Текст книги "Серый ангел (СИ)"

Автор книги: Олег Трубецкой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Я не с вами разговариваю, любезнейший, – не повернув головы, сказал Эрик.

В его голосе звучало неприкрытое презрение.

– Эрик, я люблю его, – просто сказала Ника. – Ты должен понять…

– Не говори глупости! – оборвал ее Эрик. – Он для тебя старый. Наверное, почти в отцы тебе годится.

Ника беспомощно посмотрела на Бориса, как бы ища у него поддержки. Молчавший до этого Борис решил вмешаться. Ему не хотелось развивать конфликт и провоцировать и без того готового взорваться брошеного ревнивца. Не место и не время. Он обошелся без ироничных взглядов и ухмылочек, а просто встал и спокойно сказал:

– Тебе лучше уйти. Ты ничего не изменишь.

– А вот это мы посмотрим!

С этим словами Эрик быстрым движением достал что-то из-за пояса и вытянутым кулаком ткнул в сторону Бориса. В первое мгновение Борис не понял, что в руке Эрика зажат маленький пистолетик. Такой маленький, что он просто затерялся в его большом кулаке. На глаз Борис сразу определил, что это двадцать второй калибр: так – игрушка для эмансипированных дам. Такого оружия Борис не боялся. Но вот у Эрика уровень адреналина в крови зашкаливал за все предельно допустимые нормы: пистолетик в его руке прыгал во все стороны.

– Ну, что ты на это скажешь?!

Лицо его исказилось в оскале.

Эрик, прекрати сейчас же! – потребовала Ника.

– Заткнись, шлюха! Тебя уже не спрашивают! – кинул в ее сторону Эрик.

Ника нерешительно опустилась на стул. Тут не выдержал Роджер.

– Ну, ты – умалишенный…

– Не дергайся, папаша, – Эрик перевел пистолет в его сторону. – Твое дело пиво разливать.

Такого пса войны и ветерана, как Роджер, дамским пистолетом не испугать, но он как никто другой знал, как бывает опасно любое оружие в руках дилетанта. Действия профессионала можно просчитать, но ни когда не догадаешься, куда полетит пуля из пистолета любителя. Поэтому Роджер остался на месте, только обменялся быстрым взглядом с Борисом. Эрик – тип явно эмоционально неуравновешенный, то есть явный псих. Лучше его успокоить, нежели пытаться отобрать у него пистолет.

– Вы бы-таки перестали размахивать оружием, оно может выстрелить, – подал голос Изаксон.

– Тебя не задерживаю, – ухмыльнулся Эрик. – Можешь топать в свой Эрац.

В своей злобе он пытался уязвить каждого за этим столом. За Роджера Борис был спокоен, только бы Изаксон не сорвался, антисемитом быть он позволял только себе, остальных бил по физиономии. Борис бросил взгляд на Рустама: тот был бледен, но спокоен. Мысли в голове Бориса смешались в один беспорядочный комок. К этому малахольному так не подступишься – мешает стоящий между ними стол. И из-за стола так сразу не выбраться: слева от него сидит Изаксон, справа находятся Ника и Рустам.

Эрик опять направил пистолет на Бориса.

– Ну что, в штаны наложил, писака?

– Посмотри на своего героя, – обратился он к Нике. – Он даже тебя защитить не может. Понимаешь, на кого ты меня променяла?

Только он бы посмотрел немного в сторону, лихорадочно размышлял Борис. Опрокинуть на него стол, сбить с ног…

Додумать свою мысль он не успел. Борис краем глаза успел заметить какое-то движение, когда в воздухе пролетело чье-то тело и стремительным тараном сбило Эрика с ног. Коротко бабахнул выстрел. Борис, оттолкнув от себя стол, кинулся вперед. Но он опоздал. Один человек уже оседлал другого. Раздался глухой звук удара, и Эрик, безжизненно раскинув руки, распластался на полу бара.

