Текст книги "Серый ангел (СИ)"

Автор книги: Олег Трубецкой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Я, конечно, не сноб, думал Борис, красивая женщина всегда вне возраста, и пускай она сногсшибательно выглядит, но спать со своей школьной учительницей, даже из-за уважения к старости, я не могу. Это смахивает на геронтофилию. В общем, трогательной встречи с учителями не получилось.

По пути домой Борис зашел еще в одно увеселительное заведение. Им оказался ночной молодежный клуб с угрожающим названием “Зона риска”. Борис ухмыльнулся: вот уж воистину – кто не рискует – тот не пьет. Едва он зашел внутрь, как чуть не оглох от бьющих по мозгам многоваттных децибел. Среди буйства голых пупков, полуобнаженных мужских и женских тел он с трудом разыскал стойку бара. По ту сторону стоял подтанцовывающий мускулистый атлет. А как же запрет на продажу спиртных напитков несовершеннолетним? – подумал Борис – Безобразие. Куда смотрит общественность? Да, похоже, я становлюсь ханжой, старым педантом и ворчуном. Если вспомнить детство золотое, то мы сами лет в четырнадцать-пятнадцать тоже выпивали. Таким образом, мы стремились – детская наивность – войти во взрослую жизнь.

Борис подошел к стойке и, боясь быть неуслышанным, почти прокричал заказ. Вежливая форменная улыбка сползла с лица бармена и он, перегнувшись через стойку, так же кричащим шепотом сообщил, что в “Зоне риска” не подают спиртных и алкогольных напитков, но если господин хочет он может заказать безалкогольное пиво. Чертыхнувшись, Борис потребовал у бармена безалкогольной водки и, вдоволь насладившись его растерянной физиономией, гаркнул ему прямо в ухо: мол, выдохни, фратер, расслабься, я пошутил. Оглядев зал, он понял, что попал в типичное заведение для школьников. Его просто обманула их напускная взрослость: развитые акселеративные тела взрослых мужчин и женщин с мыслями и поступками старшей группы детского сада. Борис подумал, что если спиртного нет в баре, то его, наверное, приносят с собой. Он стал приглядываться к трясущейся под сумасшедшие ритмы толпе, но ничего не заметил, никто друг другу ничего не передавал, по рукам не ходили припрятанные фляжки и бутылки, и, если что-то и пили, то только возле бара. Не перегнули ли палку заботливые отцы города в своей заботе о подрастающем поколении? Отсутствие спиртного в молодежном клубе настораживало: за последние полвека появилась масса синтетических, дешевых, а потому легкодоступных наркотиков. В конце концов, это не мое дело, подумал Борис, ведь есть попечительский совет, родители, полиция, наконец: отдел по борьбе с наркотиками или отдел нравов, кто еще этим занимается. Хотя можно было провести журналистское расследование. Но для журналистского расследования нужна была полная сосредоточенность, для чего Борису необходимо было срочно чего-нибудь выпить, поэтому вследствие отсутствия искомой выпивки расследование откладывалось на неопределенное время.

В старой части города было темно и тихо. Заросшую аллею, по которой шел Борис, освещал всего лишь один древний фонарь. Аллея давно не асфальтировалась, поэтому Борис чуть ли ни на каждом шагу спотыкался на каких то неровностях, нетрезво поругивая городскую администрацию, что не мешало ему предаваться пьяным воспоминаниям. Вот на этой самой аллейке мы пацанами собирались по вечерам, выпивали, курили дешевые сигареты, рассказывали похабные анекдоты, пытались клеить проходящих мимо девчонок, в общем, старались вести жизнь взрослых людей. Борис помнил, что еще тогда эта аллея освещалась кое-как. А еще говорят, что ничто не остается неизменным.

