Текст книги "Семь цветов страсти"
Автор книги: Ольга Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)
…За массивными дверьми здания коллегии вовсю веселился июньский день.
– Мне кажется, нам необходимо поговорить. К сожалению, я остановилась в гостинице. Мы могли бы посидеть в кафе.
– Я тоже живу в маленьком отеле. Все устроил господин Зипуш и даже дал немного денег… – Он замялся.
– Тогда поищем место потише, – сказала я, истолковав его реплику о деньгах как заявку на некредитоспособность.
Из переулка мы попали к зданию университета и направились вправо по Рингу, присматривая удобное место.
На тротуарах и в скверах красовались вынесенные столики, и я нырнула в густую зелень, приметив непритязательное кафе среди буйно цветущей герани. Мы выбрали столик с краю, хотя все остальные были тоже свободны, и мой спутник, пододвигая металлический выкрашенный белой краской стул, больно задел ножкой мою щиколотку.
– Ой, простите!.. Я не думал, что стул такой легкий, и сильно размахнулся.
– Пустяки. – Я взяла у официанта карточку, чтобы предложить гостю блюда, но он отрицательно замахал руками:
– Кофе, только черный кофе!
– А мне – «вайс гешприц». Это белое вино пополам с минеральной водой, – объяснила я Мишелю. – Как вас удобней называть: Майкл, Мишель или, как там сказал Зипуш, – Михаил?
– Вообще у нас употребляют отчества – Михаил Семенович. Но мы же родственники, и лучше просто – Микки.
– Как? – удивилась я такому неожиданному сближению.
– Наверно, это слишком интимно или по-детски? Так звала меня бабушка, считая, что использует европейский вариант, – засмущался он.
– Ну, это было уже давно, – невинно заметила я. – Давайте лучше Майкл – как-то привычней, если вы предпочитаете говорить по-английски.
Не могла же я объяснить, что немолодой мужчина с такой внешностью и в таком костюме никак не может быть «Микки», пусть мне Зипуш даже докажет наше ближайшее родство. Он был, пожалуй, высок, но щупл и как-то скомкан. Ощущение зажатости, напряженности исходило прежде всего от умопомрачительного черного костюма с белой рубашкой и темным широким галстуком в полоску, будто он и впрямь собирался на похороны. Костюм был стар, хронически мят и обладал способностью притягивать мелкий мусор – зрелище не из радостных. Рубашка господина Артемьева вполне могла оказаться нейлоновой, во всяком случае, только в эпоху увлечения синтетикой носили подобные галстуки. Он, очевидно, подстригся перед самой поездкой и сделал это настолько неудачно, что форма головы под коротко снятыми, цвета красного дерева волосами казалась слишком вытянутой, а уши большими. Раздраженная старательно подчеркнутой невзрачностью кузена, я с удовольствием открывала в его внешности все новые несуразности. Но парфюм у «Микки» был неплохим, я даже могла бы поручиться за фирму «Диор», а ботинки он старательно прятал.
– Вы живете в Париже, Дикси? Это не слишком фамильярно? – Он посмотрел на меня виновато, словно задал на экзамене симпатичной студентке чересчур сложный вопрос.
Откуда мне было знать, что оборот «жить в Париже» имеет для русского подтекст анекдотического шика, граничащего с издевкой.
– Да, бабушка оставила мне небольшую квартиру на третьем этаже старого дома. Родители погибли в автомобильной катастрофе. Десять лет назад, – поспешила добавить я, заметив взрыв сочувствия в его глазах.
Он вообще смотрел очень внимательно, очевидно, из-за недостаточного владения языком, стараясь не упустить смысла и ловя каждое слово, как разгадку шарады. Я продолжала уже помедленнее:
– Мой отец был экономистом. Клавдию Бережковскую я видела только один раз в детстве, бабушка была с ней в ссоре по идейным соображениям. Я тоже хотела стать экономистом, но еще в колледже попала в кино.
– Вы – актриса?! – И снова та же интонация, что и в обороте «живете в Париже».
Господи, я просто пугаю собеседника своими выдающимися биографическими данными!
