Текст книги "Семь цветов страсти"
Автор книги: Ольга Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)
– Эй, за тобою гонится осиный рой? Прихвати-ка меня, красавица! – Рут со смехом присоединилась к Дикси, и, пролетев решетчатый тоннель, сплошь покрытый ковром вьющихся роз, они врезались в спускающийся к реке луг. Соломенные шляпки вспорхнули за спинами, подвязанные лентами, отброшены сумки – они кружились, взявшись за руки, проскальзывая взглядом карусельную панораму изогнутого берега, голубой водной глади, лесов, холмов, июльского бледного неба, уже наливающегося предзакатной желтизной… И рухнули в траву, переводя занявшийся от восторга дух…
– Как здорово, что я прихватила шляпки! Костюм значит так много – создает колорит, настроение, даже меняет что-то внутри… Я чувствую себя героиней Ватто – розовогрудой жеманницей, готовой отдаться козлоногому Фавну, – а ведь только от этой атласной ленточки! – часто дыша, сообщила Рут.
– А я уже начинаю ощущать ответственность хозяйки, подмечая разрушения. Превращаюсь в этакую мощную старушенцию с усиками, муштрующую по утрам прислугу и каждый вечер пересчитывающую фамильное серебро… Боюсь, дальновидная Клавдия свалила мне на плечи непосильный груз. В таком доме лучше быть гостьей… Постой, а может, вообще со стороны покойной это была воспитательная акция – превращение заблудшей овечки Дикси во владелицу исторического объекта?
– Перестань! С твоим теперешним капиталом всегда можно на кого-нибудь перевалить ответственность, пользуясь только «цветочками»… Теперь тебе надо выйти замуж… – размышляла Рут, глядя в небо. – И знаешь, я уже подобрала кандидатуру: кузен, твой русский кузен…
Она привстала, чтобы заглянуть в лицо Дикси, и та тут же положила ее на лопатки.
– Не смей лезть в мою жизнь!
– Ох, извини, не думала, что шутка окажется настолько серьезной! – поднялась, отряхивая свои шелка, Рут.
– Эгей, вот и я, девочки! – Размахивая полотенцами, к подругам несся Чак. Он был в одних трусах, явно рассчитывая окунуться. – Вы что, еще не плавали? Зря, место сказочное. Экологически чистое.
В доказательство он расплющил слепня у себя на щиколотке.
Они подошли к воде и замерли от умиления: к овальной запруде спускались каменные ступени, под склоненными ивами, в прибрежной темной воде желтели кувшинки. Не успела Рут сочинить что-нибудь элегическое, как мощное тело Чака, поднимая снопы брызг, разбило зеркальную гладь. Он плавал, нырял, фыркал, не переставая манить дам.
– Ну что, розовогрудая жеманница, козлоногий Фавн ждет тебя, – подмигнула подруге Дикси. – Как же твое чувство стиля – вакханалия начинается! Живее в воду!
– И верно – удержаться трудно. – Рут сбросила платье и трусики (в бюстгальтере она не нуждалась) и, небрежно скручивая на макушке волосы, стала медленно входить в воду.
«Ай да закомплексованная ледышка! – изумилась Дикси. – Верно говорят: в тихом омуте черти водятся».
– Не так уж и тепло… – ворчала северная наяда, словно не замечая выжидающе замершего в паре метров от нее парня.
Одним прыжком преодолев расстояние, Чак схватил белокожую речную нимфу сильными волосатыми руками. На мгновение они оба ушли под воду, а когда вынырнули, испуганный визг Рут огласил мирную окрестность.
Дикси присела на крепенькую деревянную скамью, отполированную до блеска с одного края – видимо, дерево хранило память о баронессе, любившей посиживать здесь в предзакатные часы. Наследнице Клавдии фон Штоффен сразу стало ясно это, потому что именно отсюда открывался великолепный вид на опускающееся за холмы солнце. Поверхность реки осыпали оранжевые отсветы, весь воздух насытился почти осязаемой солнечной пылью, вызолачивающей все вокруг – деревья, песок, стены гордо возвышающегося на пригорке дома, сложенные на коленях руки Дикси с наспех собранным букетиком ромашек и тела тех двоих, что подобно мифологическим персонажам резвились в темной воде запруды. Мокрые волосы покрывали тело Рут до пояса, в маленьких торчащих грудях было что-то девственное, непорочное. Она казалась особенно нежной и чуть ли не прозрачной рядом с бронзовым Чаком.