– Готов, мерзавец! – Альварес поднялся с пола, потирая ушибленную руку. – Как ты, амиго?

– Я в порядке, – сказал Борис.

К ним подошел Роджер и Изаксон. Вокруг них стала собираться толпа.

– Борис! – позвал Бориса Рустам.

Его голос был полон тревоги.

Альварес поднял с пола пистолет и протянул его Борису.

– Чего он от вас хотел, амиго?

Борис не ответил. Он смотрел назад – на Нику, над которой озабоченно склонился Рустам. Она так и осталась сидеть на стуле, прижав к своей груди бледную руку, под которой на темном платье расплывалась еще более темное пятно. Борис подскочил к Нике. На ее лице было выражение боли, в глазах стояли слезы. Она протянула к нему руку. Рука была в крови.

– Что с ней? – спросил Борис Рустама.

– Подонок попал ей прямо в грудь, – сказал Рустам.

– Борис, мне страшно, – прошептала Ника. – Я не хочу умирать.

– Ты не умрешь, малыш. Тебе больно, но потерпи. Все будет хорошо, – сказал Борис.

Но Ника его уже не слышала – она потеряла сознание.

– Что с ней? – спросил Борис Рустама.

– Не кричи, успокойся. Она просто потеряла сознание, – сказал Рустам.

– Дай мне нож, – попросил он Бориса.

Борис подал ему столовый нож. Рустам надрезал вырез Никиного платья, чтобы обнажить рану. Пулевое отверстие было маленьким, и из него толчками лилась кровь.

– Дрек! – выругался Изаксон.

– Ее надо везти в больницу, – сказал Роджер.

Его сочувствующий взгляд прожигал Бориса насквозь.

– Ну, как она? – не выдержал Борис. – Она будет жить?!

Рустам поднял глаза на Бориса. Его взгляд был как приговор.

Борис гнал машину, насколько это позволяла дорога. Благо шоссе к Институту было без ухабов и кочек, только старый “уазик” не был приспособлен для перевозки раненых и мало походил на карету “скорой помощи”. Рядом с ним сидел Девилсон, позади него – Рустам с Никой. Она по-прежнему была без сознания. Там, в баре, Борис практически запаниковал. В своей жизни он видел не одно огнестрельное ранение, но для него это были просто суровые реалии жизни. Сейчас же все было иначе.

Рустам поднял глаза на Бориса.

– Дело плохо: пулевое ранение в области сердца. Вроде бы артерия не задета, но я не могу утверждать.

– Надо везти ее в больницу, – Борис с трудом сдерживал желание закричать. – К вам в отделение.

– Я не хирург, Борис. А те хирурги, что у нас остались, не обладают нужной квалификацией: зашить рваную рану, удалить аппендикс – это они могут. Но тут…

– Что ты предлагаешь? – спросил Борис. – Просто смотреть, как она умирает?!

– Нет, но есть другой вариант.

– Какой вариант?

– Борис, я могу чем-то помочь?

За спиной как тень появился Девилсон. Он сочувствующе смотрел на Бориса.

– Девушка серьезно ранена, – сказал ему Рустам. – Она теряет кровь, пуля прошла где-то в области сердца. У вас в Институте есть квалифицированные кардиохирурги?

– И даже не один, – сказал Девилсон. – Я сейчас же звоню в Институт – они пришлют машину скорой помощи…

– Нет, – прервал его Рустам. – Они могут не успеть. Надо ехать самим.

– Хорошо, хорошо, – засуетился Девилсон. – Едем. Я только позвоню, чтобы там подготовили операционную.

После ночной перестрелки Институт оцепили в три кольца, поэтому Девилсон, чтобы не терять время, так же сообщил на все блокпосты марку и номер машины, их везде пропускали, Борис жал на акселератор, и они летели не останавливаясь. Возле ворот Института их уже ожидала целая бригада людей в белых халатах. Без лишних слов они подошли к машине и быстро, но, осторожно переложив Нику на носилки, повезли ее в глубь здания. Борис было рванулся следом за ними, но его остановил американец.

