Текст книги "Серый ангел (СИ)"

Автор книги: Олег Трубецкой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Ну, так и что же произошло?

– Парень говорит, что когда они укрепили на заборе взрывпакет и подожгли запальный шнур, раздался какой-то странный омерзительный звук, “омерзительный” – это его слово, и из шпиля здания, из самой его верхушки вырвался яркий зеленый луч и ударил прямо в них. Раздался взрыв, его отбросило в сторону, и больше он ничего не помнит.

– Ты этому веришь? – спросил Борис.

– Не знаю, – сказал комиссар. – А ты?

– Не я же с ним разговаривал. Ты что думаешь по этому поводу?

– Похоже просто на неудачное вранье.

– Или на новый тип гранатомета, – сказал Борис.

– Теперь я готов поверить даже в это, – еще больше мрачнея, сказал комиссар. – Вон на нашу голову идет большое начальство.

Борис оглянулся.

Прямо к ним, в сопровождении своего адъютанта, то бишь завхоза, шел сам хозяин Башни, куратор Института мистер Девилсон. Уже второй раз на этой неделе Борису показалось, что у него что-то с глазами. Как будто каждым глазом он видел разные картинки. Вот Девилсон в строгом сером английском костюме, в белоснежной сорочке, затянутый галстуком, как будто он не под палящим солнцем знойного юга, а на земле туманного Альбиона – и он же Темный лорд – Дарт Вейдер, в развевающемся черном плаще, под серым свинцовым небом с галдящим вороньем. Рядом с ним семенящий Аполион Никанорович: круглолицый, без определенного возраста, добродушный толстячок – он же козлоногий бородач с корявым изъеденным оспой лицом и плотоядным взглядом.

– Добрый день, господа. Хотя какой он, к свиньям собачьим, добрый, – приветствовал их Девилсон. – Господин полковник, что у нас тут?

– Похоже на неудачную попытку теракта, – отчитался комиссар. – Два трупа, совсем пацаны, лет восемнадцать, не более. Личности устанавливаются.

– Бедные молодые люди, – запричитал завхоз-оборотень. – Совсем дети еще. Какое горе.

Борис смотрел на сокрушающегося Аполиона Никаноровича и не мог отвести от него взгляда. Видимая другим человеческая оболочка этого существа проигрывала на своем лице скорбь, но его другая сущность, та, которую видел Борис, улыбалась, демонстрируя полную пасть острейших зубов, из которой прямо на заросшую бурой шерстью грудь стекала желтая вонючая слюна.

– Надо будет ввести патрулирование вокруг Института и в самом городе, – сказал Девилсон. – Не исключены попытки повторного подрыва или проникновения в здание Института. Ну и комендантский час в городе…

– Это излишне, мистер Девилсон, – кротко возразил ему комиссар.

– Как знаете, полковник, – сказал Девилсон. – Это ваша вотчина, не буду настаивать. И, конечно, пока никаких комментариев прессе.

Последние слова были произнесены специально для Бориса, но он их не слышал. Как завороженный он следил за лицом демонического существа в шкуре Аполиона Никаноровича. А с его лицом постоянно происходили сложные метаморфозы. Оно менялось каждую секунду. То это была покрытая тошнотворной слизью жабья кожа, то сочащаяся гноем маска разлагающегося трупа, под которой резвились довольные черви, то какое-то полукабанье рыло с человеческими глазами и наглой ухмылкой. Но хуже этого зрелища были только мысли этого существа. Это была убойная концентрация всего самого омерзительного, что можно только себе представить.

“Пошел вон из моей головы! – внезапно услышал Борис. – Чего ты сюда вперся, говнюк?! Кого ты пришел защищать, архангел недоделанный?! Твоя помощь здесь никому ненужна! Самое лучшее, что ты можешь сделать, это сдохнуть! Сдохнуть!! Сдохни же, ублюдок!!!”

– Я думаю, вы мне окажете эту любезность, господин Ласаль, – донесся до его сознания голос американца.

– Что? – Борис с трудом перевел непонимающий взгляд на куратора.

– Надеюсь, вы понимаете, что поспешная огласка может повредить нам всем, – сказал Девилсон. – Вот и господин комиссар такого же мнения.

Комиссар что-то буркнул себе под нос, что, очевидно, означало согласие. Борис хотел было воспользоваться своими новыми способностями, но буквально натолкнулся на глухую стену. Если при желании мысли окружающих для Бориса читались как в книге, то все, что творилось в голове американца, оставалось для него белым пятном. Вернее черной пеленой, за которую даже он с его сверхъестественными способностями никак не мог пробиться.