– Дикси, иди сюда! – позвал он, бросив в «баронессу» сорванную кувшинку.
– Простите, у меня не купальный день! – крикнула Дикси, поднимаясь. Игры распалившейся парочки становились слишком занимательными, чтобы равнодушно наблюдать со стороны. А присоединиться к ним ей вдруг расхотелось – не телом, а головой, восставшей не к месту гордостью или каким-то другим чувством, имевшим отношение к целомудрию. – Жду вас за ужином! – махнула она букетиком и, не оборачиваясь, начала восхождение к дому.
Прямо за ней двигалась вверх тень от леска, за которым садилось солнце, так что позади оставался голубоватый вечерний воздух, а впереди, маня к алеющим окнам замка, разливалось море теплого света, в котором порхали белые мотыльки, быстрокрылые стрекозы и коротко, будто трогая струну, звала кого-то птица. На центральной площадке с высохшим фонтаном Дикси обернулась. В сумерках лента реки казалась синей, замерли лиловые кусты. На берегу, уже покрывающемся вечерним печальным флером, никого не было.
…В кабинете все прибрано – небольшой ломберный стол покрыт крахмальной скатертью. Три прибора, салфетки, сервиз, бокалы – все помечено уже хорошо знакомым хозяйке поместья гербом. Дикси поставила в бронзовую тяжелую вазу букет и отыскала канделябр.
– Хозяйке угодно еще что-нибудь? – появилась в дверях Труда. – Вот здесь на шнуре кисть – два звонка для меня, один – для Рудольфа.
– Спасибо, все очень хорошо. Цветам нужна вода, а в канделябр – свечи.
Девушка сделала книксен и взяла букет.
– Хозяйка не хочет посмотреть приготовленные спальни?
– Пожалуй… Да, пусть принесут сюда привезенные нами корзинки с продуктами.
В сопровождении Труды она осмотрела комнаты, находящиеся в полном порядке, с резной мебелью и деревянными, пышно убранными кроватями, словно простоявшими так в заколдованном виде не менее двухсот лет.
– Баронесса поддерживала в жилом состоянии только это крыло. Здесь комнаты для гостей, содержащиеся в безупречной чистоте. Также маленькая столовая на третьем этаже и музыкальная комната.
– С клавесином?
– Да, баронесса до последних дней любила вечерами играть. Я… часто слушала под дверью. Госпожа Девизо, мне надлежит показать вам вашу комнату. Баронесса Клавдия последние пять лет жила на первом этаже – ей было трудно пользоваться лестницей, поэтому прежняя комната, в которой она поселилась шестьдесят лет назад, сразу после свадьбы с бароном, стояла закрытой… В последние дни, предчувствуя кончину, она давала распоряжения по дому, который горячо любила… Так вот, свою комнату и все находящиеся в ней вещи баронесса распорядилась передать лично вам… Мы должны подняться на третий этаж. Это в другом крыле, где башня. Вы не беспокойтесь – там все ждет вас в полном порядке.
– Спасибо, Труда. Я мало знала тетю, но по твоим рассказам она все больше нравится мне. Мы обязательно поговорим еще и навестим комнату баронессы в другой раз, ладно? – Дикси коснулась ее плеча. – А сейчас мне пора встречать гостей.
По анфиладе полутемных зашторенных комнат в обнимку двигалась чудная пара. Издали их можно было принять за персонажей, сошедших с живописного полотна на тему римской истории. Переброшенные через плечо полотенца изображали туники, головы украшали венки из кувшинок, а на лицах блуждало томно-развратное выражение, которым наделяли художники участников вакханалий.
– Я вижу, друзья, вы отлично провели время. Ужин готов. Быстрее в ваши спальни переодеваться – и к столу. Ты не очень утомился, Чакки? – с беззаботной иронией осведомилась Дикси.
