Текст книги "Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры"
Автор книги: Ольга Эрлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)
– Да, – испуганно пролепетала она, хотя это не был вопрос.
– Обещай, что ты не будешь волноваться.
– Да, – ответила она почти в панике.
Он начал издалека:
– Помнишь, как ты сокрушалась, что тебе скоро 30 лет?
– Да…
– Говорила, что у других женщин в этом возрасте дом, семья, взрослые дети, может, и внуки.
– Да, у других…
– Я думаю, любая женщина хочет иметь детей, хочет любить их, воспитывать их, чтобы они были ей радостью в жизни и опорой в старости. Такова женская судьба, установленная законами природы. Можно жить иначе, чем все, можно сознательно стремиться быть непохожим на других, я могу себе это представить. Но при этом вряд ли стоит противопоставлять себя жизни, это ни к чему. Есть счастье в необыкновенном, но оно есть и в обыденном, простом и каждодневном. И есть смысл в заведенном житейском порядке вещей, – он сделал ударение на «есть». – Я не могу подарить тебе ребенка, но я не имею права лишать тебя счастья материнства. Я знаю, как ты этого хочешь.
Глаза Таис все расширялись и расширялись.
– Я хочу, чтобы ты родила ребенка от Птолемея, – сказал Александр главное.
Таис вскрикнула так, что Адонис от неожиданности подскочил и залаял.
– Зачем мне ребенок? – растерянно пролепетала Таис.
– Чтобы ты его любила.
– Но я люблю тебя.
– Вот в том-то и дело. А если меня не станет?
– Я умру без тебя, – сказала Таис, не задумываясь, как прописную истину.
– Вот именно. Я как раз об этом и говорю. То, что ты меня любишь, и как ты меня любишь – это прекрасно! Для меня. Но плохо для тебя. Ты не должна так от меня зависеть. Ты должна иметь в жизни еще что-то, что бы держало тебя на свете. Матери всегда любят своих детей. Ты будешь прекрасной матерью.
– Александр, о чем ты говоришь?! Я замучила тебя своей любовью? Это – так? Нет-нет, не трогай меня, ты лишишь меня последней воли и рассудка. – Она увернулась от его рук. – «Не надо, чтоб люди так сильно любили, пусть узы свободнее будут, чтоб можно их было стянуть и ослабить…» – это – это? Ты хочешь, чтобы я тебя меньше любила? Я стараюсь, но не могу…
– Нет, детка, нет! – Он все же заключил ее в объятия и крепко прижал к сердцу. – Я не хочу, чтобы ты меня меньше любила. Я хочу, чтобы у тебя был еще кто-то в жизни, кого бы ты любила. Надо же смотреть на жизнь трезво и быть ко всему готовым – я не вечен…
– Я умру без тебя, – сквозь рыдания сказала она тихо.
– Я не хочу этого. Я хочу, чтобы ты жила долго и счастливо. Не страдая. В кругу любимой семьи. До глубокой старости, понимаешь? В довольстве и покое. Ты поняла меня? – Он встряхнул ее за плечи.
– Да… Мы не могли бы оба жить до глубокой старости? – слабо возразила она.
– Может быть, а может и не быть, – неопределенно сказал Александр.
– Но почему Птолемей? – с трудом, тихо спросила она, только чтобы уйти от неприятной темы.
– Он любит тебя и никогда не перестанет о тебе заботиться, на него можно положиться.
– Любит – перелюбит. Я не единственная женщина на земле. Я с ним давно рассталась, у него были и есть другие женщины…
Александр усмехнулся ее уловке.
– Он был счастлив с тобой однажды, такие вещи не забываются. Потом, любое сравнение с тобой будет всегда не в пользу других женщин. – Он уверенно кивнул. – Он не может тебя заполучить, а недосягаемость усиливает любое желание. Ну и потом, он догадывается, что ты принадлежишь мне, это распаляет его честолюбие.
– Столько усилий было положено, чтобы прийти к шаткому равновесию так называемой «дружбы» между нами… Да и он изменился. В то время, когда мы были вместе, он был романтичен, порывист, а сейчас рационален и сдержан.