– Я в отпуске, Джон, – сказал Борис. – На трупы я насмотрелся в служебном порядке. Позвольте мне откланяться, здесь и без меня зевак хватает.

Борис поплелся обратно к рядам оцепления. Почувствовав на себе чей-то взгляд, Борис посмотрел в сторону. Это были все те же дети генетических экспериментов матушки-природы: бравые парни Утгард и Сигмунд. Они провожали Бориса недобрыми взглядами, в которых читалось плохо скрываемое раздражение. Проходя мимо них, Борис изобразил на лице улыбку и помахал им рукой. В этот момент солнечный луч, отразившись от зеркальных стен Башни, упал на их лица, и на какое-то мгновение он увидел пустые глазницы мертвецов и бесплотные скелеты, одетые в немецкие мундиры времен Второй мировой войны. Один из них был черным мундиром СС. Потерявший способность чему-либо удивляться, Борис, не замедляя шага, пошел дальше.

За линией оцепления, топчась, как молодой жеребец и взбрыкивая от нетерпения, весь в мыле наматывал круги Фридрих Изаксон. Увидев Бориса, он вовсю замахал руками.

– Эй, Борис, чито здесь происходит? Я слышал, здесь был взрыв.

– Всю жизнь мечтал сказать это, – сказал Борис, – без комментариев!

– Но коллега…

– Сейчас ты все равно ничего не узнаешь. Да я и сам ничего не знаю. Произошел несчастный случай. За информацией обращайся к комиссару или лучше к Девилсону. Хочешь сделать доброе дело? – спросил Борис.

Изаксон непонимающе смотрел на Бориса.

– Отвези меня в город – это лучшее, что ты сейчас можете сделать, – сказал Борис. Изаксон с сомнением посмотрел на ряды оцепления, затем перевел взгляд на Бориса. Сейчас он напоминал пресловутого Буриданова осла между двумя стогами сена: можно было попытаться разведать обстановку на месте, а можно было попробовать выведать информацию у Бориса по дороге в город. Мысли его лихорадочно носились в голове в поисках наилучшего варианта. Непроницаемые, словно вырубленые из камня физиономии американских командос склонили Изаксона в пользу второго варианта. Старый, неопределенного цвета, весь в пятнах шпатлевки “Лексус” соизволил завестись только после некоторых уговоров. По пути Изаксон не оставлял попытки разговорить Бориса.

– Ну, хоть намекните мне Борис: это арабы или, может быть, колумбийцы? Дайте хоть какую-то зацепку, проявите-таки профессиональную солидарность.

Борис посмотрел на него устало.

– Фридрих, наберись терпения: я знаю не больше твоего. Знаю, что произошел несчастный случай: есть пострадавшие. Бросьте суетиться, лучше расскажите какой-нибудь анекдот.

Изаксон немного помолчал, затем все-таки выдал:

“Пришла телеграмма Рабиновичу: “Волнуйтесь. Подробности письмом. Цукерман”.

Телеграмма Цукерману: “Чито случилось? Волнуемся. Рабинович”.

Телеграмма Рабиновичу: “Волнуйтесь. Кажется, умер Моня. Цукерман”.

Телеграмма Цукерману: “Так кажется или да? Волнуемся. Рабинович”.

Телеграмма Рабиновичу: “Пока да. Цукерман.”

Борис криво усмехнулся:

– Вот и волнуйтесь пока, Фридрих. Подробности узнаете позже. А мне вообще по барабану. Я на отдыхе.

Изаксон посмотрел недоверчиво.

– Бомба с выключенным таймером – это все равно бомба. А профессионал – это всегда профессионал.

– Профессиональное честолюбие сегодня побоку, – ответил Борис. – Я устал от всего этого. Фридрих, вы сможете довезти меня до дома?

– Конечно, – согласно кивнул Изаксон. – Показывайте, куда ехать.