Его воспоминания были внезапно прерваны. Позади него нарастал какой-то шум. Борис оглянулся. Что-то необычное было в дробном стуке, который отчетливо приближался к нему с каждой секундой. Борис тщетно силился понять, что же может производить такие звуки, это не было похоже на набор привычных городских шумов, когда в конце аллеи появился стремительно приближающийся на него темный силуэт. Как бы Борис не был пьян, но вид несущегося на него во весь опор всадника в полном рыцарском облачении моментально его протрезвил. Действительно это было фантастическое зрелище. В непривычном для уха стуке подков по асфальту было что-то зловещее. Из-под копыт летели искры, развевался черный плащ, тускло отсвечивала начищенная до блеска кираса, а о доспехи глухо бряцал ножнами длинный меч. Забрало шлема было опущено, но в темноте аллеи Борису показалось, что он видит сверкающие из-под бровей глаза. Когда до Бориса всаднику оставалось преодолеть не более двадцати метров, он опустил копье, целя наконечником прямо в его молодецкую грудь. О, боже, – произнес Борис – Черт побери! Упоминание вслух двух высших инстанций в последнюю секунду привело Бориса в чувство. В тот момент, когда всадник уже хотел поддеть его копьем, Борис успел отпрыгнуть в сторону и спрятаться за ближайшее дерево. Не останавливаясь, всадник пронесся мимо, и Бориса на мгновение обдало порывом холодного воздуха. Спустя мгновение рыцарь пропал из виду. Через несколько секунд смолк и стук копыт. Фу! Что же это было? – Борис вытер со лба внезапно выступившую испарину. – Чей-то маскарад? Вроде время Хэллоуина еще не пришло? Может, это какой то свихнувшийся учитель истории возомнил себя Дон Кихотом. Если бы не моя реакция и мои воинские навыки, он бы меня продырявил, как пить дать. Видел ли его кто-то кроме меня? Борис огляделся по сторонам. На скамейке в конце аллей кажется кто-то сидит. – Борису показалось, что он слышит какое-то постанывание. А может он их того… копьем…? Борис поспешил к ним. Действительно на скамейке сидели два человека. Борис уже хотел было обратиться к ним с вопросом, но вовремя понял, что тут он третий лишний. На скамейке миловалась парочка, парень и девушка. Парень со спины был очень похож на Изаксона такой-же белокурый красавчик, но это был не он. Молодые люди дошли до той стадии, когда они уже ничего вокруг не замечают. Парень зарылся лицом в ее пышные волосы, а девушка издавала сладострастные всхлипывания. Проходя мимо, Борис узнал в девушке ту самую симпатичную брюнеточку из бара, которая строила ему глазки, и почувствовал крошечный укол ревности, который тут же уступил место раздражению. Идиот! Нашел куда девушку привести. Хотя я несправедлив, подумал Борис, в юности я тоже тискал девчонок по паркам, уединиться в нашем общежитии было практически невозможно. Вот так, Ласаль, сказал Борис сам себе, пока ты жрешь водку, другие срывают плоды удовольствий. Пропьешь ты все на свете, если вовремя не остановишься. Пройдя немного дальше, он оглянулся. Что-то подмывало его взглянуть на них еще раз. – Вуайер несчастный! – с этими словами Борис обернулся назад.

Символическая юбка на девушке задралась наверх, явив Борису узкую полоску кружев на ее бедрах, а рыбацкая сеть, играющая роль накидки, съехала с ее плеч, обнажив красивую смуглую грудь. Руки парня жадно шарили по телу брюнетки, изучая ее набухшие прелести. Парень поднял голову, сверкнув, как кошка, желтыми глазами. Из-за туч появилась луна, и Борис решил, что у него опять пьяные галлюцинации. Парень поднял голову, и Борис увидел, как с острых верхних клыков на его подбородок стекает кровь, которая, как ей и положено в дешевых романах, в лунном свете выглядела почти черной. Это жуткое нечто в человеческом обличье, увидев Бориса, улыбнулось ему, оскалившись еще больше, затем, слизнув с губ начинающую, запекаться кровь, опять припало к шее девушки. Допился до белой горячки – вслух решил Борис – Но это ничего, с каждым бывает: стрессы, много выпивки. Мне просто нужно поспать, и все пройдет. В Сомали, когда нас трое суток обстреливали, когда практически никто не спал, мне тоже всякая чертовщина начинала мерещиться, а потом ничего – все прошло. Мне только надо поспать.

