Текст книги "Семь цветов страсти"
Автор книги: Ольга Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
– Идиотские шутки. – Майкл резко дернул меня за руку и строго посмотрел в глаза. – В вас поразительно сочетаются взрослость и инфантилизм. Вы не успели растратить детство, Дикси…
– Просто бешусь от радости! – Я воздела руки и закружилась в потоке ветра, развевающего мои волосы, над холмами, лугами, над неоглядным, до закругляющегося горизонта, цветущим миром.
Мимо нас стрелой проносились ласточки.
– И почему люди не летают? Майкл, вы должны знать, – отчего люди не летают как птицы? Вот так бы вздохнуть глубоко-глубоко, встать на цыпочки…
– Вы читали Чехова? – Голос его прозвучал глухо.
Он сидел на корточках, прильнув спиной к каменному столбу и сжав ладонями голову. На мизинце, прицепившись дужкой, болтались новые очки. На верхней губе выступили капельки пота.
– Не открывайте глаза, господин Артемьев, у меня есть нюхательный карандаш с ментолом. Вот так, вдохните поглубже, – засуетился над ним подоспевший Кристиан.
Майкл отклонил голову – он решительно не хотел запускать свой крупный нос в ингалятор Хладека.
– Пустяки. Я давно не бегал. Уже все прошло. – Он встал и склонился над барьером, будто так легче дышалось.
– Хорошо еще, я догадался отослать старика вниз. Он признался, что уже десять лет не забирался на Вайстурм… Красота! – огляделся вокруг Кристиан. – А у меня два деда, и оба – не бароны, – вздохнул он, сразу погрустнев.
Наверно, все время думает, почему это ему – бойкому, расторопному, смышленому, с этаким бежево-розовым шелковым бантиком у воротничка – не везет. А фартит черт знает кому – российскому недотепе, купившему вчера джинсы на дешевой распродаже, и дамочке, которая и без того одним своим прекрасным местом может подцепить любого музейного аристократа.
– А у вас, Дикси, наверно, шесть цилиндров. Неслись вверх, как Анита Экберг в «Сладкой жизни»… – проворчал Майкл, отдышавшись.
– Ну вот, поняла, вы похожи на Мастрояни, когда он изображает чудаков! Ну, знаете, таких растерянных, чудаковатых гениев, – обрадовалась я.
– Последнее точно про меня… – Майкл грустно улыбнулся и опустил близорукие глаза.
– Ну ладно, господа, будем считать экскурсию завершенной! – Хладек радовался, словно речь шла о его наследстве. Наверно, он получает приличный процент от подобных операций. – Я могу помочь спуститься кому-либо из вас? – Чувствуя себя юным и спортивным, он победно посмотрел на обалдевших «хозяев».
– Отнесите, пожалуйста, меня вниз, – попросил Майкл. – Фрау Девизо вы не понадобитесь. Она собирается воспользоваться прорезавшимися крыльями.
Майкл совершил прощальный панорамный обзор своих владений и подмигнул мне.
– А знаешь, сестренка, как шутка эта история с наследством не так уж плоха. И главное, в качестве барона я начинаю себе нравиться.
3
Еще в замке мы подумывали о том, чтобы отметить это событие вечером в ресторанчике, но по дороге я не в шутку размечталась о кровати. Нет, не в смысле сексуальной разрядки – об одиноком спокойном сне в своем довольно комфортабельном номере.
По-моему, предложение разойтись по домам мужчины встретили с облегчением, и мы расстались возле оперного театра. Майкл нырнул в метро, я, отказавшись от услуг весьма огорченного этим обстоятельством Кристиана, остановила такси и через пятнадцать минут плескалась под горячим душем. От этого занятия меня оторвал настойчивый телефонный звонок.
– Сол?.. Вытащил меня из ванны, зануда… Что случилось? Ах, да, я и забыла. Ты бы обалдел – сказочный замок! Конечно, весь в «пыли веков», но Буше, и Рембрандт, и прочие исторические раритеты целехоньки! Спасибо, хотя еще рано поздравлять. Теперь мы должны с кузеном отправиться в Москву. Представляешь, удовольствие? Нет, вовсе не противный. Квазимодо тоже умел вызывать расположение дам, особенно в исполнении Энтони Куина. Что? Погоди, Сол, я хотя бы оботрусь и присяду, на редкость сногсшибательный день…
Я воспользовалась паузой, чтобы быстренько отреагировать на фразу Сола. Но соображать сегодня мне, видимо, было противопоказано. Усевшись на диван, я тупо уставилась в трубку: Соломон уверял, что надо заснять всю эту историю с наследством, которой я должна придать романтический характер.
