Текст книги "Серый ангел (СИ)"

Автор книги: Олег Трубецкой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Глава семнадцатая

БОРИС ЛАСАЛЬ, 24 ГОДА, НЕ ЖЕНАТ, РАЗВЕДЕН,

ПРОФЕССИЯ – ЖУРНАЛИСТ, МЕСТОЖИТЕЛЬСТВО: РЮ ДЕ АРСЕНАЛЬ, 9-ЫЙ ОКРУГ, ПАРИЖ.

– Я понимаю, что эта тема основательно поднадоела, как парижским буржуа, так и простым обывателям, но, раз она существует, кто-то должен ее освещать, – сказал мне Симон Лелюш, на моем последнем инструктаже.

Представьте себе сорокашестилетнего юношу с горящим взором, рыжей козлиной бородкой, большого эстета женских форм, почитателя Моне и Сартра – и вот вам полный портрет Симона Лелюша – заместителя нашего главного редактора. Немного не от мира сего, он был крепким профессионалом – с хорошим чутьем и крепкой хваткой. И, хотя наша газета пользовалась нелестной славой таблоида, работа под его началом было неплохим началом моей большой карьеры.

Мне поручили сделать репортаж, посвященный тридцатилетию со дня вторжения в Афганистан американских войск. Тема была бесперспективной. Когда смерть становится обыденностью, она перестает кого-либо интересовать. Моджахеды и талибы, пуштуны и хазарейцы – все воевали между собой и сообща с оккупационными войсками, которые Белый дом официально называл миротворческими силами. Каждый день там стреляли и гремели взрывы, и каждый день там кто-нибудь погибал. Мне предстояло открыть эту тему заново. Сейчас внимание прессы было приковано к так называемой Второй Корейской войне и теперь мне, двадцатичетырехлетнему молодому журналисту предстояло перетянуть это внимание к небольшому государству на юге Центральной Азии. Чтобы меня подбодрить, месье Лелюш так и сыпал цитатами.

– Запомни, Ласаль, – сказал он мне, – новости – это то, что хороший редактор выбрал для публикации. На свете нет ничего нового, всегда случаются давно известные вещи, но они происходят с разными людьми. Когда это появляется в нашей газете – это и есть новость. Так что, новости создаем мы, Ласаль. Докажи мне, что ты чего-то стоишь. Поезжай и привези мне материал.

И я поехал: в Джелалабад, провинцию Нангархар, где чудовищная жара и высокая влажность. В Афганистане я пробыл целую неделю и в результате усвоил на всю жизнь, что восток – дело тонкое. Я нащелкал около тысячи кадров, отснял километры пленки, сбил ноги, натер мозоли, сбросил пять килограмм своего веса и, в конце концов, сделал свой репортаж. Я даже принимал участие в одной секретной армейской операции и отделался лишь одним разбитым фотоаппаратом. Тогда думал, что на этом все закончилось. Когда я вместе с двенадцатью другими журналистами возвращался из Джелалабада в Кабул, в наш автобус въехал напичканный взрывчаткой джип, за рулем которого сидел талиб-смертник. Погибло двенадцать человек, включая водителя: все, кроме меня. Я делал новости и сам попал в них. Мне крупно повезло: я отделался парочкой сломанных ребер и сотрясением мозга. Последнее, что я помнил – это предсмертный, полный ужаса, крик водителя. Затем меня накрыла тьма. Очнулся я уже в Париже через восемь дней. Редакция определила меня в одну из лучших больниц: как-никак, я был гвоздем программы, и какое-то время миру было интересно, как там поживает Борис Ласаль. Потом все улеглось, и интерес ко мне угас: миру нужны были новые герои и новые жертвы. Это было двенадцать лет назад. В другой, прошлой жизни.

В этой жизни я очнулся двадцатичетырехлетним парнем с солидным опытом тридцатишестилетнего мужчины. Сначала я ничего не мог понять: все это было похоже на сон – этакий летаргический экскурс в прошлое. Казалось, что весь мир вокруг меня провернулся на двенадцать лет назад. Все, что произошло в эти годы, еще не случилось. Еще не сошел со стапелей “Сахаров”, не ступил на поверхность Марса первый человек и не была изобретена противораковая сыворотка. А в Сянгане еще не умерло от куриного гриппа шесть миллионов человек. Мне не заменили простреленную в Карабахе почку на искусственную. Много чего еще не произошло.