Так, уговаривая себя, Борис дошел до своего дома. Поднявшись на третий этаж, он достал из кармана джинсов ключи. К его удивлению руки у него не тряслись. Отперев квартиру, Борис, не разуваясь, прошел в спальню и рухнул на диван. Кондиционер весь день оставался включенным, поэтому в квартире царила приятная прохлада. Окна в спальне были не зашторены, и свет луны бил прямо в лицо. Борис потянул на голову простыню, и уже через пару минут спал, провалившись в беспокойный тяжелый сон.

Дверь на замок Борис не запер.

Глава вторая

Афганские моджахеды имели большой опыт партизанской войны. Сначала англичане, потом русские, американцы, теперь вот международный дивизион ООН. Моему отцу тоже пришлось здесь пострелять. За несколько веков войны на своей земле афганцы научились не только воевать, они стали мастерами психологической атаки и запугивания. Получить осколочное ранение в живот здесь считалось большой удачей. Если конечно сравнивать это с пленом. Те пытки, которые применяли афганцы к неверным, было наглядной демонстрацией их желания идти до конца. По сравнению с ними святая инквизиция и гитлеровские лагеря выглядели детским садом в песочнице. Вот один из примеров. Плененного человека до бесчувствия накачивают наркотиками, да так, что он забывает, где он и как его зовут. Пока он находится в наркотическом трансе, его начинают резать. Свежуют его как барана: с его торса снимает кожу и завязывают ее вокруг головы. Человек находится под таким кайфом, что ничего не чувствует. Когда обезболивающее действие наркотика проходит, он от боли просто сходит с ума. Вот поэтому просто ранение в живот считается большим везением. Всему составу международного дивизиона выдавали ампулы с цианидом. Это считалось проявлением гуманизма. Обычно ампула зашивалась в уголок воротничка. Такая ампула была и у меня.

Пару дней назад воздушная разведка доложила, что обнаружила в горах, в глухом ущелье один из их опорных лагерей. Отряд спецназа вертолеты высадили в десяти часах пути от него. Ночью, через перевал, с боеприпасами на спине – такой марш-бросок мог выдержать не каждый. Но я дошел вместе со всеми. К утру наш отряд блокировал все отступы из лагеря. Штурм был назначен на пять утра. Мы только заняли позиции и переводили дух, когда командир отряда майор Босх легонько толкнул меня в плечо. Смотри вниз, знаками показал он мне. С собой у меня миниатюрная видеокамера с режимом многократного увеличения и ночного видения. Через видоискатель я смотрю вниз, на их лагерь. Я вижу, как четверо моджахедов вытаскивают из какой-то ямы в земле худого изможденного человека. Сначала они измываются над ним, пинают ногами, затем все становятся в круг и мочатся на него. Затем заставляют встать свою жертву на колени. Один из мучителей достает из-за пояса длинную саблю. Один взмах и ухо отсечено как бритвой. Даже до нас доносится крик этого человека. Он зажимает рану рукой, из которой хлещет кровь. Через видоискатель камеры она кажется черной. Затем палач передает саблю другому. Я оборачиваюсь к майору и знаками показываю, что пора начинать штурм, иначе этого человека сейчас убьют. Босх показывает на часы: до начала операции еще три минуты. Майор не хочет рисковать своими людьми из-за одного человека. Еще один крик. Я опять приникаю к камере. Лицо живого человека без ушей и носа представляет собой жуткое зрелище. Еще один взмах саблей, и из распоротого живота на землю падают внутренности. Этот человек еще хочет жить: он подхватывает свои кишки и пытается запихнуть назад, а они все вываливаются из рук. Он еще что-то говорит своим мучителям, но те только смеются. Им очень весело. Саблю берет четвертый афганец. Пленник открывает рот, но крикнуть он не успевает – отрубленная голова отлетает в кусты. Через секунду четверо моджахедов валятся на землю. Это сработали снайперы. Выстрелов не слышно – стреляли из винтовок с глушителями. Я смотрю на свои часы. На них ровно пять утра. Штурм начался.