– Для полного счастья мне не хватало вас, баронесса. Но ведь праздник только начинается?
– Тебе помочь, дорогая? Я умею стильно сервировать стол. Что мы все же предпочтем – «маркизу Помпадур» или «маркизу де Сад»? – поинтересовалась Рут.
– Святую Марию Магдалину латышского производства. – Дикси с улыбкой поправила венок на голове подруги. – А хлопотать по хозяйству здесь не надо даже святой Марии или опытнейшему дизайнеру с незаурядным вкусом. Для этого у меня есть слуги.
В кабинете хлопотал у стола смущенный Рудольф.
– Хозяйка должна извинить меня – я не смог предугадать ваш визит.
– Мне следовало предупредить вас, Рудольф. Но эта поездка не была запланирована. Мы навестили замок проездом.
– Я могу предложить вам лишь вино, оставшееся в погребах от коллекции нашего хозяина, старого барона фон Штоффена. Отец моего последнего хозяина был большим знатоком, известным во всей империи… – Старик показал стоящие на маленьком столике темные бутыли. – Там на этикетках указаны марка и урожай.
– Спасибо, Рудольф, как раз очень кстати. И можете идти отдыхать. Вы не понадобитесь нам сегодня… Да, завтра, думаю, не позже десяти соберите прислугу в гостиной. Мы вместе решим кое-какие проблемы.
Откланявшись, дворецкий удалился – и вовремя. На пороге комнаты выросла костюмированная парочка. Рут, по-видимому, изображала Саломею, окутавшись найденными в спальне покрывалами. Чак не обременил свою фантазию, набросив поверх туники из простыни ожерелье кувшинок. Очевидно, художница все же помогла ему, заставив отказаться от затертых джинсов.
Второй раз за этот день Дикси почувствовала что-то вроде укола ревности. Когда покидала вечерний берег, преодолевая желание сбросить свой сарафан и превратиться в водяную нимфу, и теперь, ощутив неуместность специально прихваченного для суаре нарядного платья. Она словно превратилась в наставницу, опекающую шаловливых детей, или сластолюбивую сводню, подглядывающую за веселящимися любовниками. Верно – платье определяет стиль поведения. Дикси колебалась между тем, чтобы демонстративно сбросить на ковер свой алый креп, перешагнув через него в другое настроение, либо заявить тоном вполне терпимой к вольностям аристократки: «Прошу всех за стол. Вы чудно выглядите, друзья». Так она и поступила.
– Мое платье совсем мокрое, а я ничегошеньки не прихватила, – объяснила Рут голосом капризного дитя. – Прошу простить мою вольность и этот маскарад.
– А я репетирую. Знаете, мне предложили роль Калигулы, – вероятно, пошутил Чак.
Дикси объяснила друзьям про вино, и они увлеклись его дегустацией, откупоривая бутылку за бутылкой и сравнивая букет, в результате чего совершенно запутались и резко опьянели. Невинное на первый взгляд темное вино, значительно превосходившее любого из собравшихся по возрасту, здорово вскружило голову. Чак принес из автомобиля магнитофон и врубил свой любимый «Квин». Атласно-бархатную обитель размышлений ученого барона заполнил голос Меркури.
– Ну, тогда танец семи покрывал, – объявила «Саломея».
В колеблющемся свете замедленный стриптиз Рут выглядел впечатляюще. Стол отодвинули, освободив «сцену», по которой она металась в развевающихся тканях и струящихся волосах, а по стенам с уходящими к потолку рядами книг кружил хоровод обезумевших теней.
Чак подхватил Дикси за талию, посадил к себе на колени и протянул бокал.
– Выпьем за нас. Мне сегодня весь день не хватает тебя, маркиза.
Доказательство было абсолютно убедительным. Распахнув тунику, он стал поднимать подол ее платья… «Саломея» уже освободилась от шести покрывал, оставив одно – полупрозрачное, с которым играла, сладострастно обнажая тело. Близился момент кульминации. Дикси отбивала ритм ручкой серебряного ножа, а ладони Чака, подбрасывая ее на коленях, затевали совсем другой танец.
– Довольно! – Она резко поднялась, одернув юбку и оставив кавалера в полном замешательстве.