– И к чему вам такое? Убеждена, что это совсем не тот случай. Наследство, конечно… Но, понимаешь… Что значит «не обязательно заходить далеко»? Какова вообще моя задача: совратить Майкла, скомпрометировать, убрать с дороги или просто оставить с подарком нереализованной страсти на всю жизнь?.. Не знаю, сколько ему лет…
– Посмотри в паспорт. Да это и неважно, – горячился Сол. – Вообще это уже детали, которые заиграют сами, когда ты выстроишь основное действие. Понимаешь? Этот мужик заинтересовал «фирму». Может выйти отличный сюжет. От тебя ничего не требуется – дай ему почувствовать свою заинтересованность. Женскую тягу… А я вылетаю.
– Постой, у него, кажется, послезавтра кончается виза.
– Тогда приготовь на завтра что-нибудь горяченькое. Да нет, ты не поняла – ни в коем случае не постель. Речь идет о лирическом чувстве… А значит, тянуть и тянуть, пока не взвоет.
Я в задумчивости повесила трубку. То им подавай грязный бордельчик, то «Лебединое озеро». Кстати, что у нас сегодня в опере? Пролистала газету, задержавшись над объявлениями о концертах. Нет, лучше в оперу. «Травиата», старенький спектакль с молодежным составом. Сойдет. Я отыскала в справочнике отель кузена.
– Майкл? Это Дикси. Ах, извините! Можете обтереться, я подожду. Весь в мыле? Хорошо, даю пять минут. – Вытащила мужика из-под душа. Конечно, ему до своей гостиницы ехать дальше, да еще на метро.
– Алло! Блицпомыв российского аристократа и австрийского барона завершен? Вы в самом деле успели ополоснуться? А если так, то пора надевать фрак. Нас ждут в опере.
Вместо восторженных благодарностей я услышала растерянное мычание.
– У вас уже назначено свидание? Или вы не прихватили бабочку?
– Как вы догадались? Я хотел… но, думаю, зачем… Разве нельзя пойти в моем черном костюме?
– Отлично. Этот черный костюм как раз для «Травиаты». Спектакль идет без возобновления двадцать лет – так сказать, патриарх сцены. В ложу бенуара не пойдем, а то задохнемся от пыли.
– Вам действительно мой костюм показался таким старым?
– Признайтесь, что вы придерживаете его для посещения похорон.
– И свадеб!
– Жуткая фантазия! Ну, хоть на собственной свадьбе вы были…
– Я был в нем. Костюм я приобрел к собственной свадьбе восемнадцать лет назад! Это имеет отношение к визиту в оперу? – заметно взвинтился он.
– Имеет. Я срочно должна отыскать свой подвенечный наряд. Жаль, в Париж слетать не успею… Ладно, времени совсем мало. Встречаемся у центрального входа того самого здания, которое вы полтора часа назад определили стилем исторического ренессанса. Постарайтесь меня узнать – я буду в декольте и с клешней краба на шее.
Опрометчивое заявление насчет декольте… Вечернее платье я, конечно, прихватила – таков уж «джентльменский набор» путешествующей парижанки: одежда для любви, одежда для удовольствия, одежда для развлечения с любовью и удовольствием. Но мой вечерний туалет был не из тех, что попадают в описания светской хроники. Для «Травиаты» и гида русского кузена сойдет. А вот будут ли билеты? Туристический сезон в разгаре, правда, спектакль старый. Я забивала себе голову глупостями, нарочно отодвигая необходимость обдумать указания Сола, сводящиеся к следующему: заморочить мужику голову, но не тащить в постель. Ну что же, два дня в таком режиме я выдержу, а потом вернусь домой и позвоню Чаку.
