться во мне. Таис, все эти расхожие рассуждения о мужчинах, о женщинах – это все не для нас. Мы – в какой-то мере неземные создания, не такие, как все, и слава богам. Это как раз то, что нас связывает навечно, то, почему нас тянет друг к другу так сильно… Все остальное – суета сует. Ей нет доступа в нашу жизнь. Ее там нет и никогда не будет.
– Гефестион написал мне о мальчике Багое. Он очень ревнует и очень страдает, – сказала Таис правду.
– О-о-о! – простонал Александр, и его лицо исказилось мукой. Он находился какое-то время в прострации, зажмурив глаза и сцепив зубы. Потом сел, опустив голову. В его глазах отчаяние сменялось гневом, досада – болью. Победил гнев.
– Гефестиона ко мне срочно! – жестко крикнул он охране.
Напряженно думая о своем, он молча надел хитон, сандалии, долго не мог попасть застежкой в нужное отверстие, споткнулся об опрокинутый стул. Перед его глазами всплыла их с Гефестионом недавняя борьба в гимнасии. Обычно их бои сопровождались смехом и шутками. На этот же раз Гефестион был неожиданно серьезен, неумолим, и когда Александр повалился под его нешуточным натиском на песок, Гефестион замахнулся зло и сильно и лишь в последний миг остановил кулак перед его лицом. Гефестион был замкнут последнее время, избегал общения, но и Александр был занят и не придал значения его отчужденности, – мало ли какие у кого бывают состояния и настроения?.. Иногда очень полезно оставить людей в покое. Александр не ожидал, что ситуация настолько тяжелая, и не связал ее напрямую с появлением Багоя, хотя, конечно, допускал, что это может Гефестиону не понравиться.
Таис тихо оделась и хотела уйти; ей казалось, Александр забыл о ее существовании, но он, не глядя, остановил ее жестом. Каким чужим он показался ей в этот миг! Нет, не показался. – Каким чужим он был в этот момент.
Вошел Гефестион, насупленно, молча перевел мрачный взгляд с испуганной Таис на Александра, с трудом сдерживавшего гнев.
– Почему не поговорил со мной начистоту? Зачем Таис подсылаешь? Впутываешь, с толку сбиваешь? – наконец прервал тягостное молчание Александр и сверкнул орлиным взглядом.
Таис открыла рот, чтобы взять Гефестиона под защиту, но Александр остановил ее.
– Что у тебя за фантазии снова? – продолжил он ледяным тоном.
– Не я взял в свой дом и в свою постель персидского мальчика, не ко мне претензии, – с вызовом отрезал Гефестион.
– Разве я когда-то возражал, чтобы ты кого-то взял? Бери хоть всех, я только рад буду, если тебе хорошо.
– Нет нужды. Я думал, что и у тебя есть все, что тебе нужно для счастья, – парировал Гефестион. Так, обменявшись ударами в лицо, они на какое-то время замолчали.
– Ты не прав, ты все выдумал, Гефестион, – начал Александр другим тоном. – Почему ты беспокоишься? Ведь для тебя нет никакой угрозы или опасности.
– Я знаю тебя полжизни. И я знаю только тебя. Мальчишка похож на меня, как две капли воды, – путанно, но с чувством произнес Гефестион.
– Ну, так это же хорошо, – прищурившись, холодно заметил Александр. – На тебя, а не на Архелая или Кратера.
Они смотрели друг другу в глаза, не моргая, и Таис, также не моргая и не дыша, наблюдала эту тяжелую сцену.
– Но я еще есть, я жив еще!
Александр покачал головой, но Гефестион продолжил:
– Ты влюблен, не надо говорить, что он мне не соперник! – Гефестион сам ужаснулся этому слову.
– Нет, он забавляет меня, не более…
Гефестион упрямо покачал головой:
– Ты хочешь его, ты спишь с ним… В твоем взгляде была просьба, не надо меня обманывать. – Гефестион привел в доказательство свой последний аргумент. Он имел в виду взгляд, который бросил на него Александр, когда Гефестион впервые увидел с ним Багоя.
