Текст книги "Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры"
Автор книги: Ольга Эрлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)
…Таис проходила мимо спешно сооружаемого для свадьбы огромного шатра. Колонны, часть стен уже были возведены, и можно было восхититься роскошью внутренней отделки: стены украшали тканные золотом занавеси, полы устилали множество пестрых ковров. Таис улыбнулась, глядя на этот образчик Александровой расточительности.
Шатер государя – огромный дворец-лабиринт, был окружен несколькими кольцами охраны – македонской и персидской, к которой эллинам пришлось, скрипя сердцем, привыкнуть. Хорошо хоть не было слонов, которые выставлялись в дни официальных приемов и производили убийственное впечатление на персов, в чем, видимо, и состояло их назначение.
Таис легкой походкой шла мимо охраны и спиной чувствовала, как поворачивались ей во след головы солдат. Добравшись до внутренних помещений, охраняемых македонскими гипаспистами со сверкающими серебряными щитами, и поговорив с дежурным командиром аргиаспидов, она была проведена к Леоннату, который доложил о ней царю.
Александр и Евмен, заведующий канцелярией, сидели, склонившись над бумагами. Углубленные в свое занятие, они с тенью недовольства взглянули на Леонната.
– Извини, царь, что мешаю вопреки приказу. Афинянка Таис…
Он не успел договорить, как кудрявая головка афинянки Таис выглянула из-за его широкой спины, лукаво блестя глазами и очаровательно улыбаясь. Александр открыл рот и перевел дыхание. Выражение его глаз сразу потеплело, и он кивнул Леоннату, что тот может уйти.
– Извини, великий царь, что мешаю в рабочее время, – начала Таис свое щебетание.
– Что-то случилось? – на всякий случай осведомился Александр.
– Нет-нет, ничего важного. – Таис подошла к столу поцеловать царя в щечку, протянула руку Евмену. На ней было пестрое летнее платье, что-то зелено-оранжево-фиолетовое, как поляна, усеянная цветами и бабочками. Легкими и радостными были также ее улыбка, движения, журчание ее голоса. От нее исходил не только аромат свежести и цветения, но даже, казалось, какие-то потоки или лучи света.
– Хотела спросить разрешения уехать на несколько дней, – как ни в чем не бывало проговорила она.
Александр повел глазами на манер своего сводного брата Арридея, которого многие считали недалеким, Александр же считал только «своеобразным».
– Ты что, с ума сошла, детка? А свадьба?
– Ну не я же замуж выхожу. Или ты мне тоже подыскал перса, старого и родовитого?
Александр рассмеялся:
– И куда ты собралась?
– Тут недалеко: красивые места, зеленые луга, рощи, косули бродят… Отдохнуть от суеты…
– Ну, после свадьбы вместе поедем. И я отдохну, поохочусь.
– Отлично, на моих косуль, – возмутилась Таис. – Я же тебе все равно не нужна буду… – попыталась она еще раз.
– Конечно, нужна. Без тебя праздник – не праздник. С кем я буду танцевать?
– Да мало ли женщин, – беспечно заметила Таис.
– Ты издеваешься надо мной? – Александр развел руками.
– А тебе лишь бы не пустить.
– Конечно, не пущу.
– Александр, что ты мне устраиваешь семейную сцену?
– А что ты хитришь! Пребывание в Азии не прошло для тебя бесследно. (Азиаты считались хитрыми.)
Таис улыбнулась, пойманная с поличным, и, выдерживая паузу, смотрела ему в глаза.
– Что ты задумала, плутовка?
– Ну, ладно, – медленно, примирительным тоном сказала Таис, а потом добавила коварно: – Теперь ты об этом не узнаешь никогда!
– Евмен, что она хотела? – недоуменно обернулся к нему Александр, но и тот, смеясь, пожал плечами.
