Текст книги "Семь цветов страсти"
Автор книги: Ольга Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)
2
Умберто Кьями давно перевалило за шестьдесят. Став уже в тридцать пять признанным мастером лирической комедии, он вдруг перестал снимать, занявшись разведением различных зверюшек на своих обширных землях на юге Тосканы. «Я не хочу показаться старомодным и при этом не могу ничего изменить в себе, – пожал Умберто плечами в ответ на попытку журналиста выяснить причину его ухода из кино. – Наверно, потому, что до глупости люблю в себе эту старомодность». Кьями, в отличие от других стариков, не выступал с нападками на секс и насилие, заполонившие экран. Он проводил долгие часы в вольерах с тиграми и носатыми обезьянами, так ошарашивающе похожими на человека. И думал. Наблюдая за животными, мэтр все больше склонялся к мнению о том, что никаких «веяний времени» для настоящего искусства не существует. Есть глобальные, общие для всего живого законы и то особое, что отличает только человека. На выяснении этого различия и построена вся игра философий и стилей, весь механизм нравственного и эстетического опыта.
В мире кино Умберто Кьями считался натурой цельной и простецкой. Природный юмор и обостренное поэтическое чутье выходца из семьи тосканских крестьян давали ему своеобразное преимущество перед «детьми городской цивилизации», делающими ставку на интеллект и формальное новаторство. Чем меньше простодушные фильмы Умберто претендовали на «вскрытие истины», тем больше мудрости и филигранного мастерства открывали в них критики.
Поэтому начинающий писатель Лари Маккинзо лично доставил Старику свой сценарий и не прогадал: Умберто решился снимать «Берег мечты».
«Ярче, глубже всего человеческое проявляется в умении любить и смеяться, которым плохо владеют зверюшки. Вот про это я и попытаюсь рассказать – просто и наглядно, как в детской песенке», – смиренно заявил Умберто, чувствуя, что сценарий «Берега мечты» послан ему свыше и он должен сделать то, что может сделать только он один.
Умберто не стал просчитывать факторы успеха будущего фильма – напротив, он сознательно пренебрег ими: отказался от приглашения звезд на главные роли, от беспроигрышных зрелищных трюков – погонь, драк, переодеваний.
«Мне хочется показать комизм чванливой искусственности и красоту естественности, что особенно заметно на свежем воздухе или в дебрях первозданных лесов. Хотелось бы найти совершенно неопытную девушку с лицом деревенской Мадонны… Остались, знаете ли, кое-где в глуши этакие диковатые святоши с босыми ногами и наивной мудростью во взоре… Невинные грешницы, подобные самой природе», – объяснял Умберто ассистентам, и те приступили к поискам исполнительницы главной роли.
Пробы шли больше месяца, Старик все больше скучнел, разочаровываясь в своей идее. Современные красотки оказались значительно цивилизованней, чем были в годы юности Умберто. Грубо наигранная наивность не скрывала дурного опыта, почерпнутого с телеэкрана и страниц фривольных журналов. Эти непрофессионалки выглядели на пленке много хуже, чем подгримированные «под дикость» актрисы.
Когда Старику принесли ролик с «Королевой треф», рекомендуя присмотреться к молоденькой актрисе Кетлин Морс, он отчаянно замахал руками: «Упаси Боже! Терпеть не могу этих тощих, издерганных современных див! Да к тому же француженок. Вот уж – пальцем в небо!» Но, бросив взгляд на экран, Умберто продолжал смотреть почти целый час, морщась и скребя седую щетину на крупнолобой голове.
– А нельзя на нее глянуть? Нет, не на томную брюнетку, на другую – рыженькую. Да-да, именно вертихвостку!
Распоряжение режиссера сбило с толку ассистента, считавшего, что именно девственно чистая Кетлин привлечет внимание Старика.
– Мэтр, вы же искали девственницу, – робко заметил он. – А эта пышногрудая куколка…
– Доверь мне вопрос о девственницах, парень, – хмыкнул Старик. – Сдается, ты знаешь о них лишь понаслышке. У меня было две жены, царство им небесное, и для каждой я был первым и последним.