– Поверь мне, эти качества никуда не исчезли. Они все сохранились в глубине его души, я уверен в этом, просто он их скрывает, как и свою любовь к тебе, потому что ему так легче. Да ты знаешь это сама!
– Но если он станет… я же от него никогда больше не отделаюсь, – Таис не смогла выговорить «отцом моего ребенка».
– Все можно уладить…
– О чем мы говорим, Александр?! – перебила его в отчаянии Таис. – Зачем ты сказал мне эти ужасные вещи? Я была так счастлива. Зачем ты смутил мой покой?! – По ее щекам в три ручья катились слезы.
– Не думай об этом сейчас. Это подумается само. Я умоляю тебя, успокойся сейчас, ты обещала не волноваться. – Александр обнял ее и успокаивал, укачивал, как ребенка.
– Как ты можешь, Александр, зачем ты это делаешь?
– Я тебе обещаю, все будет хорошо. Я буду любить тебя всегда и буду любить твоего ребенка, как тебя саму.
– Ты не любишь меня. Иначе почему бы ты стал толкать меня в объятия другого мужчины, – в отчаянии сказала Таис, плача у него на груди.
– Ты ошибаешься, милая. Я делаю это из любви к тебе и только ради твоего блага. Но сейчас оставим это, успокойся, – он говорил нежно, но настойчиво, скрывая свое волнение.
Он посеял в душе Таис, как ей казалось, зубы дракона. И она долго не могла примириться с тем, что он разрушил ее тихий, радостный привычный мир, в котором ей было так хорошо. Она пыталась забыть, как будто и не было никакого разговора, но расчет Александра был верен: «думалось само» – зерно мало-помалу прорастало…
Наконец Таис открылась Геро. К ее удивлению, спартанка не посчитала эту идею ужасной и жестокой.
– Он вас всех окрутил вокруг пальца, одурачил и одурманил, – в сердцах воскликнула Таис.
– Его идея необычна, но разумна. Он думает о твоем будущем, о возможности его наихудшего развития. Разве ты не хочешь детей?
– Я хочу его детей! Детей желанных, от горячо любимого мужчины!
– Но это невозможно. Это было бы идеально и замечательно для вас, но это не-воз-мож-но! Ты же это понимаешь!
– Да, конечно… Я понимаю. И поэтому я могу обойтись… Мне никто не нужен, кроме него. Он заполняет всю мою жизнь.
– Таис, «…и нить тонка и жестока Ананка…» [39]39
Богиня неизбежности, мать богинь судьбы прях мойр.
[Закрыть], об этом ведь речь. Ведь он же такой безрассудный, отчаянный, он же первый там, где опасность.
– Нет, нет, нет, я не хочу об этом ни слышать, ни думать! С ним ничего не случится, – проговорила, как заклинание, Таис.
– Ах, милая подруга… – Геро вздохнула тяжело и обняла Таис. – Я думаю, он хорошо подумал, прежде чем предлагать тебе такие вещи.
– Может, на этот раз он ошибается? – упрямилась Таис.
– Ах, милая подруга… – только и смогла сказать Геро.
Глава 15
Двадцать первое ранение.
Январь 325 г. до н. э.
В том месте, где Гидасп вливался в Акесин, находились опасные водовороты. Несколько триер столкнулись в бурном течении и были сильно повреждены. Менее пострадали транспортные корабли без киля и штевня: их течение, изрядно покрутив, отнесло в тихие заводи. Во время этой вынужденной остановки, пока чинили корабли, разведка донесла Александру, что племена маллов и оксидраков объединились во внушительную армию и намереваются выступить против Александра. Царь посчитал опасным оставлять сильного противника у себя в тылу и решил покорить их. Двухмесячная передышка без боев, к большому неудовольствию солдат, подошла к концу. Царь поручил Неарху закончить ремонт триер, а остальным продолжать движение вдоль реки, чтобы встретиться с флотом у слияния Акесина и Гидраота. Сам же с Пердиккой повел через пустыню своих гипаспистов [40]40
Царские щитоносцы, подвижная легковооруженная пехота, своего рода национальная гвардия. В бою шли за фалангой.
[Закрыть], конных и пеших дружинников, лучников [41]41
Наиболее знамениты критские, с луками с двойным изгибом, которые били на 200 метров, как скифские.