Майкла я увидела сразу. Его невозможно было не заметить среди респектабельных людей, толкущихся у входа. Некоторые дамы умудрились накинуть меха. Мои плечи были абсолютно голы. Правда, небрежно через одно из них переброшен шелковый кружевной платок, такой огромный, что тяжелые кисти чуть не волочились по мостовой. В него можно будет закутаться и двоим, если вдруг после спектакля выпадет снег. Черное кружево, черное, гладкое, удлиненное платье с открытыми плечами и будто свалившимися с них длинными рукавами. В качестве украшений, конечно, жемчуг – скромно и прилично. Рядом с таким кавалером не стоило привлекать к себе внимание. Но когда я выпорхнула из такси, чуть не прищемив дверцей кисти платка, на помощь мне бросились сразу два господина из ряда приличных вечерних прохожих, и стоило моему глазу лишь слегка стрельнуть легкомыслием, оба они, не раздумывая, последовали бы за роскошной незнакомкой.
Увидев меня, Майкл рванулся, как собака, ожидавшая хозяина, и разве что не завизжал от радости. В его руке был маленький ирис на длинном стебле.
– Вот, не знал, какие цветы вы предпочитаете.
– Камелии. Естественно, сегодня – камелии!
– Фу, дубина, – искренне огорчился он, хлопнув себя по лбу и взъерошив едва поднимающуюся над ним волнистую поросль. – Дюплесси украшала этими цветами себя и свои покои в любое время года, даже когда стала больна, бедна и нелюбима… – Он вдруг в недоумении уставился на мою шею. – А где крабья клешня?
– Пошутила. Это амулет, влияющий на скорость передвижения. С его помощью я одолела сегодня Белую башню. Но, видимо, в опере бега отменяются.
– Со мной ни в чем нельзя быть уверенным. Ведь упустил же я из виду камелии!
– Майкл! – Я схватила и сжала его руку, тоскливо заглянув в глаза. – Майкл! Это невозможно забыть! Нет, не про камелии. Про наш замок! Теперь мы сможем украшать свои покои чем захотим – клавесинами, ирисами, камелиями!
Мы радостно засмеялись и обнялись, как играющие дети.
– Дикси, постойте! Смотрите сюда. – Майкл за руку оттащил меня на край тротуара и восторженно уставился на фасад оперы. – Видите? Лоджии украшены фрагментами из оперы Моцарта «Волшебная флейта». Здание начали строить в 1861 году – как раз когда в России было отменено крепостное право, то есть практически рабство! А пять скульптур наверху аллегорически изображают пять муз искусства. Вы знаете, какие это музы, Дикси?
– Что за экзамен, Майкл! Я всего лишь киноактриса и знаю Аполлона, Бахуса и Венеру.
– Это музы Грации, Комедии, Фантазии, Героики и Любви! – торжественно доложил Майкл. – А вам не кажется…
– Кажется, что мы опоздаем на спектакль, – оторвала я его от интересной лекции, направляясь в кассу.
К счастью, аншлаг явно не намечался. Но места остались самые дорогие или неудобные. Майкл приуныл у плана зрительного зала с указанием цен над каждой зоной.
– Дикси, мне так хочется погулять по Вене, честное слово! «Травиату» я хорошо знаю… – взмолился он.
– Что, жадничаете, кузен? Пожалуйста, ложу номер 7, – сказала я кассирше.
– Постойте, что вы делаете! Я купил эти очки… Ах, зачем я только подошел к прилавку с джинсами! Там, прямо у моего отеля целый базар дешевых вещей… – заметался в панике некредитоспособный наследник поместья.
Я расплатилась и торжественно повертела перед носом кузена билетиками.
– Во-первых, мне хочется покутить (мелькнула мысль приложить эти билеты в «финансовый отчет» Солу), во-вторых, нельзя сидеть в таком костюме, как ваш, где-нибудь на галерке. А в-третьих, это серьезно – я теперь чертовски богата!
– Перестаньте, перестаньте, Дикси! Вы спугнете фортуну. Мне все время кажется, что вот-вот сообщат о какой-нибудь ошибке… Ведь все это не может произойти со мной… Я – неудачник. И это известно всем.
– Ничего себе! Мне кажется, мужчины, глазеющие сейчас на вашу даму, думают обратное! Вы даже не оценили мое платье…
– Платье, платье… Чудесное платье, – рассеянно озирался вокруг Майкл, пока мы поднимались по широкой парадной лестнице, миновав роскошное фойе с буфетными столиками, на которых среди ваз, полных разнообразной фуршетной закуски, красовались ведерки с шампанским.
Мне приходилось крепко держать под руку кузена, кидавшегося в стороны, как выведенная на прогулку собачка. То его интересовали витрины с театральными костюмами, то чьи-то балетные туфельки под стеклом или дирижерская палочка.
