Текст книги "Серый ангел (СИ)"

Автор книги: Олег Трубецкой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Get out! – проревел он.

Это был рык рассерженного африканского льва, рев разъяренного самца гориллы и трубный глас взбесившегося слона.

– Полегче, фратер, – сказал Борис, – так последних клиентов распугаешь.

– А-а, – выражения озверелости на лице Роджера уступило место унылой безнадеги. – Мне это уже, что мертвому припарки.

И он устало махнул рукой.

– Рано себя хоронишь, пехотинец, – сказал Борис. – Подбери сопли на марше, солдат.

Борис это произнес тоном заправского сержанта подделываясь под ирландский акцент. Роджер рассмеялся.

– Да, Борис! Из тебя бы вышел толк в армии. Но давай вернемся к нашим баранам, а то Фридрих уже топчется как старая кавалерийская лошадь в стойле. Как мы будем отвлекать сторожевые посты?

– Осторожно, – сказал Борис. – В особенности это касается неких представителей револьверной прессы. Ты то старый вояка, я за тебя не переживаю, а вот Фридрих…

– А чито Фридрих, – вдруг обиделся Изаксон. – Чито я не человек, что ли? Это попахивает антисемитизмом. И вообще моя газета не револьверная, очень серьезное таки издание, вы бы ее еще желтой или бульварной назвали. К тому же у меня есть какой-никакой боевой опыт.

– Ага, – подтвердил Роджер, – поход бойскаутов старшей группы детского сада.

– Между прочим, я был вместе с мотобригадой, штурмовавшей Иерихон, – сказал еще больше разобидевшийся журналист. – Слышали, наверное? Жаркое, вам скажу, было дельце.

Роджер пренебрежительно махнул на него рукой. Фридрих моментально взвился, но Борис тут же его осадил.

– Хватит вам спорить, похоронная рота. Я не на войну вас зову. Ваше дело установить пиротехнические пакеты.

Борис стал рисовать карандашом на куске плотного картону место расположения зарядов.

– Вот здесь озеро, здесь Институт, здесь объездная дорога. Как ты думаешь, где они могут установить скрытые посты? – спросил Борис Роджера.

– Я думаю вот здесь, – Роджер ткнул карандашом в импровизированную карту, – на опушке лесного массива и на подходе к Институту, здесь и здесь, могут расположить снайперов.

– Я думаю так же, – сказал Борис. – Ваша задача – отвлечь их внимание от этого прохода. Поджигаете фитили взрывпакетов и немедленно уносите оттуда ноги.

– Ох, и авантюра это, фратер, – вздохнул Роджер. – Как бы нам эти ноги не пообрывали. Пойми, я не за себя волнуюсь. Ну, доберешься ты до Института, а дальше то что?

– Дальше будет видно, фратер, – преувеличенно бодрым голосом сказал Борис.

По правде говоря, он и сам не знал, что будет делать когда доберется до Института. Оставалось надеяться на собственное чутье и на то, что кривая вывезет и в этот раз.

– Значится, будем надеяться на русский “авось”, – озвучил его мысли Фридрих.

Борис хотел ему ответить в том же духе, что, мол, кто не рискует, тот не пьет всем известный газированный напиток, и, что госпожа Удача любит смелых, но он не успел. Роджер заворочался на своем стуле и заворчал, как старый цепной пес.

– Кого это черт несет? – спросил он удивленно.

Борис прислушался. От кладовки, со стороны черного хода послышались осторожные шаги. Судя по стуку каблучков, это была женщина. И действительно: через секунду в дверном проеме возник женский силуэт. В полумраке бара нельзя было разглядеть лица женщины, но от нее на Бориса пахнуло ароматом знакомых духов. Неужели, мелькнуло у него в голове…

Женщина сделала пару шагов в глубь бара и остановилась, пытаясь рассмотреть фигуры у стойки.

– Борис, ты здесь? – спросила она.

Это была Лорна.

За те дни, что Борис провел в городе своего детства, он успел позабыть, какой восхитительно обольстительной может быть эта женщина. Какой волнующей и притягательной может быть она.

Лорна стояла к нему вплотную, и Борис вдыхал ее знакомый сладкий запах. Роджер с Фридрихом куда-то деликатно удалились, и они в баре остались одни.