Наутро у Бориса в голове играл целый оркестр. Опять ему снилось черт знает что, но вспомнить, что именно он так и не мог: так, какие-то обрывки. Проснувшись, он минут десять смотрел в потолок, пытаясь совладать с пульсирующими приступами боли в висках и затылке. И какого черта я вчера так надрался, думал Борис. Пьянка без повода – это алкоголизм. Что это мне вчера померещилось: вурдалаки, лыцарь в доспехах с копьем наперевес – средневековые консервы на улицах родного города – белая горячка в стиле фэнтэзи. Пей, пей – увидишь чертей. Борис поплелся к холодильнику. Открыв его, он посмотрел на упаковку с баночным пивом. “С высоких Бодунских гор к вам прибыл князь Опохмелидзе”. Вообще, в простонародных представлениях, сказаниях и былинах матерый журналист должен быть слегка небритым и немного подшофе. А уж военный журналист тем более: с него и взятки гладки. Отогнав провокационные мысли, Борис усилием воли закрыл холодильник и стоически поплелся в ванную. Стакан с растворимым «Алка-Зельцером» и контрастный душ сделал свое дело: после третей чашки кофе Борис чувствовал себя почти человеком. Когда он обсасывал мысль о том, что родные пенаты действуют на него уж очень разлагающе и не пора ли бы отсюда убраться, в дверь позвонили.

За дверью стоял странный тип. Одет он был дорого и добротно, Борис подумал, что, судя по его внешнему виду, он явно насмотрелся гангстерских фильмов: Великая Депрессия, сухой закон, бутлегеры и прочая дребедень. На его немой вопрос он улыбнулся, обнаружив ослепительно белые и безупречно ровные зубы.

– Не узнаешь?

Борис покачал головой.

– А так? – достав из внутреннего кармана грубые, в роговой оправе, с толстыми линзами очки, незнакомец нацепил их на нос, затем оттопырил пальцами уши. – Похож?

Жорка! Фига! Это ты?!А тож! – улыбнулся он, довольный произведенным эффектом. – Ну, приглашай в дом, хозяин. Или так и будем стоять на пороге?

Жорка Афиногенов, друг и одноклассник, гроза учителей, вечно не вылезающий из двоек, дворовый хулиган и исполнитель всех детских проказ Бориса, стоял перед ним, сверкая улыбкой а ля Бельмондо.

В детстве, обладая недюжинной для своего возраста силой, Георгий Афиногенов, по прозвищу Фига, был сильно подслеповат и катастрофически лопоух. И, хотя Жорка носил очки с толстенными линзами и сидел, несмотря на неуспеваемость, за первой партой, он все же постоянно щурился, пытаясь, навести резкость на расплывающуюся перед глазами классную доску.

Когда появились деньги, я первым делом решил исправить зрение, ну, а потом в той же клинике привели в нормальный вид мои “локаторы”, хотя к тому времени они меня уже перестали беспокоить, – рассказывал Жорка, прихлебывая из чашки обжигающий кофе. За час с лишним, он поведал Борису всю свою жизнь за последние двадцать лет, продемонстрировал фотографию жены, двух прелестных дочурок пяти и шести лет, и даже фото своей собаки, монстроподобной, громадной псины, с нелепым именем Пуфик. Очевидно, своим неаристократическим именем Пуфик был обязан Жоркиным детям. Начинал я рядовым брокером: вкладывал деньги клиентов в акции и тут де их сбывал. Часть заработанных денег вложил в “МДМ”, ну помнишь, была такая финансовая пирамида, деньги я вытащил, и с приличным наваром, а лавочка эта вскоре прикрылась. Повезло, – философски заметил он, – многие тогда остались ни с чем. Так ты сейчас процветаешь? – спросил Борис. Ну, на бутерброд с икрой мне хватает, если ты об этом. Честно говоря, еще год-два и можно будет уходить на покой. Куплю себе домик где-нибудь на побережье, буду разводить устриц и наслаждаться закатами. Так ты здесь по делам или на отдыхе? – журналистская сущность Бориса опять начинала брать верх. Каждый раз при любом даже самом незначительном разговоре беседа начинала походить на интервью, некоторые из собеседников это быстро подмечали, тут же замыкались и уходили в себя. Борис клялся себе избавиться от этой привычки, но профессиональные навыки стали его вторым «я» и въелись в него до мозга костей. Вот и сейчас Жорка насупился, одарил его испытывающим взглядом, помолчал, видимо что-то прикинул про себя, затем, не спеша, ответил. У меня был контракт с Институтом, теперь он закончился. Мне осталось продать кое-какую недвижимость, которая у меня здесь осталась. Затем… – Жорка сделал выразительный жест рукой, – затем рву когти отсюда к чертовой матери. Чем тебе не угодил наш родной Орбинск? Ты, насколько я слышал, почетный член города. Или, быть может, Валентина Ивановна вновь решила преподать тебе урок биологии? Если ты на счет того, пыталась ли она залезть ко мне в штаны, то у нее ничего не получилось. Я пригласил ее в ресторан и напоил шампанским так, что после этого она отходила целую неделю. Мне показалось, что она выпила целое ведро, кстати “Вдовы Клико”. Мне это влетело в копеечку, зато, теперь завидев меня, она переходит на другую сторону улицы. Но дело не в ней. Что ты знаешь об Институте? Международная неправительственная организация в подчинении ООН. Международная экономика, научные исследования в различных областях. В общем, ничего особенного. А что у тебя против них?