– Господа, я сожалею, но дальше вам нельзя, – сказал Девилсон. – Режим чрезвычайного положения.

– Но я должен быть с ней, – глядя ему в глаза, сказал Борис.

– Борис, сейчас вы ей ничем не поможете. Пропустить я могу только родственников, – мягко, но твердо сказал Девилсон. – Вы ведь не родственник?

– Нет, Джон, – покачал головой Борис. – Вы же знаете.

– Поезжайте домой, успокойтесь. Выпейте чего-нибудь, желательно покрепче. Езжайте домой, Борис.

Девилсон был непреклонен.

– Вот моя визитка. Звоните – я буду держать вас в курсе. Будем надеяться на благоприятный исход операции. А пока надо сообщить родственникам о несчастном случае.

С этими словами Девилсон повернулся и пошел в здание. На плечо Бориса легла рука.

– Поехали, фратер, – сказал Рустам. – Пока нам здесь делать нечего. Ты ей ничем не поможешь. Поехали.

Под его рукой Борис как-то сразу обмяк и стал похож на воздушный шарик, из которого выпустили почти весь воздух. Рустам в очередной раз увидел как быстро, за одно мгновение может постареть человек. Лицо Бориса осунулось, он как-то сгорбился, съежился, уменьшился, как будто усох изнутри. Внезапно на Бориса накатило полное безразличие к происходящему. В голове его тонкой струной звенела пустота. Подталкиваемый Рустамом, Борис сел в “уазик”, Рустам сел за руль, и они поехали.

Как они ехали обратно Борис не заметил. Очнулся он лишь тогда, когда машина остановилась перед баром. Рустам вышел из машины, затем открыл дверцу со стороны Бориса.

– Идем, Борис, – сказал он.

Борис послушно вышел из машины. Бар был закрыт. Рустам постучал в дверь кулаком. Щелкнул замок, и в приоткрытую дверь выглянул Роджер.

– А, это вы, – сказал он. – Проходите.

Рустам с Борисом зашли внутрь, и Роджер закрыл за ними дверь. В баре было темно и пусто. Только над стойкой, где сидел Изаксон, горел свет.

– Как ты, фратер? – спросил Роджер Бориса.

– Нормально, – безразличным тоном ответил Борис.

– Идем, я тебе чего-нибудь налью, – сказал ему Роджер.

Они подошли к стойке.

– Чито с Никой? Как ее состояние? – спросил их Изаксон.

– Сейчас ей, наверное, делают операцию, – за себя и за Бориса ответил Рустам.

И добавил то, что обычно говорят в таких случаях врачи и простые смертные, почти то же самое, что недавно сказал Девилсон:

– Будем надеяться на лучшее.

Борис с Рустамом сели за стойку. Роджер поставил перед ними стаканы. Плеснул немного Рустаму и налил почти полный стакан Борису.

– Пей.

Борис послушно выпил. Как воду, не поморщившись. Вкуса он не чувствовал.

– А где этот ворошиловский стрелок? – спросил Рустам, имея в виду Эрика.

– Комиссар увез его в полицейский участок, – сказал Роджер. – Кстати, он хотел видеть вас, чтобы снять показания. Вы же основные свидетели.

– Да здесь полный бар свидетелей, – сказал Рустам. – А тебя он тоже опрашивал?

– Как и других. Очень энергичный блюститель закона, несмотря на полковничьи погоны.

– И что ты ему сказал? – полюбопытствовал Рустам.

– А что я ему мог сказать? – вопросом на вопрос ответил Роджер. – Что мы сидели, отдыхали, никому не мешали, а тут появился этот otmorozok и стал размахивать пистолетом. Я посоветовал комиссару взять у него анализ крови и проверить ее на наличие наркотиков. По-моему, этот тип был загружен наркотой по самые уши.

