Текст книги "Семь цветов страсти"
Автор книги: Ольга Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
– Может, прогоним без камеры? – предложил «Сергей».
– Некогда, ребята, у меня до вечера три ответственных эпизода. Давайте сосредоточимся, соберемся! Вы же профессионалы… Да посмотрите друг на друга! Вспомните своих возлюбленных! Сейчас, на этом месте, война убьет вашу любовь! – Алан хлопнул по спине «Сергея» и зашагал к камере.
Джона выбрали на роль русского офицера в соответствии с представлением о славянской типажности: широкое, добродушное, чуть курносое лицо из породы «славный малый». Он ободряюще подмигнул Дикси: «С такой женой я бы ни за что не расстался. Скорее стал бы дезертиром».
Актеры стали в меловой круг, отмечавший исходное положение.
– Начали! – Хлопушка, фонограмма. Сзади рванулась массовка, с воплями осаждая поезд, басом взвыл паровоз, Сергей и Дуся взялись за руки.
– Стоп! Все на место! – крикнул в мегафон Алан. – Массовка, вы должны их толкать, сметать, а не обходить за метр, как английскую королеву. Ясно? Тогда вперед!
И снова все рванулись к поезду, теперь уже так и норовя затолкать героев под колеса. Они с ужасом вцепились друг в друга. Сергей прикрывал телом Дусю от «беженцев», но их сорвало с места и понесло вместе с толпой, волокущей тюки и чемоданы, яростно осаждающей переполненный состав. Ревели бабы, бородатые мужики пытались втиснуть в окна какие-то сундуки. Посыпалось разбитое стекло. Заплакал ребенок. Дикси прижалась к партнеру, пряча лицо на его груди. Капитанская фуражка «Сергея» напомнила вдруг ту, московскую, продававшуюся у пацанов на Ленгорах, а это прощальное объятие вернуло ее в Шереметьево, где никакого объятия не было, а лишь остался стоять, опустив ослабевшие руки, брошенный ею навсегда Микки.
– Не уезжай! – взмолилась Дикси в жесткий погон. – Мне кажется, я сумела полюбить тебя…
Паровоз снова истошно взвыл, заглушая ее голос. С лязгом дернувшись, поползли мимо вагоны. «Сергей» оторвал от своего кителя руки жены, и его торопливые жадные поцелуи покрыли запрокинутое лицо женщины.
– Не уезжай! Ведь это судьба… Ты – моя судьба, Микки!
«Сергей» пятился, боясь отстать от поезда и не в силах выпустить руки жены. Они двигались вместе, не отрывая друг от друга испуганных глаз… Предпоследний вагон, последний… Сорвав с шеи косынку, Дикси вложила ее в ладонь «русского офицера». Она чувствовала, что задыхается, тонет, и этот синий шелк, этот прощальный взгляд «Сергея» – последняя ниточка, связывающая ее с жизнью…
И вот она порвалась – пальцы Дикси выпустили кончик платка. Догнав последний вагон, офицер вскочил на ступеньку. Дикси рванулась вслед, пробиваясь среди вопящих людей, а поезд набирал ход, унося любимого. Она не могла больше сделать и шага, сжатая со всех сторон обезумевшей толпой, а над головами, над криками, над ужасом этой смятенной войной жизни, мелькал поднятый «Сергеем» платочек – маленький флажок цвета ее глаз.
По щекам Дикси катились слезы, она утирала их тыльной стороной ладони, не отрывая взгляда от удаляющейся синей точки, и продолжала беззвучно молить: не уезжай…
Софиты погасли, и только тут она увидела уставившуюся ей в лицо камеру, а за ней счастливого Ала.
– Потрясающие слезы! Целые виноградины – молодчина! – Он кинул Дикси смятый носовой платок. – И на кой я только связался с русскими, надо было сразу приглашать тебя. – Переснимать не будем! – категорически объявил Алан столпившейся кинобратии. – Массовка свободна. Готовьте эпизод «в штабе». – Он посмотрел на часы. – Через сорок минут я вернусь.
– Ну, Дикси, ты заслуживаешь хороший завтрак. Давай заскочим в кафе, а потом я завезу тебя домой, – предложил Ал.
– Не могу пить кофе в такую рань. Буду отсыпаться. – Дикси вытащила шпильки и, тряхнув головой, откинулась на сиденье. – Устала…
Алан косо посмотрел на спутницу и положил на ее колени огромную горячую руку.