Жорка достал из кармана пиджака портсигар белого металла и такую же зажигалку: платина, инкрустированная алмазами, вытащил сигарету, закурил, посмотрел, как тлеет кончик сигареты, затем ответил:

У меня очень хорошая интуиция, даже где-то на грани предвидения. Я иногда сам удивляюсь. Бывало, маячит впереди хорошая сделка, остается только подписать контракт. Мои спецы и адвокаты уже потирают руки в предвкушении прибыли, а я не тороплюсь, что-то мне мешает. Зацепиться вроде не за что, а на душе беспокойно. В итоге я проект сворачиваю, а спустя некоторое время узнаю, что если бы я влез в это дело, то точно остался бы без штанов. В лучшем случае, мне не скоро удалось бы прийти в себя. И ладно, если бы это было один раз и касалось только бизнеса. Месяц назад я должен был лететь с семьей на Багамы. Стоим в аэропорту, уже проходим регистрацию, и тут меня начинает трясти, весь холодным потом изошел. Понимаю, что лететь мне этим рейсом не нужно, заворачиваю оглобли назад, Тамарка моя, конечно в крик, она то шмотья уже себе накупила, купальников, чуть ли не на каждый день, в мыслях она уже там – загорает на солнышке. Но я рогом уперся – и ни в какую. В общем, никуда мы не полетели, а если бы и полетели, то лежали бы сейчас где-то на дне Атлантики. Самолет разбился? Неизвестно. Только в пункт назначения он не прилетел. Спустя сутки после вылета были организованны спасательные поиски, но они ничего не дали. Никого не нашли? Никого и ничего: ни обломков самолета, ни тел. Ну, ладно – тебе повезло: родился в рубашке. А причем здесь Институт? Сейчас я тебе все объясню. Слушай, – прервал свои воспоминания Жорка, – у тебя пожрать что-нибудь есть? Когда я начинаю нервничать, на меня нападает жор – кишка кишке фиги показывает. Можно было бы завалить в ресторан, но там не поговоришь – слишком много слушателей. Яичница пойдет? – невозмутимо спросил Борис. Такая резкая смена разговора была вполне в Жоркином духе. – Другого у меня ничего нет. В отличие от тебя, я холостяк на выданье и свои гастрономические потребности удовлетворяю в тавернах, кабаках и других местах общественного питания. Пойдет, лишь бы было побольше. В таком состоянии я могу быка съесть.