– Я не влюблен, нет, – настаивал на своем Александр.
– Я знаю, когда ты влюблен.
– Ты ошибаешься, – упорствовал Александр.
– С Таис я ведь тоже все сразу понял…
– Но ведь я и не отпирался!
Таис, которая все это время чувствовала себя ужасно неловко, навострила уши. Над загадкой загадок ее жизни вдруг приоткрывалась завеса.
– Ее я любил действительно, и все же я уступил тебе! – Александр потряс руками у него перед лицом. – Я отнял у себя и у нее полтора года жизни. – Он совсем не обращал внимания на Таис, говоря о ней в третьем лице. – Всем было плохо, и тебе в твоей роли… Ты забыл? Ну да, кто старое вспомянет… – устыдившись, скороговоркой прибавил он, перебивая сам себя. – Сейчас же ты видишь, что был не прав. И вы сейчас лучшие друзья. И я верен тебе, когда я с ней, верен ей, когда я с тобой. Любовь к одному из вас не умаляет моей любви к другому. Это две совершенно разные жизни. И третий, как ты тогда считал, – не лишний.
– Но четвертый лишний! – стоял на своем Гефестион.
Александр выругался от досады, но тут же успокоил тон, понимая, что его тактика правильная.
– Поверь мне, ты ошибаешься, нет четвертого. Ты все смешал в кучу, разные вещи. Чего ты боишься?!
– Да, я боюсь… – Гефестиона прорвало, – я боюсь, что я тебя потеряю! Я боюсь этого больше смерти… – Он закусил губу и отвернулся от Александра. Он дрожал всем телом.
Таис сидела в слезах, боясь шевельнуться. А Александр бессильным жестом обхватил голову руками. В его глазах отразилась жалость и боль. Он долго исподлобья смотрел на согбенную мукой фигуру Гефестиона. Проклятье! Проклятье! Александр даже ударил себя по лбу.
…и плохо станет Зевсу и узнает Зевс,
как непохоже рабство на владычество…
Это было рабство.
Наконец, он присел перед Гефестионом на корточки, развернул упиравшегося друга к себе: «Посмотри мне в глаза…» Гефестион отворачивался. Александр положил руки ему на колени и замер, с болью глядя на него:
– Ты не хочешь, чтобы я с ним спал… Я не буду… Я не буду…
– Мне так стыдно, – еле слышно выдавил из себя Гефестион, его душил спазм, и он едва владел собой. Радости победы, облегчения не было, лишь стыд за себя, за свое безумие, ревность и истерику. Александр кивал, в глазах его смешалась горечь, жалость и скепсис.
– Тихо-тихо-тихо, ничего не произошло, – стал успокаивать его Александр, сел рядом, обнял. – Ты напрасно расстроился, Гефестион.
– Извини, мне так противно…
– Ничего не произошло. Я сам виноват. – Александр говорил как будто спокойно, но в глазах его застыли смятение и боль.
– Мне так стыдно…
– Все хорошо…
Они говорили одновременно, прижимались друг к другу горячими головами.
Таис, залитую слезами, безумно притягивала и одновременно отталкивала эта сцена чужого примирения и чужой любви. И это Александр? Она узнавала и не узнавала его. Ей было сладко видеть его в любви и жутко оттого, что эта любовь направлена не на нее. А ведь еще полчаса назад… Вот уж действительно – две разные жизни. Что она здесь делает, и по какому праву?
Она, не дыша, как тень, поднялась и вышла из комнаты. В коридоре, в углу, увидела Багоя – виновника всех этих страстей, который, ни о чем не подозревая, прилежно чистил сапоги Александра. Заметив Таис, юноша проворно вскочил и поклонился. Бархатные глаза Гефестиона улыбались ей радостно, обезоруживая своей открытостью и миролюбием. Он как бы говорил своим взглядом: «Я люблю вас, люди, я желаю вам добра, не обижайте и вы меня».