– Как ты здесь оказалась? – спросил Борис.

Лорна довольно засмеялась.

– Я всегда там, где что-то происходит, – сказала она. – А ведь здесь, кажется, что-то происходит. Но почему ты не спрашиваешь как я жила без тебя.

– И как ты жила без меня? – спросил Борис.

– Хорошо, – сказала Лорна.

Она улыбалась

– Но я соскучилась. А ты скучал?

Руки Лорны обвили его шею. Несмотря на ужасную жару, они казались прохладными. И от них исходили покой и большое, как вечность, желание. Обжигающее, как зной на улице.

Все произошло там же, у барной стойки. Быстро и страстно. Когда все закончилось, Лорна одернула на себе юбку и повернулась к Борису. На ее лице было довольное выражение кошки, поймавшей мышь.

– Я рада, что ты все такой же ненасытный, – сказала она. – Но не стоило на мне рвать трусики. Они от “Ферретти” – триста франков. Ну, да ладно: будем считать, что это была плата за удовольствие.

Лорна улыбнулась.

– Так что у вас тут происходит, милый?

Борис застегнул джинсы и пожал плечами.

– Как обычно – очередной локальный конец света. Протесты недовольных. Всегда находятся те, кто чем-то недоволен.

– У тебя какие-то проблемы? – спросила Лорна.

Борис в который раз подумал, что из Лорны вышел бы неплохой психолог, она всегда очень тонко чувствовала любые перемены в его настроении.

– Почему ты так решила? – осторожно спросил он.

– Ты какой-то зажатый, – сказала она, погладив его по щеке. – Как девственник на съезде лесбиянок. Да и вид у тебя помятый.

– Просто плохо сплю, эта жара выматывает, чувствую себя как выжатый лимон.

Лорна внимательно посмотрела на Бориса.

– У тебя другая женщина, – сказала она утвердительно.

Борис промолчал.

– И как давно? Ты меня с ней познакомишь?

Бориса не оставляло какое-то ощущение неловкости. Почему я чувствую себя предателем, думал Борис. Ведь это же Лорна. Все та же Лорна. И ничего сверхъестественного не произошло. Для нас это всегда был секс, просто секс и ничего больше. Правда, это был очень классный секс. У меня ведь нет ни перед кем никаких обязательств. И к тому же я никому никогда не давал клятв в вечной верности. Но почему же меня гложет такое чувство, как будто я изменил любимой жене?

– Да не куксись ты, – сказала Лорна весело. – У тебя такой вид, как будто ты проглотил ежа.

Она засмеялась.

– Расслабься, Борис. Ты свободный мужчина. А я не ханжа и отнюдь не ревнива. И во мне, как в любом представителе нашей профессии, еще жив дух авантюризма, я люблю эксперименты, и, если тебе захочется секса втроем…

Лорна вдруг замолчала. Она еще раз внимательно посмотрела на окаменевшее лицо Бориса.

– Господи, – удивленно сказала она, – да ты влюбился! Надо же, непробиваемый Ласаль дал трещину. Я-то думала, что тебя никто уже не сможет расшевелить.

Теперь Лорна рассматривала Бориса, как будто в нем для нее открылось нечто совершенно невероятное. Борис по-прежнему молчал.

– Она, должно быть, нечто особенное, – сказала Лорна.

Она казалась заинтригованной.

– Кто она такая? Как ее зовут? Ты меня с ней познакомишь? – на Бориса посыпались вопросы.

Казалось, он думал, стоит ли ей отвечать. В конце концов, она имеет право знать, подумал он.

– Ее зовут Ника, – сказал Борис.

Потом добавил.

– Полное имя Николета.

– Француженка? – подняла брови Лорна.

– Не совсем, – сказал Борис.

– Должно быть, она женщина с опытом, раз сумела тебя растормошить, – сказала Лорна. – Но плохо дело, если ее опыт пропорционален ее возрасту. Надеюсь, она не очень стара.

– Ей восемнадцать лет, – зачем-то сказал Борис.

– Седина в бороду? – деловито осведомилась Лорна. – Кажется, так у вас говорят?