Пока Борис творил, стоя над плитой, Жорка изложил ему свою нехитрую историю. Его фирма подрядилась доставить в Институт, из какого то Зачуханска различную узко профильную технику: необычные электромагнитные двигатели, какие-то кварцевые генераторы. Жорка сам не понимал, зачем им нужны были эти штуки, но стоили они бешеных денег даже по его, Жоркиным меркам, а Институт платил ему столько же за их доставку. Правда, при этом оговаривалось одно условие: завод, выпускающий эту технику, а находился он достаточно далеко, где-то за Уралом, не должен был знать, кто их заказчик. Такие дела. Жорка уплетал яичницу и продолжал свой рассказ.

Я во многом не разбираюсь, но о том, как делаются деньги, я знаю немало. Бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке. Когда мне начинают платить такие деньги практически ни за что, это невольно наводит на подозрения, что здесь не все чисто. Я нанял лучшего специалиста-аналитика и задал ему всего один вопрос: «Зачем понадобилась вся эта техника Институту и что, черт возьми, там происходит?» И что? – такой оборот разговора все больше и больше увлекал Бориса. Мой спец считает, что в Институте идут разработки по созданию эМ-Вэ. Чего?! Какое эМ-Вэ? Мертвая вошь? Монстр вуду? Говори нормальным языком и не пытайся выглядеть умнее, чем ты есть на самом деле. ЭМ-Вэ, фратер, сокращенно называют машину времени, – назидательным тоном сказал Жорка, – И тебе как журналисту стыдно об этом не знать. Так вот, мой специалист считает, что в Институте создается машина времени. Именно ту технику, что мы поставляем, специалисты различных стран мира еще недавно использовали при создании МВ. Лет шесть-семь назад все газеты взахлеб писали об исследованиях природы времени. Но после того, как появился Институт, о подобных разработках в печати больше ничего не появлялось, как отрезало. Пропал интерес к этой теме? Маловероятно. Но это еще не все. Так же перестали писать об экспериментах по клонированию человека. Я не говорю о создании еще одного Гитлера или Иисуса Христа, но разве человечество перестало нуждаться в донорских органах для пересадки тяжело больным людям. Разве у нас стало меньше умирающих от рака или почечной недостаточности? Нет. Однако уже лет пять, как будто кто-то перекрыл все доступы к этой информации. Все выглядит точно так же, когда в 30-х годах прошлого века из печати исчезли упоминания о работах в области ядерной физики. Ты знаешь, что из этого получилось. А теперь скажи, что я параноик.

Борис помолчал, немного обдумывая услышанное. Машина времени… – думал он. – Вся эта версия кажется притянутой за уши. Хотя чем черт не шутит.

Борис бросил быстрый взгляд на бывшего одноклассника. Жорка выжидающе смотрел на него, и в его взгляде читалось явное нетерпение.

“Слющяй, я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижяйся”, – сказал Борис. – Параноиком я тебя не назову. Я уважаю чужое предчувствие, на войне оно порою спасало некоторым жизнь. Но твое толкование событий больше похоже на научную фантастику, чем на реальность. И я не понимаю: если ты решил отсюда уехать, зачем мне это нужно было рассказывать? Но ты же журналист, – Жорка посмотрел на Бориса с таким недоумением, как будто тот спросил его, зачем ему дышать, – у тебя любопытство должно быть в крови.

Борис хмыкнул.

– Я – журналист в отпуске, а это не одно и то же. Ты же не хочешь, чтобы я тут же занялся расследованием?

Ну, таких жертв я от тебя не требую, – Жорка вновь продемонстрировал свою фирменную ухмылку, – Я просто надеялся, что тебя это заинтересует. А все, чего я хочу – это быть отсюда подальше, когда здесь начнется.

– Начнется – что?

Вот этого мне знать совсем не хочется. Ну, да ладно, я тебя предупредил, у меня вылет через два часа, а если ты этим все же заинтересуешься… “Холеру” помнишь, Валера-холера из параллельного “в” класса? Красавчик… Помню, конечно. Учителя прочили ему актерскую карьеру. Он и поступил на актерский, да бросил. Сейчас он отец Ваарлам. Закончил духовную семинарию и вернулся в Орбинск. Хотя у него свой взгляд на вещи, но, пожалуй, он может рассказать много интересного о том, что произошло в городе за время твоего отсутствия. Кстати, наш Рустамчик тоже здесь. Работает анестезиологом в реанимации и по совместительству патологоанатомом в морге. Навести его, он будет очень рад. Ну и как он? – спросил Борис. Попивает втихую. Говорят, жена у него гуляет. Ну, ладно, мне пора, – Жорка встал.