– Да, я киноактриса и живу в Париже. Поверьте, в этом нет ничего страшного, Майкл…
Он опустил глаза и задумался.
– Нет, это совсем не просто – быть актрисой и жить в Париже. Вы сильная женщина.
Я засмеялась.
– Потому что выжила в жизненной схватке в «капиталистических джунглях» и даже не сошла с ума?
– Да. Потому что остались сами собой. И ничего не изображаете.
– Откуда вам знать, какая я в самом деле? Может, жадная, злая, начну отсуживать вашу долю наследства…
– Я и так отдам, не надо судиться… Только ведь вы не возьмете.
– Конечно, не возьму. Да и вы не отдадите. Вы же еще толком не разобрались, Майкл, что там за богатства ожидают счастливых наследников… Вы состоятельный человек?
Не надо было его смущать, ведь уже понятно и без вопросов, что о «состояниях» он наслышан лишь из классической литературы и раздела светской хроники, если у них таковой есть.
– Наверно, да. У меня есть все, что нужно для жизни и работы. Теперь есть. Свобода-то ведь нам раньше только снилась… как и ваши Парижи, Вены…
– Вы были настроены против советской власти?
Он со вздохом посмотрел на меня, а в глазах толпилось столько ответов, что он не подобрал ни одного и лишь махнул рукой.
– Вот когда поселимся в нашем имении и вечерами станем пить чай по-соседски, я расскажу вам страшную сказку… Только зачем вам страшная?..
– Майкл, если не секрет, вы работаете в государственном учреждении?
– В государственном, российском… Посмотрите, как здорово! Я все рассматривал, рассматривал и лишь сейчас догадался! – Он кивнул на трехметровую пирамиду из герани. – Сделана пластиковая тумба с отверстиями, а внутрь насыпана земля. В каждую дырку посажен кустик – получилось цветущее дерево!
– Вы никогда не были за границей?
– Был. В Польше, в Словакии и даже в Югославии, когда там не воевали. А хотелось… Ух! Хотелось сюда, и в Париж, и в Стамбул, и в Женеву! Вы не знаете, какие у нас там, за «железным занавесом», любознательные люди водились! – И опять махнул рукой.
– Это тоже тема для вечернего чая в поместье? – поняла я.
Он благодарно улыбнулся.
– С вами очень легко говорить. Ведь с этим Зипушем я и двух слов не мог связать. А вы все понимаете, хотя я, конечно, варварски коверкаю язык. Учил, учил десять лет! Книжки читал, а говорить не приходилось… Вот только сейчас прорвало!
– Я никогда не учила языка специально, разве только в школе и колледже. Но приходилось много работать с иностранцами. И как-то сам появился английский, итальянский, немецкий. Конечно, плохо, не совсем правильно, но ведь главное: мы сидим и беседуем!
– Именно! Мы сидим и беседуем! – с удовольствием повторил Майкл фразу без ошибки и с осознанием невероятности обозначенного ею факта.
Когда он улыбался, лицо казалось славным и не таким уж мятым. А руки, теребившие салфетку с веселеньким пожеланием приятного аппетита, были просто великолепны.
– Знаете, Дикси, я смотрю на эту розовую салфеточку с наивной и стандартной для этих мест надписью, а мне хочется спрятать ее в карман и увезти – как воспоминание о другой цивилизации… Где люди считают друг друга людьми или хотя бы изображают это, черт подери!..
– Вы явно делаете успехи, Майкл. Наши упражнения в языке достигли таких высот, что мы можем решить, когда направиться в Россию. А главное – стоит ли это делать?
Стараясь понять смысл моей фразы, он прищурился.
– Вы сомневаетесь, стоит ли принимать всерьез последнюю волю покойной?
– Я, в сущности, не знала Клавдию. А московских родственников – тем более. Они вряд ли обрадуются, увидев какую-то чужую заезжую даму…
– Зря вы, Дикси. Никто не может, не имеет права оценить степень родства и близости между людьми. Для этого есть долг. Мы должны его выполнить. Возможно, это важнее для нас, чем для Клавдии и погребенных.
– Вы верующий, Майкл?
– Увы. Никак не получается. Хотел бы.