Не видя дороги, сломленная волнением и усталостью, Таис вышла из шатра. Беспокойство, трудная дорога, бессонная ночь, нервное напряжение последних дней и драматическая развязка совсем обессилили ее. Кто прав, кто виноват – все это осталось неясно, и не было сил размышлять об этом…
– Таис, о, Зевс, Таис!!! Как ты тут очутилась? – Она нос к носу столкнулась с Леонидом. У нее не было сил ответить, даже улыбнуться или как-то мало-мальски подобающе отреагировать. Леонид тряс ее за плечи и с беспокойством заглядывал в глаза. – Таис, тебе нужна помошь? Ты в порядке?
– Да… Нет… Да, мне нужна помощь, – уточнила она, – и нет, я не в порядке. Я с дороги, голодная и смертельно усталая.
Леонид обнял ее, подняв свое счастливое лицо к облачному небу. И Таис припала к нему доверчиво, как, наверное, младенцы прижимаются к надежной материнской груди, зная, что сейчас все станет хорошо. Так она прижималась вообще-то только к Александру, он был ее матерью. Но сейчас у него другой испуганный младенец на груди. Таис устало закрыла глаза, – только не думать ни о чем, – вдохнула чужой, не Александра, запах. Делать нечего.
– Пойдем ко мне, ты едва держишься на ногах. Но что ты здесь делаешь? Кто тебе сделал пропуск? – Леонид все еще нежно прижимал ее к себе, не отпускал. Нет, еще не сейчас…
– Гефестион. Было одно дело, теперь все разрешено… (разрешено ли?) – она отвечала только необходимое. – Тебя мне послало провидение. – Таис уперлась в его грудь руками и оторвала себя от нее. – Я верхом всю ночь и даже не помню, где оставила свою лошадь.
– Не беспокойся ни о чем. Я все сделаю. Сейчас поешь, отдохнешь. – Они пошли к его шатру.
– Только спать, спать. Все остальное – потом.
Таис, не раздеваясь, легла на его походную кровать и провалилась в забытье, как под лед. В момент засыпания, как перед удушьем, пронесся рой мыслей, беспокойных и пугающих, но усталость перекрыла все и прервала их поток. Она проспала три часа, не меняя позы. Леонид же, посланный провидением, не мог охватить произошедшего и поверить своему счастью Вдруг, так просто и негаданно встретил наяву женщину, о которой мечтал в грезах и снах. Неужели может иногда сжалитьсясудьба и послать не осуществление твоих надежд, нет, надеждам не было места, он это знал, но осуществление мольбы о чуде!
Он сам тихо приготовил все к ее пробуждению: воду, еду. Он любовался ее сном и одновременно жаждал ее пробуждения. Так молодая мать, скучая, нетерпеливо ждет, когда ее малыш потянется смешно и трогательно и раскроет любимые глазки. Нехорошо, непозволительно подсматривать над спящим, если только ты сам не лежишь рядом, сон – это такое личное, интимное, почти святое действо, но как же трудно оторвать от нее глаза.
Леонид вышел на улицу. Вчера прошел дождь, сбил жару и сегодняшний день был бессолнечным, приятным. Наконец Таис тихо позвала из глубины шатра: «Леонид». У него сжалось и затрепетало сердце.
– Я тебя сильно побеспокоила? – Она лежала в той же позе свернувшейся кошки, в какой заснула. – Я вся вспотела. Ну и день – такой длинный-длинный.
Леонид только улыбался. Таис села, плавно и медленно, утерла пот вокруг рта, с затылка, заколола растрепавшиеся волосы.
– Можешь прислать мне рабыню, помочь помыться? – Голос ее слегка охрип ото сна, а мысль еще не совсем проснулась.
– Какая рабыня! Мы на марше. Здесь один конюх на десятерых. У меня есть личный ординарец только потому, что я большой начальник.
Таис потянулась сладко и вяло:
– Ну и денек…
– Я полью тебе, не откажи в удовольствии.
…Она стояла в тазу – невероятное зрелище – в его шатре, и струи воды стекали по ее изумительному телу.
– Волосы тоже. – Она закрыла глаза и подняла подбородок.
