Текст книги "Вечера в древности"

Автор книги: Норман Мейлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 61 страниц)

В прошлом, когда он лгал, Его глаза всегда выдавали то, что было у Него на сердце.

«Мои имена, – сказал Ра, судорога боли свела Его рот с такой силой, что челюсть Его двигалась с трудом, – моим именам нет конца. Мои обличья – обличья всех вещей. Каждый Бог живет во мне!»

«Не умирай, Великий Ра», – вскричали Боги. Однако Они не знали, что призывать – Его жизнь или смерть. Они не ведали, чего так страстно желали, – страшный для Богов день.

«Мое Имя, – закричал Ра, – Создатель Неба и Земли,

Я – Тот, Кто-сотворил-горы-и-создал-все, находящееся-на-них.

Я – Тот, по-Чьему-повелению-разливается-Нил.

Я – Тот, Кто-создал-радости-любви.

Я – Создал-тайну-горизонта.

Я – отверзающий-Свои-глаза-и-творящий-свет.

Я – закрывающий-Свои-очи-и-творящий-мрак.

И – не ведают-Боги-Моего-Имени».

Он споткнулся и чуть не упал. Исида сказала: «Ты не назвал Своего Тайного Имени. Скоро яд завладеет Тобой. Произнеси Имя!» Когда Она говорила это, среди Богов прошел ропот. Она была великолепнее Ра. Бок о бок, Они стояли вместе, и Она была великолепней Его.

«Я – Тот, Кто-создал-пламя-жизни, – сказал Ра. —

Я – Хепри-утром, Ра-в-полдень и Атум-вечером.

Я – Тот, Кто…» – Голос Его дрогнул. Яд преодолевал пороги Его крови, и Его пылающее сознание разливалось морями. Злобный жар пребывал во всем Его существе. Охваченный пламенем, Он сорвал с Себя одежды.

«Обыщи Меня!» – вскричал Ра.

На виду у собравшихся Богов, Исида вышла вперед, сняла Свои одежды и легла на Него. Из недр Его живота член Осириса оживил жезл Его старых чресел, и Он вошел в Исиду с Тайным Именем (и всем семенем Сета, которое Он вобрал в Себя с ядом, и это соитие породило самую ужасную молнию, когда-либо виданную в небесах Египта – так Сет впервые стал повелителем молнии и грома), и так Ра передал в лоно Исиды Свое Тайное Имя. Оно вошло со звуками тихого голоса, сказавшего Ей: «Атум – Один; Небесные Воды – Два; а Ра, дитя Атума и Нут, – Три. Итак, Его Тайное Имя – Три. Рычи, Исида, подобно льву, дабы мы слышали раскаты этого р-р-р во всех языках. Ибо рык солнца есть свет земли. А преемник Ра должен быть подобен свету сознания, который есть смерть. Славься, Осирис, Повелитель Царства Мертвых. Восстань, Исида, в Которой пребывает Тайное Имя Ра. Ты – все, что есть и что было; все, что будет и что есть».

ТРИ

Исида поднялась, и пена старика сошла с Ее ног. Она сказала: «Изойди, яд, изойди! Из Меня! Из Ра! Ра живет, а яд умирает». Затем Она надела величественное золотое одеяние, которое Ра сбросил с себя. Оно было нечистым, однако осевшая пыль и влаги сошли с него, словно смытые дождем, и Исида стояла в сиянии. Боги рукоплескали. Они были напуганы. Некоторые вспомнили, что клеветали на Исиду (При этом самые красивые из Них уже старались поймать Ее взгляд.) Но вот из Их задних рядов вышел незнакомец, держа в руках одежды, чтобы прикрыть Ра. Волосы незнакомца были седыми, однако лицо Его – молодым и прекраснейшим из всех. Это был Ка Осириса.

Он встал рядом с Исидой и взял Ее за руку. В то же мгновение Его тело исчезло в Ее теле. Его плоть была столь прозрачной, что Осирис стал невидим в Ней. Обратившись к Ра, Она сказала голосом Осириса: «Старый Бог, когда придет нужда в спокойных днях, Ты можешь дать сахар фруктовым деревьям и ускорить созревание урожая на полях. Однако ночью, когда Ты войдешь в пределы Дуата, Ты будешь носить Мой струящийся саван. Теперь да будет Мой сын Хор золотым глазом дня и серебряным глазом луны. В Дуате да буду Я править мертвыми, а через Свою жену Исиду – урожаями Нила. Иди и исполняй Свои обязанности». Отделившись от Исиды, Осирис вновь стал видимым. Удерживая Свое тело на отдалении не более ширины пальца от тела Исиды (ибо стоило Им коснуться друг друга, как Его божественная сущность вновь устремлялась в Нее), Он приказал Богам вернуться на Свои места и не мечтать ни о какой новой власти. Хозяин будущего явился, и Осирис раскрыл Свою набедренную повязку, чтобы показать, что если раньше Его член был откушен Абту, а рыба позже проглочена Ра, то теперь Он, Осирис, стал пожирателем Того, кто поглотил Его. Соответственно, Его член имел теперь три ствола. Один – символ Птаха, искусного строителя, – выдавался вперед, как столп, и светился жаром, словно металл в горне. Шишка другого – массивного, неподвижного и темного, как Секер, – торчала, подобно корню из глубин земли.