– Ладно. Вы меня как-то сразу уговорили. Но вначале взглянем на поместье, чтобы оценить великодушие нашего поступка, – я имею в виду паломничество ко гробам. – Я открыла сумочку, выискивая шиллинги. – Ну что, Майкл, до завтра?
– До завтра, Дикси. – Он поманил официанта и достал кошелек.
– Прекратите, вы в гостях! Здесь какие-то копейки. – Я дала официанту деньги и вывела кузена в аллею.
– Вы совершенно зря помешали мне расплатиться. У меня достаточно денег на питание и гостиницу. А ем я совсем мало. Сегодня прошел утром мимо музеев – везде билет стоит не менее 100 шиллингов. Так что сейчас растрачу весь свой обед.
– Боже, голод ради искусства! Какие возвышенные потребности! Завтра о вас напишут газеты! – Я закинула на плечо ремешок сумочки. – Пойдемте-ка лучше гулять. Надо смотреть живой город.
– Только, позвольте, гидом буду я, – предложил Майкл.
Никогда еще мне не приходилось шататься по переполненному цветами и солнцем городу под руку с человеком в похоронном костюме и скверных (я таки разглядела) зимних ботинках. На нас оглядывались венские бело-розовые праздно-внимательные старушки. Пусть думают, что я прогуливаю прибывшего из провинции дядюшку. Майкл вывел меня на Ринг и начал экскурсию.
Наверно, он основательно ознакомился с путеводителем, собираясь в эту поездку, – на меня посыпались имена архитекторов и даты.
– Здесь полно кафе, Дикси. В Европе кофе стал модным напитком после турецких войн. Великий композитор Иоганн Себастьян Бах написал даже «Кофейную кантату», где с юмором отразил это увлечение.
Майкл не замечал ни жары, ни нелепости своего вида. Солнце светило уже во всю мощь, и мне все трудней становилось изображать туристический энтузиазм. Не дойдя и до «Бургтеатра», я поняла, что таю в своем официальном костюме и узких туфлях.
– Посидим, я, кажется, утомилась.
– Простите, вы же все это знаете с пеленок! Я в эйфории, как провинциал, рассказывающий парижанину про Эйфелеву башню. Простите, Дикси! К тому же очень жарко… – Он обмахивал лицо прихваченным где-то рекламным проспектом.
Мы сели на скамейку у фонтана, возле которого фотографировались улыбчивые японочки. Одна из них поманила моего спутника и попросила запечатлеть ее с подругой на фоне розовых кустов. Великолепно. Я вспомнила о Соле и подумала, как позабавилась бы его «фирма», наблюдая за нашей прогулкой. Впрочем, достаточно родственной любезности и гостеприимства. Я старательно объяснила Майклу маршрут в метро до его отеля, находящегося аж у самого Пратера, старинного парка на окраине Вены, и мы распрощались.
В номере я с облегчением сбросила туфли и проверила душ. Все в порядке. Десять минут под горячей, а потом прохладной водой – и на диван, накручивать телефонный диск.
– Сол? Удивительно, что я застала тебя. Что? И высокая температура? Боже, гонконгский грипп в такую жару – ты просто феномен! У меня тоже интересная новость: я звоню из Вены, где получаю наследство какой-то неведомой тетушки.
– Шутишь!
– Честное слово!
– И много?
– Я не поняла, но в списке фигурировал дом под Веной и банковские счета. Только я не единственная наследница. Нас двое. Майкл, русский, он из Москвы.
– Что-что? Майкл из Москвы? Горбачев, что ли?
– Прекрати, не смешно. Обыкновенный, вполне нормальный человек. Только весь в черном.
Сол что-то быстро зашептал:
– Это я молюсь по-бельгийски и по-еврейски, на всякий случай. Ведь я, если честно, полукровка.
– Что, помогает от гриппа?
– Да за тебя, дуреха! Благодарю того, кто прислал к нам Майкла. Он женат?
– Фу, балда! Он старик и страшнее Квазимодо!
– Ну, тогда ты скоро станешь единственной наследницей, пляши, детка. Позвони Чаку, мне почему-то кажется, что его это может порадовать.