Таис постирала свое платье, развесила его на канатах, натягивающих шатер, чем привлекла любопытное внимание, граничащее с белой завистью, обитателей лагеря. Остаток дня проходила в хитоне с чужого, Леонидова, плеча, проймы рукавов которого доходили ей чуть не до талии. Она вполуха слушала, что ей говорил Леонид о приглашении на ужин к Гефестиону.
– Кого пригласили, – уточнила она, – тебя, меня?
– Нас, – ответил Леонид, удивившись этому слову.
Таис же подумала, что только она одна знает, что будет отмечаться примирение после разлада на почве ревности. Ревность… Это ее удел, удел Гефестиона, но не Александра. Он выше этого. Таис усмехнулась.
На вопрос сотрапезников, как она провела день, Таис честно ответила: «В постели Леонида». Мужчины долго не могли успокоиться со своими комментариями, еще бы – мужчины на марше.
– Надеюсь не стеснить его и этой ночью, – добавила Таис.
– Стесни лучше меня! – крикнул Черный Клит, а другие тут же поддержали: «Меня, меня!»
Таис кокетничала: умно, спокойно, не переигрывая, не теряя чувства достоинства и превосходства – неотразимо. Александр улыбался издалека. Он не ревновал.
Гефестион был, как всегда, внимателен и ласков со своими гостями. Обходил их, приветливо разговаривал, предлагал угощения, заглядывая им в глаза своим характерным взглядом олененка. Подошел и к Таис, подсел сзади, обнял ее, прижался горячей щекой. Таис сразу уловила неуловимый для остальных запах фиалок.
– Ты не обижаешься за беспокойство?
– Ну что ты, дорогой. Я бесконечно благодарна.
Они поняли друг друга, усмехнулись и обнялись крепко-прекрепко, как родные, какими и были на самом деле.
Филота посетовал, что нет персидских танцовщиц, и его тут же поддержали многие, кто нашел явное удовольствие в их соблазняющих откровенных танцах.
– Нет у персов ничего, способного сравниться с эллинским, а вот в танцах их женщины сильны.
Таис сочла это за личное оскорбление и мельком взглянула на Александра, одетого во что-то полуэллинское-полумидийское. Этот великий лицедей, этот волшебник ее жизни… в общем, он улыбался улыбкой непроницаемой и сводящей ее с ума.
– Извини, Филота, что не могу с тобой согласиться. Неужели ты не видишь никакого искусства в эллинских танцах: ведь они такие разнообразные и сложные?
– Иногда слишком сложные. А мужчине надо, чтобы все было понятно, – перебил ее Филота. – Ты критикуешь персидских танцовщиц потому, что сама так не умеешь.
Таис повела глазами и опять глянула на Александра. Тот всем своим видом говорил: «А что, я тут просто сижу и ем яблоко».
– Хорошо, не знаю, умею ли я, но готова попробовать.
Мужчины зааплодировали и стали ее подбадривать: давай, Таис, танцуй! Быстро разыскали аккомпаниаторов. Таис подумала секунду, стоит ли дразнить несчастных мужчин на марше или ну их жалеть, много чести. Решительно спустила хитон с плеч, покрывалом на манер персиянок перевязала бедра, распустила волосы, дала полюбоваться собой, постояла пару мгновений с закрытыми глазами, вслушиваясь в ритм, а потом затанцевала, да так, как будто всю жизнь только и танцевала по-персидски. Она виртуозно двигала бедрами, плечами, животом, притоптывала ногами в разных ритмах, то дробно, то размеренно, вскидывала голову и играла своими длинными волосами, изгибала руки и изящные кисти. При этом все ее тело находилось в движении, то успокаиваясь, то снова возбуждаясь, и разные его части совершали движения, как будто независимо друг от друга, свободно, без видимых усилий, с бравуром и блеском.
– Ну, убедила я тебя? – засмеялась Таис, закончив. Она сама не ожидала, что у нее получится так хорошо. Ответом были шумные рукоплескания и восторженные крики мужчин.
Александр улыбался. Он не ревновал.