– И ты, Брут, туда же – сказал Борис. – В последнюю неделю я слышал это раз двадцать. Всех почему-то волнует моя личная жизнь. Может быть, я как Алексей Толстой: у него, я знаю, жена была младше на двадцать три года.

Лорна пожала плечами.

– Лучше скажи, как Чарли Чаплин. Но что поделаешь, если ты никого не оставляешь к себе равнодушным. Да и роль поседевшего, небритого Ромео сидит на тебе как плохой костюм. Захочешь ее переиграть или тебе надоест нянчится со своей Джульеттой, сможешь меня найти в “Национале”. Ну, я пошла, через два часа я должна отправить первый репортаж. Удачи, дорогой.

Лорна поцеловала Бориса в щеку и, насмешливо покачивая бедрами, вышла из бара через черный ход.

Глава пятнадцатая

Роджер с Фридрихом ждали его на улице.

– Ну и штучка, – сказал ирландец, провожая Лорну взглядом. – Только не говори мне, что это твоя двоюродная сестра или племянница. Я видел, как она тебя пожирала взглядом.

– Вечная женственность тянет нас к ней, – процитировал Фридрих, демонстрируя свои недюжинные познания немецкой поэзии. – Очень-таки интересная дама. Вам везет с женщинами, читоб я так был здоров.

– Еще бы он вовремя с ними разбирался, – проворчал Роджер. – Мы будем делать дело или нет?

– Будем, будем, – успокоил его Борис. – Только надо кое-куда подъехать. Вперед, похоронная рота.

– Ты докаркаешься, фратер, – недовольно сказал Роджер. – Кто же такое говорит перед рейдом?

– Ладно, бог не выдаст, свинья не съест, – попытался его успокоить Борис.

– При чем здесь свинья? – не понял Роджер. – Это что, местный фольклор?

– Не забивай себе голову, – сказал Борис. – Росинант подкован, то бишь на ходу?

– Обижаешь, начальник, – сказал Роджер, тоном заправского зэка. – В армии Ее Величества королевы вся техника находится в состоянии боевой готовности.

– Ну и отлично, – резюмировал Борис. – Тогда, фратеры, по коням!

Когда они проезжали мимо дома комиссара, Борис попросил Роджера остановиться.

– Неплохо бы заручится поддержкой местных силовых структур, хотя силовыми их можно назвать только условно, – сказал он.

На самом деле Борису нужно было кое-что другое. Из оружия у него имелся только нож да у Роджера был “кольт” военного образца – довольно хилый арсенал. Борис очень надеялся, что все обойдется, и ему не придется в кого-либо стрелять, но все же…

Когда Борис подошел к воротам, он услышал, как где-то во дворе воет собака.

Фу ты, черт, подумал он, как на покойника. Когда он позвонил в дверь, вой прекратился, и послышалось тихое поскуливание. Борис несколько раз нажимал на кнопку звонка, но ему никто не открывал. Собака опять принялась выть.

– Комиссар! – крикнул Борис. – Серафим! Вы дома?

Ему никто не ответил. Борис подергал дверную ручку: заперто. Пришлось лезть через забор. Через минуту он оказался во дворе. Борис попытался вспомнить, как зовут мадам комиссаршу. Кажется, Аделя. Но что это за имя? Наверняка, так ее зовет только сам комиссар.

– Госпожа Морару! – позвал Борис. – Аделя!

В ответ собачий скулеж стал еще более жалобным и нетерпеливым.

– Найда! – позвал собаку Борис. – Ко мне!

В ответ с заднего двора донесся радостный лай. Борис прошел за дом. Там, на заднем дворе, в вольере рвалась с цепи комиссарская овчарка. Вывалив мокрый розовый язык, она умоляюще смотрела на Бориса. Борис обратил внимание на ее миски: они были доверху наполнены собачьим кормом и водой. Складывалось такое впечатление, что ее оставили надолго и позаботились о том, чтобы собака не страдала от голода и жажды.

– Где же твои хозяева? – спросил Найду Борис.

В ответ она лишь громче заскулила, упрашивая Бориса на своем собачьем языке отпустить ее с привязи.

– Твои хозяева, наверное, скоро вернутся, – сказал ей Борис. – Я же взять тебя с собой не могу – это может быть опасным. Будь умницей: потерпи.