Я повесила трубку. Это мысль! Только немного рановато. Вот после завтрашнего визита в поместье, пожалуй, удивлю дружка. А на душе почему-то стало кисленько. От того, что назвала Майкла стариком и Квазимодо. Он, конечно, не красавец, но простодушен и мил. Да так по-детски радуется нашему буржуазному благополучию – салфетку хотел утащить… И что-то в нем есть еще, наверно, «загадочная русская душа»…
Засыпая, я думала о Клавдии и умоляла ее простить мне возможную непочтительность по отношению к ее любимому дому. Представляю я эти «уголки» замшелых провинциальных аристократов! Бисерные подушечки и портреты в позолоченных рамах, масса дорогого сердцу хлама… Клавдия, прости, я просто обожаю бисерные подушки и все-все, что оставила мне ты…
У места встречи нас ожидал коллега Зипуша, оказавшийся молодым человеком с пестрой шелковой «бабочкой» на нежно-розовой рубахе. Летняя Вена позволяет такие роскошества, особенно если у тебя новенький «гольф» и в плане – полуофициальная поездка за город. Светлый пиджак господина Хладека, аккуратно помещенный в целлофановый чехол, висел возле его сиденья.
Для поездки я надела полотняный брючный костюм цвета топленых сливок, очень идущий к моему загару, и деревянную бижутерию. Деревяшки украшали мою сумку и даже плетеные босоножки. Я заранее решила быть любезной с Майклом и сдерживать иронию по поводу дарованной собственности. Ангельской кротости дама и хороша! Чего стоят одни лишь волосы, небрежно прихваченные сзади косынкой! Ого! Да этот человек, на которого я не обратила внимания издали, оказался кузеном! Помощник Зипуша, Кристиан Хладек, встретив меня, замахал руками кому-то, и от газетных стоек отделился поджарый господин в новеньких ладно сидящих джинсах и затемненных очках в металлической оправе. Поздоровавшись, мы разместились на заднем сиденье.
– Вот, только что купил. Хамелеоны. Всю жизнь мечтал о хороших очках. У меня минус три, и когда я в самолете раздавил свои очки, то не только ослеп, но и онемел. Знаете, как-то слабеешь сразу во всех направлениях, если удар нанесен в самую больную точку.
– Поздравляю, удачная оправа, легкая. Вам идет, – покрутила я в руках восхищавшие Майкла очки.
– Теперь-то я вас наконец рассмотрю, а то в воображении осталась картинка, точно совпадающая с одной хорошо известной… – Он пристально посмотрел на меня через окуляры. – В очках то же самое. Это невероятно…
– Я похожа на вашу жену?
– Нет! – чуть ли не крикнул он. – Что вы, Дикси… Вы настоящая, я бы даже сказал, русская красавица – выставочный, редкий образец. Типаж и раритет одновременно… У нас есть актриса, на которую вы действительно похожи. Она много снималась, но я почему-то несколько раз видел ее по телевизору в одном эпизоде… Вы читали Дюма «Три мушкетера»?
– Не помню… Может, в школе… Но видела разные киноверсии.
– А у наших подростков это любимая книга. Все играют в детстве в мушкетеров. А возлюбленную главного героя д'Артаньяна зовут Констанция. Уф!.. Я не слишком быстро тараторю? Так у нас сняли телефильм, и эта Констанция, то есть актриса, на которую вы так похожи, погибает от яда Миледи…
– Ах, я, кажется, помню. Там еще охотились за какими-то подвесками королевы! И была злодейка-интриганка – любимая героиня хороших девочек. Так не ее я напоминаю?.. Майкл, вы меня огорчаете.
– Нет же, Констанцию. Это очень красивая актриса, поверьте. Она умирает, а герой в песне без конца повторяет ее имя – это очень трогательно снято…
– Ну, что вы застеснялись? От того, что любите детское кино? Или красивых актрис? Вы и сами похожи на одного французского актера.
– Знаю. На Пьера Ришара. Все говорят. Я поэтому так коротко и подстригся…
– Ну уж нет! – Я пригляделась. – Хотя… А когда отрастут кудри?