Всем была известна печальная история семейной жизни Старика, женившегося поочередно на двух сестрах-красавицах из своей деревни. Обе скончались, прожив в браке не более трех лет и не оставив потомства. Поговаривали о наследственном заболевании крови и о проклятии, преследовавшем семейство Аяццо. Овдовев вторично в тридцать три года, Умберто больше не женился, предпочтя многочисленные необременительные связи. Большую любовь, обманувшую его в жизни, он обходил и в своем творчестве, испытывая почти суеверный страх. Теперь Старик вернулся в кино, чтобы высказать в «Береге мечты» все, что понял о любви за свою долгую жизнь.
Сценарий фильма вместе с сопроводительным письмом был отправлен в Женеву, и вскоре, вопреки слухам о ее отказе продолжить кинокарьеру, Дикси Девизо стояла в павильоне, где проходили пробные съемки.
– Привет, малышка! – помахал ей из темноты Умберто, не поднимаясь со своего любимого кресла. Девушка, прищурившись, пыталась рассмотреть мэтра сквозь яркую световую завесу включенных софитов. – Давай-ка не будем терять время. Ты прочитала сценарий? Умница. Анита принесет тебе костюм. И не копайся с гримом – меня это вовсе не интересует. Лучше умойся как следует.
– На мне нет косметики, синьор Кьями, – ответила девушка, недоуменно крутя в руках лоскут синтетической леопардовой шкуры.
– Это через плечо, вот здесь застежка, а сзади я помогу подвязать шнурки, – показала Анита. – Белье можно оставить свое, я имею в виду трусики.
Через пару минут почти обнаженная девушка появилась на площадке, и Умберто довольно присвистнул – ему понравилось, как естественно и прочно ступали по ковру ее босые ноги. И вообще – фигура в духе старых мастеров. Классика, барокко. Никаких следов изнурительных диет, истеричной худосочности и тайных пороков.
– Куришь, пьешь, колешься? – на всякий случай осведомился Старик, не терпящий замашек «золотой молодежи».
– Нет, но у меня плохой итальянский, – сказала она с заметным акцентом.
– Тем лучше. Дикарка в фильме только начинает говорить. К тому же это не главное. Джузеппе, давай сюда Кинга, – распорядился Старик, и молоденький ассистент вынес Дикси толстого кота тигровой масти.
– Не бойтесь, синьорина, он у нас кастрированный… Я хотел сказать – совсем не злой и сонный. И света не боится – вырос на киностудии. – Парень протянул Дикси кусочек сырого мяса. – Это для Кинга деликатес. Сегодня ему везет.
Подняв хвост трубой, кот устремился к Дикси, учуяв лакомство.
– Порядок – партнер в кадре… Теперь, детка, забудь обо всем и поиграй с ним. Солнышко, пустынный берег где-то в джунглях, тебе хочется резвиться. А рядом друзья – вся дикая мелочь, что плодится в лесах. Ты – Маугли и еще не знаешь, каков человек. Ты невинна как дитя, но в твоем теле просыпается женщина. Ясно? Да прекратите шуметь, Анита! Кому нужны твои тряпки! – урезонил Умберто костюмершу, выяснявшую отношения за ширмой с неким Пачито, пачкающим ее полотенца в «бесстыдных блядках».
– А вы бы, синьор Кьями, сами ему сказали, остолопу. Здесь не коров случают, а кино делают. А он что ни день кому-нибудь юбку задирает! – Завидно, что не тебе? – раздался гнусавый голос.
– Прекратить! Всех занесу в штрафные списки – без разбирательств, – гаркнул Умберто и скомандовал оператору: – Поехали!
Дикси присела и погладила трущегося о ноги кота, тот сразу же встал на задние лапы, целясь на поднятый в руке девушки кусок мяса. Урчание Кинга заглушало стрекот камеры. Изловчившись, кот выхватил мясо и оттащил его подальше.
– Шустрый, подлец. Жаль, что не человекообразен.
Слова Старика прозвучали приговором не справившейся с заданием претендентке. Камера замолкла.
– Не могу. Простите, я не актриса. Учусь на экономиста. Не умею сосредоточиться на действии, собраться… А сценарий мне очень понравился. Я думаю, у вас, синьор Кьями, получится чудесный фильм. – Одернув леопардовый лоскут, заменявший юбку, Дикси направилась к ширме.