Евмену нравилось наблюдать их препирательства. Таис, единственная из всех, пусть в шутку, бралась противоречить Александру. Остальные не отваживались, а она умела спорить с царем, не вызывая его недовольства. Наоборот, было видно, что эти словесные потасовки нравятся ему. А вот Птолемей всегда внутренне напрягался, если Таис пререкалась с Александром.
– Детка, ты хотела разбудить мое любопытство? И преуспела в этом…
– Уж точно не хотела мешать в работе, – невинно заметила Таис.
– Твое общество намного интересней, чем разбор финансовых дел… на сколько облегчил казну Гарпал… на пять тысяч талантов… и хватит ли на жизнь того, что осталось. Да, не всем везет в жизни встретить порядочную женщину, – заметил Александр.
– Ты считаешь, что Гликерия, подруга Гарпала, подбила его на казнокрадство и предательство? – спросила Таис царя.
– Нет, конечно, нет. Он сделал свой выбор сам. Ну да ладно. А ты, значит, хотела меня покинуть, оставить одного в трудную минуту?
– Как же одного? А десятки гетайров-женихов, а тысячи солдатов-женихов?
– Для всех или, скажем, большинства из них это трудная минута. Мужчины неохотно расстаются со своей свободой.
– Ну, так это была твоя гениальная идея, тебе же захотелось грандиозного праздника.
– Постой, Таис, у меня еще одна идея, как я раньше не сообразил? Царский дворец стоит пустой. А там тишина и покой, огромный сад, бассейн, фонтаны, детям там будет прекрасно.
– Ты с ума сошел, – в свою очередь возмутилась Таис. – Как я могу жить в царском дворце? А царицы?
– Царицы на улице не останутся, не переживай, – улыбнулся Александр.
– Александр, мне неудобно. – Она растерянно посмотрела в глаза царя, потом перевела взгляд на Евмена.
– Мы тебе в сад косуль пустим. Я считаю эту идею хорошей, – заявил Александр.
– Ты меня ставишь в неловкое положение… – начала она, но Александр перебил решительно:
– Я хочу сделать тебе что-то хорошее, и ты меня обидишь отказом. Стоит огромный дворец, пустой. Я все равно все время в лагере.
– Александр, я хотела просить у тебя пару дней отпуска, а получила дворец.
– Вот, проведешь там свой отпуск. Это будет лучший отпуск в твоей жизни, – весело добавил Александр и, чтобы рассеять ее сомнения, добавил: – Это приказ, его не обсуждают, а выполняют.
Таис со вздохом села, положила руки на стол и оперлась на них грудью, которая округлилась и поднялась в разрезе платья так, что, казалось, Таис могла подбородком коснуться ее.
– Ну что ты вздыхаешь? – спросил Александр.
– Я обожаю эту твою привычку навязывать людям твое представление о счастье.
– Что же я поделаю, если я сразу знаю, что тебе там будет хорошо, а ты этого еще не знаешь, – усмехнулся Александр.
– Да, ты прав, конечно, ты прав, как всегда…
Вечером, устроившись на новом месте в прохладном дворце с замечательным садом, Таис допытывалась у Птолемея, что теперь будет с Гарпалом. Оставленный правителем Вавилонии, он жил в свое удовольствие на деньги казны, чувствуя себя независимым, а узнав, что Александр все же вернулся из Индии, испугался наказания, захватил большую сумму денег, нанял значительную армию и бежал в Афины, ожидая от них помощи.
– Гарпал – конченый человек. Афиняне, от которых он ожидает поддержки, не станут ссориться с Александром. Это понятно всем, кроме Гарпала, – уверенно заявил Птолемей.
– Как же он сделал такую глупость? – недоумевала Таис.
– Испугался, запутался. Сделал глупость, и не первую, потому что глуп был, а стал еще глупее. Я никогда ему не верил. Мне кажется, он и хромоту свою сильно преувеличивал, чтоб в армии не служить. Знаешь, есть такие люди, которые делают из своих недостатков источник дохода. А Александр жалел его.