Последний, совершенно прозрачный, был членом Самого Осириса, и после Его странствий сквозь воздух, прибой и туман он изгибался, точно радуга, – сияющий член Повелителя Сознания, Осириса, Бога Воскрешения.

При виде этого зрелища Ра стошнило. Но из Его живота ничего не вышло. Еще недавно неудобоваримый член, конечно, исчез, и Ра мог лишь улизнуть.

Однако, когда Исида и Осирис остались одни, их разговор стал менее торжественным. «Отчасти, – сказал Осирис, – сложность нашего положения состоит в том, что мы даже не можем прикоснуться друг к другу, или я вновь исчезну. Поэтому нам не следует этого делать. Ибо тогда мы не сможем говорить, а Мне надо многое сказать Тебе. Я знаю о Дуате больше, чем Тебе захотелось бы слушать. – Он мягко улыбнулся и добавил Своим самым легким, самым приятным голосом: – Когда я был молодым Принцем, я никогда не слушал какого-нибудь негодника, чьи россказни нагоняли на меня скуку. А теперь я провожу Свои годы, рассматривая бесчисленные оправдания мертвых. Их набожность просто ненасытна. „Была ли это твоя вина или вина твоей жены?" – спрашиваю я какого-нибудь законченного мерзавца, и его неизменный ответ: „Лишь Поватитель Осирис может это знать!"»

«Да, Ты, наверное, устал», – тихим голосом ответила Исида. Холодность Его приветствия, безусловно, совсем не походила на Их последнее объятие у берегов около Библа.

«Я могу лишь сказать, – промолвил Осирис, – что мне пришлось скитаться по стольким жизням, что это невозможно описать». Он зевнул.

Внезапно на Ее лице отразилось отвращение. От Его дыхания, хоть и не веяло разложением, но исходил запах пустоты. Она чувствовала, как Ее силы исчезают в этой пустоте. Понимающе улыбнувшись, Он отодвинулся подальше и заметил с грустью: «Да, Нам надо поговорить. Наше положение очень уязвимо. Мы должны поговорить быстро. Поэтому я оставлю без внимания те омерзительные удовольствия, которым Ты предавалась с Ра. Хоть это и стоило Мне жизни».

«А я забуду Твой день с Нефтидой».

Осирис кивнул. «Наши поступки не имеют значения. Я не могу править бок о бок с Тобой до тех пор, пока Ты не соберешь воедино то, что было расчленено на четырнадцать частей».

«Поиски не должны быть трудными, – сказала Исида. – Я сильнее, чем когда-либо».

«Нет, – сказал Осирис, – всегда необходима еще одна сила. – И Он вновь грустно улыбнулся. – Все Мои части должно разыскать и достойным образом забальзамировать за четырнадцать лет».

«А что, если это займет больше времени?»

«Ты унаследуешь беды Сета. Выбери между громом и молнией».

И вот Исида вернулась к Нилу, а Осирис, полностью распоряжаясь пустынными обителями мертвых, правил на Ее месте. Небеса были безгласным местом, и развлечений там было немного. События происходили под спокойным небом. Ра просто кивал Своим старым почитателям, отправляясь в свою ежедневную поездку, а Исида, на каждом собрании Богов, сидела на расстоянии от Осириса. Ее красота начала пропадать.

Найти каждую часть тела Осириса оказалось непростым делом. В первый год Она ничего не нашла, и во второй, и в третий. Ничего за три года. Вместе с Анубисом Она рыскала по дальним местам, однако собаки, которых Она использовала, оказались беспомощны. Обученные Анубисом, обладавшим мудростью шакала, Ее охотничьи псы могли, разумеется, унюхать тончайший запах, однако у мертвого не было запаха. Даже Его набедренная повязка не источала ничего, кроме слабого запаха бедер Исиды – достаточного, чтобы собаки были готовы напасть на Нее.

Итак, Они ничего не нашли. Возможно, согласно равновесию Маат, и не полагалось обнаруживать более одной части в год. Поскольку Сет уже разбросал три из них в Буто, перед воротами Ее лагеря, вероятно, стоит предположить, думала Исида, что они смогут найти четвертую до начала четвертого года.

Анубис спросил, что Она сделала с первыми тремя частями, и, ответив, что Она положила их в соляной раствор, Исида начала размышлять над Своими словами. В то время как одиннадцать ненайденных частей могли уже давно разложиться, Ей следовало продолжать поиски, словно они еще существовали. Почему бы тогда не рассудить, что каждая часть оказалась достаточно мудрой, чтобы приплыть к болотам, где соль была в избытке? В таком случае в каждом месте поиска Она смогла бы ограничиться осмотром заводей, высохших русел, излучин и болот с высохшей солью.