Музыка кончилась. Накинув покрывало, Рут недоуменно смотрела на непривычно серьезную хозяйку.
– Продолжайте веселиться, детки… Мне страшно хочется спать.
– Дикси, что за штучки? Мы отлично проведем время втроем! – направился к ней Чак, не пытаясь скрыть своей возбужденной наготы.
– У меня другие планы! – Дикси резко отвернулась от него и, все еще сжимая в руке нож, рванулась к безучастно глядящим со стен портретам. – Вы мерзкие соглядатаи! Я знаю, вы здесь… И презираю вас! – В пламени свечей ее глаза искрились сумасшедшей ненавистью.
Рут прижималась к остолбеневшему Чаку, пока Дикси как фурия металась по кабинету, заглядывая за шкафы и портьеры.
– Вы еще не поняли, что такое настоящая гнусность? – шептала она в пустоту с жаром свихнувшейся леди Макбет. – Нет, это не то, чем занимались здесь мы!
Она выскочила на балкон и завопила над темным парком:
– Гнусность – это ваши воровские, лезущие в душу глаза!
…Дрожащую и хохочущую Дикси увели в спальню и уложили, заботливо раздев.
– Ну что с тобой, милая? – Рут присела на кровать и взяла ее за руку. – Я ведь только думала подыграть. У меня нет никаких видов на Чака. Если хочешь, я сейчас же уеду.
– Ты еще скажи, что страшно мучилась, помогая мне. – Дикси отвернулась к стене и сжала ладонь подруги. – Глупости, дело совсем не в этом. У меня свои проблемы.
– Поклянись!
– Правда, правда, дорогая. Клянусь. – Дикси улыбнулась ей. – Иди, согревай свою рыбью кровь.
Рут чмокнула подругу в щеку и поспешила скрыться.
– Позови, если что-нибудь понадобится. Мы будем рядом… И знаешь, твой Чакки – просто блеск! Хотя и без бороды.
Они действительно были рядом. Даже сквозь грохочущую музыку доносились смех и вопли, годящиеся для озвучки горячего интима. Затем парочка, видимо, переместилась на балкон, потому что в открытое окно слышались шепот и вздохи, отчетливо раздававшиеся в ночной тишине. «Мне хорошо с тобой», – шептал прерывающийся женский голос. Бесконечно, одну и ту же фразу, слабея, задыхаясь… «Опять! Этот кошмар будет преследовать меня всю жизнь…» Спрятав голову под одеяло, Дикси кусала губы, затыкала пальцами уши, но голос все звучал, иглой впиваясь в мозг, – «мне хорошо, хорошо, хорошо…»
Вскочив, Дикси перегнулась через подоконник, пытаясь увидеть балкон. Но никого не увидела. Тени от колонн и тишина. Ухает, похохатывая где-то в лесу, ночная птица. В светлое серебро лунного неба врезан грозный силуэт башни. Вот она, Вайстурм – караулит, охраняет, манит…
Проглотив две таблетки снотворного, Дикси уснула и утром с трудом открыла глаза от веселого щебета Рут:
– Извини, голубка, мне надо торопиться к поезду. Ты как? Это вино совершенно сумасшедшее. В него, наверно, подмешаны какие-то галлюциногены – мне такое привиделось ночью!
– Мне тоже. Чак отвезет тебя?
– Да, он уже заводит машину. Здесь всего-то ехать до станции минут двадцать. Максимум через час он вернется к твоим ногам. Ладно, милая, все было великолепно. Если что-то не так, прости. – Рут чмокнула Дикси в щеку. – Вернешься, позвони… Кстати, тут хозяйку искал дворецкий. У вас какая-то сходка в 10 часов.
Она исчезла, а Дикси мигом побежала умываться и, натянув вчерашнее вечернее платье, предстала ровно в десять перед своей прислугой.