– Таки наркотики здесь ни при чем, Роджер-сан, – сказал Изаксон. – Это просто фашиствующий юнец, не обремененный идеологией. Фашизм у него в крови.

– Мне, в принципе, плевать кто он – фашист или воинствующий коммунист, что, впрочем, одно и то же, – сказал Роджер. – Я бы таких за ноги вешал и держал бы так до тех пор, пока из них все дерьмо не посыпется.

Борис, который молча сидел за стойкой, оторвал взгляд от своего пустого стакана.

– Я иду домой, – сказал он.

Все посмотрели на него.

– Правильно, – сказал Рустам. – Только не один. Я тебя проведу.

– Боишься, что я один не дойду? – криво усмехнулся Борис.

– Не боюсь, просто хочу убедиться в том, что ты идешь именно домой.

– А куда мне еще идти, – пожал плечами Борис. – Но если хочешь – пошли.

Роджер ободряюще похлопал Бориса по плечу: держись, фратер. Вместе с Рустамом Борис вышел из бара.

В этот вечер даже новая часть Орбинска была тиха и пустынна. Гулять в такое пекло не хотелось никому. Лучше попивать что-нибудь холодное, сидя в одних трусах на диване перед телевизором. Аборигены, по крайней мере, так и делали. Когда Борис с Рустамом подходили к дому, темное безоблачное небо рассекла яркая молния, и Борис практически кожей ощутил пришедший со стороны Института тихий звук. Борис вздрогнул.

– Ты что-нибудь слышал? – спросил он Рустама.

– Нет, – ответил Рустам. – А что?

– Да так, показалось.

Они вошли в подъезд. Квартира встречала Бориса неуютной пустотой и почти собранными чемоданами, один из которых был Никин. Впервые в этой квартире Борис почувствовал себя неуютно. Рустам зашел вслед за ним, огляделся.

– Мой тебе совет, – сказал он, – ложись спать. Вот тебе таблетки.

Он выложил на стол несколько пилюль.

– Проглоти две и ложись. Мне они уже не помогают, а для тебя будут в самый раз. Ты понял?

Борис кивнул.

– Я буду звонить в Институт: как будет что-то новое – я сообщу. Лады?

Борис опять кивнул. Уже уходя, в дверях, Рустам обернулся.

– И еще одно, фратер: даже когда кажется, что хуже уже не будет – знай: всегда может быть еще хуже прежнего. Слабое утешение, но знание этого иногда помогает.

Борис поднял на него глаза.

– Закон Мэрфи?

Рустам в ответ усмехнулся:

– Нет, мой жизненный опыт. Звучит как дешевая сентенция – но так оно и есть. Ну, пока, фратер.

И Рустам ушел.

Нет ничего хуже ощущения своего собственного бессилия – это Борис прочувствовал еще, когда он был начинающим никому, не известным журналистом, который вздрагивал от любого громкого звука, будь то выстрел из гранатомета или выхлоп из неисправного глушителя соседского “форда”. А сейчас он еще не знал куда себя деть. Борис подумал, что бы он сейчас сделал, если бы Эрик был в пределах его досягаемости. Убил бы? Может быть, но точно бы сделал так, чтобы ему было как можно больнее. Как больно сейчас самому Борису. Как ни странно, но то, что он чувствовал, Борис определял, как состояние боли. Эта была боль не физическая, но все же это ощущение было сопоставимо с тем, если бы ему оторвало руку или ногу. Хотя, нет – Борису казалось, что это еще больнее. Почему мне так плохо, думал Борис. И тяжело дышать. Как будто тебя внезапно ударили под дых и сунули в безвоздушное пространство. Выпить, что ли? Борис смутно помнил, что ему что-то наливали в баре, но сейчас он был трезв, странной опустошающей трезвостью, от которой хотелось лезть на стены. Пить или не пить – вот в чем вопрос. Наверное, самое разумное последовать совету Рустама. Борис прямо из крана налил себе стакан воды. Проглотив несколько таблеток, оставленных Рустамом, Борис не раздеваясь, рухнул на диван. Снотворное оказалось бронебойным: через три минуты Борис спал сном мертвецки пьяного человека.