С месяц я привыкал к своему новому положению. Мне постоянно хотелось проснуться. Де жавю, как состояние жизни – такого врагу не пожелаешь. Бывшие новые подружки, незнакомые старые друзья. Когда я с кем-то здоровался, то мне приходилось соображать, знаком я уже с этим человеком в этой новой прошлой жизни или еще нет. Многие мои знакомые стали находить меня странным. Я даже стал подумывать, не обратиться ли мне к психиатру. Но вот однажды, в одну из бессонных моих ночей меня осенило. Это же мой второй шанс. Шанс начать все заново. Это мой “День сурка”! Правда, в отличие от героя Билла Мюррея, я не был столь бескорыстен. Вы догадались? Вот и я о том же. Кто смотрел вторую часть “Назад в будущее”, тот меня поймет. Несколько ставок на известные мне результаты спортивных матчей, и список журнала “Форбс” пополнился фамилией еще одного миллионера. И плевать я хотел на пространственно-временной континуум! Я знаю, о чем вы подумали, но я не стал просаживать деньги в Лас-Вегасе, кадрить подиумных красоток и накачиваться наркотой. Все деньги я вложил в созданное мной информационное агентство – “Grey herald”. Многие мои коллеги посчитали это название банальным и одновременно странным. Были и “Маями геральд”, “Интернешнл геральд трибюн”, наконец, “Сеул геральд”, теперь появился “Серый вестник”. Когда меня на презентации спросили: почему именно серый, я ответил, что это цвет объективности. Для многих людей не существует никаких полутонов: только черное и белое. Из-за этого среди людей много недопонимания, и как следствие, из-за этого в мире происходят все конфликты. Сия сентенция вызвала у моих коллег пренебрежительные усмешки. Каждый из них мнил себя как минимум номинантом Пулитцеровской премии. И к своей будущей славе они относились очень ревностно. Новичков в этом мире не жаловали.

Но, несмотря на свое не совсем гламурное название, агентство постепенно приобретало популярность, и вскоре стало приносить дивиденды. Я набрал в свой штат выпускников журфака, неопытных, но горящих желанием поразить свет, молодых парней. Кипучая энергия, которую они развили, и стала тем воздушным шаром, который поднял наш вестник на вершину популярности. Постепенно моя жизнь вошла в нормальное русло. У меня были деньги, интересная работа и самое главное: у меня был опыт еще не прожитых лет. Так что от каких-то ошибок я был застрахован. Но в моей памяти были не только неудачные романы и финансовые аферы. Я помнил все: страшную апрельскую жару в Орбинске, помнил Роджера, бармена-ирландца; Фридриха – полугениального журналиста со специфическим чувством юмора; и, как неясный сон, помнил свой бой с куратором Черной башни, Черным Рыцарем по имени Девилсон.

Конечно, в этой реальности не было никакого Института. Маленькая виноградная республика продолжала со стоном и скрипом выбираться из экономического кризиса. И большая часть цивилизованного мира о ней еще не слышала. Мне было любопытно, где в этом времени пребывают люди, с которыми я уже знаком в будущем. Я навел справки и выяснил, что Роджер еще служит в морской пехоте где-то на Фолклендских островах, а Фридрих учится в школе и проживает со своей бабушкой в Хайфе. Что касается Серафима Морару, будущего комиссара, то он продолжал отбывать службу по контракту в составе Иностранного легиона.

Я часто думаю, может быть все, что я помню – это всего лишь шуточки моего больного мозга. При взрыве автобуса я получил сильную контузию – может быть, что-то разладилось в этом тонком механизме. Но больше всего меня беспокоит, что это может быть правдой, что такое будущее вполне возможно. И, может быть, уже кто-то сейчас проектирует чудо архитектурной мысли под названием Институт. К слову сказать, я нигде не нашел ни одного упоминания о Джоне Девилсоне. Мало того, такой фамилии не существовало ни в одном языке мира. Это несколько успокаивало, но как говорится, свято место пусто не бывает: всегда найдется какой-нибудь умник, желающий перекроить мир по своему понятию. Иногда по ночам меня мучают кошмары. Время от времени мне видится один и тот же сон. В нем я попадаю в мир homo novus – новых людей. Это мир Черного Рыцаря. На меня смотрит множество пустых холодных глаз, отчего у меня перехватывает дыхание и холодеет кровь. Одна пара глаз мне кажется знакомой, но я никак не могу их узнать, потому что меня опять оплетают эти мерзкие щупальца и тащат вниз, в жадную и зловонную пасть. Я просыпаюсь в холодном поту.