– Месяца через два.
– Жаль. Без них решить трудно. Может, купим парик?
Наш сопровождающий слегка повел ухом.
– Извините, что вмешиваюсь, я знаю хороший магазин. Видите ли, у моего тестя проблемы с волосами. Могу подвезти…
– Спасибо, господин Хладек, пока не надо. Мы подождем, – заверила я и покосилась на родственника. Точно, похож. Но очки идут.
В лицо дул чудесный ветер загородных странствий – пикников, интимных вылазок в альпийские отели, визитов в летние дома… Почему-то от искреннего восхищения Майкла и явного блеска в глазах Хладека меня обожгло сожаление, что качу я куда-то по деловым вопросам с малоинтересными спутниками, прожигая чудесный день, пуская его по ветру, как кольцо сигаретного дыма. День своей все еще молодости, все еще женской власти… Где ты, Чак?! Вот бы запереться вдвоем в одном из этих уютных домиков, что мелькают по краям дороги. Распахнуть ставни солнцу или расположиться на балконе, если он позволяет, – вон как тот – весь в цветах и плюще. Увы…
Смешно все же играть в «сюрприз» – придумывать неожиданную радость, заранее своим опытным животом чуя очередной нелепый розыгрыш. Поместье баронессы наверняка окажется обветшалой фермой, претендующей на роль заброшенного замка. Я усиленно накачивала холодный скепсис, тайно надеясь, что двойной обман сработает – я задобрю судьбу смирением и буду вознаграждена.
Мы давно ехали по юго-западному шоссе, минуя деревеньки с еще цветущими кое-где садами. На холмах и пригорках, среди лесных кущ, описывая круги вслед нашему движению, двигались соборы и монастыри в гордом одиночестве или окруженные толпой строений под красной черепицей. Майкл изучал трепетавшую на ветру карту, пытаясь справиться с разлетом ее крыльев, а Хладек тем временем, чуть поворачивая голову и кривя в нашу сторону рот, вещал какие-то исторические байки. Очевидно, о замковом строении, что осталось позади с левой стороны. Я оглянулась – действительно внушительная архитектура, а над затейливой многоскатной крышей возвышается круглая светлая башня.
– Простите, я прослушала, оттуда сбрасывали неугодных жен? – тронула я за плечо Кристиана.
Он захохотал.
– Фрау Девизо, вы запуганы романтическими кинофильмами. Еще вспомните Дракулу или Синюю Бороду! Я лишь сказал о том, что дед барона фон Штоффена, в течение пятидесяти лет сочинявший научный труд о земельных реформах в Австро-Венгрии, был настигнут революцией в самом финале. Когда он наконец сумел сформулировать программу, способную превратить его родину в сплошной Эдем, империя рухнула. Ученый поднялся на башню…
– Привязал труд себе на шею и кинулся вниз… – с трагической миной закончил Майкл.
Я сидела как громом пораженная. Шутка кузена по поводу реформатора не тронула меня, зато этот дом! Боже, что за вопиющее невежество! Ведь имя правоведа и реформатора барона фон Штоффена нам талдычили еще в школе, а в колледже я даже писала критический трактат о его экономических заблуждениях.
– Как известно, революция круто разделалась с имперскими аристократами. А вот поместье Штоффенов сохранилось благодаря научному авторитету этого самого утописта-ученого, – пояснил слегка обиженный выходкой Майкла Хладек.
– Но почему мы проехали замок? – обеспокоилась я, провожая взглядом рекламную картинку тура по Австрии – внушительный холм с историческим памятником на макушке.
– Здесь довольно сложный въезд в имение. Эти феодальные заморочки, наивное стремление сбить со следа так же, как стены и рвы, бдительно сохраняются наследниками. Поверьте, иногда доходит до абсурда. – Хладек, казалось, забыл о руле, сидя к нам вполоборота. – Представляете, в одном из старинных владений мне пришлось демонстрировать наследнику выгребные ямы XVII века! Хозяева даже не пожелали установить водяной смыв! Видите ли, именно в таком туалете они чувствовали подлинный дух истории!
Мы все же добрались, петляя по серпантину среди холмов, покрытых празднично обновленной, радостной зеленью.