– Я позвоню вечером, как освобожусь, детка. Надо отметить эту встречу. Чертовски рад – ты сделала мне огромный подарок… И знаешь, Дикси, я, оказывается, впервые видел, как ты плачешь… Это что-то особенное.
– Посему я и занимаюсь этим делом чрезвычайно редко. Спецномер, сугубо для избранных лиц. – Чмокнув Ала в щеку, Дикси нырнула в свой подъезд.
Она здорово поработала, а день только начинался.
Записки Д. Д.
Мою лазурную спальню заливало яркое утреннее солнце. Я задернула шторы и с удовольствием погрузилась в голубой полумрак. Топать босиком по ковру было приятно, не менее приятно сбросить на него костюм, белье и открыть краны в заново отреставрированной ванной. Вода шипела, взбивая пену с моим любимым запахом орхидеи. Я уже занесла ногу над бушующим морем, но спохватилась, набрав номер телефона ближайшего магазина цветов: «Будьте добры, букет васильков. Нет, пожалуйста, только васильков… Поищите… Да, очень большой. Оставьте под дверью и запишите на мое имя – Дикси Девизо».
Я заслужила эти цветы. И, наверно, еще многое. Сегодня я доказала кое-что человеку, которого когда-то считала единственным мужчиной на свете. Сегодня Алан Герт – «славный ковбой» понял, что Дикси Девизо осталась актрисой. Несмотря ни на что. Актрисой и женщиной. Разве сыграет бесполая ледышка такую любовную сцену!
Чудесное утро! Я с наслаждением погрузилась в горячую, благоухающую ванну, не отгоняя сладкую дрему. Поступать так крайне опрометчиво. Но я отключилась, видимо, ненадолго. А проснувшись, заметила четкую линию покраснения, проходящую по верхушкам грудей и на предплечьях, возвышавшихся над водой. Это оказалось даже красиво – ритуальная раскраска индусских новобрачных. Я еще понежилась в ванне, вспоминая проказы с Аланом. Ну и отчаянным малым он был! Обезоруживающе естественным. Наверно, поэтому на нас не покусились кобры – он был для них своим, как Маугли. Но скорее всего змеями нас просто пугали, завидуя страсти, которой мы безоглядно предавались.
Предстоящее свидание меня радовало. Я старательно растерла тело массажным кремом, сделала витаминную маску, а когда сняла полотенце с влажных волос, заговорщически подмигнула своему изображению – кудри так и вились, прямо как у маленького Микки. Черт, опять он! Я категорически запретила своим мыслям натыкаться на территорию господина Артемьева. Завтра же оформлю документы по наследованию во французском отделении Международной коллегии и постараюсь выкорчевать из разгулявшегося воображения ростки интереса к русскому Паганини.
Реанимировав свою красоту до двадцатипяти-, ну максимум тридцатилетней отметины, я забрала ждавший меня на лестничной клетке букет и завалилась спать под его кустистой сенью. Увы или, наоборот, – к счастью, – эти васильки были так же похожи на московские, как Алан на Майкла. Огромные, крепкие, заботливо вскормленные удобрениями в теплице, они властно раскинули полуметровые стебли над моей подушкой. А пахли почему-то резедой! Да ведь этих бездыханных бедняг, конечно, спрыснули одеколоном… Я уснула, раздумывая о том, по какому принципу подбирают запахи для непахучих тепличных цветов…
Алан заехал за мной в полдесятого. Он постарался привести себя в форму, но было заметно, что, в отличие от меня, ему не удалось не только вздремнуть, но и основательно перекусить. Постарел, но хорош. Даже морщины на смуглой коже в сочетании с выгоревшими бровями и небрежно взлохмаченными ржаными патлами смотрелись очень мужественно. А зоркие, какие-то по-птичьи внимательные голубые глаза казались совсем светлыми и очень опасными. Да, Алан был обречен на пожизненную роль ковбоя. Он прямо тащил за собой атмосферу вестернов – лихой скачки с перестрелкой, благородных подвигов, а сильное жилистое тело так и просилось в упаковку из грубой рыжеватой кожи, широченных поясов и мешковатых клетчатых рубах.
На Алане был вечерний костюм, и он даже попытался причесаться. Я протянула руку и взлохматила эти очень жесткие, словно шерсть медведя, когда-то так любимые мной патлы.
– Жутко покрасили в этот раз, но я не стал скандалить. Отрастут, – поморщился он.
– Боже! Мне и в голову не приходило! Была уверена, что ты стопроцентный выгоревший обветренный «ковбой».