Когда-то в школе у них была своя система приветствий и знаков, но Борис успел ее основательно забыть, поэтому они простились просто, как повелось у настоящих мужчин, пожав друг другу руки.

Вечером, когда жара стала не такой изнуряющей, Борис опять оказался у “Веселого Роджера”. Как обычно в это время он был полон посетителей. Над столиками висело синее марево табачного дыма, музыкальный автомат наяривал “Дом солнца” – “Animals”. В воздухе летали трех, четырех и более этажные оборотистые выражения. Если раньше, лет тридцать тому назад все “факали” и “булшетали”, то сегодня всякий себя уважающий молодой или не очень молодой человек считал своим долгом выучить несколько цветастых фраз на русском языке. Это стало модным веянием, которое было принято почти повсеместно. В мире царило иго русского мата. Спикеры английского парламента считают неэтичным поносить друг друга на языке Вильяма, нашего так сказать, Шекспира. Но обматерить оппонента на “великом и могучем” им как два байта переслать. Да что там спикеры! Даже герои американских супербоевиков посылают друг друга по известному адресу на чистейшем русском языке и стараются приложить какого-нибудь кинозлыдня по матушке. Сейчас даже австралийский бушмен может завернуть так, что граф Лев Николаевич перевернется там, где он есть. И Владимир Иванович Даль вместе с ним. И кто мог предположить, что нашествие малиновопиджачных “новых русских” на Запад лет сорок назад выльется в такой лингвистическо-вербальный выкрутас. Страх перед русской мафией уступил место моде. Исключение составляли одни французы, только у них это не прижилось. “Мерд” это “мерд” и никак иначе, а коньяк – это только то, что производится в одноименной провинции.

Роджер из-за стойки помахал рукой.

– У тебя такой вид, как будто ты только что принял ванну прямо в одежде – сказал ему Борис, подойдя к нему.

– Это уже шестая по счету сорочка за сегодняшний день. Похоже, мой счет из прачечной будет больше того, что я заработаю. К тому же у меня накрылся один холодильник и кондиционер. Проклятая жара. Как ты? Я уже подумал, что после вчерашнего ты не придешь.

Я что, похож на какого-то ирландского хлюпика, который из-за несколько рюмок крепкого валится мордой в салат?

Роджер невозмутимо пожал плечами.

Не все в младенческом возрасте вместо молока пили водку или как его там… “samogon”? Но за хлюпика персональное “спасибо”. Тебе чего, пшеничной?

– Просто содовой с лимоном, пожалуйста.

Борис подсел к барной стойке.

– Как сегодня здесь?

Очередное пожимание плечами.

– Все как обычно, тот же самый контингент: вояки с базы, спецы из Института, туристы.

Борис отпил из своего стакана.

– Роджер, что ты знаешь об Институте?

Бывший морской пехотинец дыхнул в стопку, казавшуюся в его руках особенно хрупкой, тщательно протер ее белоснежным полотенцем, поставил стопку на поднос, затем повернулся к Борису.

– Официально – наверное, то же, что и тебе.

– А не официально?

– А не официально много чего говорят. Но это в основном слухи.

– Например?

Тут Роджер немного замялся.

Например, то, что на его территории растут очень большие, черного цвета грибы. Собирать их не разрешают, а едят их огромные черные псы. Кстати, с местных тут берут подписку о неразглашении условий их работы. В день им выдают по сто грамм водки или стакану “Каберне”, хотя радиацией там и не пахнет. Детвора до десяти лет уверена, что там оживляют покойников. Взрослые поговаривают, что там проводятся опыты по зомбированию людей, а территория охраняется не только солдатами с базы, но и свирепыми, специально выведенными собаками, говорят, они огромные и очень умные. Гораздо умнее, чем обыкновенные собаки.

Борис оторопело уставился на бармена.