Собралось человек десять. Чувствуя себя чуть ли не особой королевской крови, Дикси попросила всех сесть. Помявшись, люди расселись в обитую шелковым штофом мебель. Рудольф, одетый в праздничную, по-видимому, ливрею, сделал общее сообщение, представив дельный отчет о количестве штата, обязанностях и окладе каждого служащего. Дикси уяснила, что самое серьезное место в статье расходов отведено охране. На собрании присутствовал лишь начальник охраны, все его люди несли круглосуточную вахту в пределах главного дома. Кроме того, ценные предметы обстановки, сейфы, картины, как он заверил, снабжены системой сигнализации, в устройство которой могут быть посвящены лишь хозяева – госпожа Девизо и господин из России.
В жилых помещениях работали две горничные, включая Труду, и кухарка. Имелся также садовник с двумя помощниками, шофер и посыльный (сын шофера). Но их приглашали в усадьбу от случая к случаю.
Познакомившись со всеми по очереди, Дикси спросила, довольны ли люди своим заработком, услышав в ответ неопределенное мычание.
– В таком случае, если нет возражений, до вступления в права наследования моего родственника мы оставим все на своих местах. Надеюсь, в следующем месяце ситуация окончательно прояснится. Мы вместе либо я одна разработаем план реконструкции дома, оценив степень важности каждого работника, увеличим штат или сократим его по необходимости. Пока же поручаю господину Рудольфу проводить регулярную выдачу жалованья в привычных размерах. Необходимый счет я подпишу.
Учитывая, что у нее разламывалась голова и пересохло в горле, Дикси осталась довольна своей тронной речью. Почти Маргарет Тэтчер. После того, как люди разошлись, Рудольф обратился к хозяйке:
– На пару слов, госпожа Девизо. – Он замолчал, опуская глаза.
– Вы недовольны жалованьем, Рудольф?
– Назначенной мне баронессой суммы вполне достаточно. У госпожи Клавдии была щедрая душа… Дело заключается в другом… Я человек старый, очень старый, многое не понимаю и прошу меня извинить… Но такой способ веселиться… устраивать приемы… как бы сказать… был невозможен здесь. Ваши гости, хозяйка…
– Разве дела хозяев касаются прислуги?
– Здесь деревня. Большинство работников и охранников – из местных. Сегодня утром несколько человек… докладывали мне о поведении…
– Рудольф, давайте договоримся: я сохраняю свои привычки, вы и ваши работники – свои. Никому не надо себя принуждать. Кто недоволен – тот уходит. К следующему моему визиту представьте список людей, которых я должна заменить.
Дикси гордо удалилась, вернувшись на место вчерашней вечеринки. В кабинете прибрано, следы разгула исчезли. Букет полевых цветов в тяжелой вазе дышит невинностью, ученые лица джентльменов на портретах мудро-снисходительны, на столике, рядом с откупоренной бутылкой, искрится хрустальными гранями пустой бокал. Она налила немного белого вина, надеясь перебить головную боль. Кто-то сзади обнял ее за плечи и жарко задышал в шею.
– Я давным-давно вернулся. Не хотел нарушать твою парламентскую речь. Курю на балконе, созерцаю владения… Что это там блестит на башне? – Чак вывел Дикси на балкон.
– Кажется, герб на флагштоке. Впрочем, я не разглядела, когда поднималась туда.
– Заберемся вместе, а? – Он значительно посмотрел ей в глаза и подмигнул. – Мне, если честно, на воздушном шаре заниматься любовью приходилось, а вот на исторической башне – нет. Это, наверно, как наркотик…
Дикси решительно отстранилась.
– Ни за что!
– Да почему? Что стряслось? Ты ревнуешь, баронесса?
– Не глупи. Просто у меня бзик. И я боюсь высоты.
– Ладно. Черт с ней, с этой башней! – Он придвинулся к Дикси вплотную. – Я примчался сюда с другого континента, удрал из Мюнхена, выложив кучу денежек за эту тачку, – и все ради тебя! Наша прогулка на яхте засела в моей башке, вернее, даже где-то ниже пояса.
– Вот уж не ожидала! – Дикси попыталась освободить руки, но Чак крепко держал ее запястья, прижимая к стене.
– Пусти, больно.
– Значит, ты не хочешь? – Он налег на нее всем телом.
– Нет!