[Закрыть]и агриан [42]42
Легкая пехота из представителей народа с верховьев Стримона; вооружены дротиками для метания и ближнего боя. Отличались подвижностью, выносливостью, первыми занимали перевалы, взбирались на крепости; атаковали на правом фланге.
[Закрыть].
Таис осталась при Неархе, хотя Александр хотел бы видеть ее в отряде Птолемея. Она с таким тяжелым сердцем, с такими нехорошими предчувствиями прощалась с Александром, что ему потребовалось три ночи, чтобы более или менее бескровно «оторвать» ее от себя.
– Неплохо было бы, если б солнце вообще не всходило, растягивая нашу любовную ночь на три дня, как это было у Зевса и Алкмены [43]43
Матери Геракла и Ификла.
[Закрыть], – шутил Александр, – да только нет у меня его сил! А жаль…
Он все шутил. Ему было до шуток, он радовался предстоящему походу, его притягивала опасность, борьба. Ну что за человек! «Такой человек», – это гениальное Гефестионово. «А я что за человек? Плачу вечно, как невеста пред свадьбой, цепляюсь за него лианой, пью его соки, живу за его счет».
– Не те силы, – повторил Александр, с выжидательной улыбкой глядя на Таис. – Как я понял, я даже завтрак не заработал.
Таис очнулась от своих мыслей, поспешно встала с постели и пошла накрывать на завтрак.
Он ел, а Таис рассматривала его. Она знала каждое его движение – как он говорит, клонит голову, бросает короткий взгляд, трет нос, держит ложку, притоптывает ногой, – знала, как он все это делает, и любила это без ума.
– Таис, прекрати заглядывать мне в рот, когда я ем. – Они рассмеялись. – Так-то лучше, не печалься, прошу тебя, все будет хорошо.
В день выступления, передавая ее из рук в руки Неарху, Александр, в полном вооружении (она по-прежнему побаивалась его в таком грозном виде), окруженный адъютантами, прекрасный и уже недоступный, обратился к ней напоследок:
– Я не хочу, чтобы ты бездельничала (понимай – скучала) и даю тебе поручение. Поможешь Клеомену записать сведения о религии, обычаях, землях маллов, ты в них скорее разберешься. И не вздумай отлучаться одна, не подводи Клеомена. Все. Иду, надо еще с Гефестионом попрощаться. Не забудь о поручении.
– Привет Гефестиону и поцелуй его за меня, – сказала Таис ему вслед.
– Куда? – Александр обернулся, глаза улыбнулись из-под шлема.
– В его прекрасные черные глаза.
– С каких пор у него глаза почернели?
– С каких пор я о твоих поручениях забывала?
Александр рассмеялся, ему понравилось про черные глаза.
«Афина Воительница! Храни его!»
Не зря так болело сердце Таис, предчувствуя недоброе, «змею в траве». Александр, осаждая город маллов, одним из первых взобрался на городскую стену по лестнице, которая проломилась, и ему ничего не оставалось другого, как спрыгнуть вовнутрь. Пока искали другую, македонцы не смогли сразу последовать за Александром. Так он оказался в крепости один с тремя телохранителями, один из которых был сразу убит. Им пришлось отражать яростные атаки маллов, которые узнали Александра по белым страусовым перьям на шлеме и яростно набросились на него всеми силами. Александр был тяжело ранен отравленной стрелой в грудь. Телохранители Леоннат и Певкест успели прикрыть его щитами, пока не подоспела подмога и Александра не вынесли из боя.
Врач Критодем Косский расшатал и вытащил метровую стрелу с зазубринами на острие, которая задела ребра, диафрагму и частично легкое. С трудом удалось остановить кровь. Рану продезинфицировали вином и порошком из листьев персика. Александра, ненадолго пришедшего в чувство, напоили маковым отваром, отдав его на произвол Гипноса и Морфия, молясь, чтобы его организм и на этот раз справился с серьезным ранением.