– Таис, откуда это у тебя? – воскликнул Гефестион.
– Это в крови, – ответил за нее и очень правильно Кратер. – Вот так: раз, и выдала. Утерла нос…
Между делом мужчины дурачились и пытались изобразить нечто похожее, получалось очень смешно. Потом перешли на нормальные, знакомые и любимые македонские и эллинские танцы. Таис иногда составляла им компанию, но больше смотрела. Она любила, когда танцевали мужчины, особенно военные пляски – это было так мощно, впечатляюще. Став в ряд и держа друг друга за плечи, Они притоптывали ногами, все убыстряя и усложняя шаги. Первый в ряду, обычно самый искусный танцор, выдумывал все новые прыжки и движения, и танцоры вошли в такой раж, что, казалось, земля дрожала под их ногами.
Уже давно стемнело, и прохлада опустилась на землю и разгоряченные головы веселящихся людей. Птолемей полностью завладел Таис и оттеснил своим могучим телом от всех возможных конкурентов. Он совсем заболтал ее и потихоньку уводил в сторону от пирующих, когда Таис почувствовала, что кто-то удерживает ее за подол. Это Александр, потянувшись и чуть не падая со стула, поймал ее за платье почему-то поцарапанной рукой. «С кошкой боролся?» – спросила Таис. Он хитро улыбнулся в ответ.
– Ты можешь не стеснять сегодня Леонида. Тебя ждет твоя собственная палатка.
– Спасибо за заботу, – вежливо ответила Таис и побоялась подумать, так ли не ревнует Александр.
Распрощавшись с настойчиво провожавшим ее Птолемеем, она пришла в свое новое жилье, зажгла светильник и обомлела, очутившись в море роз. Сумасшедший, где он их нашел? Цветы устилали ее кровать, розовые лепесточки плавали в приготовленной для омовения воде. Это было потрясающе приятно! Таис вздохнула блаженно и растроганно и опустилась на свое цветущее и благоухающее ложе. Какой день! Ах, какой день.
Счастливая Гиркания. Август 330 г. до н. э.
После горных и пустынных районов Мидии со скудной растительностью и суровыми пейзажами, счастливая Гиркания казалась сказочной страной, утопающей в зелени, солнце и благодати. Виноградники чередовались с пшеничными полями и садами, дубовые и кленовые леса изобиловали тиграми, леопардами и волками – не зря Гирканию называли землей волков. Зверье находило надежное укрытие в густых зарослях рододендрона и олеандра. Александр отвел душу, поохотившись в этих зарослях. Таис тоже познала немало приятных часов, провозившись в них, но за другим занятием. Однако вершиной ее счастья стало даже не это, да не обидится ее славный охотник, – она снова, после годового перерыва, очутилась в своей родной стихии – в море.
Александр и здесь не обошелся без сюрприза. Таис чувствовала всей душой, кожей и нюхом, что море где-то рядом, и рвалась вперед. Александр же заверил ее, что к морю они подойдут только завтра, а сейчас надо заночевать на этой прекрасной равнине, а пока разбивают лагерь и готовят ночлег, можно отойти подальше и устроить пикник на полянке.
Они долго шли по уезженной дороге, по одну сторону от которой росли посадки акаций, по другую на лугах паслись стада грязных овец. Таис удивило, что горизонт как будто поднимается и приближается. Она хотела поделиться своими наблюдениями с Александром, как вдруг, сделав несколько шагов, издала возглас изумления. Земля кончилась, оборвалась, а внизу за обрывом далеко простирался неземной прекрасный край: холмы, заросшие колосящейся травой, колючками в человеческий рост; кизиловыми деревьями, над которыми кружили птицы и бабочки. Другой мир, где как будто светило свое солнце, дули свои ветры, царили свои звуки и запахи, своя неповторимая атмосфера и жизнь. Холмы спускались к широкому песчаному берегу серо-зеленого Гиркапского (Каспийского) моря. Смахнув слезы восторга, Таис разглядела гряду фантастических, покрытых туманом гор, извилистый берег, а в волнах – стаю дельфинов, что совершенно добило ее. Так не бывает. Слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Это – сказка!