Через пять минут Борис, поблагодарив собрата-журналиста, зашел в свой подъезд. В квартире, даже не разуваясь, он тяжело рухнул на диван. Вурдалаки, оборотни, зомби, ходячие мертвецы, чужие мысли в его голове – все это для меня слишком, думал Борис. А ведь меня предупреждали: сначала Жорка, затем отец Ваарлам, Рустам, наконец: в городе не все ладно. Сейчас Борис готов был признать все, что угодно: и то, что у него под влиянием жары и частых возлияний “поехала крыша”, и то, что весь город стал объектом каких-то экспериментов или большим полигоном для испытания нового психотропного оружия. Но то, что он, Борис Ласаль, – мессия, ангел, призванный искоренить зло во всем мире, – эта мысль в своей нелепости и грандиозности была для него хуже зубной боли. Если поверить полоумному Христопрадатису, то он должен запастись святой водой, березовыми кольями, серебряными пулями и с криком: “Долой!” идти на штурм Института. Надо позвонить Жорке, может быть, он что-то разнюхал. В конце концов – это же у него интуиция на грани предвидения. Но телефон одноклассника не отвечал. Предприняв несколько безуспешных попыток дозвонится до школьного друга, Борис опять залег на диван. Некоторое время он лежал, бессмысленно глядя в потолок, затем, как будто придя к какому-то решению, взял телефон и стал куда-то звонить. Определенно, у меня просто очень расшатана нервная система, уговаривал себя Борис. Надо просто хорошенько отдохнуть на каком-нибудь курорте, где не так одуряюще жарко. Можно слетать в Лозанну, подлечить нервы. Полюбоваться древним собором тринадцатого века, попробовать настоящий швейцарский шоколад, да и тамошнее вино, говорят, очень недурственное. Хотя от вина мне лучше все же воздержаться.

– Алло! Добрый день. Будьте любезны, дайте мне номер телефона справочной аэропорта.

Записав номер на пачке сигарет, он опять стал звонить.

– Добрый день! Скажите, пожалуйста, когда есть ближайший рейс на Женеву? Только через Вену? Завтра в четыре? Спасибо. Всего доброго, – Борис дал отбой.

– Возьми меня с собой, я никогда не была в Швейцарии.

Борис резко обернулся.

На пороге комнаты стояла Ника.

– Как ты сюда попала? – спросил ее Борис. Ее появление было для него полной неожиданностью, поэтому вопрос прозвучал довольно резко.

– Входная дверь была открыта, я и зашла, – просто сказала Ника. – Сначала я была в баре, но там мне сказали, что ты дома. За стойкой сидел один парень, такой смешной блондин, рассказал мне бородатый анекдот и все ждал, когда я начну смеяться: он мне и сказал твой адрес.

У тебя совсем крыша съехала, фратер, сказал себе Борис. К тебе пришла юная девушка, которая тебе нравится. Нет, не надо лукавить: в которую ты влюблен, а ты, как последний болван, устраиваешь ей допрос с пристрастием.

– Прости, у меня последнее время нервы ни к черту, – сказал Борис. – Заходи.

Возможность вот так просто покопаться в чужих головах быстро перерастает в привычку, и Борис как простой смертный не удержался от искушения узнать, о чем думает его девушка. Не тут-то было. Если Девилсон представлялся ему черной непроницаемой для его дара бездной, то Нику окружал светлый радужный ореол, через который тоже невозможно было пробиться, но который излучал сострадание и бесконечную любовь. Не абстрактную любовь к ближнему, а любовь к нему, Борису Ласалю. Чувство это было таким полным и всеобъемлющим, что Борис тут же позабыл и о Девилсоне с сотоварищами, о всех странностях, произошедших с ним за последнюю неделю, и о своей поездке в Лозанну. Для него осталась только эта комната, в которой были лишь он и она, мужчина и женщина. Видимо, что-то изменилось во взгляде Бориса, и Ника это заметила. Она подошла вплотную, и Борис, в который раз поразился, как свежо ее дыхание. Поцелуй ее был одновременно и робким, и страстным. Борис тут же на него ответил с тем чувством, на которое он только был способен.

Как писали раньше в любовных романах: “Время для них остановилось”.

Когда Борис проснулся, за окном уже было темно. Вернее это было ночное время суток. В окно ярко светила огромная кроваво-красная луна. Борис осторожно убрал руку из под головы Ники и тихонько, чтобы ее не разбудить, сполз с постели. В ванной он открыл кран он и пропустив воду, чтобы она была похолоднее, с наслаждением ополоснул лицо. Ну, что скажешь, спросил Борис свое отражение в зеркале. А что сказать, ответил он сам себе. Небо голубое, вода мокрая, а я люблю девчонку, которая годится мне почти в дочери. Борис поймал себя на том, что говорит точно так же, как герой боевика. Только жизнь, фратер, не кино. Что ты будешь делать, спросил он сам себя. Пока не знаю. Хочешь уехать? Хочу. А уедешь? Оставишь ее? Борис вернулся в комнату и посмотрел на спящую девушку. Ника не была девственницей, да Борис этого и не ждал. Он где-то читал, что среднестатистическая девчонка лишается девственности лет в пятнадцать, а то и раньше. Конечно, Ника не была такой искушенной в постели как Лорна, но она была так нежна. В какой-то миг Борису показалось, что Ника – это самое лучшее, что было с ним в жизни. Забрать ее с собой? Неплохо бы было. Неплохо, да не очень. Борис интуитивно чувствовал, что это не самая хорошая идея. Борису захотелось выкурить сигарету, и он вышел на балкон.