До речного лагеря сначала дошел слух о его смерти и вызвал панику среди солдат. Они так привыкли, что царь всегда с ними, что они видят его каждый день, что он неустанно занимается их делами, принимает решения, знает ответ на любую хитрость врага, сражается на самом горячем участке боя и всегда ведет их к победе. Они понимали, что никто, кроме Александра, не выведет их из этих вражеских краев, только ореол непобедимости и божественности, окружающий Александра, заставляет варваров подчиняться. Без него они потеряны. Без него они – ничто.
Письмо, написанное слабой рукой Александра, македонцы посчитали фальшивкой, но Таис узнала его почерк. Она бы узнала его руку, даже если бы он провел линию или поставил точку. Чтобы успокоить солдат, слабого Александра пришлось на корабле доставить в лагерь.
Подплывая, царь приказал убрать занавески, чтобы его увидели воины, как муравьи облепившие берег. Но он был так неподвижен и бледен, что македонцы приняли его за труп. И только когда он поднял руку и помахал им со своего ложа, крики радости сменили напряженную тишину, заблестели слезы облегчения в глазах его «орлов», и они бросились в воду, не дожидаясь, когда корабль причалит. Бурная любовь солдат, проявленная при встрече, оказалась именно тем лекарством, которое вселило в него силы.
Александр не был бы Александром, если бы не инсценировал свое драматическое возвращение в лучших традициях самого себя. Он отказался от носилок и, приказав подать коня, добрался верхом до своего шатра под ликование пришедших в восторг от его силы воли и духа солдат. «Слава божественному Александру, да здравствует божественный Александр!» Никто из них не видел, как, войдя в шатер, он рухнул на руки Гефестиона, потеряв сознание.
Гефестион, когда Александр пришел в себя, ругал его за безрассудную храбрость, выговаривая и пеняя: «Твоя жизнь – слишком высокая плата за такой ничтожный городишко, как столица маллов. Что ты делаешь?! Зачем эти чудеса геройства? Или ты забыл, что твоя гибель поставит на карту жизни огромного количества людей? Зачем ты лезешь под стрелы? Вечно впереди всех знамен! Как неопытный новобранец, которому не терпится проявить свою отвагу. Клянусь Зевсом, Александр, почему ты не побережешь себя хотя бы ради меня…»
Таис, хотя и не присутствовала при этом и не слышала его стенаний, могла бы слово в слово повторить то же самое.
Выздоровление протекало медленно и тяжело. Поначалу царь бредил и стонал от боли. Потом, когда ему стало легче, он занялся делами; они отвлекали его от страданий, поэтому царь считал их полезными для выздоровления. Он принимал посольства сдавшихся на его милость маллов и других племен, которые дали ему клятву верности, подкрепив ее подарками и заложниками. Отдал приказ о строительстве новой Александрии, видя хорошие перспективы для города, расположенного в месте слияния Инда с реками Пенджаба. Он верил в силу торговли.
Все это время Таис не отходила от него, самозабвенно ухаживала, всеми силами стремясь облегчить его страдания. Она слушалась только Гефестиона, бывшего сейчас за главного. По этой причине ему часто приходилось отлучаться. Но стоило ему появиться в шатре Александра, Таис тут же тактично исчезала, замечая, как встретились их глаза и что сказали они друг другу.
Врачи привыкли к присутствию Таис и разделяли ее мнение, что никто лучше нее не сменит Александру повязку, не обработает легкой рукой рану, не покормит, не смешает лекарств, не развлечет и не убаюкает.
– Мое сокровище, мой бесценный… Что была бы я и жизнь моя без тебя? Разве познала бы я такую любовь – прекрасную, дивную, которую ты даришь мне? Кто открыл бы мне этот божественный космос?! Твоею любовью я вознесена в мир, о красоте и грандиозности которого не имеет понятия ни один из смертных. Какое счастье и блаженство – знать тебя, жить с тобой, любить тебя… – так убаюкивала она его, покрывая поцелуями его измученное болью тело.
Когда он пошел на поправку, Таис читала ему любимого Гомера. Он заслушивался гениальным эпосом, который прославил в веках дела давних времен и подарил вечную жизнь древним «бранолюбивым» героям. Таис при всем желании не могла разделить любви Александра к Ахиллу – невыдержанному, мстительному и высокомерному по ее понятиям. Вообще, все герои эпоса, включая богов, – склочные, вероломные и тщеславные – вызывали в ней скорее недоумение и неприязнь, чем уважение и желание подражать. Таис как-то очень осторожно, не желая сердить Александра, высказала это мнение; он же в ответ рассмеялся. «Ты не знаешь жизни, моя хорошая. Люди – именно такие, какими их описал великий слепец. И знать это весьма полезно».