Наверно, это прозвучало вызывающе. Подобные заявления действовали на Чака как сильное возбуждающее. Мгновенно повернув Дикси лицом к стене, он решительно задрал узкий подол. Сопротивление выглядело жалко, да она решила и не отбиваться – просто гордо принести себя в жертву. В то время как ненасытное животное со смаком насиловало покорную жертву, жертва изучала рисунок обивочного штофа на стене, заклиная себя не поддаваться поднимающемуся возбуждению. Оказалось, противостоять удовольствию столь же нелегко, как порой спровоцировать его. Но она выдержала, думая о предательстве Сола, соглядатаях и подстегивая свой гнев.
Когда Чак, покрывая ее спину полупоцелуями-полуукусами, угомонился и повернул Дикси к себе, отрешенное выражение ее каменного лица потрясло его.
– Да что с тобой, детка? Ты и в самом деле слетела с катушек!
– Поехали. Сейчас же едем отсюда!
– Как знаешь. – Он смиренно пожал плечами, будто имел дело с очевидным сумасшествием. – Я могу собрать вещи?
– Живее. Жду в машине.
Дикси ни минуты не хотелось задерживаться в этом доме, нашпигованном аппаратурой Сола, с прячущимися по углам добродетельными слугами.
Миновав ворота, охраняемые дежурными, джип выехал на проселочную дорогу, петляющую среди холмов. Изредка попадалась какая-нибудь насекомоподобная сельхозтехника, ползущая с охапками сена по своим деревенским делам. В окно врывался горячий ветер, и Дикси с сожалением провожала взглядом мелькавшую между деревьями прохладную гладь реки.
– Так что стряслось, Дик? Я только сейчас понял, что совсем не хочу тебя терять. Видишь – грущу.
Она посмотрела на его насупленный профиль, столько раз мелькавший на экране в эпизодах дерзких боев бесстрашного героя.
– Ты уже не однажды терял меня, Чак.
– По-моему, это называется совсем по-другому. Я отдалялся, уходил на «общий план», чтобы дать тебе свободу и снова появиться в кадре твоего внимания. Причем самым крупным планом.
Дикси мгновенно вспомнила первый после разлуки визит в Париж новоиспеченного киногероя Куина, его розы, формальную благодарность подружке и поспешное бегство. Затем – жаркий эпизод в римской гостинице и полное пренебрежение ею на шумной тусовке. А главное, о чем вообще хотелось забыть, – тот прощальный звонок, которым она пыталась зацепиться за опостылевшую жизнь. Чак не услышал мольбы о помощи, пожурив лишь за съемки в порнухе… Но все переменилось, стоило лишь Дикси приобрести антураж престижной женщины – яхту, деньги, дворец… Похоже, чувства Чака к ней, возможно, и неосознанно, питаются из того же источника, что и любовь к дорогим вещам, шикарным автомобилям, домам… «Милый бедный капральчик из Миннесоты, ты никогда не станешь адмиралом Нельсоном моей жизни, даже если сыграешь его в новой экранизации «Леди Гамильтон». Дикси коснулась пальцем упрямо сжатых губ своего спутника.
– Как ты относишься ко мне, Чакки?
Он пожал плечами и выпятил губы.
– Странный вопрос. Люблю.
– О'кей. А Рут тоже любишь?
– При чем здесь она? Я уже забыл, как зовут эту киску. У меня таких очень много, Дикси. Это не конкуренция.
– А жену? Жену любишь?
Чак присвистнул, скорчив гримасу.
– Фу, Дикси, ты как психоаналитик! Спроси еще про маму…
– Нет, правда, для меня это важно. Понимаешь, я уже очень взрослая тетя, но, оказывается, не все в жизни понимаю. Ответь честно.
– Люблю.
– А как ты ее любишь? Как женщину или как… человека?
– Ну что за разница! Малышка – хорошая баба. И этим все сказано.
– А я не понимаю! Ты ее хочешь?
– Иногда. Мы видимся редко. Она возится с детьми, ждет меня. Когда я возвращаюсь, мы любим друг друга. Потом я опять уезжаю.
– А как человека, с которым можно поговорить по душам, выложить, что тревожит, что наболело… Посмотреть на звезды… Как человека ты ее любишь?