– А может быть такое, что на него пагубно повлияла Гликерия? Я ее не знаю, но слухи о ней ходят не самые лестные.
– Безусловно, она порядочная дрянь. Хотя, что тут удивительного, большинство такие – алчные, подлые, порочные!
– Что вдруг так сердито? – удивилась Таис.
– Не все такие, как ты. Таких, как ты – ты одна.
– Да ты, я смотрю, в мрачном настроении, – отметила Таис. – Что за женоненавистничество накануне свадьбы?
И тут Птолемей неожиданно обнял ее за плечи, рывком прижал к себе. У нее даже ребра хрустнули. Таис подождала, когда он сам успокоится, и высвободилась из его объятий. В парке громко кричал павлин, и слышался плеск бьющей в фонтане воды.
– Спасибо за помощь, – сказала она, давая понять, что гостям пора домой.
– Извини, – хрипло пробормотал Птолемей и вышел.
Таис подошла к окну, раскрыла резные ставни, раздвинула пошире шторы и с наслаждением, полной грудью вдохнула вечерний воздух, наполненный ароматами цветущего весеннего сада. Этот волшебный эфир вошел в тело, в кровь и наполнил все ее существо счастьем. Она улыбалась полной луне, усыпанному звездами небу, всматривалась в цветущие кусты магнолии и рододендронов. Возле куста, в пяти метрах от нее, стоял Александр и тоже улыбался, наблюдая за ней.
– Александр!.. – воскликнула Таис, наконец заметив его. – Это ты кричал павлином?
– Нет, это был павлин.
Он подошел к ней и обнял через оконный проем.
– Давно ждешь? – спросила Таис, счастливыми глазами глядя на него снизу вверх.
– Хорошо, что ты у меня не вырываешься из объятий.
– Ты подсматривал? – с притворным ужасом спросила Таис.
– А в этом что-то есть, – хитро улыбнулся Александр и перелез через подоконник. – И в этом что-то есть: лазаю через окно в свой же дворец, к своей же любимой женщине…
Он сел на подоконник, притянул Таис к себе, зажал ее между ногами и спустил платье с ее очаровательных плеч.
– Об этом я мечтал весь день. Как-то меня это платье еще утром так сильно… разволновало, что я весь день был немного не в себе и едва дождался вечера… А то, что под платьем, возбуждает еще сильнее… Ну, здравствуй, детка, здравствуй, моя сладкая…
За несколько дней до свадьбы Сисигамбис, проходя по комнатам выделенного ее семье дворца, заметила нездоровое оживление у окна. Там стояли ее внучки-невесты и, прячась за занавеской, что-то рассматривали на улице. Напряженные позы, смущенное хихиканье и вытаращенные глаза выдавали владевшее ими волнение и любопытство. Завидев бабку, обе с криком убежали, подымая ветер.
– Ну, табун лошадей, клянусь Ахура-Маздой, – проворчала Сисигамбис и бросила взгляд на улицу.
Во дворе эти ненормальные македонцы устроили гимнасий, как они это называли: разделись догола, намазались маслом, разделились на две команды и гоняли мяч по вытоптанной траве. Причем не просто, а сбиваясь в кучу, толкаясь, вырывая мяч из рук. Перепачканные мужчины, которых трудно было назвать сейчас взрослыми, устраивали свалку, пока один все же не выползал из нее с остервенелым выражением на лице и мячом в руках. Хорошенькое зрелище для молоденьких девушек! Хотя… Сисигамбис поправила себя. Может, это и лучше, не так испугаются, увидя не впервые голого мужчину в брачном покое. И вспомнила себя, свой ужас и отвращение…
Какие они другие, эти македонцы, странные. Другое у них отношение к своему телу, к телесному. Никакого стеснения, не прячут его, а, наоборот, выставляют наготу напоказ. Сначала их бесстыдство отталкивало Сисигамбис, как все чужое, и рождало презрение к дикарям, не знающим приличий. Потом, постепенно привыкнув, она начала понимать, что нет однозначного понятия «плохое – хорошее», «правильное – неправильное», что на все можно посмотреть по меньшей мерес двух сторон. Вот и сейчас, стоя за занавеской и глядя на голые тела молодых тренированных мужчин, она смущалась и краснела, но при этом не могла не признать, что это… красиво.