Зал был не очень большим – персон на семьсот, не больше. Никакой помпезности – обстановка говорила как бы сама за себя – вы, господа, пришли сюда работать. Внутренний интерьер напрашивался на сравнение с залом заседаний палаты лордов, если бы не одно “но”. Впечатление от викторианской архитектуры, обрамленной красными дорожками, немного портил большой лозунг красного кумача, развешенный над трибунами: “Да здравствует MMCMLXXXV съезд каббалистической партии!” Нужно было обладать поистине чертовской эрудицией, чтобы в римских цифрах распознать число 2985. Присутствующее собрание было поголовно в припудренных париках, но на этом их сходство с высокородными пэрами заканчивалось. Каждый был одет во что горазд, представляя различные эпохи и культурные традиции. Кто красовался в пурпурной тоге, кто щеголял в смокинге или килте, среди различных нарядов можно было разглядеть и плиссированный воротник, и бархатный колет, шелковое японское кимоно соседствовало с зипуном, атласный жюстокр с охабенем из парчи. Идентифицировать сие собрание по национальному признаку не представлялось возможным: то ли это саксонский ландтаг, американский конгресс или государственная дума.

Блям! Блям-блям! Это звенит колокольчик: герольдмейстер Леонард приглашает членов палаты лордов АДА на очередное заседание. По случаю сего торжественного собрания этот выдающийся демон сменил свой повседневный облик трехрогого черного козла на вполне человеческую личину торговца подержанными пылесосами. В своей повседневной жизни он ни кто иной, как главный эксперт по контролю за качеством черной магии и колдовства, а также исполняющий обязанности распорядителя шабашей.

– Достопочтимые лорды, господа, а так же товарищи, – возвещает он блеющим голосом, – председательствует достопочтенный Ваалберит.

Лорд Ваалберит приветственно кивает присутствующим головой. Главный архивариус АДА – Альтернативной Демонической Ассоциации, в своем образе седовласого архиерея полон благочестия, и никак не напоминает изощренного подстрекателя, толкающего людей на грех смертоубийства.

– От палаты общин присутствуют: Нисрок – кавалер Ордена Тьмы второй степени, королевский шеф-кулинар…,

Из ложи обтянутой зеленым бархатом, встает свиноподобный господин и кланяется лордам-пэрам.

– Нибрас – кавалер Ордена Тьмы третьей степени, младший церемониймейстер…,

Приветствуя лордов, встает тщедушный демон с обличием запуганной мыши.

– Паймон – кавалер Ордена Тьмы второй степени, старший церемониймейстер…,

Со своего места подымается дородный мужчина с совершенно женским лицом. Его внешность, а также его наряд, состоящий из тесных лосин и шелковой, в рюшечках, распашонки, наводят на мысль, что содомский грех присущ не только простым смертным.

– И Ксафан, кавалер Орденов Тьмы второй и третьей степени, главный пиротехник и хранитель огня.

С места поднялся дородный демон с красным лицом, в мундире пожарника с петлицами брандмайора. Натужно поклонившись, он садится на место.

Внезапно взрываясь, громогласно взвывают трубы.

– Граждане, товарищи, господа! – трубно объявляет герольдмейстер, – Прошу приветствовать: Генеральный секретарь центрального комитета каббалистической партии сверхъестественных сил Люцифуг Рофокалович Люцифер!