– Эй, я не отпускал тебя с площадки. Что за капризы! Ты прилетела из Женевы? За билет кто платил? Ах, папа… – Умберто только покачал головой, cловно Дикси созналась ему в страшном грехе. – Вероятно, папа небеден? Чудесно! Восхитительно! Папа богач, а дочка рвется в кино! Вместо того, чтобы штудировать труды Маркса. На колени, быстро. Если Кинг сейчас уйдет от тебя и завалится спать, ты никогда не станешь актрисой. И никем интересным вообще. Только дочкой состоятельного папаши.
– Но у меня больше нет мяса…
– Зато много всего другого.
Облизавшись после трапезы, кот бросил на Дикси оценивающий взгляд и, мгновенно уяснив ее несостоятельность в смысле кормежки, вальяжно отправился прочь.
Издав что-то вроде рычания, Дикси схватила его за хвост. Кот взвился от наглости девицы, предпочтя нападение позору. С минуту продолжалась схватка, в результате которой Кинг был укрощен – взобравшись на колени девушки, он подставил шею под ее нежно почесывающие шерсть пальцы.
– Ну ладно… – недовольно пробурчал Умберто и вздохнул. – Надо иметь извращенное воображение, чтобы узреть в неуклюжей возне с котенком прообраз эпизода схватки с тигром. И я, старый добропорядочный обыватель, должен почему-то этим качеством обладать… Анита, одень «дикарку». Иди, прогуляйся по Риму, детка. Домой полетишь завтра! Привет папе… Да! – окликнул он уже одетую, собравшуюся уходить девушку. – Эти кудряшки мы делаем у парикмахера? Нет?! Пачито! Стакан воды.
Набрав полный рот, Умберто вплотную подошел к Дикси и выдохнул каскад водяных брызг ей в лицо. Дикси остолбенела, а Старик, взяв ее за плечи и слегка приподнявшись на цыпочки, внимательно разглядывал макияж.
– Не сердись, у нас в деревне так девок проверяли – кто сурьмится, кто щеки свеколит, кто белится. Самый верный способ. – Он потрепал Дикси по щеке. – La belle fidanzata! [1]1
Славная невеста! (ит.)
[Закрыть]
Когда съемочная группа прибыла в Бомбей, Умберто Кьями еще не был уверен, что правильно выбрал актеров. Большой перерыв в работе дал о себе знать – он начал сомневаться в своем чутье, которому прежде очень доверял. Найдя на дне ручья пробитый дырочкой плоский камень – «глаз дьявола», за которым охотились взрослые мальчишки, семилетний Умберто навсегда уверовал в свое особое везение. Оно и впрямь сопутствовало на всем пути деревенского паренька к лаврам «мастера комедии». Умберто ничего не придумывал специально, он просто доверял себе, позволяя импровизировать, делать нелепые, с точки зрения опытных людей, шаги – и получал все большее признание.
А сейчас Старика одолели сомнения – та ли это женщина-дитя, которая уже жила в его воображении, тот ли герой – посланец цивилизации, сумевший понять рядом с дикаркой, с ее первобытной наивностью подлинный высокий и поэтический смысл человеческой любви.
Алан Герт – белозубый американец – до того, как получил роль в «Береге мечты», снимался только в рекламе. Парень пробовался в боевики, но неизменно оставался за бортом. Умберто поначалу не обратил на него особого внимания в череде обаятельных атлетов, претендовавших на роль. Но уже в конце отборочного этапа просматривающему отснятые пробы режиссеру показалось, что в глазах рекламного «ковбоя» есть нечто помимо здоровой жизнерадостности и притягательности полноценного самца.
– А он, кажется, не глуп, – пробормотал Старик. – Похоже, у этого парня капитал не только в штанах…
Коллеги не скрывали удивления по поводу выбора Умберто, но переубедить его не смогли. Алан Герт должен был появиться в Бомбее 8 сентября, чтобы на следующий день отправиться со всей группой в джунгли.