– Дикси, перестань сбивать меня с толку и путаться сама. Я не из тех, кого приглашают на роль Гамлета. И звезды меня не смущают, и мировая скорбь не гнетет, если под рукой бутылочка вина и горячая девка! Понимаешь, я – «обыкновенный парень», как пишут рецензии. Парень, каких много. Может, мне больше повезло с мышцами и этой штукой, чем с мозгами, может, я скуповат, примитивен, но я никому не делаю зла. Мне просто нравится жить: быстро ездить, вкусно есть, тискать женское тело, делать детей, бить морду… если кто напросится…
– Ты – ярко выраженный «воин». Это такая давняя классификация, делящая мужчин на «поэтов» и «воинов». Одни живут головой и бойцовыми инстинктами, другие – душой, лирическими чувствами.
– Не спорю. К драке меня с детства больше тянуло, чем к книгам. И малышка любит меня таким. Она убеждена, что лучше ее Чакки нет никого на свете. И это, знаешь, приятно… Мне плевать, читала ли она Байрона или там Шекспира… У нее горячие груди и… она умеет жалеть… Ведь ты не жалеешь меня, Дикси…
Последнее замечание Чака неожиданно смутило Дикси. Она задумалась, осознав свою вину перед этим парнем, которого всегда, собственно, воспринимала как славного необременительного малого и безотказный объект для сексуальных удовольствий.
«Красивый, собака, – думала Дикси. – А что там у него под улыбочкой? Да ничего, – говорила она себе. – Что может быть в дубовой голове Чака? Глуп в пределах разумного. Главное – что у него в штанах. Ан, нет! Чакки – «неунывающий фаллос», оказывается, нуждается в тепле и сострадании!»
– Я привязана к тебе. Ты мне нужен, я скучаю порой. Но иногда – совсем забываю… Мне с тобой очень хорошо, но без тебя – не пусто… Понимаешь, мне может жутко захотеться прижаться к тебе… Но это другое. Это не пустота… – Дикси поморщилась от своих откровений. «Вот тоже, придумала определение… Духовное томление, жажда человеческой близости… А давно ли объявилась эта жажда, а, Дикси? Перестань морочить голову парню – ты такая же, как он. Может, получше образована и знаешь что к чему по классической литературе», – решила она и примирительно поцеловала колючую щеку.
– Извини, Чакки, я совсем раззанудничалась.
– Просто ты сама не знаешь, что хочешь. Тебе надо найти мужа, красотка. Сильного, с крепкой рукой. Хозяина.
– Ты бы женился на мне?
Чак, подумав, вздохнул.
– Если честно, нет, даже если бы был свободен. При всем моем восхищении и при всем твоем теперешнем богатстве и моей жадности… При том, что потерять тебя мне ох как не хочется, даже этих наших сумбурных редких праздничков… Мы не пара, Дикси! Как тебе это объяснить?
– Я и не пошла бы за тебя. И не завидую твоей жене. Ей хуже, чем мне, в твое отсутствие она даже не может завести себе любовника.
– Еще чего! Малышка если бы и смогла, то не стала бы. Пойми, она ждет только меня. Любого – загулявшего, затраханного… Знаешь, я однажды приполз домой совсем плохой – с подбитым глазом и потрепанной штукой. И что? Она не устроила истерики, только делала компрессы, хлопотала, словно я вернулся с войны, а не из бардака. А когда вылечила, ох и задала мне трепку! В постели, разумеется, – ну вроде завоевателя на побежденной территории!.. Тогда мы и сообразили второго мальца – Линдса. – Чак улыбался воспоминаниям.
– Ты прав, я не сумела бы ждать и прощать. Я хуже твоей «малышки». Я даже не люблю детей… И вообще, вообще… способна на гадость. Бываю сама себе противна… Глупа, что ли, или совсем безнравственна… Ты прав, мне нужен муж-цербер, как надзиратель в исправительной колонии… – Обрывая лепестки с букета, оставленного в машине Рут, Дикси пускала их по ветру. – Послушай кое-что. Думаю, тебя не будет больше тянуть в мое общество: «баронесса» Дикси – хорошенькая штучка.