Она оглянулась на Александра, поблагодарила его взглядом, потом поцелуем, потом еще одним, и стала искать возможность спуститься вниз с крутого обрыва. Как только они добрались до травы, стена обрыва полностью закрыла от нее мир с дорогой и барашками, из которого они пришли. Он исчез, как будто его и не было никогда: ни всегда, ни даже пару минут назад.
Александр крепко держал Таис за руку, пока ноги скользили по склону с сухой травой. Перед ними разбегались ящерицы и разлетались потревоженные мошки и стрекозы. У Таис было чувство, что она первый человек, ступающий по этим диким, первозданным тропам. Это было, конечно, не так, судя даже по стадам овец, пасшимся где-то там, наверху, на другом свете. И все же…
– Не кажется ли тебе это все знакомым? – загадочно улыбаясь, спросил Александр.
– Это мой мир! – само собой вырвалось у Таис.
– Отсюда тебя принес морской конек?
– О! – Таис бросилась к нему на шею, чуть не задушив его от избытка чувств.
Совершенный мир принял в свои объятия совершенную любовь…
Как мало надо иной раз, чтобы быть очень-очень счастливой. Таис плыла к горизонту, переполненная восторгом от одного факта пребывания в воде. Одна. Александр понимал, что даже он будет неуместен при этом таинстве «вхождения в воды». Ей надо побыть наедине со стихией, может быть, породившей ее. Сам он уже наплавался и занимался устройством костра и ужина. Солнце садилось, причудливо рассвечивая море и небо, разливая над землей торжественный покой. Наконец, она вышла из воды – его мокрая, счастливая богиня…
Таис жевала виноград, персики и зачарованно смотрела в пространство.
– Ну, что, дельфины не беспокоили? – спросил Александр.
– Как по-македонски «дельфин»?
– Долфин.
– Долфин, – радостно повторила Таис и рассмеялась. И Александр тоже, потому что было хо-ро-шо.
Потом, обнявшись, отправились осматривать необыкновенные окрестности. Каким редким удовольствием были для них такие обыденные для других пар вещи, как гулять, обнявшись, сидеть, тесно прижавшись друг к другу, или просто держаться за руки. Небывалая роскошь!
Они брели по берегу, пока не наткнулись на грот с источником, а сразу за ним – живописную, укромную полянку, которую они и облюбовали. Таис молча, загадочно улыбаясь, поясом опутала руки Александра за спиной, завязав узел легкомысленным бантиком, и медленно спустила свое платье с плеч. Лаская и целуя Александра, она развязала его пояс, на котором держался спущенный хитон. Она играла с ним в кошки-мышки, только на этот раз коварной кошкой была она сама. Она ласкала, дразнила его, томила, возбуждала и успокаивала по своему усмотрению.
– Таис, развяжи меня…
Покачав головой, она потянула его на траву, повалила на спину, лаская его всем телом, и уже сама еле сдерживалась и владела собой. Да и зачем? Поляна с толстым ковром теплой травы поплыла перед глазами. Звон цикад усиливался и перешел в звучание какого-то фантастического оркестра. Таис услышала, как ее собственный любовный крик перекрыл музыку этого оркестра. Она изогнулась в любовной судороге, подняв невидящие глаза к закатному небу, и упала на тело Александра, охваченное тем же огнем страсти, что и ее собственное.
Вернувшись, наконец, в подлунный мир, она нежными поцелуями осыпала его тело, лицо, прижалась к щеке с неровными краями румянца. Дыша в такт, они смотрели в одном направлении, туда, где за горой скрывался последний кусочек солнечного диска, и наслаждались своей близостью, своим единством, отрадной любовной усталостью – прекраснейшей из всех возможных усталостей.
– Что смотришь так грустно, возлюбленный мой?
– Тяжело мне…
Таис соскользнула с его груди.
– Твоя тяжесть меня не тяготит. Это очень приятная тяжесть. – Он снова притянул ее к себе.