Умберто Кьями пренебрегал павильонами, страстно любя ту «живую натуру» итальянской провинции, которая, cобственно, порождала типажи и сюжеты его фильмов. Теперь в качестве среды обитания своих идей и героев Умберто выбрал джунгли, как символ могущества первозданной природы.
Индийские коллеги охотно заключили соглашение, в рамках которого сдавали в аренду на тридцать дней облюбованное киношниками место в окрестностях Бомбея. Здесь были удачно представлены различные природные условия – леса, равнины, холмы с ущельями и ручьями. Имелись также живописные развалины буддийского храма, деревенька с сохранившимися этнографическими особенностями быта, несколько брошенных американцами после съемок вагончиков, оборудованных для жилья.
– Задумайтесь, друзья, какой прекрасный отдых я предоставляю вам, – сказал Умберто членам съемочной группы перед отъездом из Рима. – И еще плачу деньги, хотя вправе был бы ожидать проявления обратной инициативы.
– Это точно, – пробормотал оператор Соломон Барсак. – Скоро, наверно, наши звезды придут к тому, чтобы оплачивать услуги режиссера ранга Старика. Ведь они получают не только работу, они покупают славу, а следовательно – власть.
– Вот только с наших героев ничего не возьмешь, – ухмыльнулась Вита Девиньо – художница по костюмам, взявшая на себя обязанности гримера, в фильмах Кьями сведенные к минимуму.
– Зато в результате работы с Умберто они сразу сделают рывок на самую вершину. Сколько уже таких открытых Стариком «светил» получают миллионные гонорары.
– Дай-то Бог… – Вита подмигнула Солу. – Ты не смотри, что я цыганка, сердце у меня доброе, картину не сглажу… Вот если только кого-нибудь соблазню – героя нашего или, к примеру, тебя.
– Я мужичок занятый, моя супруга – камера – на шее крепко висит… Вот разве что изменить старушке? Уж больно тянет меня к цыганкам. – Сол хотел было в подтверждение своих слов хлопнуть красотку по крутому бедру, обтянутому оранжевым трикотажем узких брючек, но Вита уже отвернулась, посылая кому-то другому многообещающую улыбку большого белозубого рта…
…Пятнадцать человек – киногруппа фильма «Берег мечты» – разместились в солидном отеле европейского типа, оборудованном по последнему слову техники.
– Главное здесь – кондиционеры и возможность иметь чистую воду даже в ванных. А это немаловажно. Я вовсе не собираюсь тратить время и деньги на лечение хворых. – Умберто категорически настоял на прививках всем членам группы и требовал строжайшего соблюдения правил гигиены. Сам же он всем этим пренебрегал, ссылаясь на генетический иммунитет, унаследованный от десяти поколений тосканских крестьян.
Дикси, сделавшая накануне прививку от кучи каких-то инфекционных заболеваний, чувствовала себя неважно. Кроме того, отъезд из дома оставил у нее тягостные воспоминания. Отец, возмущенный тем, что Дикси манкирует месяцем занятий в университете, грозил отменить все затраты на содержание дочери, а главное – «лишить ее возможности проживания под одной крышей с родителями». Патриция молчала, боясь усугубить своим вмешательством раздор.
– Я очень старался стать для тебя хорошим отцом, – подвел итог Эрик и, не глядя на дочь, вышел из комнаты. Он уединился в своем кабинете и даже не вышел попрощаться с ней.
– Удачи тебе, доченька! – Пат с полными слез глазами посадила Дикси в такси и, не сдержавшись, все же шепнула ей: – Не знаю, правильно ли мы поступаем?
Вовсе не уверенная уже в том, что ей неудержимо хочется стать актрисой, Дикси твердо кивнула: «Правильно, мама, правильно». Она точно знала лишь то, что и дома, и в университете задыхается от тоски и от боли неисправимой ошибки. Казалось, время уходит, оставляя ее на обочине настоящей жизни, обрекая заниматься чужим скучнейшим делом, общаться с неинтересными ей людьми, постоянно оправдываться в чем-то перед непрерывно враждующим с ней отцом.
После эпизода с Куртом Дикси не ударилась, как предполагала, во все тяжкие: cекс в исполнении Санси оказался не так уж занимателен. И беда заключалась даже не в антипатии, которую Дикси испытывала к своему первому партнеру, не в его оскорбительных подозрениях, странным образом перекликавшихся с отцовскими.