Борис протянул сквозь решетку руку, потрепал на прощание овчарку по холке, а затем пошел в дом, не обращая внимания на повизгивания и скулеж.

В доме Борис первым делом направился в оружейную комнату. В общем, он для этого и приехал. Арсенал господина комиссара, как и ожидал Борис, был тоже заперт: замок типа “Радость вора”. Открыть его не составляло труда. Войдя в комнату, Борис осмотрелся. Похоже, со стен исчезли кое-какие образцы коллекции. Борис пробежал цепким взглядом по стендам и стенам. Так: начнем с пистолетов. Вот классический австрийский “глок”, убойная, в полном смысле слова штучка, можно стрелять и под водой, хотя, скорее всего, мне это не понадобится. Будем надеяться, что оружие мне вообще не понадобиться. Но, во всяком случае, нужно быть готовым к любому повороту событий. Интересно, зачем это комиссар вооружился? Он уже не надеется на свой штатный “макаров”? И куда он, хотелось бы знать, направился?

Борис снял со стены и положил в предусмотрительно захваченную им сумку “инграм м-11”, незаменимую вещь для ближнего боя. Рядом висел его собрат “арес”, компактный, складной пистолет-пулемет, но Борис предпочел более старую, но проверенную модель. Затем в сумку был отправлен немецкий карабин “Хеклера и Коха” с укороченным стволом и русский “Винторез” – устаревшая, но вполне надежная снайперская винтовка. Борис с сомнением посмотрел на лежавший на столе гранатомет, но все же преодолел соблазн. Ему нужно было двигаться быстро и скрытно, а с таким арсеналом за плечами это вряд ли у него получится. Борис положил в сумку боеприпасы и не удержался, чтобы не захватить с собой пару гранат. Ну, вот, вроде и все. Из дома он выходил под заунывный аккомпанемент собачьего воя.

Не доезжая пятисот метров до блокпоста, Роджер повернул “росинанта” на лесную просеку. Проехав немного в глубь леса, машина остановилась.

– Вот мы и приехали, – сказал Роджер.

– Ты еще уверен, что хочешь туда идти? – спросил он Бориса.

– Более чем, – ответил Борис. – Ну, а вы готовы?

Роджер посмотрел на Фридриха: журналист достал из сумки незаряженный пистолет и, поигрывая им, целился в свое отражение в зеркало заднего вида.

– Мы готовы, но я по прежнему сомневаюсь, стоит ли тебе соваться к Институту, – сказал он. – Не дай бог, схлопочешь шальную пулю.

– Бог не выдаст, – начал Борис.

– Знаю, знаю, – перебил его Роджер, – свинья не съест. Все-таки у вас немало дурацких поговорок. Почему бы не сказать просто: “С нами бог” или “Богу богово”?

– А еще у нас говорят: “Бог не фраер, шельму метит”, – ухмыльнулся Борис.

– Не пойму я ваших поговорок, – сказал Роджер, – да и тебя, Борис, я тоже иногда не понимаю. Спишь с одной, любишь другую. Отказывашься от обалденной женщины и лезешь на рожон ради девчонки.

– Богу богово, кесарю кесарево, фратер, – улыбнулся Борис. – А теперь сверим наши часы.

Прошло три часа. Борис крался по лесу в сторону Института. На нем был маскхалат, вывернутый наизнанку, и легкие походные кроссовки. За поясом нож, на спине рюкзак с оружием. Роджер отдал ему хороший “цейс”, что существенно облегчало обнаружение сторожевых точек. Под палящим солнцем вся листва в лесу выгорела, и маскхалат пришлось вывернуть наизнанку, чтобы он не контрастировал с окружающей средой. Борис уже обошел два скрытых резерва по пять коммандос в каждом и предполагал, что они не последние на его пути. Главное было перебраться через бетонный забор, окружающий Институт, вот для этого и нужен был отвлекающий ба-бах, который должны были произвести Роджер с Фридрихом. Час Икс был назначен на двадцать два часа, когда начнет темнеть. Теперь, когда он остался наедине с собой, Бориса стали терзать сомнения в правильности своих действий. Может, он видит все происходящее не в том свете. Конечно, для собственного самолюбия легче обвинить во вмешательстве в его жизнь некие мистические силы, нежели признать, что его бросила молоденькая девчонка. Может, на самом деле, повернуть назад, пока не поздно?