– Боже, эту палочку держал в руке сам Густав Малер! А это партитура Герберта фон Карояна!
– Майкл, мы вернемся в перерыве. Здесь устраивают ужасно длинные антракты, чтобы гости успели опустошить буфет и проштудировать всю историю венской оперы и австрийской музыкальной сцены.
В ложе мы оказались одни. Бедняга Майкл вконец расстроился бы, смекнув, что наши билеты стоили его очков, джинсов, туфель или неплохого ужина на двоих. Мы чинно расселись и переглянулись. Внизу, в партере, среди пестрого ковра вечерних платьев с порхающими над ним мотыльками вееров, словно побитые молью плеши, зияли пустые кресла. Зато галерка – верхний балкон, стоячие места на котором стоят всего двадцать шиллингов, – ломилась от студенческой братии, путешествующей налегке – без денег и багажа.
– У вас странные духи, – принюхался, пододвигая ко мне кресло, Майкл.
– А у вас – странное чувство юмора. Это моющая жидкость с дустом, которой опрыскивают ковры. Приблизьте-ка свой натренированный нос вот сюда. – Я подставила шею. – Что?
– По-моему, «Коко Шанель». Только вы явно не злоупотребляете духами.
Я прищурилась на моего загадочного спутника.
– И Буше вы узнаете с полувзгляда, и Верди любите, и клавесины, и Феллини вам известен, и в парфюмерии вы спец. У самого тоже одеколон от Кристиана Диора, и очки себе выбрали не самые плохие. А костюмы такие вам специально выдают в КГБ, чтобы дурачить легковерных иностранцев? Мол, мы, российские ребята, – консерваторы, скромняги.
– А вам неплохо известны наши нравы, – усмехнулся он. – Любите фильмы про Джеймса Бонда и русских шпионов?
Нет, ни за что не проговорюсь, что уже лет пять дружу с российской эмигранткой из Риги, и знаю куда больше о его родине, чем успела выложить.
– Вот, кажется, начинают! – Он подался вперед, разглядывая дирижера, поклонившегося публике.
Люстры медленно погасли, свет рампы упал на занавес, а в оркестре уже зарождалась и росла, набирая мощь, нестареющая, щемяще знакомая музыка. Кузен замер за моим плечом, и стало ясно, что в подобном священном самозабвении он собирается провести весь спектакль.
Вот наказание-то! Придумала на свою голову! Вместо того, чтобы пошататься по вечерним улицам, посидеть в ресторанчике, наслаждаясь дурманом мужского внимания… Хотя не так уж и плохо, когда ловишь на себе женские взгляды. Нет, не те, лесбийско-призывные, а обычные – завистливые, изучающие, бабьи. Конечно, это от комплекса одиночки. Или вот когда сопровождаешь такого кавалера. А если рядом, допустим, Чак или кто-нибудь из его плейбойской породы, бедняжек-завистниц просто жалеешь от широкой барской души!
…На сцене вовсю гуляет «полусвет» – хохочут и поют подвыпившие гости Виолетты, сияют свечи, звенят бокалы, ломятся от бутафорских яств и цветов шикарные серебряные вазы. За хором, изображающим нарядную публику, ходуном ходит матерчатый задник вместе с нарисованными на нем колоннами и окнами. На авансцену выдвигаются герои для исполнения дуэта, оба с бокалами в руках и хорошо заметным под игривой непринужденностью волнением. Они совсем молоды, и я вижу, как сверкают в лучах прожектора глаза певицы. Ее голос рассыпается хрустальными колокольчиками, а рука, протянутая Альфреду, слегка дрожит. Да она влюблена! Меня не проведешь – эта девочка без ума от своего партнера. Парень совсем не плох, и если бы не грубый сценический грим, придающий его облику нечто гомосексуальное, не эти алые губы и подведенные глаза, он мог бы, наверно, вызывать какие-то чувства… Я прислушалась – в голосе певца звучала подлинная мужественность. Что это меня сегодня так и тянет на лирические размышления? Я заглянула в программку – у исполнителей разные фамилии. Значит, только любовники. Мне захотелось поделиться своими впечатлениями с соседом. Майкл сидел вполоборота к бархатному барьеру чуть сзади меня, так что я не видела его лица.
– Господин Артемьев, Майкл! – шепнула я.