Убедившись, что вызывает у мужчин неадекватную реакцию, Дикси злилась на себя. Они видели в ней неразборчивую в средствах женщину, соблазнительную блудницу. И даже не слишком старались скрыть свое вожделение под маской элементарного флирта с общепринятыми правилами романтической «истории».
В моду вошла сексуальная открытость, принявшая форму бравады и откровенного протеста против ханжеской морали старшего поколения. «Секс во имя секса» отрицал устаревшие «декорации» – ведь для получения физического удовольствия не требовалось даже знать имя партнера. А уж завязывать с ним какие-то особые отношения, претендующие на духовную близость, считалось просто аномалией.
Конечно же, были исключения, но, к сожалению, не слишком удачные. Претенденты на Дикси, смекнувшие, что девочка с «лирическими запросами», пытались подыграть ей, изображая увлечение. Но неизбежно подвергались жесткой критике. Она не верила «в высокие чувства», придирчиво анализируя поклонников.
Дух противоречия, подогретый полученной обидой, выносил суровый приговор: «ничтожество». И даже если Дикси старалась сосредоточиться на чисто физических достоинствах претендентов, под лупой ее внимания каждый из них обнаруживал противнейшие недостатки. От одного пахло потом, другой имел привычку шмыгать носом или щерил зубы, а третий не к месту хихикал.
Жан не звонил и в университете не появлялся. Ходили слухи, что он уехал в какую-то экспедицию. В условленный для их телефонных свиданий час Дикси позвонила сама. Услышав ее голос, парень, видимо, сильно удивился, в трубке воцарилась тишина.
– Алло… Ты слышишь? Куда пропал, Жанни? Все думают, что ты уехал из города.
Он откашлялся и, старательно подбирая слова, сообщил:
– У меня кое-что произошло, Дикси.
– У меня тоже. – Она сразу поняла, что имел в виду Жан – наверняка он влюбился в другую. И Дикси неудержимо захотелось рассказать про «роман» с Куртом. Именно про роман – захватывающий, волнующий. – Но он женат, к несчастью. Ничего нельзя изменить, – завершила она свой короткий доклад.
– А у меня, к сожалению, все не так уж романтично. Но тоже ничего нельзя изменить. – Жан засмеялся.
– Понимаю, понимаю. Она экономист?
– Нет, скорее… Скорее врач.
– Выходит, телефонным рандеву пришел конец… – вздохнула Дикси. – И никто не напишет за меня курсовую работу.
– Извини, дорогая… Прости меня – я оказался совсем, совсем не тем, кто нужен тебе даже в качестве радио… «Прощай и помни обо мне», – шутливо прогудел он слова шекспировского призрака.
Повесив трубку, Дикси долго сидела в задумчивости, пытаясь оценить свою потерю. И поняла, что по-особому, как-то отвлеченно, книжно, что ли, любила Жана. Да, именно любила. А если и мечтала о некоем идеальном любовнике, то он непременно был воплощением телефонного Жанни. Ей захотелось рассказать ему правду: про Курта, про свое одиночество и боль расставания с ним. Палец набрал несколько цифр, но рука опустила трубку: зачем все это теперь, к чему?
Как горько потом жалела Дикси, что не сказала своему странному возлюбленному последних слов!
Комната Дикси в отеле оказалась просторной и нарядной. На окнах, скрытых за шелковыми с ярким цветочным рисунком шторами, – кондиционеры, в холодильнике – набор больших пластиковых бутылок с французской минералкой, в ванной табличка: горячая и холодная вода тщательно дезинфицирована. Дикси сбросила пропотевшие вещи и на полную мощь открыла кран. Такой жары она еще не видела. Всем вышедшим из самолета показалось, что на них набросили влажную горячую простыню.
– Ничего, в джунглях будет еще круче, – «успокоил» оператор Соломон Барсак, скорчив кислую физиономию. – А уж как я обожаю гадюк!
Женщины хором взвизгнули, требуя у Старика отчета относительно бытовых условий. Умберто коротко ответил:
– Гадюк не будет. Самым ядовитым гадом можете здесь считать меня.