– В кино ничто не бывает стопроцентным. Даже если у тебя от природы метровые ресницы, обязательно норовят подклеить еще два сантиметра фальшивых. Отлично, что гримерши не успели «обработать» тебя сегодня утром. Поэтому я и захлебнулся от радости, снимая «крупняк». Совершенно «документальный» кадр. Умница, Дикси! – Он задрал подол моего вечернего платья. – Умница, что носишь чулки. Ненавижу колготки, все равно что трахаться в резинке.
– Куда едем? У меня волчий аппетит. – Я отстранилась, опасаясь нападения.
– Я тоже жутко голоден. И еще многое другое. Предлагаю сразу нагрянуть в мой отель. Там хорошая кухня, а у меня люкс с видом на Елисейские поля.
– Подходит. Кажется, нам с тобой по-прежнему легко сговориться. – Я тихонько взвизгнула, предвкушая чудесный вечер.
В ресторане оказалась масса знакомых – почти вся съемочная группа Алана. К нашему столику подходили, чтобы поздравить меня с удачным эпизодом.
– Такая сенсация – отснять убойный кадр с первого раза! – восклицал оператор Фрэнк Сити. – С Аланом этого еще не бывало. Жуткий деспот. По этому признаку – гений. Всех измучил. Ваш «Сергей» сегодня тоже плакал. Но уже после прощания с «Дусей» – от злости на мсье Герта.
– Не преувеличивай, Фрэнк, – сразу завелся Алан. – Я его ничем не обидел, только сказал, что он похож на русского, как я – на Адольфа Гитлера.
– Ну тогда выпейте мировую, я сейчас приведу Джона. У тебя, если честно, есть что-то от фюрера.
– Ты-то откуда стал таким «руссковедом»? – поинтересовалась я. – С Дикого Запада – на дикий Восток?
– Не смейся. Я много читал. Классику и современных авторов. Готовился – это же, знаешь, не рекламу снимать и не «кассовики» в три плевка… В Киев ездил, в Москву… Это замечательный, гостеприимный народ и очень похожи на нас, американцев.
К столику подошли Фрэнк с Джоном, и, наверно, с полчаса, усевшись с нами, мужчины выясняли личные и творческие проблемы, завершив перемирием под виски.
– А ты, Ал, не очень-то губы распускай на мою партнершу, – улыбнулся Джон, покидая наш столик. – Знаешь, о ком она мечтает? О Микки Рурке. Да-да. Так мне в пылу страсти и шептала… До завтра. Приятного вечера.
– Слушай, давай сбежим в номер? Горячее притащат туда. Танцевать же ты не собираешься? – Алан с сомнением посмотрел на мой туалет.
– Пошли, – охотно согласилась я. – Платье надето специально для тебя, чтобы раздевать было интереснее.
Алан зарычал от страсти.
– Прекрати! Мы не в джунглях. Французские пуритане, ошибочно считающие себя развратниками, не поймут, если я завалю тебя прямо на этот стол.
Номер Алана действительно оказался шикарным. За стеклянной стеной угловой гостиной светились огни Елисейских полей, так что в комнате стояло праздничное серебристое мерцание.
– Не будем зажигать света, ладно? – Алан прижался ко мне прямо у порога, обозначив выступом своего тела, что ему не терпится приступить к делу.
– Раздень меня, – еле прошептала я, благодаря судьбу, что после жутких недель одиночества она прислала именно этого злодея и насильника.
Злодея и дикаря. Конечно же, я не сомневалась, что он просто сорвет с меня платье, поэтому и выбрала фасон с легко отстегивающимися бретельками. Разделаться с тоненьким бюстгальтером и нежными трусиками для клешней Алана вообще не составляло труда. Через пару секунд я была свободна от цивилизации, как Ева, помогая раздеться «дикарю». Но не тут-то было – эти замедленные изводящие игры не для его орудия, грозящего разорвать вечерние брюки. Пуговицы от сорванной сорочки горохом раскатились по паркету, и мы рухнули на ковер, отшвырнув к окну кофейный столик. В дверь постучали.
– Ваш ужин, – угодливо сообщил официант.
– Внесите, – сказал Ал, не прекращая «военных действий».
Он уже сидел на мне, стягивая через голову не желавшую развязываться «бабочку». Вышколенный французский официант, мгновенно оценив обстановку, осторожно объехал нас, закатив столик с тарелками в угол.
– Я приду за своей тележкой попозже.
– Можешь не торопиться, – бросил Ал и приступил к нападению.
Я вспомнила сразу все наши приключения и со звоном в висках рухнула в бездну. Но не успел еще официант затворить за собой дверь и мой полет набрать скорость, а «злодей» корчился на моей груди в финальном экстазе.