– Обратите внимание, остатки каменных ворот, а теперь металлические. Вы, господа, въезжаете в собственные владения. – Хладек сказал пару слов крепкому господину в форме охранника, и тот отворил ворота в широкую затененную старыми кленами аллею. – Должен вас предупредить: хотя само строение и детали обстановки имеют подлинную историческую ценность, хозяйство очень запущено. Чета баронов пользовалась лишь левым крылом, обходясь прислугой из трех человек.
– Еще бы, реставрация такого памятника старины зачастую не под силу целому государству. – Майкл задумался, по-видимому, о своих российских проблемах.
– Нет, семейство Штоффенов отнюдь не считалось бедным. Вам еще предстоит ознакомиться с состоянием финансов. Весьма, весьма недурно. Все вклады сделаны в надежные швейцарские банки. Да и сама недвижимость! По оценке специалиста, в этом доме находятся картины на баснословную сумму, но, увы, по воле завещателя вы не имеете права распродавать имущество.
Миновав подъездную аллею, мы остановились на вымощенной камнем площадке перед центральным входом в замок. Четырехэтажный дворец – миниатюрное подобие Версаля, – несмотря на очевидную запущенность, выглядел столь величественно, что я на мгновение зажмурилась. Открыла глаза: тьма рассеялась, а замок стоял.
Конечно же, ненормальность реальности, абсурдность факта должны иметь меру, чтобы поместиться в смятенном, сбитом с толку сознании, не рискуя сдвинуть его с места. Не так-то просто, вытащив счастливый билет в фантастической лотерее, сохранить здравомыслие. У меня перехватило дыхание, как при падении в воздушную яму.
– Ущипните меня, пожалуйста, кузен, не стесняйтесь, – шепнула я, пододвигаясь к нему.
Сильные пальцы клешнями впились в мою ляжку. Я громко ойкнула.
– Ну, это слишком!
– Спасибо, у вас приятное сопрано, – сказал Майкл. – Подействовало на меня, как нашатырный спирт. Что-то голова идет кругом.
Его и вправду шатало.
– И поэтому вы вырвали у меня кусок кожи! – Я демонстративно поморщилась, потирая больное место.
– Простите, Дикси. – Майкл взял меня за руку. – Со мной что-то происходит. Наверно, в меня вселился дух воинственного предка. – Он вытянул вперед руки и размял кисти. – Согласитесь, такое случается не каждый день.
Я снова удивилась породистой узости его ладоней и длинным гибким пальцам с ухоженными ногтями.
Разбитый по образцу Версальского или Шенбруннского, парк каскадами спускался к реке, являя щемяще трогательную картину запущенности. Если бы мы созерцали все это осенью, а не под летним игривым, все обращающим в веселье и радость солнцем, тоска увядания сразила бы нежную душу. Но сегодня здесь витали другие настроения.
Некогда бархатистые газоны превратились в дикие лужки, скрыв под мощной порослью бурьяна затейливые клумбы. И что нам до пропавших роз, если везде в веселой беспородно-наглой зелени желтеют россыпи золотисто-звонких лютиков! А кусты и деревья, выстриженные в былые времена, как пудели-медалисты, разлохматились в небрежном волюнтаризме, интригующе скрывая части каменных статуй. Отлично, что фонтаны заросли кустами лопуха и цикория: так легче осознать их присвоение, как и белокаменной лестницы, утерявшей фрагменты резных перил.
У главного входа в дом, открытого по случаю нашего прибытия, собралась прислуга численностью в три человека. Старики улыбались и кланялись, напоминая о том, что всеми ими надлежало управлять и, конечно, за это платить.
Я представила, как выглядели мы, их новые хозяева, принятые, очевидно, за супружескую пару, – элегантная дама «из современных» и эксцентричный господин в белых абсолютно новых спортивных тапочках, топчущийся на месте с растрепанной картой в руках.