Недавно я побывал в Орбинске. Там все по-старому: патриархальная тишь и покой. Последние десять лет ничего не изменили. Местные жители по-прежнему выращивают виноград, кукурузу и другие аграрные культуры. Мне очень хотелось с кем-нибудь поговорить, рассказать о том, что нас ждет, найти понимание, и, может быть, какое-нибудь сочувствие. Больше всего мне хотелось от кого-нибудь услышать: “Да брось, ты фратер, не парься. Ну, ударился головой, с кем не бывает. Все будет путем”.

Я даже испытал нечто вроде разочарования, когда зашел в церковь и увидел, что службу ведет не Валерка-Ваарлам, а какой-то сгорбленный тщедушный батюшка весьма преклонных годов. Нет, конечно, я не стал бы исповедоваться, но поговорить по душам мне хотелось. Кое-что, не все конечно, я рассказал Рустаму. Он долго молчал, вертел в руках старый стетоскоп, но так ничего путного мне не сказал, просто посоветовал сменить род деятельности и немного отдохнуть. Я так и сделал.

Нежась под теплым солнцем французской Ривьеры, я старался не думать о ангелах всех цветов оперенья, апокалипсисе и тому подобной мистической ерунде, хотя, нет-нет, мои мысли все же возвращались к событиям еще не состоявшегося времени. Мне нужно было твердо знать: или все произошедшее – плод моего воображения, или кое-что из этого действительно может иметь место в настоящей жизни.

Мои попытки пробудить в себе какие-нибудь сверхъестественные способности потерпели крах. С таким же успехом можно было научить корову летать. Ни читать мысли, ни передвигать предметы взглядом, как я не пыжился, у меня не получалось. Тщетно. Даже для того, чтобы охладить пиво, мне было нужно предварительно поставить бутылку в холодильник. Решить эту проблему как-нибудь иначе я не мог. И тогда я успокоился. Приятно было осознавать себя простым человеком. Я проводил время в праздном ничего неделании: убивал время в барах, заводил легкие, не к чему не обязывающие знакомства с девушками, а вечерами совершал пешие прогулки по побережью или в очередной раз пересматривал какой-нибудь старый фильм. Все шло прекрасно. И все же мне чего-то не хватало. Как будто в той жизни я оставил какую-то частичку себя. В последнее время я поймал себя на том, что все чаще задумываюсь о тех вещах, которые раньше мне и в голову не приходили. Всю жизнь я считал себя законченным материалистом, полагая, что ангелов, как и привидений, чертей и всякой ортодоксальной чепухи не существует. Но сейчас я думаю, что в более широком, философском смысле каждый человек – это тоже ангел. Серый ангел. Каждый из нас стоит на распутье между светом и тьмой, и, кто знает, может именно от вас зависит, в какую сторону однажды перевесят чаши добра и зла.

Однажды утром я проснулся и совершенной ясностью понял, что мне нужно делать. Через два часа я уже сидел в самолете, летящем через океан. Мне, как журналисту, не составляло большого труда найти того самого мистера Мэйси и выяснить, где он живет.

В этой реальности Нике было шесть лет. Самая обыкновенная девочка: косички, веснушки, отсутствие зубов и плюшевый медведь в маленьких руках. Я стоял в стороне и тайком наблюдал за тем, как она играет с другими детьми. Ника была очень живым ребенком, и даже сейчас в ней была та же непосредственность, как и у той девушки, которую я помнил. Еще в ней была одна главная черта – для меня она не была похожа ни на одну другую женщину мира. Именно тогда я понял, чего именно мне не хватало в моей жизни. Мне была нужна всего лишь капелька тепла, и дать ее мне могла только эта девочка. Оставалось только ждать. Когда-нибудь из этой девочки вырастет очень милая девушка, точно так же, как из невзрачного утенка вырастает прекрасная лебедь. Это будет через каких-нибудь двенадцать лет. Сентиментально? Банально? Что может быть сентиментальней обыкновенных слов любви, которые до тебя произносили миллионы людей. И что может быть банальней, чем желание простого человеческого счастья. Счастья, которого некоторые люди ждут всю жизнь. А мне надо подождать совсем немного. Может быть, я и не ангел, недостатки есть у каждого, но что у меня есть – так это большой запас терпения. Что такое двенадцать лет по сравнению с вечностью – один миг. Один миг, и закончатся мои долгие дни одиночества. Сейчас мне надо просто подождать. Прос-то по-дож-дать. А ждать я умею.