Война, кровь, смерть, слава – нет, это не был мир Таис, он пугал и отталкивал ее. Она лишь мрачнела, читая беспристрастные и детальные описания всех видов убийств – куда вошла стрела, как пала в прах кровавая рука, как выпали наружу внутренности перед тем, как сраженный «с шумом на землю пал и взгремели на падшем доспехи». Ничего не изменилось, ни мир, ни люди… Видимо, жажда мести, войны, убийства, на которые она достаточно насмотрелась и воочию, действительно заключены в самой природе человека…
Зато Таис чувствовала себя дома, читая любовную лирику Сафо или Алкмена. А Александр вырос с Гомером, с детства впитал его идеалы, с малых лет проникся его суровым духом.
– Да, повезло Ахиллу, – вздыхал Александр. – Иметь такого друга, как Патрокл и такого биографа, как Гомер. Патрокл есть и у меня, а вот второго Гомера судьба не дала. Мой «Гомер» недавно читал мне описание битвы с Пором: «Александр одним ударом дротика убивает слона наповал». Я ему говорю: «Клянусь Зевсом, Аристобул, ты заслуживаешь участи этого слона». – Александр усмехнулся. – И тоттоже врал… Считал, что он меня «создал», что мои деяния сами по себе ничтожны, тогда как его сказки обо мне затмят Гомера и Гесиода вместе взятых. – Александр имел в виду заговорщика Каллисфена, своего официального историографа, арестованного за подстрекательство в деле пажей, наставником которых он был, и умершего в заключении.
– Читай, детка, – попросил Александр, выйдя из своей задумчивости.
Таис не без задней мысли выбрала сцену прощания Гектора с Андромахой:
«Гектор, ты все мне теперь – и отец и любезная матерь,
Ты и брат мой единственный, ты и супруг мой прекрасный!
Сжалься же ты надо мною и с нами останься на башне,
Сына не сделай ты сирым, супруги не сделай вдовою…»
– Да, милая, твоя хитрость мне понятна, да ты дальше посмотри, – и Александр процитировал по памяти ответ Гектора:
«…Научился быть я бесстрашным, храбро всегда меж троянами Первыми биться на битвах, славы доброй отцу и себе самому добывая…»
«Нет, этого человека не переделать», – вздохнула про себя Таис.
– Ну да хватит о славе, ты мне другие строки напомнила, те, что Зевс своей прекрасной Гере говорил: «…ныне пылаю тобой, желания сладкого полный…» – И Александр недвусмысленным взглядом посмотрел на Таис. – Иди ко мне…
– Ты с ума сошел, что за мысли! – оторопела Таис.
– Чувствуешь мои мысли? – Александр взял руку Таис и положил себе на пах.
– А кто ранен и прикован к постели?
– Это ритуальное «посопротивляться»? Для порядка? – усмехнулся он. – Давай попробуем…
– Люди вокруг, – Таис перешла на шепот.
– А ты не кричи… – так же шепотом ответил он.
– Ах, ты… бесстыжий и ненасытный!
– Скажи еще, тебе это не нравится…
Таис нерешительно пересела туда, куда он постучал здоровой рукой. Она была в индийской, похожей на кокон юбке и коротенькой, тесно обтягивающей тело кофточке из яркого блестящего шелка.
– Расстегни кофточку, – сказал Александр.
Таис взглянула на него с виной и испугом, но не выдержала его взгляда, опустила глаза и медленно повиновалась. Та-а-ак. Руки ее дрожали. Он смотрел на нее и ласкал освобожденную, трепещущую грудь.
– У тебя прострелено легкое… – пробормотала Таис, кусая губы.
– Все остальное цело, – Александр в любой обстановке сохранял свою ироничность.