Никакого ответа. Может быть, русский гость уснул, утомленный впечатлениями и музыкой? Я насторожилась. Нет, слушаем, чуть посапываем… Что это? Или я ослышалась? Из уст Майкла вырвалось возмущенное хрюканье. Солист не взял верхнее «до»? Или у хористки стрелка на колготках? Я оглянулась. Майкл покраснел, как школьник, уличенный в списывании.
– Оркестр очень приличный, хотя в программе сказано, что сегодня занят почти сплошь молодой состав. Дирижер крепкий, педантичный, но без полета. Хотя, возможно, еще оперится. Легкость, свобода чаще всего приходят с опытом… И солистка вполне тянет. Пусть не добирает вокала, зато хорошенькая, и что-то живое в глазах, вроде даже влюбленность…
– А по-моему, жуткая архаика! Так и несет нафталином. Заметили, бедняжка Виолетта чуть не завалила кулису. Все дрожит, качается, и такая пыль витает, ведь в софитах все видно! – Мне почему-то стало обидно, что Майкл заметил влюбленность актрисы.
– Вы киношница. Там, конечно, все чище, натуральнее. Документ крупного плана. Точность детали. А вот возьмите дотяните эту концовку в дуэте… Хорошо! Молодцы, чисто, точно! – Он захлопал как раз в нужный момент, на долю секунды опередив зал.
Вообще создавалось впечатление, что Майклу, как по сценарию, было известно, где ставить точки, где замереть, а где и пошептаться.
– Дикси, – шепнул он мне в щеку, – откуда такое имя? «Dixi de visu» – это же что-то похожее на латинскую фразу, означающую «высказывание очевидца», если не ошибаюсь.
– Ну, вас ничем не удивишь. Девизо – фамилия моего деда, француза. И отец, конечно, как человек чрезвычайно начитанный и окончивший с отличием несколько учебных заведений, не мог удержаться, чтобы не назвать своего ребенка Дикси. С юмором у него было неспокойно. Вообще Эрик шутить не любил и другим не давал.
– А Дикси Девизо вышло очень красиво. Хорошо, что не родился мальчик. К нему бы из-за одного имени приставали «голубые» – звучит нежно и гордо.
– Вы действительно так думаете? Вы думаете, что иметь дочерей приятно? – нахмурилась я.
– Я имел в виду вполне конкретную дочь – Дикси. И убежден, что для любых родителей это большой приз. – Майкл дотронулся до моей руки, придерживающей на колене ирис. – Дайте цветок. Я специально выбрал желтый, в честь нашего фамильного геральдического лютика. – Он отломил стебель и, потихоньку потыкавшись в узле моих скрученных на затылке волос, воткнул в них цветок. – А теперь вы «дама с желтым ирисом». Дикси, давайте сбежим?
– Вы, кажется, были в восторге от постановки? – обомлела я.
– А вас раздражала пыль. Надеюсь, на улице не слишком свежо? Я оставил дома автомобиль.
…На улице было великолепно. И почему-то радостно на душе, как будто я прогуляла урок. Именно прогуляла и сбежала в Пратер.
– Майкл, у меня идея – я провожу вас домой, – сказала я нарочито интимным голосом, насладившись метнувшимся в его глазах страхом. Страхом недоверия. И, чтобы совсем не сбивать с толку беднягу, добавила: – Мы пойдем кататься на каруселях. Ведь Пратер у вас под боком, а мне неловко ходить в такие места одной.
– У вас нет детей? – серьезно спросил Майкл.
Я со вздохом пожала плечами.
– Тогда на сегодняшний вечер я вас удочеряю. Или нет, буду вашим заботливым дедушкой. Сам-то я, наверно, спасую – рассмотрел уже, какие там жуткие пыточные аппараты громыхают… И еще. В метро мы не поедем. В Вене чудесное метро, но я не видел там ни одной женщины в вечернем туалете. Тем более такой ослепительной.
Майкл остановил такси и назвал адрес. Мы чинно разместились на заднем сиденье.
– Для дедушки вы выглядите слишком старомодно. Пожилые джентльмены здесь, как правило, форсят – предпочитают светлые, яркие тона, клетку, пестрые галстуки, элегантную стрижку. Принято подкрашивать седину, и никого не возмутит маникюр, конечно, без цветного лака.