Другие они, к другому привычные… Да хоть бы понравилась Александру внучка. Красавица, есть в кого, высокая, глазастая, тело ядреное, пышет молодостью. Да что толку? Роксана тоже ведь восточная красавица, придраться не к чему! А детей нет, значит, не привлекла, не привязала.
А эта привязала… Сисигамбис посмотрела на единственную зрительницу Таис, сидевшую в кресле под навесом. Улыбается, хлопает в ладоши, подбадривает. Яркое лилово-розовое платье с золотым бордюром по вороту оттеняет черные блестящие кудри, ясные глаза. Сидит в небрежной позе, откинувшись на спинку кресла и выставив ногу в золотом сандалии, горловина платья сдвинулась и обнажила плечо. Сисигамбис, не отрываясь, разглядывала ее. А ведь не специально так села, так, что даже увлеченные игрой мужчины нет-нет да и повернут голову в ее сторону. В том-то и дело, что все в ней – не специально, а совершенно естественно. Так мою кобылицу не посадишь, а посадишь, научишь так садиться, все равно будет выглядеть неестественно. В Таис же такая сильная женственность, как сказать? притягательная сила, которой не научишься. Она или есть, или ее нет. Но это еще не все. Притягательная женская сила есть во многих куртизанках, но как часто она отдает пошлостью. В афинянке же она уравновешивается, облагораживается невероятным чувством собственного достоинства, которое сквозит во всем. Эти два качества дополняют и усиливают друг друга. Так, драгоценному камню, как бы хорош он ни был сам по себе, требуется искусная золотая оправа для того, чтобы он засиял во всей красе. В Таис все так гармонично, располагающе, живо, все источает нежность. Что может противопоставить этому моя кобылица, кроме молодости и новизны? Хватит ли этой новизны, чтобы зачать ребенка?
Игра в гарпастион кончилась. Команда Александра проиграла. Это Сисигамбис поняла по тому, что игроки выигравшей команды, став «царями», с шутками и издевательствами сели на плечи проигравших «ослов», которые пронесли их по полю. Ну и порядки, клянусь Ахура-Маздой, чтоб царь на своих плечах нес… кого это? Неарха-морехода.
У самой Сисигамбис хватало ума регулярно проигрывать Александру в петейю-шахматы. Хотя он частенько разгадывал ее хитрость и заставлял переделать ход, если она явно «поддавалась». Приподнимал выразительно одну бровь и грозил пальцем. И сейчас вот машет ей рукой. Ах, ты, незадача! Они заметили ее подглядывания. Сисигамбис неловко помахала в ответ и поспешно удалилась.
Когда свадьба свадеб, длившаяся пять дней, прошла, Таис почувствовала резкую потребность как следует отдохнуть и отоспаться после гуляний, танцев, представлений, обжорства и пьянства. Из всего этого списка утомителей самым опасным Таис считала обжорство, вернее, его последствия на своих идеальных боках. Танцы, которым она предавалась с почти такой же страстью, как и поглощению многочисленных вкусностей и сладкостей, не спасли ее от появления нежелательных округлостей. На втором месте стояли последствия недосыпа, выразившиеся в припухлых глазах, окруженных предательскими синяками и, о, боги! что это? Неужели морщины?! Нет, нет, нет! Это от смеха. Она так насмеялась. Особенно над сатирой «Аген», где прямолинейно, но жутко смешно склонялся злополучный казнокрад Гарпал, фигурировавший под недвусмысленным именем «сына фаллоса».