– Хорошая идея: может, на самом деле повернуть назад?

Борис отреагировал моментально. Он перекатился в сторону, выхватил из набедренной кобуры “глок” и стал водить стволом из стороны в сторону в поисках цели.

– Недурно для журналиста, – опять послышался голос.

Борис еще раз перекатился в сторону. Поискал глазами: ни сзади, ни спереди, нигде не по сторонам никого не было. Уровень адреналина в крови зашкаливал, в висках стучало.

– Расслабься, фратер, – раздался тот же голос. – Тебе ничто не угрожает. Ничто и никто – кроме тебя самого.

Борис прислушался: так же на ветру шелестела листва деревьев, щебетали птицы. Голос шел как бы отовсюду, но теперь Борис был уверен, что этот голос слышит только он сам. Он был внутри его.

Шизофрения, мелькнуло в голове Бориса, раздвоение личности.

– Я же сказал: не напрягайся. Давай просто поговорим, – сказал голос.

Дурацкая ситуация, подумал Борис. И что прикажете делать? – спросил он себя. Продвигаться дальше, игнорируя Глас Небесный, или все же ответить. Но не говорить же с ним в голос: кто знает, сколько вояк бравого дядюшки Сэма попряталось в лесу. Но если этот Голос читает мои мысли, наверняка, я могу таким же образом ответить.

– Давай поговорим, – мысленно ответил ему Борис.

– Так-то лучше, – сказал Голос. – Не хочу показаться грубым, но что ты, черт возьми, делаешь?

– А кто, черт возьми, спрашивает? – это панибратское и, вместе с тем, высокомерное обращение вызвало у Бориса приступ глухого раздражения.

– Друг, – коротко ответил Голос. – Я твой друг и хочу предостеречь тебя от ошибок: куда и зачем тебя несет, фратер? Может, со стороны это выглядит романтично – заключенная в башне девица и спешащий ей на помощь отважный рыцарь, но жизнь-то куда приземленней и прозаичней. Ты делаешь ошибку, фратер.

– Тебе-то откуда знать? – спросил Борис.

Больше этого поучающего и снисходительного тона его бесило это фамильярное “фратер”. Чтобы так обращаться к Борису, нужно было обладать особой привилегией. А этот голос был не из числа ее обладателей. Хотя Борису он казался очень знакомым.

– Ты думаешь, что ты ее любишь, но на самом деле это не так. Покопайся в своем “эго” и ты поймешь, что все, что ты в ней любишь – это твое собственное отражение в ее глазах. Это как она тебя слушает, как смотрит на тебя, как стонет на пике блаженства в постели – ты, фратер, любишь не ее самое, а себя в ней. Спроси себя сам: если забрать у нее все это, будешь ты ее любить так же, как сейчас?

Голос звучал беспредельно самоуверенно и вместе с тем немного устало. Так говорит старый учитель в школе, преподающий ленивым ученикам из года в год одни и те же избитые истины. Ученики, если его и слушают, то в пол-уха: шлют друг другу эсэмэски, играют в какие-то игры на карманных компьютерах, и дела им нет до чужого опыта и чужих проблем. Они эту жизнь пройдут сами, набив по дороге свои шишки, и опытным путем проб и ошибок дойдут до того, что сейчас им пытается объяснить маэстро: небо – голубое, вода – мокрая, жизнь – дерьмо, а любовь – это то, что ты сам себе выдумал – ни больше, не меньше.

Борис молча слушал, стискивал зубы и пытался совладать с убаюкивающей, усыпляющей волю силой этого голоса. Он обладал поистине гипнотической способностью: хотелось просто с ним согласиться и повернуть назад.

– Ты уже почти понял, кто ты есть, но никак не хочешь это принять, – продолжал свои нравоучения невидимка. – А любовь… Любовь тебе нужна, чтобы почувствовать себя человеком, так как ангелом ты быть не хочешь. Не было бы этой женщины, ты бы нашел другую и любил бы ее точно так же, как любишь эту. Может, пора признать, кто ты есть на самом деле. Пришло время, фратер.