Хладек представил нам дворецкого – Рудольфа Фокса – высокого сутулого старика с седыми полубаками. Рудольф говорил только по-немецки, и Хладеку пришлось переводить для Майкла его комментарии в ходе экскурсии по дому. Зря они старались – Кристиан и старик. Я время от времени сталкивалась с кузеном взглядом и могу поклясться – ничегошеньки он не соображал и сразу бы засыпался, спроси я его, соседствует ли «лаковый кабинет» с «синей гостиной». О стиле и именах мебельных мастеров и думать не приходилось. До того ли! Ведь на стене висели мужской портрет школы Рафаэля, пейзаж Буше, какая-то библейская сцена Вермеля и куча еще чего-то, что никак не хотело втискиваться в голову.
– О-о-о! – Стон раздался из музыкальной комнаты, и мы, бросившись туда, застали Майкла над распахнутым музыкальным инструментом типа урезанного и растолстевшего фортепиано.
Я, возможно, после специальной подготовки отличу клавесин от клавикордов, но вот с лету определить «породу», класс, возраст, а главное, происхождение инструмента, по-моему, дано не всякому. Майкл оказался из них – из тихих шизиков, обмирающих над куском старого дерева, начиненным струнами. Было похоже, что мы стали свидетелями неожиданной встречи с возлюбленной – кузен то подбегал к украшенному инкрустацией ящику, нежно гладил его, очерчивая формы, то отступал, склонив голову к плечу и блаженно улыбаясь. И вдруг в страстном порыве прильнул к клавиатуре, пробежав по ней своими легкими пальцами. Он наигрывал что-то колокольчато-льющееся, шутливое, стоя, запрокинув лицо и растворяясь в звуках. Майкл блаженствовал, забыв о нас.
Хладек пожал плечами.
– Господин Артемьев, видимо, музыкант?
– Да, и отличный! – гордо выдала я мгновенную импровизацию.
Улыбка блаженства не покидала Майкла всю нашу дальнейшую экскурсию, а губы шептали имя великого мастера, изваявшего сей музыкальный шедевр. Я поняла, что как собеседник он потерян, и взяла под руку Хладека.
– Кристиан, возможно, на сегодня достаточно? Нам бы хотелось взглянуть на жилую часть дома. Масштабы необходимой реставрации и нашего везения, по-моему, ясны.
– Ну что вы, госпожа Девизо! Вы не видели, на мой взгляд, самого забавного. Пропустим в самом деле анфиладу гостевых комнат… Ах, это чудесный двусветный бальный зал! Обратите внимание на роспись потолочного плафона! Нужен хороший мастер-реставратор, но ведь, в сущности, вы завладели сокровищем!
– Еще нет. Пока не выполнены кое-какие нравственные и формальные обязательства.
– Вот! – Хладек распахнул дверь в большую комнату. – Мне приходилось бывать в королевских резиденциях, и я утверждаю – здесь все выдержано на уровне. И даже немного, если позволите, кичливого желания перещеголять… Этот балдахин вишневого шелка украшен позолоченным фамильным гербом, а обивка стен сохранила его элементы, смотрите – стальное поле заткано золотыми лютиками, а в центре – источник! Вальдбрунн – так, между прочим, называется это имение. Вы поняли? У императора резиденция Шенбрунн – «Прекрасный источник», у барона фон Штоффена – Вальдбрунн – «Лесной источник». Скромнее, но на уровне. – Он значительно поднял брови. – Рудольф утверждает, что источник здесь действительно был еще до первой мировой войны.
Майкл, пропустив историческую справку, к моему удивлению, живо заинтересовался колоссальным, абсолютно музейным ложем. Сняв очки, он что-то разглядывал в складках бархатного балдахина.
– Не трогайте! Мы же погибнем в двухвековой пыли, – попыталась я оттащить от кровати кузена.
– Смотрите, бархат заткан крошечными лютиками и перекрещенными шпагами! Это очень древнее рыцарское отличие, берущее начало еще от крестовых походов.
– Майкл, честное слово, я не подозревала наличия у человека в столь новых брюках и обуви подобного интереса к старине, – поддела я его шепотом.
И мой кузен покраснел, застенчиво ощупав свои джинсы, будто ему намекнули на расстегнувшуюся ширинку. Он явно забыл о себе и своем костюме. Да, в самолюбовании этого мужичка не упрекнешь – надо же так подстричься! – с ехидством разглядывала я затылок, покрытый низкими каракулевыми завитками, как у щенка ирландского сеттера.