– Прости, я жутко умотался. Честное слово, этот фильм сделает из меня импотента, – пробормотал он в мою не тронутую ласками грудь.
– Сойдет для начала, – успокоила я, и мы с удовольствием рванулись к доставленному ужину.
– А знаешь, это даже к лучшему – ничего не успело остыть. Терпеть не могу холодный жульен и спаржу в застывшем масле. – Я вернула на место укатившийся стол и быстро организовала трапезу.
Ал надел черное кимоно и бросил мне банный халат.
– Хорошо, что твои чулочки не пострадали. Пригодятся для второго дубля.
Мы выпили за встречу, за удачу, за будущее, за прошлое. Я рассказала о наследстве, умолчав о господине Артемьеве. Ал завелся было с рассказом о проблемах «большого кино», но я сорвала дискуссионное выступление будущего светила провокационным выпадом:
– Тогда, в джунглях, ты творил со мной что-то невероятное. Помнишь, мы вздумали использовать лианы как качели и рухнули в колючки… Я жутко испугалась, что мы сломали твое орудие. А потом заставила тебя извлекать занозы из моих распухших ягодиц. Да и ты выглядел ужасно! Наверно, все же мы попали в ядовитый кустарник.
– Боль была адская. Как это мне удалось сохранить свой инструмент – не представляю! Просто жутко хотел тебя, Дикси, и это меня спасло. Как спортсмен на финише – открывается второе дыхание… Мы продолжили, а я выл от боли и от удовольствия…
– А когда меня укусил в спину жуткий рыжий муравей – я стерпела, дав тебе возможность довести дело до конца. Мы обосновались на берегу чудесного ручья. Но потом…
– Да, желвак вздулся в целую дыню. Помнишь, врач хотел везти тебя в больницу?
– А я сбежала к тебе, и нам пришлось измышлять акробатические способы, чтобы не затронуть моего ранения. У меня даже температура тогда повысилась.
Ал поднялся и снял с меня халат.
– Я хочу удостовериться, что с пострадавшими местами все в порядке.
Нагнувшись к моему выпяченному заду, он вдруг впился зубами в ягодицу. От неожиданности я взвизгнула и тут же была сбита с ног и прижата к полу. Ал рычал и пыхтел, кусая мою шею и грудь, но через пару минут бессильно перевалился на спину.
– Не могу…
Я затаилась, ощупывая укус на шее и не зная, как реагировать на такие «шутки».
– Одевайся, детка. Алан Герт – «ковбой» и бабник – стал импотентом.
Мы по-братски сидели на диване: я – с холодным компрессом на синяке, Ал – с бокалом виски и исповедью.
– Сегодня, когда ты плакала там, на платформе, я думал, что все вернулось на свои места, ты исцелила меня, сделав опять мужчиной, как я тогда сделал тебя женщиной. Все вернулось, клянусь, Дикси, – все! У меня трещали по швам брюки весь съемочный день… А сейчас я думаю, что мой организм, мой чертов организм просто среагировал на твои слезы! Он стоит от чужих мучений!.. Нет, Дикси, я не увлекаюсь плетками и наручниками. Я вообще как-то забыл о сексе. Женился и стал «интеллектуалом». Знаешь, это отшибает… Когда слишком много думаешь и редко заглядываешь под юбку жене… Романчики у меня пошли плохонькие – девицы изображали восторг, рассчитывая попасть в мой фильм. А что я мог? Да практически ничего. Как сегодня или чуть лучше, если не так устал. Мне ведь только сорок четыре.
– Ал, ну зачем создавать проблемы и жадничать? Что-то ушло, что-то пришло. Я думаю, никому не удается в сорок достичь результатов двадцатилетней давности.
– Нет, детка. Я просто круто взял вначале, в сущности, с тринадцати лет. Перерасход горючего. Один мой приятель сказал: «На жизнь каждого мужика выдается ведро спермы – я черпаю уже по донышку». Ему было немногим больше моего.
– Это общая проблема, увы, и ты нашел для себя хорошую замену. Сублимировав эротическое в интеллектуальное… Я думаю, у тебя будет прекрасный фильм.