Ночь была такой, какой обычно бывают ночи на юге: очень темной и жаркой. Верещали цикады, мяукали коты, лунный диск приближался к зениту. Время нечистой силы: полнолуние. Борис стоял на балконе и с наслаждением вдыхал табачный дым. На душе было спокойно и даже радостно. Хотелось дышать полной грудью. Борис бросил благодарный взгляд назад в комнату, где на диване спала Ника. Не было никаких сомнений в ее благотворном на него влиянии. Борис поднял голову и с вызовом посмотрел в ночное небо. Чувствовал он себя так, как будто вот-вот расправит крылья и полетит. А почему бы и нет, подумал Борис. Ведь я же ангел.

И как бы в ответ на его мысли у Него за спиной появились два больших крыла. Не ослепительно белые, как у тех ангелов, что рисовали художники времен Средневековья и Возрождения, а серые, как будто немного испачканные. Серые, но достаточно сильные, чтобы пролететь многие и многие километры. Он легко оттолкнулся ногами и, взмахнув крыльями, взлетел. О, как это было прекрасно – лететь свободно как птица. Лететь – не обремененным лишним грузом техники или каких либо приспособлений. Способность свободного полета приближает пусть не человека, но ангела – к Творцу. Это неописуемое чувство свободы и полного контроля над своим сильным и еще молодым телом. А эти кульбиты в воздухе: кувырок вправо, кувырок влево, сальто мортале! Несколько взмахов крыльям, и и Он уже высоко в небе, а мир внизу кажется таким маленьким и незначительным. Все выше и выше, к звездам – подальше от земных проблем, суетных стремлений, мелочных амбиций и несбывшихся надежд. Все выше и вверх – к полной свободе!

Когда улеглись первые волны восторга, Он огляделся вокруг. Воздушный простор был абсолютно пуст. Под ним бархатисто расстилались легкие облака. Город затерялся далеко внизу. Надо спуститься пониже, подумал Он.

Чуть пониже облаков возвышалась Башня. При свете луны она казалась одним сплошным черным монолитом. Ему захотелось подлететь поближе, казалось, что какая-то сила влекла Его к ней как мотылька на огонек свечи. Но чем ближе Он приближался к Башне, тем плотнее и холоднее становился ночной воздух. Еще немного, и крылья стали вязнуть в нем как в густой патоке. Он отчаянно махал крыльями, но Ему не удалось приблизиться к своей цели ни на йоту. Он пытался снова и снова: возвращался и пробовал преодолеть оставшееся расстояние с налету, но все попытки были тщетны: Башня отталкивала его, словно он был инородным телом. Прошло немало времени, прежде чем Он, устав от безуспешных попыток, повернул назад. Он уже возвращался в свою земную обитель, как что-то привлекло Его внимание. Пролетая над старым городским парком, Он уловил какой-то почти неслышный для человеческого уха неясный звук. Влекомый любопытством, Он решил спуститься пониже. Когда Он достиг центральной части парка, Его глазам открылась следующая картина. На асфальтированном пятачке, который когда-то был танцплощадкой, стояла толпа: человек сто или больше – детей и подростков. Они стояли плотной массой, их головы были запрокинуты, а невидящие глаза устремлены вверх, как будто они молились. Рты их были открыты, и из них шел низкий горловой звук, очень странный, неприятный – нечеловеческий звук, похожий на тот, что иногда доносился из Башни. Он хотел опуститься еще пониже, чтобы получше все рассмотреть, как вдруг заметил больших черных собак. Он насчитал шесть таких тварей. Это были мощные мускулистые зверюги. Они находились в тени деревьев, но через какое-то время одна из псин выходила на свет и обегала это странное собрание, таким образом проверяя, не отбился ли кто от стада. Заметив Его, они подняли к небу свои морды, от которых за версту несло трупным смрадом, но, быстро потеряв к Нему интерес, уткнулись носом в землю. Но, помимо собак, Он заметил еще одну пару горящих огнем глаз.