Опять звучат трубы, двери открывается, и в зал в форме гренадера лейб-гвардии входит Азазаель, главный знаменосец вооруженных сверхъестественных сил. В его крепких руках знамя der Oberste Befehishaber – Верховного Главнокомандующего – на красном штандарте в белом треугольнике перевернутый крест и пресловутое число из трех шестерок. Следом за ним появляется и сам главнокомандующий: генеральный секретарь ЦК КПСС, распространитель болезней и увечий, приемник его преосвящества Форкаса и правая рука Сатаны, управитель землетрясениями, принимающий свой естественный облик только под покровом ночи – Люцифуг Рофокал. На нем строгий однобортный костюм англицкой шерсти синего цвета с пятью орденами на груди. Выглядит он моложаво, несмотря, на то, что недавно разменял еще одно тысячелетие. Под несмолкающие овации он подходит к трибуне.

– Я рад вас приветствовать в Пандемоние на 2985 съезде каббалистической партии, господа, – произносит он в микрофон. – Позвольте мне считать наш съезд открытым.

Зал опять взрывается аплодисментами. Переждав пока они утихнут, он продолжает.

– Достопочтимые лорды, господа, товарищи!

Как углубить и сделать необратимой нашу революционную перестройку, которая по инициативе и под руководством нашей партии развернулась в нашей вселенной, в мире смертных и в нашем мире сверхъестественного, – вот коренной вопрос, стоящий перед нами на нашем съезде.

Два последних столетия в нашей жизни можно назвать поворотными. Нашими общими усилиями удалось внести раскол среди наших противников и привлечь многих из них, тайно или явно, на нашу сторону. Усилиями нашей каббалистической партии удалось вызвать смятение в умах рядовых ангелов и простых смертных. Наша политика перестройки развернутая в конкретные социальные программы, стала практическим делом миллионов людей. Высокую сознательность и организованность проявляют рядовые члены АДА, с большей заинтересованностью откликнулись многие политики из числа простых смертных. Они смело идут с нами на контакты, открывают новые формы сотрудничества, берут на вооружение науку, эффективную технологию, проявляют готовность пробовать, искать, даже рисковать, с полной отдачей, ответственно и умело работают на благо нашего нового дела.

Речь Генсека заняла около двух часов, часто прерывалась аплодисментами, переходящими в бурные овации. Затем слово было представлено члену политбюро, министру обороны Вельзевулу. Сегодня он пребывал в образе генерала Гранта. Ради справедливости надо было сказать, что синяя форма северян была ему к лицу. Генерал вышел к трибуне тяжелым солдатским шагом, громогласно прокашлялся и затем, в течение десяти минут, кратко обрисовал нынешнее соотношение сил между армией АДА и их противниками.

– …И наконец, практически закончены разработки по созданию машины, которая поможет нам, управляя временем, повернуть колесо истории вспять. Сейчас наши вооруженные силы находятся в состоянии повышенной боеготовности, и их бойцовский дух как никогда высок, но, – тут генерал сделал многозначительную паузу, – исходя из того, что наши силы и возможности равны силам и возможностям нашего противника, я не считаю целесообразным приступать к активным военным действиям. Для успеха нашей операции к ней необходимо привлечь те субъекты, которые до сих пор позорно и трусливо придерживаясь политики нейтралитета, не примыкают ни к чьим рядам, являясь отщепенцами нашей революционной перестройки.

– К чьим рядам, по-вашему, должны примкнуть эти трусы и отщепенцы? – перебил с места оратора Саргатанас, этот серый кардинал АДА, генерал-майор, глава комитета безопасности и вечный соперник Вельзевула за влияние на Его Величество Сатану. Даже в одежде он противопоставлял себя Вельзевулу: на генерале был серый мундир конфедератов.

– Конечно, к нашим, – высокомерно ответил Вельзевул, смерив своего давнего врага презрительным взглядом.

– И как, по-вашему, почему этого до сих пор не произошло? – вкрадчиво его спросил Саргатанас.

– Это вы должны знать, – отфутболил назад вопрос генерал. – Мое дело армия, регулярные части, а разведка и контрразведка – это ваша епархия. Ведь под вашим руководством была создана Согласительная комиссия для вербовки таких субъектов.