– Но ведь мне хочется! Жутко хочется… Идея не отпала и не стала менее актуальной. Временами, правда. И время от времени у меня выходит неплохо… Знаешь, кого я изнасиловал последний раз от всей души? Свою жену. Три года до того вообще не вспоминал, где у нее что находится. А здесь приезжаю домой злой, и она с какими-то денежными проблемами пристает… Женщина въедливая, худенькая, жилистая и длинноногая, как кузнечик. В первые месяцы после свадьбы я вообще не замечал, есть ли у нее голова, – только эти длиннющие ноги и то, что между ними. А здесь вижу – есть! С огромной пастью и злющими глазами. И пасть изрыгает поток оскорблений. Не знаю, как это вышло, – махнул я ее кулаком пару раз, свалил, зажал вопящий рот и вдруг стал прежним – как джинн в меня вселился! Мы трахались несколько часов, перевернув все в доме и не заметив, как пришла уборщица. У меня даже потом все распухло от усердия. Трудовые ссадины.
– А вы не пробовали повторить этот трюк?
– Нет. Она мне вообще стала противна. То ли от того, что открыла во мне зверство, то ли я не мог простить себе, что так обезумел от этой блохи и она возомнила, что она получила надо мной власть… Мы редко видимся. Нас связывают дети.
– Недаром специалисты-сексологи загребают огромные деньги. Они бы живо вычислили сейчас тип твоих интимных запросов и расписали по полочкам всю необходимую процедуру.
– До этого я пока не дострадался, Дикси. Все надеюсь сам выплыть – я же сильный малый… – Он повел обнаженными плечами, сплошь состоящими из переплетенных мышечных жгутов.
– Да, рекламный ковбой. Ты в полном порядке, Ал. Поверь мне. Просто не надо форсировать и жать на все педали. Прислушивайся к себе, приглядывайся, как индейский охотник к добыче, и лови «позывные». Иногда случаются странные вещи… Знаешь, что на меня сильно подействовало в этом смысле? Такая ерунда – не поверишь, как на двенадцатилетнюю девочку… За стенкой занимались любовью, и мне было все слышно – стоны, скрипы… Меня это страшно завело.
– Господи, ты несчастная женщина – здесь на каждом шагу кто-нибудь стонет и зажимается. Так можно стать эротоманкой. – Алан подозрительно прищурился. – За стенкой трахался твой любовник? Это он и есть Микки?
– Нет… в общем, да. То есть я имела на него виды. А он надрывался и пыхтел со своей женой. При этом далеко не молодожен и не стегал ее розгами…
– Хм… «Есть много, друг Горацио, на свете…» Но ты не теряйся, детка. Поверь профессионалу – ты стала еще соблазнительней. Устоять может только гомик или… такой дубина, как твой Майкл.
– Или такой неважный режиссер, как ты. Средненький, что бы там ни плели тебе на ушко девчонки и дружки. Я хорошо помню рецензию Залкинда: «Герт застрял между двух стульев!» – Я пьяно рассмеялась и получила плюху.
Мы стояли друг против друга, с ненавистью глядя в глаза и сжимая кулаки.
– Стерва! – выжал сквозь зубы Алан.
– Сегодняшний эпизод – просто лажа, «развесистая клюква», как говорят на Руси! А мужикам из массовки прилепили бороды времен Толстого! Может, ты снимал «Войну и мир», Ал?
Я не успела уклониться: он вцепился мне в горло и повалил на пол. Я укусила его в предплечье и завопила, не на шутку испугавшись. Огромная ладонь зажала мой рот, а восставшее орудие сработало, как пика. Ал увлекся, продолжая зажимать мой теперь уже хохочущий рот. Мы провозились недолго, выдерживая жанр насилия и, в общем, остались довольны друг другом.
– Ну, это уже хоть что-то, – счастливо вдохнул Ал, рухнув навзничь и раскинув руки. – Ты просто Армия спасения, Дикси… Я отдаю тебе главные роли во всех моих последующих фильмах. Здорово ты меня завела.
– А я напишу заявление в полицию за нанесение телесных повреждений. Это влетит тебе в копеечку, зверюга, – погладила я его медвежьи патлы.
…Вернувшись домой, я сразу ринулась к своей тетрадке, чтобы записать события этого дня. Хвастаться про съемки не хотелось, как и признаваться в том, что рыдала на перроне какого-то неведомого города Киева не русская женщина, проводившая на фронт мужа, а избалованная парижанка, упустившая новую игрушку – доверчивого, простодушного Микки…
Приключение с Алом и вовсе не подлежит пока никакому осмыслению. Хорошо, наверно, что мы все-таки встретились, и не слишком-то обидно за нелепую сцену, которой завершился наш давний роман. Знаменательный, между прочим, финал…
Всех звезд тебе и всех радостей, славный «ковбой» Алан Герт!