Она коротко рассказала Чаку все, что знала о «фирме» Сола и подписанном «контракте». Опустила лишь подробности с Майклом, они теперь не имели никакого значения. Чак слушал, набычившись, а когда Дикси описала кассету с похождениями на острове, он круто притормозил к обочине и, положив руки на руль, уставился перед собой.
– А любовь с «тореадориком»?
– Тоже. У них какое-то мощное оборудование. Заснято практически все.
– Вот сволочи! – Чак двинул кулаком по гудку, и машина взвыла. – Теперь я даже не могу содрать с них штраф за подглядывание и пиратские съемки, а это были бы немаленькие деньги! Фу, черт! Мерзавцы, тухлые свиньи! Не хватает мне только обвинений в гомосексуализме. Ну и дрянь же ты, Дикси!
– Дрянь. Доверчивая дрянь, – мрачно согласилась Дикси. – Совсем не думала, что они могут зайти так далеко… Во всяком случае, не трусь, никто не собирается тебя шантажировать. Это Лаборатория экспериментального кино, я сама видела. Их интересуют только художественные задачи. И требуется совсем другое.
– Как же! Может, я и не очень начитан, но давно усек, что все «художественные задачи» сводятся в конечном счете к «гонорару» – славе, бабкам, амбициям. У кого в чем нужда. И не толкуй мне о «чистоте эстетических помыслов» – ударю. Честное слово, ударю!
– Кто говорит о чистоте? Даже меня соблазняли не призами на фестивалях – деньгами, «красивой жизнью», взятой напрокат: яхтой, тряпками, путешествиями.
– Послушай… а твое наследство… – Чак выпучил глаза от страшной догадки, – тоже от них?
– Ты хуже агента ЦРУ! Такого накрутил! Они что, по-твоему, подкупили всю прокуратуру и адвокатскую коллегию? Бред… К тому же Клавдия – сестра моей бабушки Сесиль.
– А этот русский, откуда он взялся?
– Не от них. Они о нем тогда и не слышали.
– Ладно, Дикси, твоя грязь – ты и выбирайся. Только вот что я скажу – моя жена, если уж на то пошло, никогда бы до такого не додумалась. Даже если бы пришлось просить милостыню. По-моему, это свинство… А я-то думаю, чего ты вчера ночью перед портретами разоралась? И еще меня отталкивала… Значит, там везде камеры понатыканы… – Он с присвистом плюнул.
– Но ведь я так старалась выкрутиться! Хотела откупиться от этих шпионов и уже была уверена, что свободна…
– Тогда они сунули тебе под нос отснятые документики и пригрозили… – Чак с трудом удержал многоэтажное ругательство. Сжавшись на сиденье, Дикси казалась совсем маленькой. Даже яркая бирюза на шее и пальцах поблекла, словно покрылась налетом пепла.
– Чак, ну что ужасного в том, что сняли «интим»? Ты же и на «большом экране» не раз появлялся достаточно откровенно…
– Так то искусство, а это жизнь – моя личная, интимная жизнь! – Он скрипнул зубами. – Ой, как мне хочется свернуть челюсти этим ребятам – руки чешутся! А тебя, тебя просто выкинуть на дорогу!
Схватив сумку, Дикси выскочила из машины.
– Да ты пижон, Чакки! Эта тачка и баллончик с искусственной грязью, которой ты придавал ей боевой вид, как и «трудовой пот», и бензин на твоей майке – сплошная бутафория, блеф! – Она демонстративно захохотала. – Ты бутафорский «крутой парень» – «made in Hollywood», а на деле – трус и мелкий пакостник. Мог хотя бы предложить свою помощь, если уж заговорил о любви…
Она решительно направилась вдоль дороги к виднеющемуся за поворотом поселку. «Лендровер» Чака завелся и медленно покатил следом.
– Садись. – Он распахнул дверцу. – Я не совсем прав, Дикси. Противно, когда из тебя делают «подсадку», как на охоте… Тьфу! Мне надо подумать.
– Вот поезжай и хорошенько подумай, а я уж как-нибудь выберусь из этой отхожей ямы сама! – С силой захлопнув дверцу, Дикси перешла на встречную полосу и стала голосовать проезжающим машинам.