– Действительно, старость беспомощна и требует особого ухода. Тогда жалость и брезгливость сменяются уважением и даже определенным эстетическим чувством. Я успел заметить местных дам. Язык не поворачивается назвать их старушками. Право же, это даже красиво: достоинство долголетия.
– А молодых? Вы замечаете молодых? – На повороте я слегка пододвинула к нему бедро и навалилась плечом.
Он восстановил дистанцию, когда машина вырулила на ровное место.
– Сколько вам лет, Михаил Семенович?
Майкл схватился за грудь. Пошарив в верхнем кармане, с облегчением вздохнул.
– Уж подумал, что забыл в джинсах паспорт. Меня предупредили, что за границей нужно всегда иметь документ при себе. Тем более что я сопровождаю даму в такое сомнительное место.
Я ловко выхватила из его рук красненькую книжечку с гербом Советского Союза. Майкл протянул руку за своим документом, но я не выпустила добычу.
– Нет уж, приличная дама должна хоть что-то знать о человеке, делящем с ней крышу замка.
Я раскрыла паспорт и присмотрелась к фотографии. Было темновато, но не рассмеяться я не могла: на меня смотрело испуганное лицо молодого Пьера Ришара в ореоле вьющихся волос.
– Это что, школьная фотография после выпускного бала?
– Позапрошлогодняя. Фотографировался для поездки в Словакию. А бланки еще не успели заменить на российские, – протокольным голосом возразил он и отобрал паспорт.
Но я успела рассмотреть дату рождения. Моему «дедушке» Майклу было всего сорок три года. Нет, вернее, исполнится в декабре. Значит, Козерог и на пять лет моложе Сола…
– Вы почему-то сразу решили, что я кандидат в пенсионеры и не составлю конкуренции как наследник. Долго ли проскрипит старичок! – Майкл расправил плечи, одернул пиджак и, заглянув в переднее зеркальце, поправил очки. – Ничего, ничего. Это я от волнения так плохо выгляжу. Вот начну бегать по аллейкам нашей усадьбы, плавать в фонтане, а по ночам при луне играть на клавесине… Потом загуляю и в один прекрасный день представлю «тете Дикси» симпатичную девчушку.
– А жену бросите? Или передадите товарищу?
– С чего вы взяли, что я женат? Может быть, русские носят кольца всегда. Вообще-то я наполовину еврей.
– Вас подвезти к центральному входу парка? – осведомился шофер.
– Да, пожалуйста, – ответила я и протянула восемьдесят шиллингов.
Майкл взял у меня бумажки, порылся в кошельке и добавил еще 20. Потом достал записную книжку и что-то чиркнул.
– Записали номер машины на случай, если выболтали государственную тайну? – Я вышла, с удовольствием вдыхая запах ярмарки, детского праздника.
Аттракционы сияли огнями, все громыхало, светилось и пело. Толпа гуляющих двигалась к выходу, над которым в синем ночном небе крутилось гигантское колесо обозрения– символ и гордость Пратера. С выстроившихся вдоль аллеи лотков продавали всякую всячину, возбуждающую аппетит.
– Ой, тут даже соленые огурцы! – удивился почему-то Майкл, засмотревшись на кисленькую снедь.
– Здесь это обязательное лакомство. Для тех, кого мутит после всех этих цирковых приключений. Вы не страдаете морской болезнью, Майкл?
– Я люблю соленые огурцы. Если они здесь выдаются в качестве антирвотного средства, я готов прокрутиться в какой-нибудь из тех отвратительных мясорубок. – Прищуренные глаза кузена опасливо уставились на вертящиеся в сиянии разноцветных огней аттракционы.
Гремели, перебивая друг друга, динамики – песенки, мяуканье, электронные завывания Кинг-Конга и шум морского ветра. Что-то металлическое лязгало, угрожающе свистело, идиотский клоунский хохот, усиленный репродуктором, сменялся плачем, и маленькая девочка рядом с нами дернула за руку маму.
– Мицы лучше остаться в машине, боюсь, его может стошнить, – с опаской показала она на игрушечного кота.
Майкл потянул меня в темные кусты в стороне от центральной аллеи, по которой в обе стороны двигалась толпа, хрустя поп-корном, облизывая леденцы или мороженое. Я зацепилась каблуком о траву и чуть не упала.
– Да осторожнее вы, наследница! – прошипел Майкл. – Здесь полно полицейских.
Он прижался ко мне и выдохнул:
– Кошелек!