Александр тоже хохотал. Украденная Гарпалом огромная сумма в 5 тысяч талантов казалась ему смехотворной по сравнению с теми деньгами; которые он потратил на свадьбу. Одни лишь золотые венки, которые получили в подарок брачующиеся, обошлись ему в 15 тысяч талантов. И это не считая приданого невестам, подарков участникам и стоимости праздника. Александр остался доволен хорошей организацией и работой Хареса – распорядителя двора. А еще больше был он доволен собой, своей энтилехией – целеустремленностью, волей, той движущей силой, которая превращает возможность (и даже невозможность) в действительность.
Не менее доволен остался Гефестион. Александр не только породнился с ним, но показал всему свету, как высоко ценит своего друга, сделав его везирем-хилиархом, своим официальным заместителем. Никто не мог сказать, что Гефестион добился своего положения не по заслугам, а благодаря особому расположению царя, как раз наоборот, Александр относился к нему всегда особенно придирчиво. Не всем Гефестион нравился – всем мил не бывает никто, и не всем понравилось такое сосредоточение власти в его руках. Конечно, пока жив Александр, Гефестион без его согласия не мог ничего. Но в случае смерти царя, пусть даруют ему боги здоровья и долгие лета, как повторяли через слово персы, а с их легкой руки и македонцы, Гефестион становился наследником или опекуном сыновей Александра, если таковые появятся на свет. Гефестион, а не Антипатр или Пердикка.
За два дня до свадьбы Таис осведомилась, сможет ли она увидеть Александра вечером. Александр удивился, так как они виделись каждый вечер и каждую ночь проводили вместе. Ведь не стоит упоминать, что, после того как Таис поселилась в царском дворце, Александр перебрался туда же. За день до свадьбы намечался «мальчишник» под названием «прощай, холостая жизнь», а другими словами – жуткая попойка, и Александру будет не до разговоров. Сейчас же он еще пребывал в здравом уме, потому удивился: «Да что это у тебя за тайны от меня в последнее время?» Как бы то ни было, он вовремя пришел «домой» и посматривал на Таис со скрываемым интересом.
– Я приготовила тебе свадебный подарок. – Таис стала перед ним, смущенно улыбаясь.
– А-га… – Александр открыл рот и похлопал глазами, как это делал Гефестион, пародируя фессалийскую гетеру Калликсену, бывшую когда-то подругой Александра, да, видимо, и Гефестиона тоже.
Таис рассмеялась и погрозила ему пальцем, чтоб не смешил ее в такой торжественный момент. Александр кивнул и принял выражение подобострастное и тупое, типичное для старого рубаки лохага Антигена. Таис снова рассмеялась, а Александр смотрел на нее нежно.
– Я весь внимание.
– Я знаю, что у тебя есть все, что ты самый богатый человек в ойкумене, и что подарок надо делать собственными руками. Но на этот раз я не сама сделала, а купила. Это коврик. Я дарю тебе коврик. – Она развернула свой шелковый коврик у него перед ногами.
– Ты даришь мне коврик… – Александр смотрел на нее растроганно и нежно.
– Да… и себя в придачу, – прибавила она и отвела глаза.
– Моя девочка дарит мне коврик, – сказал он тихо.
– Да, он мне понравился. – Она тоже невольно переходила на шепот.
– И ты знаешь, что это теперь мой самый любимый коврик… – Он подался вперед, нашел ее руку и медленно притянул к себе. – Этот коврик мне дороже всех моих богатств, да?
– Да…
– И себя в придачу… Ты – чудо, Таис. – Он покачал головой, обнял ее за талию и захлебнулся в потоке томящей нежности.
В первые дни после свадьбы новоиспеченные молодожены поближе знакомились со своими женами, приходили в себя, трезвели и осознавали, что же это с ними произошло. Но, как нередко бывает в жизни, многие разделили мнение поэта Гиппонакта:
Два дня всего бывают нам милы жены.