– Тебе станет хуже…
– Ты для меня лучшее лекарство. – Он притянул ее к себе, жадно поцеловал, и они начали свое вознесение в другой мир, к заоблачным высотам и выше, в царство света, неги, блаженства, туда, где нежность безмерна, а любовь безгранична и чиста.
Когда Александр достаточно окреп и перешел на свою триеру, флот продолжил плавание вниз по Инду. К сожалению, не обходилось без стычек с враждебными племенами, но Гефестион взял их на себя и старался поменьше беспокоить Александра, ограждая его от забот. Гефестион был рад, что может оставить своего друга и повелителя на попечение Таис, которая ухаживала за ним и развлекала его, став на время болезни практически распорядительницей дома. Александр посмеивался, но поддерживал игру. Он качался в гамаке, слушал музыку ситара, необычное по технике пение индийских женщин, высокие детские голоса которых многих раздражали, а его – нет. Слушал чтение Таис, ее изложения того, что она с большим трудом узнавала о религии от Калана и других индусов, сопровождавших их, играл с ней в шахматы и кости, рассматривал пейзажи за бортом, картины жизни на берегах. Сходил на берег, если видел интересные храмы с затейливыми скульптурами. Издалека святилища можно было принять за скалы, которым ветры и дожди придали замысловатые формы. Александр любил эти безмолвные, выразительные летописи минувших столетий. А Индия была страной, застывшей в вековых обычаях. Казалось, часы истории остановились там давно и надолго.
Вечером приходили друзья, обменивались новостями, ужинали вместе. В узком кругу друзей Александр рассказывал о «тримурати», трехличности индийских богов, в которую его посвятила Таис. Согласно ей, Брахма олицетворял создание мира, Вишну – хранение его, а Шива – разрушение. Соответственно они наделялись тремя качествами: Брахма – страстностью, активностью, Вишну – ясностью, сознательностью, а Шива – бессознательностью, инертностью.
– Мне пришла в голову мысль, что идея тройственности объясняет многое как в мире, так и в человеке лучше, полнее, чем наша дуалистическая идея, – простое противопоставление: зло – добро, чувство – разум, Дионис – Аполлон, агрессивное – созидательное. По крайней мере, что касается меня. Мне кажется, что во мне не два разных человека, а три. Это меня как-то лучше определяет. – Александр рассмеялся.
– А мне двух лиц хватает вполне, я, видимо, попроще, – признал Гефестион.
Таис переводила удивленные глаза с одного на другого. Это раздвоение и растроение? Она в раздумье подняла глаза к горе.
– Тая, у тебя одна личность, не напрягайся, – успокоил ее Александр, – цельная, не разбитая на куски. Потому с тобой всегда так хорошо и спокойно. Одну личность лучше иметь, поверь мне. Не смотри так недоверчиво.
– Да я не этому удивляюсь. Я как-то не замечала, чтобы в тебе жили три человека.
– Да, может, и четыре, – вставил со смехом Гефестион.
– Почему я ничего не замечаю? – продолжала удивляться Таис.
– Потому, что я с тобой всегда один – хороший! – рассмеялся Александр.
Таис чувствовала, что стоит Птолемею подойти к ней, как Александр, не поднимая глаз, начинал следить за ними, и ей не нравилось это. Значит, он не забыл своей абсурдной идеи и не оставит ее в покое: готовит очередную атаку или, наоборот, возьмет ее измором. Однажды на стоянке, придя в шатер Александра, Гефестион застал там расстроенную Таис, подсел к ней, обнял: «В чем дело?» В ожидании поддержки она прижалась к нему как к брату. «Александр хочет, чтобы я родила от Птолемея», – буркнула она, и по тому, как крепко Гефестион обнял ее, поняла, что он жалеет ее.
– Почему не от Гефестиона? – вызывающе спросила Таис Александра.
– Еще чего! – неожиданно возмутился Александр. – Гефестион принадлежит мне! Еще чтоб ты у меня его отбила!
Таис не знала, плакать ей или смеяться.
– Ты ненормальный, Александр, – бросила она.
– Таис, – ласково начал Гефестион, – его идея… необычна, на то она и егоидея. Он ожидает от людей, что они такие же, как он сам, и нарушить рамки обычного, «нормального» для них не представляет труда. Это его ожидание. В твоей власти оправдать это ожидание или нет. Выбор за тобой.