– Так в чем же дело? – Таис поцеловала его задумчивые глаза.
– Наша близость… – начал он, – осознание того, что мы одно неделимое целое…
– Что же здесь плохого? – спросила Таис, но к концу вопроса уже поняла ответ.
– Я знаю, что я себе не принадлежу. Но мне не хочется это знать. И не только тебе я принадлежу, эх, если бы только тебе! Но только с тобой я чувствую так остро, как много во мне жизни, с одной стороны, и как близок я, с другой стороны, к смерти. Только с тобой я так полно ощущаю жизнь и смерть. Наверное, есть в том высший смысл и высшее успокоение, что я когда-то умру в твоих объятиях. Ты одна в состоянии примирить жизнь со смертью.
– Ах, я не хочу, чтобы ты так говорил, – с легким капризом в голосе сказала Таис, хотя поняла его и в душе чувствовала то же самое: ни с чем не сравнимое блаженство, после которого хотелось лучше умереть, чем возвращаться на грешную землю. Это было то самое, что она называла желанием остановить время, превратить миг в вечность…
– Не так-то здесь и плохо, на этой земле, – продолжила Таис через некоторое время и залюбовалась морем и закатными узорами неба.
– Восхитительно!.. – Они обменялись долгим взглядом и рассмеялись.
Все стало на свои места. Ребенок закричал, в легкие вошел воздух, и жизнь пошла своим чередом. Они же пошли в воду. Любовное желание, будучи утоленным, сменилось желанием освежиться в воде.
– Правда, тебе так нравится мой зад, как ты говоришь? – недоверчиво поинтересовался Александр, пытаясь посмотреть на себя сзади. (Таис обожала его неожиданные переходы с возвышенно-романтического на тривиально-бытовой тон. Они ее уже не шокировали, а веселили.)
– Ну, конечно же, мой долфин, мне вообще все в тебе нравится. – И она шлепнула его по ягодицам. – А! Руку можно отбить. Я обожаю твое тело, оно совершенно.
– Э, куда мне до идеала – Дорифора Апоксиомена (статуя); есть масса мужчин, сложенных совершенней меня.
– А-а! – отрицательно замотала головой Таис, – не в совершенных пропорциях дело, а… – Она жестикулировала, подыскивая слово, – …в производимом действии, что ли. Я не знаю, как сказать. От тебя исходит что-то… очень мужское.
Александр засмеялся:
– Хорошо говоришь, хоть и непонятно. Я знаю, что я лучше всех, я просто так сказал.
– А-га! – закивала Таис и, дурачась, запрыгнула ему на спину.
В воде для Таис первую роль играло чистое наслаждение. Александр же, в котором не умер и не собирался умирать мальчишка, пытался все исследовать и досконально разведать. Он нырял, доставал со дна какие-то ракушки, камни, крабов, поражался странному вкусу воды – она была менее соленой, чем во внутреннем море. Но все же скоро присутствие Таис победило его любознательность, и он переключился с ловли крабов на ловлю Таис. Из воды они вышли в темноте, покрытые, как бриллиантами, светящимися капельками.
Сидя у костра, они упивались иллюзией, будто они одни на земле. Хотелось забыть о том, что наверху, совсем недалеко, не только пасутся овцы, но стоит огромный лагерь с десятками тысяч людей с их скарбом, повозками, палатками, животными – их народ, его народ, сопровождающий Александра вот уж который год в его скитаниях по земле-ойкумене, в его погоне… за чем? Да, за чем? Что тянет его мятущийся дух вдаль, что гонит его из края в край? Рога Амона, растущие вовнутрь, как он когда-то пошутил, не дающие ему покоя? Или его влечет желание достичь в жизни того, чего не достиг до него никто, жажда властвовать над этим миром, бросить вызов судьбе и победить ее? Или же это стремление к славе, приключениям, вечный поиск опасностей и подвигов, жажда первооткрывательства, богатства, власти? Знает ли он это сам? И еще – почему он так спешит? Он очень нетерпелив. Время приносит перемены, и умный правитель-визионер может их приблизить, но нехорошо, когда перемены слишком обгоняют время. Он слишком нетерпелив.