– Вы хотите купить жвачку или пластиковый нос? Не стесняйтесь, Микки, «тетя Дикси» не обидит мальчика.
– Кошелек! Мне надо двести, нет, триста шиллингов!
– Возьмите все. Вы же все равно собрались меня придушить.
Мы все еще стояли в обнимку, и для пущего эффекта Майкл вцепился в мое платье на уровне пупка, притягивая к себе.
– Фу, простите… – Схватившись за лоб, он отступил. – Задурачился, Дикси. Рядом с этой детской площадкой так и тянет нашкодить… Правда, я не умею быть альфонсом. Дайте мне взаймы до Москвы, чтобы я мог не чувствовать себя «совком»… Ну, какой-никакой, а все же мужичок. Почти барон. Дайте, Дикси.
Я протянула ему пять сотенных.
– Хватит?
– Еще я должен вам… за вчерашний кофе, за оперу, такси… Ну, у меня там записано.
– Вы мелочный и скучный тип. – Я решительно повернулась и двинулась к толпе.
– Постойте! А то я начну кричать и громко ругаться по-португальски.
– Почему по-португальски?
– Русский в этом районе вся торговая братия понимает. А португальцев здесь мало. Вот, смотрите: «Ambra di merdi!» – крикнул он.
Тут же из-за кустов выглянул милый молодой жандарм в беретике набекрень, внимательно оглядел парочку и любезно осведомился:
– Фрау требуется помощь?
– Нет-нет! Все в порядке. Спасибо, – улыбнулась я и потянула упирающегося Майкла в сторону.
– Что вы такое здесь орали? Это же общественное место, полно детей!
– Я не орал, а продекламировал. Это значит – «пахнет дерьмом». В любом суде меня бы оправдали. В тех кустах побывали собаки! Кроме того, знаете, почему я ушел из театра? Признаюсь, мне хотелось вырваться на сцену и допеть это… – Встав в позу, он исполнил финал арии Альфреда. Несколько хуже, чем Пласидо Доминго.
– У вас противный голос, – не удержалась я.
– Неправда, посмотрите, все оборачиваются! – Майкл раскланялся прохожим.
– О Боже, Майкл! Нас могут арестовать… Послушайте, дайте честное слово бойскаута или кто там у вас – коммуниста, что будете вести себя прилично. С вами дама в вечернем платье! Задумайтесь, Микки!
– Анита Экберг у Феллини в вечернем платье купалась в фонтане!
– Далась она вам! Это заслуга режиссера, сумевшего использовать индивидуальность актрисы настолько удачно, что люди из-за «железного занавеса» спустя тридцать лет постоянно упоминают ее имя!
– Гениальный режиссер! Волшебная женщина! Чудесный фонтан! Ах, как студент Артемьев мечтал, до злых ночных слез, прогуляться у Треви, посмотреть «Сладкую жизнь» целиком, а не отрывки в разных телепрограммах! Я бы тогда все отдал, чтобы вытащить мокрую Аниту из-под струй и катать ее по ночному Риму… Вам не понять, Дикси. У дикарей свои причуды…
– Перестаньте злиться. Я не внучка Клары Цеткин, не коммунистка и понимаю, что мать нашей Клавдии Бережковской, то есть баронессы, неспроста сбежала от большевиков.
– Это потом, – махнул он рукой.
– Для бесед у камина? Тогда скажите сразу, она была русской буржуйкой или легкомысленной шансонеткой?
– Она была хорошей певицей. И абсолютно аполитичной.
…Мы обходили парк, рассматривая аттракционы и выбирая подходящий, с учетом возраста, экипировки и личных пристрастий. Меня влекла вода, совсем как Аниту Экберг. Но признаваться в этом теперь не хотелось. Майкла тянуло в воздух – ко всяким летучим парашютикам и каруселям. И мы оба «запали» на «крутые виражи». Желающих, кроме нас, не было. Парень, обслуживающий аттракцион, взял наши билетики и с сомнением оглядел «прикид». Но ничего не сказал. Конструкция из металлических рельсов и труб высотой с трехэтажный дом напоминала экспонат выставки модернистов 30-х годов – крученый металл, а в нем, в лабиринте извивающихся рельсов, маленькие санки на двоих. Мы с трудом втиснулись в сиденья – Майкл у руля, я за его спиной – и пристегнулись ремнями. Парень отошел к стенду и нажал кнопку. Мы понеслись с шумом и лязгом вагоноремонтного цеха. Я зажмурилась и вцепилась в плечи кузена.