В день свадьбы и в день выноса тела…
Для Александра не было секретом, что выполнение долга и получение удовольствия от жизни – вещи часто несовместимые. Ему было ясно, что представляет собой его новая жена Статира, и как будут развиваться их дальнейшие отношения. Что касалось его, он не собирался их углублять, ограничиваясь минимумом соблюдения приличий, а что касалось жен, он сразу понял, что они люто ненавидят друг друга и почему-то дружно любят его. Спрашивается, почему? Ведь он не давал им для этого никакого особого повода. Поистине, женщины странный (глупый) и загадочный (глупый) парод. Он попытался высказать эти свои соображения Таис, но она демонстративно не проявила интереса к теме.
– Об интимном и о женщинах принято судачить в мужском кругу, за вином.
– А о чем судачат в женском кругу, за рукоделием? Разве не о мужчинах? – спросил царь.
– Может быть… Но и о чувствах, о любви, – гордо ответила Таис.
Александр закусил губы и некоторое время молча наблюдал за ней.
– Детка, дай мне пяльцы в руки, мне хочется поговорить с тобой о любви. О том, что счастливая любовь подобна реке, и становится со временем многоводней, а обычная – со временем мелеет. Что любовь наполовину соткана из фантазии, что любящий видит в любимом такие его глубины, о которых тот и не догадывается сам. Что любовь – это мостик между смертным и бессмертным миром. Что она играет роль творца, исправляет человеческую натуру, а понимание любимого – это блаженство полнейшей человеческой близости…
Таис только подняла на него свои ясные глаза и одарила непроницаемым взглядом.
Александр развел руками.
Пришел Гефестион, голодный и жаждущий, и Таис пошла его кормить. Александр же направился к сидящей под деревом Геро, где та возилась с детьми. Они еще не ползали, поэтому смотреть за ними было легко. Нянька качала Лага на крохотной качельке, а Леонтиск лежал рядом с Геро и яростно грыз игрушку. Александр обожал детей. Он лег на кошму, положив голову на колени спартанки и посадил Леосика себе на живот.
– Какой мы славный мальчик, как мы улыбаемся хорошо, какие мы сладкие детки, – заговорил он умильно во множественном числе и тем дурацким тоном, которым взрослые невольно начинают разговаривать с малышами. – А где наши зубки? Ах, какие мы славные дети! Веселые дети, улыбаемся, да, тьфу на тебя, ну-ка, как мы полетели…
Ребенок, действительно очаровательный и добродушный, заливисто смеялся, заставляя всех вокруг таять от умиления. Александр сюсюкал с ним, кружил его над собой и целовал в животик.
– Поговори с Таис. Она не в духе. – Александр повернул лицо к Геро.
– Смотри, он тебя запачкает. – Геро кивнула няньке, чтобы та забрала ребенка. – Не в духе? Я ничего не заметила.
– Не в духе, – уверенно сказал Александр, – поговори, она тебя слушает, считает очень умной.
– Ах, это когда ей было 13, а мне 16 лет, я была умнее ее на целую вечность. В таком возрасте каждый год – скачок в развитии. А сейчас она меня давно перегнала.
– Однако она не в духе и сердита на меня. Какие-то у нее неправильные мысли…
– Ну, твоим женам еще нет и 20, а ей уже 30, – предположила Геро первое, что пришло в голову.
– Клянусь Зевсом, какое это имеет значение? – воскликнул Александр.
– Может, она боится, что тебе захочется чего-то свежего, что ты ее разлюбишь?
– Я?! Ты серьезно, что ли? – Он даже приподнялся от изумления и сел. – Ничего не понимаю. Но ты-то видишь, что это глупость?
– Она ревнует… – то ли спросила, то ли ответила Геро.
– Да к кому же? Ведь не к кому! – с чувством произнес Александр.
– Но ты же женился как раз, – опять осторожно начала Геро.
– Да разве себе на радость? Я что, по любви женился? Что за ерунда… Меня во всем можно упрекать, но только не в том, что я мало люблю Таис! Разве не так? – Он строго и пронзительно посмотрел в глаза спартанки.