– Но это вашими стараниями в этой комиссии теперь заседают одни армейские, – парировал Саргатанас. – Вросли туда корнями как дубы и не движутся ни назад, ни вперед.

– Что вы хотите этим сказать? – побагровев, спросил Вельзевул. Его рубленая физиономия моментально закаменела.

Блям! Блям-блям!!

– Господа, господа! – это председатель Ваалберит трясет колокольчиком, призывая соперников к порядку. – Хочу вам напомнить, что прения по этой теме состоятся только завтра.

– Благодарю вас, достопочтенный Ваалберит, – тут вмешался сам генеральный секретарь. – Но коль мы затронули эту тему, я хотел спросить уважаемого Саргатанаса, почему, по его мнению, мы не можем привлечь последнего нейтрально настроенного субъекта на свою сторону. Так почему, генерал?

– Ответ прост, – ответил глава безопасности АДА, – коррупция.

– Поясните, что вы имеете ввиду, – попросил Люцифуг.

– Сейчас поясню, – пообещал Саргатанас.

Он неспеша наливает себе стакан воды и так же неторопливо его выпивает. Внимание всех присутствующих приковано к нему.

– У меня тут есть кое-какие документы, – наконец продолжил Саргатанас, доставая из тоненькой папки какие-то листы. – Вы все читали отчеты нашего резидента из мира смертных о его работе по вербовке последнего из нейтралов, бывшего архангела девятого чина, ныне известного в миру как Борис Ласаль. Так вот, судя по отчетам резидента, бывший архангел практически привлечен на нашу сторону. Однако у меня имеются другие источники, которые говорят, что настоящее положение дел обстоит несколько иначе. А также у меня есть неопровержимые улики, свидетельствующие о подкупе низших чинов Согласительной комиссии – лейтенантов Асмодея и Барбатоса – вражескими агентами.

Генерал Саргатанас, любящий, как любой разведчик, театральные эффекты, выдержал небольшую паузу.

– Эти документы также свидетельствуют, что этот подкуп был совершен при прямом попустительстве – в лучшем случае, при непосредственном участии – в худшем случае, генерала Вельзевула.

Камень был брошен. Зал одновременно выдохнул, чтобы тут же взорваться всеобщим гулом изумления.

– Что?!!! – взревел Вельзевул, вскакивая со своего места. – Повтори, крестенец паршивый, что ты сказал?

Среди соратников по партии слово “крестенец” было таким же ругательным, как и слово “нехристь” среди простых смертных, только еще хуже. Зал гудел как потревоженный улей. Многие заседатели повскакивали со своих мест и, бурно жестикулируя, обсуждали между собой сенсационное заявление главы комитета безопасности. Напрасно достопочтенный Ваалберит призывал высокое собрание к порядку: его уже никто не слушал. Закатав рукава, Вельзевул полез через трибуны к Саргатанасу с намерением, не оставлявшим ни у кого сомнений. Добравшись до товарища по партии, Вельзевул, сделав молодецкий замах, попытался заехать своему оппоненту в ухо, но тот ловко избежал удара, моментально телепортировшись на три метра в сторону. Половина зала тут же бросилась разнимать драчунов, в результате чего на трибунах образовалась грандиозная свалка. Генсек Люцефуг метал громы и молнии, в зале противно запахло серой. Во всеобщей суматохе тайный советник Аполлион, носящий гордый титул Властелина Бездонного Колодца, случайно въехал локтем в нос вельможному Маммону, в результате чего свалка моментально переросла во всеобщую драку. И только гордая и надменная Лилит не принимала участия в этом безобразии. Скучавшая на таких собраниях, она теперь вовсю потешалась над этими важными, преисполненными своей значимостью, заседателями.

И, перекрывая ее звонкий смех, напрасно надрывался колокольчик председателя…