Дикси мимоходом из ванной взяла из вазы какой-то экзотический фрукт и впилась в него зубами. Тут же зазвонил телефон:
– Фруктов категорически не есть. Только консервы, – скомандовал Умберто. – И не пытайся меня обжулить – я тебе не добренький папочка… В шесть утра нас будет ждать автобус. Живо в кроватку и никаких экскурсий – ты нужна мне живая и о-очень здоровая. Бай-бай, детка.
Дикси с сомнением покрутила надкушенный плод и положила его в пепельницу: никакого аппетита и никакой опасности повторения истории с Куртом Санси. Возможно, инфекция, укусы змей или прочей нечести, но уж соблазны со стороны мужской части съемочной группы ей явно не грозили. Пятеро парней из технического состава представляли в некоторых вариациях известную ей породу «жеребчиков», индийский актер, приглашенный для исполнения шаманских плясок, мог бы привлечь только нимфоманку. Еще двое итальянцев, занятых во второстепенных ролях, выглядели «голубыми». Вот оператор Сол чем-то напоминал Жана – столь же малопривлекателен внешне и, кажется, совсем не ординарен. Но в джунглях, увы, не будет телефона. Засыпая, Дикси думала о том, что ничего в жизни так и не поняла и, в сущности, еще не родилась.
В шесть утра солнце уже припекало вовсю и город жил шумной, многолюдной жизнью. В такую рань в Европе бодрствуют разве что мусорщики и разносчики. Если, конечно, не считать полицейских. Когда Дикси, одетая в шорты, майку и панаму, вышла к подъезду отеля, оказалось, что почти вся группа собралась у миниатюрного автобуса «мерседес» выпуска прошлого десятилетия c фирменным знаком местной киностудии на боку. Среди панам и каскеток киношников белела красиво завернутая чалма крупного смуглого индуса.
– Это наша героиня. А это господин Лакшми – гид и переводчик, – сказал Умберто, скользнув по лицу Дикси быстрым изучающим взглядом. Представленные приветствовали друг друга – Дикси кивком и улыбкой, индус – поклоном со сложенными лодочкой руками.
– Ну, вроде все… По коням? – Сол подхватил чемодан Дикси. – Ой, совсем невесомый! Не то что мои причиндалы, которыми забит весь багажник. Да и вещичек прихватил, не пожадничал – таблеток от всяких инфекций, наверно, кило и только сачков для ловли попугаев четыре!
Дикси не могла сдержать зевок. Она не привыкла вставать в такую рань.
– Давай топай на заднее сиденье, подремли… – заметил ее сонливость Барсак. – Нам ехать больше двух часов, а мэтр надеется сегодня уже кое-что отснять. При этом рассчитывает на твою юную свежесть – накануне отлета круто побеседовал с гримершей, запретив тебя мазать, и та забыла половину своих снадобий. Так что держи форму.
Дикси, следуя его совету, протиснулась по проходу между кресел и плюхнулась на свободное сиденье. Ей стало страшно: что будет в полдень, если в шесть утра чувствуешь себя, как в бане? Но тут же мерно загудели кондиционеры, в лицо повеяло ледниковой свежестью. Дикси откинулась в кресле и закрыла глаза. Сквозь полудрему она слышала мягкий говор индуса, рассказывающего о местных достопримечательностях, но так и не смогла разомкнуть век.
Ее разбудил аромат свежего кофе. Автобус стоял на маленьком песчаном плато, возвышающемся над бурным океаном зелени. Огромное дерево с глянцевой листвой приютило «мерседес» в своей короткой тени, и путешественники уже расположились на травке, приступив к походному завтраку.
К Дикси с двумя дымящимися пластиковыми стаканами в руках пробиралась гримерша Вита – яркая сорокалетняя итальянка с цыганскими украшениями в ушах и на шее. Кажется, она хотела быть похожей на Кармен, надев ярко-алую блузку с огромным вырезом и пеструю сборчатую юбку.
– Правильно делаешь, что осталась здесь. Все-таки кондиционеры работают. Снаружи – пекло! К нашему автобусу невозможно притронуться. Сол обжег руку. – Она широко улыбнулась ярким, свежеподкрашенным ртом и протянула кофе Дикси.