– А теб– то это зачем? – мысленно спросил Борис. – Какого рожна тебе от меня надо?

– Все просто, – сказал Голос. – Мне нужна твоя помощь. Для этого ты должен полностью осознать: кто ты есть и на чьей ты стороне. Мне нужно, чтобы ты был на моей стороне.

И тут Борис вспомнил, где он слышал этот голос. Это был голос человека из сна, голос его ночного гостя. Вот тебе, бабушка, Юрьев день, подумал он.

– Ага, я понял, – с сарказмом сказал Борис, – установим новый ордунг и наладим конвейерное производство юберменшов. Предположим, я приму твое предложение, что я буду иметь взамен? Что ты мне можешь предложить?

– Слышу речь не мальчика, но мужа, – сказал Голос.

В нем явно ощущались нотки самодовольства.

– Своим соратникам из числа людей я предлагаю стандартный подарочный набор: славу, деньги, власть, исполнение мечты и любых фантазий. Но, насколько я тебя знаю, тебе это все не нужно.

Борис вдруг ощутил почти физическую потребность принять на грудь. Грамм сто очищенной, а лучше двести. Вторая стадия алкоголизма, машинально отметил про себя Борис. Эх, курить тоже нельзя, могу себя обнаружить.

– Так о чем тогда разговор, – сказал Борис. – Что у тебя для меня есть? Может, предложишь мне место властелина мира?

Очевидно невидимый собеседник, его пресловутый ночной гость уловил в мыслях Бориса иронический оттенок.

– Я бы с удовольствием, – сказал Голос, – тем более, что это место вакантно, но все же я льщу себя надеждой, что смогу тебе предложить нечто большое.

– Нечто большое? – переспросил Борис. – И что же это такое?

– Я сделаю тебя счастливым.

Борис рассмеялся. Он собирался чуть ли не на войну, а тут ему предлагают счастье почти на блюдечке. Это было настолько нелепо, что Борис не сумел удержаться и рассмеялся вслух. От звука его голоса вспорхнули с дерева испуганные птицы. Борис смеялся, и его смех разносился далеко по лесу. Он знал, что его могут услышать, но ничего не мог с собой поделать. Борис смеялся и чувствовал, как вместе со смехом его покидают отчаяние и напряжение последних дней: его ночные кошмары, внезапно открывшиеся паранормальные способности, несчастный случай с Никой и его страх ее потерять. Когда Борис закончил смеяться, он почувствовал огромное облегчение. Теперь он был пуст, и его опять можно было заполнять чем угодно: воздухом, водой, водкой или другой какой-нибудь дрянью.

Отсмеявшись, Борис вытер глаза.

– А ты сам знаешь, что это такое? – спросил он.

– Счастье – это крепкое здоровье и слабая память, – сказал Голос. – Или вот еще как вариант: счастье – это умение внушать другим зависть. Удовольствие без раскаяния – еще одна грань счастья. Вариантов много.

– И какой из них мой? – спросил Борис.

Если Голос и был где-то здесь, то он ему не ответил. Борис решил, что его оставили в покое. Он проверил свое снаряжение и уже решил двигаться дальше…

Старик сидел перед большим телевизором, в широком продавленном кресле и щелкал дистанционкой с канала на канал. Пораженные подагрой руки слушались его плохо, и дистанционный пульт выплясывал в них как живой. Впрочем, если судить по годам, этот старик был не такой уж старый – всего каких-нибудь шестьдесят лет. Просто многочисленные болячки, ранения, связанные с его профессиональной деятельностью, не так давно перенесенный инсульт превратили недавно еще крепкого мужчину в старую развалину. Седину таких старцев сравнивают с оперением самцов хищных птиц, родственников ястребов, но ничего хищного в этом человеке уже не осталось. Седая, как лунь, голова тряслась мелкой дрожью, по подбородку с уголка рта на старый застиранный халат, где уже расплывалось темное влажное пятно, стекала слюна. Иногда старик издавал громкие звуки, но, как говорил классик, только теми устами, которые не говорят по-фламандски.