– У меня нет выбора, – сказала Таис.
– Да, у тебя нет выбора, – быстро согласился Гефестион и погладил разрисованную хной кисть Таис. Александр как будто не слушал.
– Но как можно подойти к человеку, которого я гнала от себя столько времени, и пожелать от него ребенка. Это же издевательство!
– Ах, Таис, об этом беспокойся меньше всего, – воскликнул Гефестион. – Ты еще не успеешь договорить, как он приступит к делу с огромным удовольствием и без всяких вопросов.
Таис взглянула на Александра и по тому, как и как быстро тот опустил глаза, вдруг поняла, что он сам идет на жертвы, ожидая жертв от нее. Он не счастлив этим выходом, но не видит другого, лучшего. Пелена упала с ее глаз. – Он взял решение на себя. Он не заставляет, а позволяет ей стать матерью. Ему будет так спокойней.
На берегу океана. Весна – лето 325 г. до н. э.
Прибыв в начале 325 года в Паталы, где Инд разделялся на два рукава, Александр приказал Гефестиону строить в городе крепость, а в дельте Инда – порт. Сам же на кораблях отправился обследовать дельту. Однако не обошлось без сложностей. Начавшаяся буря с ветром вопреки всякой логике гнала воду против течения – из океана в реку, и повредила многие суда. Это необычное природное явление поначалу напугало македонцев. Начавшийся отлив был так силен, что корабли оказались на мели, а мощный прилив опять повредил некоторые суда. Как-то сразу стало понятно, что океан – не море.
Так, с приключениями, корабли Александра достигли устья Инда и бросили якоря. Сам государь встал у штурвала и вышел в океан, или Великое Внешнее Море, как его называли греки. Пройдя 200 стадий [44]44
27 км.
[Закрыть], он принес жертвы Посейдону, моля его послать флоту благополучное возвращение в Азию, к устьям Тигра и Евфрата. При впадении Инда в океан Александр приказал строить еще один порт и принял подчинение некоторых местных племен, сделав из этих земель новую сатрапию. Разослав своих людей по окрестностям для подчинения, исследования, обустроения новых территорий, Александр провел в районе Паталы несколько месяцев.
Между тем в конце марта Таис почувствовала, что она беременна.
…Все получилось почти так, как предсказал Гефестион.
– Ты свободен сегодня вечером? У меня дело к тебе, – спросила как-то Таис Птолемея.
– Да, – ответил он без запинки, хотя дела, конечно, были – разбор драки в вверенном ему подразделении, угроза перевода двух его людей в штрафной батальон – хватило ума жаловаться в письмах на свое житье-бытье! Дежурство у Александра. Придется перенести промывание мозгов на потом и поменяться с Лисимахом дежурством. Хотя Александр этого не любил. Все держал в голове – кто, где и чем занят. Но все это неважно. В кои времена он понадобился Таис!
Когда Таис появилась у него и с порога заявила, чего она от него хочет, Птолемей потерял дар речи и уже больше не обрел его. Он неверящими глазами следил, как Таис прямиком проследовала к его кровати, в которой в последний раз была семь лет назад, и легла на спину. Глядя в потолок, буркнула: «Время идет…» Он подошел, сел рядом и молча уставился на нее.
Что он мог сказать? Что она могла сказать? Они уже давно перестали разговаривать откровенно. Птолемей, конечно, догадался, что в этой странной акции замешан Александр. Сложил один к одному и получил два. Какая разница! Она лежит в его кровати, настоящая, живая! Ему хотелось рыдать, спазм сжал горло. «Очнись, Птолемей, что ты ожидаешь от нее? Что она подарит тебе свои чувства? Холодное тело – это все, что она в состоянии тебе дать. Чем ты смущаешься? Это ее решение. Онапришла к тебе. Не будь дураком». Он окинул взглядом всю ее, провел руками по ее бедрам, груди, поднял платье и со стоном прижался лицом к ее вожделенному лону. Все сомнения разлетелись в миг. Птолемей благословил судьбу! Теперь Таис от него никуда не денется и будет связана с ним на всю жизнь, и плевать, по каким причинам это случилось!..