– Спасибо, Вита. – Дикси улыбнулась в ответ, чувствуя, что женщина явно старается завоевать ее расположение. – А вы, синьор Герт? Мистер Алан! – Вита наклонилась над последним сиденьем, которое Дикси считала пустым. – Хотите кофе?
– Что случилось? – проворчал по-английски мужской голос. – Простите… я совсем все не так делать. – Его итальянский был в зачаточном состоянии. Но Вита звонко расхохоталась, будто услышала потрясающую шутку. Дикси увидела, как над сиденьями появляется всклокоченная голова с жесткими выгоревшими волосами. Загорелое лицо рекламного супермена выражало растерянность. Глаза мистера Герта сонно жмурились и вдруг озадаченно округлились – он увидел Дикси. Она хорошо запомнила череду противоречивых выражений, сменяющих друг друга, и подумала, что у парня чрезвычайно подходящая для актера мимика: лицо отражало даже малейшие оттенки чувств подобно тому, как водяная зыбь свидетельствует о глубинных течениях. Удивление, паника, граничащая с ужасом, а потом – игривая радость человека, развернувшего лотерейный билет и увидевшего колоссальный выигрыш.
– Ты Дикси? Я – Ал. – Он подошел и протянул ей руку.
– Можешь говорить по-английски. И нечего первым совать даме руку. Должен склониться и ждать, пока проявлю инициативу я.
– Еще чего! От вас, от дам, дождешься! Подвинься. Ты что, не встречала нормальных мужиков? – Он сел рядом с Дикси, коснувшись широким плечом, обтянутым синей футболкой, и взял ее руку. – Девочка, мы должны подружиться.
То ли от его прикосновения, то ли от ноток предрешенности, прозвучавших в последнем утверждении, Дикси ударил электрический разряд. Она отдернула руку, вздрогнув от неожиданности.
– Ты, наверно, в кино собаку съела, а я снимаюсь впервые. Жутко не хочется лажануться. Старик, то есть Умберто – отличный мужик… – Ал посмотрел на Дикси в упор. – Будешь помогать мне, а?
– Смеешься! Я сама никакая не актриса. Кьями подобрал меня почти на улице.
– Врешь, «Королева» – классный фильм. Правда, я сам не видел, но все болтают. А у меня только «Кэмэл», «Ринг» – это зубная паста и «Ронни» – это стиралки. Но реклама «Кэмэл» – моя «коронка», высшее достижение, «Оскар» за лучшую роль верблюда.
– А, я видела! Щиты с твоей физиономией на фоне песков и караванов. Здорово! – Дикси пригляделась к парню. – Только так ты еще лучше. Правда. У тебя очень выразительная мимика, ее лучше фиксировать в динамике. Кино – это твое дело.
– Не шутишь? – Он подозрительно прищурился. – С тех пор, как Старик выбрал меня, мне все кажется, что это розыгрыш. Руки чешутся набить морду. Только не знаю, кому.
– Ну не мне же. – Дикси потуже стянула резинкой на затылке волосы, от которых шея покрывалась испариной. – Я воспринимаю тебя очень серьезно. И даже рада – как бы я ни провалила роль, фильм наверняка удастся – ты и Умберто просто не можете не понравиться зрителям.
Лицо Ала стало серьезным и даже грустным. Он смотрел на Дикси, словно хорошо знал ее, но давно не видел. Совсем заспанная детка. Ресницы, как у куклы, а губы… губы… Он нежно коснулся пальцем губ Дикси.
– Крупинка кофе прилипла… А знаешь, – он наморщил лоб и почесал затылок, – знаешь, я думаю, нам лучше начать все сразу – работу, дружбу, любовь…
Прежде чем Дикси сообразила, что случилось, произошло нечто чрезвычайно важное – она получила самый волнующий поцелуй в своей жизни. Быстрый язык, мелькнув жалом змеи, едва проник в ее приоткрывшийся рот. Горячие сухие губы cловно сделали жадный глоток, отведав желанный напиток и сообщив: «Это я – тот самый, что подарит тебе блаженство».