Борис даже особо не удивился, когда в этом старике он узнал себя. Сейчас он наблюдал за происходящим как сторонний зритель, который видит это все с улицы через открытое окно. Упрощенный интерьер комнаты был похож на интерьер одного из одноразовых домов, каких много понастроено на побережье Флориды. Борису даже показалось, что до него доносится запах океана.

Кроме самого Бориса и его постаревшей копии, в комнате находился некто третий, вернее, некто третья. Красивая, молодая или молодящаяся женщина прихорашивалась перед зеркалом. В изящно подведенных глазах застыло отсутствующее выражение, а на губах блуждала легкая улыбка. Женщина собиралась на свидание. Даже спустя двадцать пять лет Николета Ласаль, в девичестве Мэйсон, сохранила прекрасную фигуру, стройности которой позавидовали бы многие ее ровесницы. А ее лицо…

Казалось, с годами оно стала только прекраснее. Разве что выражение глаз перестало быть по-детски наивным, и возле них прибавилась пара еле заметных морщинок.

С улицы послышался звук подъезжающего автомобиля. Движения миссис Ласаль стали чуточку суетливыми.

Она слегка припудрила лицо и отправила пудреницу в изящную дамскую сумочку, висевшую у нее на плече. Закончив свой туалет, миссис Ласаль повернулась к своему престарелому супругу.

– Борис, – сказала она ему, – я уезжаю на деловую встречу. Вернусь поздно. Меня не жди. Сиделка за тобой присмотрит и уложит спать.

Видимо, мистеру Ласалю были не по душе эти частые вечерние отлучки, да и пренебрежительный тон его супруги оставлял желать лучшего. Он вовсю заворочался в кресле, пытаясь встать, но вместо этого лишь издал очень громкий звук. По комнате распространилось зловоние. Прекрасные черты лица миссис Ласаль гневно исказились.

– Ах, ты старый вонючий скунс! – закричала она на супруга. – Как ты мне надоел! Когда же ты, наконец, сдохнешь?!

Мистер Ласаль затопал ногами и стал стучать о пол своей палкой. Старик брызгал слюной и что-то сердито мычал. После инсульта язык его совсем не слушался.

С улицы донесся требовательный сигнал автомобильного клаксона.

– Ладно, – сказала миссис Ласаль, – сиди здесь, дыши своим дерьмом. А я пошла.

– И зачем я только за тебя вышла замуж!

С этими словами миссис Ласаль удалилась. Через минуту старик услышал звук отъезжающего автомобиля.

Борис стоял посреди леса, расположенного неподалеку от вольного города Орбинска, в километре от учреждения именуемого Институтом, и потихоньку приходил в себя. Не каждый человек, увидев себя самого, лет эдак через двадцать пять, сможет это так просто переварить. Когда ты молод, здоров и полон сил, как-то трудно представить себя разбитым параличом немощным старцем, вдобавок еще страдающим метеоризмом. После такой картины и жить дальше не захочется. Но чтобы выбить человека из колеи, когда он молод и полон сил, нужно нечто более экстраординарное, чем краткий экскурс в один из множества вариантов его предполагаемого будущего. Да и сложно в тридцать шесть лет поверить, что ты когда-нибудь будешь дряхлым, никому не нужным стариком. Борис пришел в себя довольно быстро. Тряхнув головой и отогнав от себя непрошенное видение, он сложно выругался.

Вот же сволочь, подумал Борис о своем невидимом собеседнике, придумал сказочку про белого бычка. Но нельзя не признать: он очень хитрая сволочь. Преподнес мне все в черном свете, да так, что блевать хочется. Но ошиблись вы, Господин Очернитель: такого циника, как Борис Ласаль, вам еще нужно будет поискать. А влюбленный циник – это такой психологический пласт, который вам никаким умом не понять и никаким аршином не измерить. Вот так-то!

– Готовьтесь, – сказал Борис неизвестно кому, – я иду!

Ровно в двадцать два часа, когда в Орбинске прозвучало эхо двух взрывов, Борис был в пятистах метрах от точки назначения. Шпиль Института, освещенный последними отблесками уже севшего за горизонт солнца, проглядывал сквозь верхушки деревьев. Борис осмотрелся по сторонам. Остался последний рывок – и он будет у цели. Ему бы сейчас очень не помешал бы прибор ночного видения, но Борис очень надеялся, что шумовой эффект, произведенный его друзьями, отвлечет солдат, стоявших в карауле, оцеплении и скрытых постах. К тому же он был осторожен, очень осторожен. И все же этого было явно недостаточно.