Ей стало не по себе, и она отвела взгляд.
– Я выясню, я поговорю с ней, – пообещала Геро, рассеянно наблюдая, как белые голуби, дергая головой, разгуливали у фонтана. – Я все улажу.
– Ну, хорошо, – после вздоха решительно сказал Александр. – Спасибо, дорогая. – Он поцеловал ее, поднялся и ушел, на ходу торопя Гефестиона.
Геро сидела какое-то время, собирая в беспорядке разлетевшиеся мысли. Когда подошла Таис покачаться на качелях, Геро выразила состояние мира – дворцового сада и свое собственное – следующей фразой: «Как ураган пронесся…» Таис откинула голову, и ее волосы, как черное шелковое покрывало полетели вслед за ней.
– Он считает, что ты не в себе, – сказала спартанка.
– Да, нет, я уже в порядке, – после паузы отозвалась Таис. – Ураган, говоришь… Да, куда он только нас не заносил. Я как листочек, ветром гонимый по всей земле. Листочек-путешественник. Ураган – это моя жизнь и единственная возможность. Без него я ничего не могу. Упаду в лужу и сгнию.
– Ну, что же так мрачно?
Таис прислонила голову к веревке, и ее серые блестящие глаза смотрели из-под длинных ресниц грустно, хотя губы улыбались. Геро вспомнила фразу, вырвавшуюся как-то у Неарха: «Я могу себе представить, как Александр ее любит». Это замечание врезалось в память Геро и часто приходило на ум. Ее удивляло то, что она так много знала и при этом так мало разбиралась в их поразительных отношениях. Это была интригующая, притягивающая, но совершенно чужая, недоступная для понимания жизнь. Как будто из других миров и другой природы. Не зря Александр правильно называл это: «им и не снилось…»
– Ну, что же так мрачно?
– Ах, ничего нового. Все старые мои «страдания», вечные… – усмехнулась Таис в ответ. – Жизнь слишком быстро идет. Я не успеваю жить. Не в том смысле, в котором употребляет это выражение Александр…
Он действительно частенько так говорил, имея в виду, что ему не хватает дня, чтобы побывать во всех местах, переделать все дела. Он как будто все совмещал, наслаивал, спрессовывал, чтобы прожить как можно больше и разного в единицу времени. Таис, наоборот, хотелось растянуть гармошку жизни в одну плоскость, выпрямить нить пружины.
– Я столько упускаю, проскакиваю, не успевая охватить чувством, мыслью, про-жить, насладиться. Мне хочется замедлить бег жизни, остановить миг, потому что он есть только сейчас и никогда больше не повторится. Когда я думаю о своей жизни, она кажется мне чередой каких-то точек, пунктирных линий. Или планом-разметкой города, который только собираются строить и все никак не соберутся. Ах, я сама не знаю, чего я хочу… – вздохнула Таис.
– Тебе хочется, чтобы он сидел рядом и держал тебя за руку всегда?
– Да.
– Чтобы он забыл себя и весь мир на семь лет, как Одиссей, околдованный Киркой?
– Да.
– Чтобы он возненавидел такую жизнь?
– …Нет… Я знаю, что это невозможно, и я подчиняюсь ему, но не могу подчиниться жизни. Мне все хочется урвать его у жизни только для себя. Потому что мне от жизни больше ничего не надо. Только он…
– Госпожа Таис! – услышала Таис у себя за спиной.
– Записка от него, что-нибудь веселенькое, – усмехаясь предсказала Таис и, не оборачиваясь, протянула руку.
«Гиппократ разговаривает с Асклепием:
– У тебя бывает, что лечишь от одной болезни, а пациент умирает от другой?
– Нет, у меня от чего лечу, от того и умирают.
Не обижайся, гордая дочь Аттики. Я уже соскучился по тебе Улыбнись. Твой любимый А.».
Таис прочла записку вслух, улыбнулась.