По тому, что Таис рычала на Птолемея, на весь белый свет, и даже на Александра, царь догадался, что она беременна, и обрадовался не меньше Птолемея.
Вечером, в чудесных синих сумерках, царь пришел к ней с огромным букетом цветов, который он держал по-мужски, как веник, и сам смутился этому. И Таис смутилась и отметила про себя, что уже давным-давно не видела Александра таким смущенным и… счастливым. Они смотрели друг на друга и смущенно смеялись. Александр нежно обнял ее и медленно закружил по комнате в танце, прижавшись лбом к ее лбу. «У меня кружится голова от счастья. Я так счастлив, моя девочка, я так счастлив!»
Все были счастливыми, кроме Таис, которой это счастье надо было вынести и выносить. Сама природа протестовала против этой беременности: по утрам Таис мутило и рвало, во второй половине дня, когда тошнота проходила, она ела продукты в самых невероятных комбинациях, от которых мутило тех, кто это видел. Такой же хаос господствовал в ее поведении и настроении. Все, знавшие Таис как исключительно доброжелательного, жизнерадостного, милого человека, приходили в изумление от ее капризности. Особенно доставалось Птолемею: что бы он ни сделал или ни сказал, все было не по ней и вызывало настоящую ярость. Таис страдала от своей неуправляемости, но ничего не могла поделать с необъяснимой обидой и раздражением на весь белый свет. Один Александр знал к ней подход, одного его она могла выносить «на дух» и моментально успокаивалась от этого «духа».
В конце весны Александр собрался обследовать проходимость второго рукава дельты и взял Таис с собой к океану. Спокойно плывя по более удобному рукаву Инда, они делали остановки в живописных местах, наблюдали шумную жизнь бесчисленных птиц и животных дельты. Таис восхищалась яркостью красок здешнего мира; казалось, люди копировали в своих одеждах птиц и соревновались с ними в пестроте. Крокодилы, достигавшие внушительных размеров до четырех метров, не в пример египетским, оказались вполне мирными и предпочитали земноводных, рыб и мелких зверушек. Таис, которая в самый полдень, когда другие уходили в тень, купалась в реке. Александр сидел на берегу, щурился на слепящую глаза воду, с интересом поглядывал на обезьян-лангуров, мирно игравших со щенком в теплой тени пальм, и радовался редкой минуте отдыха.
Наконец, перед глазами Таис раскинулся Мировой океан, до которого они все-таки добрались! Край земли. Конец света. Дальше суши нет, только океан. Море-е-е! Пять долгих лет прошли с тех пор, как Таис видела его в последний раз. Кто бы мог подумать, что эта нереида, едва выдерживавшая без купания три зимних месяца, будет обходиться без «своей» стихии пять долгих лет. Она плакала на берегу, не решаясь броситься в чужое море и убедиться, по-прежнему ли она его родная дочь. (Она вообще много плакала в последнее время, но то были слезы настроений и состояний.) И как всегда, к великому счастью ее жизни, в самый нужный в эмоциональном отношении момент Александр был рядом. Подошел, сел рядом, обнял и утешил.
– В первый раз, в Афинах, когда я увидел тебя на берегу моря, ты смеялась и пела от радости жизни. Что же плачешь сейчас так горько? – спросил он.
– Ты видел меня в Афинах? – Таис от неожиданности перестала плакать, изумление взяло верх над необъяснимой грустью. – Почему я ничего не знаю об этом? – Она яростно насухо вытерла слезы.
– Потому, что это было моей тайной тринадцать лет. Я знаю и люблю тебя на целых четыре года дольше. А было это так… Мы ехали верхом вдоль хвойного леса, когда меня обуял потос и какая-то сила заставила спешиться и углубиться в лес. Сквозь кусты лавра я увидел небольшой обрыв, живописную бухточку и тебя – мокрую, счастливую… неземную. Молния прошла через мое тело и я понял, что произошло чудо. «Я хочу знать, как она живет», – было первой здравой мыслью после того, как я оправился после потрясения. И эта мысль занимает меня больше всех других последние тринадцать лет моей жизни. Так нас свела судьба, даже не понадобилось ей помогать, – пошутил он все же.