Таис смотрела на его красивый профиль, освещенный пламенем костра, и не решалась задавать ему подобные вопросы. «Познай самого себя», – гласит дельфийская мудрость. Где уж познать кого-то другого, тем более такого сложного человека, как Александр, когда всей жизни, всего ума не хватает разобраться с собой.
Созерцание огня – великое волшебство. Успокоенный, умиротворенный Александр улыбнулся ей, очнувшись от своих неизвестных дум.
– Я рад, что тебе здесь нравится.
– Да, это не солончаки… А тебе?
– И мне, как тебе, – задумчиво ответил он. – Хорошо нам с тобой, – он обнял ее и продолжал рассуждать вслух: – Расставить посты, чтобы никто не пронюхал об этом местечке, и устроить себе отдых после трудов в блаженном одиночестве с тобой.
– Да-да, хорошо говоришь… Да стыдно лишать людей такого удовольствия. Они заслужили.
– Да, стыдливая ты моя. Представь, что здесь будет твориться завтра. Все зайдут в воду, море выйдет из берегов и затопит наш «сказочный мир».
Это была строчка из песни, и Таис напела ее начало, но потом решительно оборвала. В песне говорилось о том, как прекрасен мир, но все его краски меркнут, когда ты в разлуке с любимым. Как часто пелась эта сентиментальная и простенькая на первый взгляд, а на поверку очень-очень грустная песня в Малой Азии, когда она любила Александра безответно. Именно пелась. Приходила сама и звучала. Лейтмотив ее жизни тогда. Как странно, что она сейчас, здесь, вспоминает то печальное время.
– Ну, что же ты, пой дальше… – Александр любил ее пение.
– Не дай, судьба, чтобы мне когда-то снова пришлось петь такие песни.
– А ты спой, не относя к себе, – Александр понял ее, – просто как песню.
Таис изумленно подняла на него глаза. Она даже и не предполагала, что и так можно петь песни. Прислонилась к нему, обняла: «Я лучше тебе колыбельную спою». Прислушалась к тихому плеску прибоя, к его дыханию. Она верила и не верила, что он здесь, рядом, теплый, сильный, любящий, любимый… И это чудо – не фантазия, не эфесская мечта черырехлетней давности, а чистая правда, в которую ей по-прежнему с трудом верилось.
«Ты пришел ко мне, возлюбленный мой»…
Они устроились на ложе из сухой травы, укутались всеми одеялами, обнялись крепко. «Спи, моя родная». Угли, головешки от костра светились в темноте, черное августовское море тихо, усыпляюще билось о берег, но ей не спалось – сентиментальная песня не шла из головы, «мир без любимого»… Если в ней иногда от усталости, беспокойства о будущем, неустроенности тяжелой кочевой жизни поднимался намек на жалобу, она представляла свою благополучную жизнь в Афинах, в чудесном белом домике, в окружении добрых друзей, в атмосфере беззаботности и достатка, но без него, то быстро приходила в себя и рьяно благодарила богов за свою жизнь, ибо это была жизнь с ним. Да, они часто разлучались, надолго или накоротко, виделись урывками, на людях, не так, как хотелось, но он был в ее жизни, она была в его жизни, их жизни шли рядом, пересекались или сливались в одну, и это были моменты несказанного счастья. Вот так, как сейчас: на краю земли, на берегу далекого моря, под чужим небом происходит чудо – она чувствует себя дома, потому что он рядом. Так чувствовала она себя в Египте, в Вавилоне и вот сейчас на Гирканском море.
Он обнимал ее, сонно дышал в затылок. На нее опустилось и опутало сладкими путами облако нежности. Ей хотелось повернуться к нему и целовать его, спящего. Таис знала: проснувшись, он не обидится, что потревожили его сон. Наоборот, ответит тем же – лаской и любовью. Но все же Таис преодолела свой порыв, пожалев его, улыбнулась, и по телу ее разлилась теплая волна блаженства и покоя.