– Откуда такая информация?

Я же бармен. Сюда много разных людей заходит, в том числе всякий сброд. Выпивка развязывает языки, и не все всегда следят за тем, слушает их кто-то или нет. А тебе это зачем? Решил написать репортаж? Так до тебя уже обо всем написали: и про лечебно-онкологический центр, и про отдел изучения аномальных явлений. Если не знаешь на что убить время – мой тебе совет: лучше сядь за какой-нибудь роман, глядишь, отхватишь еще одну премию. Спасибо, фратер, я приму твой совет к вниманию. О чем еще болтают в нашем Орбинске? Момент. – Роджер отошел к другому посетителю у другого конца стойки.

Через несколько минут он вернулся.

– Ты что-нибудь слышал о проекте “Маджестик – 12”? – понизив голос, спросил он.

Ну, как же. Сорок седьмой год. Штат Нью-Мехико. Первый задокументированый контакт с НЛО. Об этом не писал только ленивый. Почему ты спрашиваешь? По последним данным уфологов НЛО – это ангелы, мимикрирующие под влиянием достижений науки и техники.

Роджер оглянулся по сторонам и понизил голос чуть ли не до шепота.

Месяц назад в моем баре гуляли солдаты Международного дивизиона ООН, из тех, что охраняют Институт. Их срок службы здесь заканчивался, и они собирались на следующее утро лететь домой. Они здорово набрались в тот вечер и кое о чем спорили. Как я понял, спор произошел из-за того, что один из них сказал, что их “нечто” из “ангара-15”, того, в Нью-Мехико. Другой его сослуживец утверждал, что их “штука” не имеет к “Маджестику” никакого отношения и она откуда-то из этих мест.

– Не нравится мне это, – добавил он после некоторого молчания.

– Что именно? – спросил Борис.

– Вся эта мышиная возня вокруг летающих блюдец. Эти яйцеголовые умники не понимают, что такая “тарелочка” может быть инопланетным ящиком Пандоры. Мало нам своих проблем: ядерные бомбы, СПИД, загрязнение окружающей среды, так они еще в порыве своей идиотской любознательности втащат в наш мир какую-нибудь инопланетную напасть, которая окажется хуже всего вместе взятого, и от которой нас не спасет опыт всех предыдущих поколений. У нас нет иммунитета против этого.

– По-моему, ты все усложняешь, – сказал ему Борис.

– Старческая мнительность, – согласился Роджер. – Брюзжу по-стариковски.

Ну-ну, – сказал Борис. – Что еще? За неделю до твоего приезда у одного из местных “поехала крыша”. Совсем сошел с катушек. Пытался застрелить из ружья свою семью и, в конце концов, пустил заряд дроби прямо себе в голову. Его жена утверждает, что ее муж сошел с ума из-за того, что слишком много общался с психами. Говорят, в Институте самая большая психиатрическая больница в Европе, если не в мире. Правда, это нигде не афишируется. Короче, ничего конкретного, – сказал Борис. Я тебе рассказал о том, что знаю сам, – ответил Роджер. – Стоит ли в это лезть? Большей частью все это выдумки твоих мнительных соотечественников из числа обслуги Института. А я и не лезу, Просто так – интересуюсь. Ищу сюжет для своей новой книги. А то роман как-то не вырисовывается. Мне уже тридцать шесть лет, возраст более чем зрелый. Пора бы уже написать какую-нибудь нетленку, дабы увековечить доброе имя Ласалей. Ведь через лет сто о моих репортажах никто и не вспомнит.

Борис задумался. И действительно, сколько раз он пробовал написать что-нибудь серьезное – все впустую. Написав страниц тридцать-сорок, Борис быстро терял к этому интерес, и несостоявшийся роман отправлялся в стол, где ему и суждено было истлеть от времени. Жестокость, кровь и грязь воины казалась Борису более реальными, чем спокойный размеренный быт мирной жизни. Писать о мелких и суетных страстишках добропорядочных и законопослушных граждан, живущих вдали от взрывов и бомбежек, вдали от массовых расстрелов и газовых камер ему казалось скучным и глупым занятием.