К Институту Борис подобрался с северной стороны, откуда с холма была видна вся прилегающая к нему территория. Когда он обустраивался для рекогносцировки в зарослях густого кустарника, в спину ему внезапно уперся какой-то твердый предмет. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться, что это был ствол пистолета или другого оружия. Борис напрягся.

– Спокойно, фратер, спокойно, – шепотом произнес знакомый голос. – Я за тебя.

Давление на спину прекратилось. Борис осторожно повернулся и с изумлением увидел комиссара. Он тоже был в маскхалате, правда, на четыре размера большем, чем у Бориса, лицо комиссара было разукрашено полосами камуфляжной краски, а его выражение было преисполнено какой-то мрачной решимостью.

– Серафим, – так же шепотом сказал Борис, – что ты здесь делаешь?

Больше всего его поразило не само появление комиссара, а то, как он смог незаметно и бесшумно к нему подобраться.

– То же, что и ты, – сказал комиссар. – Пытаюсь понять, какого черта здесь происходит. В Институт меня тоже не пускают, а между тем, в последнее время на нем будто свет клином сошелся. Чувствую: используют нас, а как – понять не могу. И вроде бы все хорошо: люди стали жить лучше и перестали бояться завтрашнего дня, но все-таки, видимо все очень плохо, если наши дети взбунтовались против нас. И кто взбунтовался – самые лучшие. Марьяна моя, умница, все пыталась нам что-то сказать, да только мы ее не слушали. Вот она от нас и ушла. Мы-то искренне считали, что если ребенок

обут-одет, то ему уже ничего и не надо. Но мы ошибались. Устами младенца глаголет истина, только мы это вовремя не поняли – вот теперь и расплачиваемся. Так что я с тобой, фратер. Можешь на меня рассчитывать.

Борис обратил внимание, что на ногах комиссара почти такие же кроссовки, как на нем самом.

– В общем, я с тобой согласен, – сказал он ему. – Одного не могу понять: как ты сумел ко мне так близко подобраться?

На угрюмом лице комиссара появилось какое-то подобие ухмылки.

– Пять лет в Иностранном легионе. А ты не знал?

– Откуда? – сказал Борис. – Ты мне не рассказывал.

– Я не всегда был полковником и комиссаром, Борис. Когда Марьяне был всего лишь год, на лейтенантскую зарплату было не прожить – вот и пришлось идти в наемники.

– Что ты собираешься делать? – спросил Борис комиссара.

– Я иду туда, – комиссар кивнул головой в сторону Институту. – Дождусь, когда окончательно стемнеет…

– Но там же видеокамеры, – сказал Борис.

Комиссар опять ухмыльнулся, но только одной половиной лица.

– За те три часа, что я здесь – я время зря не терял. Угол обзора у камер наблюдения ограничен. Работают они не совсем синхронно. Наверное, кто-то решил сэкономить, и вместо качественной китайской аппаратуры закупил какой-то японский хлам. Поэтому через каждый час и пять минут с западной стороны образуется мертвая зона: на пятнадцать секунд небольшой участок остается без наблюдения. Вот с той стороны мы и подберемся.

А наш комиссар не так прост, как кажется, подумал Борис.

– Ну, ладно, – сказал он, – проберемся мы туда. А дальше то что?

Казалось, он теперь поменялся местами с Роджером. Комиссар посмотрел Борису прямо в глаза и сказал:

– А дальше как бог решит.

Темнело.

Борис с комиссаром лежали в выгоревшей траве на окраине леса, который почти вплотную прилегал к забору Института с западной стороны. Они внимательно следили за камерами наблюдения, расположенными по периметру бетонного забора. Комиссар посмотрел на светящийся циферблат своих наручных часов.

– Двадцать минут, – сказал он Борису.

Борис молча кивнул. Затем он полез в карман и достал коробочку с пилюлями. Одну из них он протянул комиссару.