Хладек, уже почти отказавшийся от помощи молчаливо следовавшего за нами дворецкого, перекинулся с ним несколькими фразами, и старик вновь с гордостью возглавил «туристическую группу». Мы покружили по коридорам и комнатам, и наконец дворецкий торжественно распахнул часть полукруглой стенки, оказавшейся дверью.
– Сейчас мы поднимемся с вами на башню. Она называется Вайстурм, что значит Белая. Когда-то башня светилась белизной, паря над окрестностями. Это самое высокое место в юго-западной провинции, о чем свидетельствует уже двести лет поднимаемый над Вайстурм вымпел… – Рудольф вздохнул. – Камни, конечно, со временем потемнели.
Внутри большой круглой, похожей на маяк, башни вилась металлическая лестница с основательными, но слегка подрагивающими под рукой перилами. Первым, несмотря на возраст, двинулся дворецкий, дальше мужчины любезно хотели пропустить меня, но я уступила эту честь Хладеку. Замыкающим процессию оказался Майкл.
Стены башни, сложенные из огромных камней, когда-то были выбелены, но от побелки остались лишь шелушащиеся лишаи, соседствующие с зелеными пятнами плесени. Пахло, как в колодце, сыростью и пустотой. Вдобавок Хладек сообщил со слов дворецкого о поселившихся в перекрытиях колониях летучих мышей. Ступеньки не казались мне очень надежными, особенно в тех местах, где гигантские поддерживающие их костыли свободно ходили в каменных лунках. Чем выше мы поднимались, тем больше молчали. Шутить уже не хотелось, шедший впереди старик тяжело дышал.
– Может быть, нам лучше вернуться и оставить эту цирковую программу на следующий раз? – предложила я, заметив, что при взгляде вниз, в уходящую гулкую темноту, к горлу подкатывает тошнота.
– Ну что вы, Дикси, это же так интересно! Старик шагает, как бойскаут, а вы хнычете, как кисейная барышня. Не портите нам удовольствия, – прошипел кузен мне в спину.
«Ах, так! Я всегда знала, что горькое лекарство лучше пить залпом», – подумала я и оттолкнула Хладека.
– Извините, я вас немного потревожу! – Кристиан недоуменно прижался к стене, и мы, с трудом разминувшись в тесных объятиях, поменялись местами… Со словами: «Извините, господин Рудольф! Я бы хотела поскорее выбраться на свежий воздух!» – я обошла дворецкого.
Старик мужественно прислонился к поручням, пропуская меня у стены, и я почувствовала запах «Кельнской воды», которую таскал с собой по полям сражений Наполеон. «Неужели этот старикан – бонапартист? Боже, какой сегодня век?» – металось в голове в то время, как ноги, перемахивая через две ступени, несли меня вверх. Не задумываться и не смотреть вниз – вот и весь секрет храбрости. То есть искусственно взбодренная дурость, пренебрегающая опасностью.
Уф!! Прямо из люка я вынырнула на круглую площадку величиной с танцевальный пятачок в тесном ресторане. Каменный пол, шесть прямоугольных колонн с зубчатым верхом чуть выше человеческого роста, соединенных металлическим парапетом, и длинный флагшток, на верхушке которого трепетал желтый вымпел с изображением башни и какими-то цифрами. Переводя дух, я прильнула к барьеру и, вцепившись в поручни, отпрянула назад – голова кружилась, в висках стучало. За спиной, мягко придерживая меня «бесконтактным» объятием, кто-то стоял.
– Майкл! Вы напугали меня.
– Это вы устраиваете представление – летите как сумасшедшая! Каково мне – подумают, что хочу избавиться от сестренки и стать единственным наследником! Следи теперь за вами и следи, а то и под суд загремишь!
– А это идея! У вас еще есть пара секунд, пока появятся наши друзья. Смотрите, совсем просто, – я прислонилась спиной к парапету и запрокинула вниз голову. – Толкнул ненароком – и остался полным хозяином!