Дикси откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза, проверяя на вкус полученный дар. Хотелось понять, чем отличается прикосновение Ала от всех других известных ей. Но ощущение не поддавалось анализу и определялось одним словом: потрясающе!
– Потрясающе! Просто удивительно, что мы сидим где-то в непроходимых джунглях и будем сниматься у самого Кьями! – попыталась она скрыть свое смущение и строго посмотрела на парня. – А ты шустрый!
– Вспыхиваю как порох! Просто балдею от всего этого. – Ал провел ладонью по ее груди, обтянутой тонким трикотажем, чуть задержавшись на выделившихся вдруг сосках.
Дикси торопливо отпрянула.
– Все возвращаются! Убери руки!
До сих пор они находились в автобусе одни, не считая шофера, дремавшего за стеклянной перегородкой. Вита разливала кофе коллегам, разморенным жарой и сонливостью в зеленой тени дерева. Но вот прозвучала команда, и люди неохотно потянулись к автобусу, отбрасывая окурки и дожевывая бутерброды.
Дикси инстинктивно одернула майку и, внезапно покраснев, опустила глаза. Произошло нечто важное, сугубо интимное, то, что она считала невозможным демонстрировать окружающим: едва знакомый парень до головокружения волновал ее.
– Ну нет, малышка, мы не станем прятаться. – Ал обнял ее за плечи. – Я знаю, что ты свободна, это сразу чувствуется. Мне тоже бояться некого. И вообще, может, я уже репетирую? – Он снова прильнул к губам девушки, вдавливая ее затылок в бархатный подголовник. Внутри у Дикси что-то оборвалось – она полетела в звенящую, мерцающую искрами бездну, чувствуя, что никогда уже не будет прежней…
– Браво, детки, браво! – В проходе стоял Умберто, поправляя очки, cкользящие по блестящему от пота носу. Затем он промокнул лоб большим смятым носовым платком и неторопливо спрятал его в карман, ожидая, пока его герои разомкнут объятия. – Вижу, вас уже не надо знакомить. Начало хорошее. Кажется, дело у нас пойдет на лад…. – Умберто с улыбкой посмотрел на пылающую Дикси. – Ты запомнила, детка, как это было? Ну, как смотрел, прикасался, дышал? Ничего не упускай, все собирай в свою актерскую копилку. Знаешь, ведь эти вещи дорого стоят… – Он потрепал Ала по плечу. – И что это тебя все с зубной пастой или стиральным порошком снимали, ума не приложу…
Люди в автобусе перестали галдеть, прислушиваясь и пытаясь сообразить, что означали слова Старика – упрек или одобрение? Только Соломон Барсак, наблюдавший эту сцену печальными иудейскими глазами, понял, что Умберто несказанно рад. Безошибочное чутье мастера уловило то, что не могли увидеть другие, не наделенные сверхчувствительностью к прекрасному. Перед Умберто Кьями предстала не просто охваченная скоропалительной страстью беззастенчивая парочка. В потемневших глазах девушки, в бесстыдной жадности парня Старик увидел естественность чуда, то таинственное могущество бытия, о котором он думал только что, созерцая с холма буйство тропической природы. Умберто Кьями теперь знал, что ему опять повезло – судьба дала своему любимчику шанс пропеть на пороге семидесятилетия «лебединую песню».
«Разрази меня гром, если Старик провалит фильм», – решил Соломон Барсак, подводя итоги своим наблюдениям.
Уже в полдень Дикси целиком принадлежала Алану. Он вошел в душевую кабину совершенно обнаженный и, ни слова не говоря, прильнул к мокрой девушке. Ее спина прижалась к ребристому пластику, в низ живота, упорно ища вход, тыкалось нечто твердое и горячее, а сверху, разбиваясь о загорелые плечи парня, падали водяные струи. Захватив ладонями ягодицы девушки, Ал слегка приподнял ее, Дикси сцепила на шее парня руки и обвила ногами узкие бедра с яркой незагорелой полоской на бронзовой коже. Тонкие перегородки кабины вздрагивали от ритмичных ударов, шумела вода, ослепительно сияло стоящее прямо над головами огненное солнце… Стоны совокупляющихся оказались настолько громкими, что у жилых фургончиков насторожились распаковывающие багаж люди.