– Ну, что же ты не спускаешься?! – раздался в ночи противный скрипучий голос. – Мы тебя давно ждем!

И на свет из под деревьев вышел козлоногий урод. Он шел приплясывая, сопровождая свои слова бешенной жестикуляцией.

– Все летаем? – проскрипел он. – Порхаем. Ну и чего ты все вынюхиваешь, серенький? Присоединяйся к нам. Спускайся: выпьем токайского, поболтаем за жизнь. Или хочешь “беленькой” под соленый огурчик? Хо-лод-нень-кая! Организуем! Это мы мигом.

Бес щелкнул пальцами, и на газоне появился сервированный на две персоны столик. В центре стола красовалась запотевшая бутылка водки.

Ангел молчал, зависнув на безопасной высоте.

– Ну, так что, фратер? Давай спускайся, что ты строишь из себя целку, – продолжал бес. – Ни вашим, ни нашим. Не надоело? Ну, что за существование – всю жизнь прятаться от всех. Тебе стоит только захотеть, и все блага мира будут твои: деньги, машины, виллы, яхты. А женщины… Ты сам сможешь выбирать любую: темпераментные негритянки, нежные китаянки, жгучие бразильянки – все они будут у твоих ног.

Ангел по-прежнему хранил молчание, что еще больше раззадоривало беса.

– Слушай, а может, ты импотент? – продолжал изгаляться он. – Как и эти: которые во всем белом – ни на что не способны. Не поймешь: ни баба, ни мужик, одним словом – ангелы. Но и белым тебе все равно не стать. На тебе клеймо. А если хочешь свалить, то давай. Мы на тебя не в обиде. Ну, что тебя держит здесь? Эта мокрощелка? Как ее там, Ника? Такая же дырка, как и все остальные.

Если и есть на свете ангельское терпение, то никак не у серого ангела. Откуда не возьмись, в Его руках появился легкий одноручный меч. Один взмах – и в беса ударил мощный электрический разряд, что-то наподобие маленькой молнии. Беса отбросило назад, падая, он опрокинул стол, бутылка с водкой полетела в траву. Шкура на нем задымилась, а в воздухе запахло серой.

– Это нечестно! – вскакивая, завизжал бес. – Пользуешься тем, что я тебя не могу достать. Спускайся сюда – я тебе перышки повыщипываю, фраер залетный! Скажи спасибо хозяину: он велел тебя не трогать, считает, что ты можешь нам пригодиться. Иначе я из тебя бы давно цыпленка табака сделал! Ничего, мы еще поквитаемся, – пообещал бес. – Даже ангелы спускаются на землю.

Бес продолжал еще сыпать неясными угрозами, когда ангел стал подниматься вверх. Все выше, за облака, в черную холодную высь. Когда Он уже набрал высоту в несколько километров, где-то внизу, подсветив редкие облака, сверкнула зеленая вспышка и в Него оглушающим тяжелым тараном ударил тот самый ноющий, бьющий по нервам звук. Внезапно Его крылья потеряли под собой опору, и он стал падать.

Он вовсю бил крыльями, но ничего не помогало, как будто он падал в безвоздушном пространстве, хотя в его ушах свистел ветер. Земля стремительно приближалась. Я не могу разбиться, мелькнуло у него в голове, ведь я же ангел. И как будто в ответ на его мысли раздался злорадный хохот беса.

– В лепешку! Вдребезги!! Даже мокрого места не останется!!! – орал бес.

В последней попытке Он расправил крылья, надеясь, что у него получиться просто спланировать, но воздух его уже больше не поддерживал. Падение было неизбежно. Навстречу неслись улицы, дома, деревья. Ему хотелось закричать, он набрал в легкие воздух и…

На его плечо легла маленькая рука. Борис по-прежнему находился своем балконе, в его пальцах дотлевала сигарета. Позади него стояла Ника.

– Я проснулась – тебя нет. Ты стоял на балконе, как лунатик. Я тебя зову, а ты не отзываешься, – сказала она. – Мне стало страшно.

– Все в порядке, малыш, я просто задумался. Идем спать, – сказал Борис. Он сделал еще пару глубоких затяжек и щелчком послал окурок в ночную пустоту.

Обняв эту хрупкую девочку и уже засыпая, он вдруг понял, что у него сильно болят плечи. Наверное, с непривычки, успел подумать Борис и провалился в тяжелый без сновидения сон.