– Держитесь лучше за поручни, я могу вылететь! – гаркнул он сквозь лязг.
И тут мы действительно рухнули. Чертовы шутники! Оказывается, закрученная дорожка имела неожиданный провал, в который наша посудина полетела с грохотом металлолома, сбрасываемого на свалку. Я лязгнула зубами, чуть не прикусив язык, и сильно ударила колено о спинку переднего кресла.
Мы выгрузились под насмешливым взглядом парня, радостно улыбаясь, нырнули в кусты и только тут зло посмотрели друг на друга. Майкл согнулся в три погибели, потирая зад. Я занялась коленями. Мы ныли и охали, как побитые собаки, изнемогая от желания подраться.
– Это вас, дорогой друг и товарищ, потянуло продемонстрировать мужскую доблесть!
– Я только сопровождал даму, рвущуюся к острым ощущениям.
– Уж слишком острым. – На моем колене под разорванными колготками алела ссадина. Я жалобно ойкнула, вытянув ногу.
– Колготки оплачивать не стану. Вы уже здесь, наверно, не в первый раз раскалываете таким образом своих кавалеров, – открутился Майкл. – И еще, я вижу, подол платья оторвался. Это не от Версачи ли? Ах, очень сожалею!.. Но вы уже в оперу явились в рваном… Бедный мой, хрупкий, нежный копчик!
– Я в рваном? – Раненым коленом я пнула кузена под ушибленный зад.
Он взвыл, но, ловко развернувшись, ухватил мою ногу. И, крепко держа за щиколотку, серьезно предупредил:
– Следующую пытку выбираю я. В конце концов я гость и оплачиваю билеты!
Но смотрел Майкл как-то так, что ногу я не выдернула, а лишь слабо покачнулась, теряя равновесие. Он опустился в траву, склонясь над моим ранением, и вдруг прильнул к нему губами.
– Это всего лишь антисептическая предосторожность. Надо слизнуть грязь. Вы разве не катались на велосипеде и не имеете опыта падений?
Я не ответила. Может, это ему, а не мне Сол дал указание поухаживать? Во всяком случае, давненько никто не лизал мне поцарапанные коленки в темных кустах парка аттракционов.
Майкл тоже приумолк и посерьезнел. Не глядя друг на друга, мы вышли на запах гамбургеров и с удовольствием съели по одному, запивая пивом. Порция мороженого взбодрила меня окончательно.
– Ну что, вы завершили ужин? Нам пора, – поднялся Майкл.
– Как? А обещанные качели? – огорчилась я.
– Не качели. Я присмотрел для вас нечто подходящее. Чуть хуже, чем Федерико для Экберг.
Вокруг «Ниагары» собралась толпа и даже выстроилась очередь за билетами. Но Майкл протолкнулся вперед и тут же вынырнул с жетонами.
– Вы показали им советский паспорт?
– Нет, я сказал, что сопровождаю голливудскую звезду, а нас снимают скрытой камерой. Вы знаете, что это за штука?
– Понаслышке. Только, чур, я сяду впереди!
Большая надувная лодка вначале раскачивалась на бурной порожистой реке под фонограмму бьющихся волн и завывание ветра, а потом, подкатив к самому краю водопада, обрушилась вниз под одобрительный визг зрителей, поднимая каскад водяных брызг. Несколько секунд покачиваний в спокойном озерке – и вы снова на суше, ловко подхваченные из лодки ассистентами аттракциона.
Я села впереди, сжав руль и сложив на коленях свой платок. Майкл устроился сзади, и наша лодка начала покачивания на «порогах». Со всех сторон путешественников старательно обдавали водяными струями, так что я вмиг поняла, что промокла до трусиков. Вдобавок Майклу удалось выхватить гребень из моей прически, и теперь мокрая грива металась из стороны в сторону. Момент падения с водяной кручи, куда более мягкий, чем на железках, все же вызвал замирание в животе, и я вдруг подумала, что все эти игрушки – наивные заменители секса. Или дополнители? Что, например, станут делать вон те двое обнимающихся подростков в передней лодке, визжащие от водяного массажа, – пойдут прижиматься в машину? Или, может быть, что-то происходит у них уже сейчас? Пассажиры пристегнуты, устройство лодки дает свободу рукам…