И все равно, даже когда Они искали на сырых равнинах, где было много бальзамической соли, собаки не могли взять след. Анубис смешал травы, которые могли бы навести на след Осириса, но и они не направили собак. Наконец Он предположил, что Хор – ребенок, зачатый от мертвого Бога, – возможно, по запаху напоминает Своего Отца, или, другими словами, по отсутствию у Него какого-либо запаха. «Не знаю, перенесут ли охотничьи собаки подобную пустоту», – ответила Исида. И тем не менее Она дала свою юбку Хору, чтобы Тот поиграл с ней. Он изжевал ее, обмотал обрывки вокруг Своего тела и вернул разорванную одежду. Надев ее, Исида умастила Себя соком мандрагоры, укрепив ее миррой, чтобы аромат мандрагоры усилился, покуда Она будет спать и путешествовать в поисках утраченных частей Осириса.

На рассвете Анубис дал одежду собакам. Охотничьи псы забились в конвульсиях, которые настолько обострили их нюх, что в каждый год из оставшихся лет одна часть тела Осириса находилась очень быстро. Однако не все заслуги этих находок следует приписать собакам. Голова Осириса – первая найденная часть – все еще держала во рту большой палец Сета, и с его помощью Исида смогла направлять свою лодку. Таким образом, благодаря рулю Сета или носам собак, поиски никогда не занимали более недели, и оставшуюся часть года можно было посвятить постройке усыпальницы.

Разумеется, было непросто найти жрецов для такого дела. Многие боялись Сета. Однако встречая подходящего человека, Исида говорила: «Мы возьмем эту Божественную часть и добавим к ней тело из воска. Один ты должен знать, что здесь покоится лишь четырнадцатая часть тела Осириса. Однако часть эта будет как все целое, а ты станешь Верховным Жрецом в этом номе Египта». Затем Она скрепляла договор поцелуем. Исиде неизменно претило это короткое объятие. Божественность переходила с Ее уст в рот жреца, хоть при этом его воля и подчинялась Ей. Впредь он слушался всех Ее приказаний. И все же Она горевала, поскольку до того, как будут построены четырнадцать усыпальниц, Ей предстоит ощутить на Своих устах губы четырнадцати подобных людей – смертных и таких одинаково скучных. Прикосновение плоти этих жрецов, рожденных от четырнадцати в большей или меньшей степени ничем не примечательных женщин, внесет свой разрушительный вклад в угасание Ее черт. Единственным утешением для Нее служило то, что каждый жрец был обманут. Ибо те части Осириса, которые Она им давала, также были сделаны из воска. Куски настоящего тела были закрыты в сундуке, наполненном бальзамической солью, и на этом троне восседала Она, поднимаясь в своей лодке вверх по Нилу или идя вниз по его течению.

В первый день четырнадцатого года, когда Исида, Анубис и охотничьи собаки нашли последний размокший обрубок ноги Осириса в окутанных паром влажных солях Элефантины, началось солнечное затмение, Исида задрожала от внезапного страха перед всеми грядущими временами. Словно собираясь идти, нога выпрямилась, когда Она схватила ее, затем она выпала из Ее руки, и в момент ее падения Исиде было видение предстоящих войн между Хором и Сетом. Ужас все еще тяготел над Ее домом. Но Исида, укрепив свое сердце, прошла через соли к своей папирусной лодке и положила ногу к остальным частям. Она завернула тело, соединив его части, а вечером позвала Свою сестру Нефтиду, Маат и Тота. Вместе с Хором, Они заклали быка, чтобы ознаменовать конец проклятия Сета.

И вот Хор, четырнадцати лет от роду, с широкой грудью и тонкими ногами, открыл глаза и рот Осириса – так впервые совершилась Церемония Отверзания Уст и Глаз, – и сказал Хор: «Пусть Ка Осириса выйдет из глаз и рта Его нового жилища». И Ка Осириса присоединился к Ним, источая аромат прекраснейших садов Египта, и Они хорошо поели этой ночью. Утром Они отправились на Небеса, ибо Осириса беспокоили предвестники надвигающейся бури. Перед рассветом блистала молния, и гремел гром. «Мы успели как раз вовремя», – сказал Он.

ЧЕТЫРЕ

– Если ты думаешь войти в сокровенную жизнь Богов, – сказал Мененхетет Первый, – то ты еще только на пороге. История, которую я предложил твоему вниманию, не более чем игра света на поверхности воды. Хотя все в ней истинно, тем не менее за каждой раскрытой мной тайной скрывается другая тайна. Я, к примеру, был одним из четырнадцати жрецов, которых поцеловала Исида. И хотя прошла тысяча лет, это все еще придает мне смелость проникать в суть многих запретных вещей.

Мы сидели там в молчании, теперь я со стыдом осознал всю ограниченность моей несовершенной памяти, словно, будучи калекой с одной рукой и одной ногой, я пытался надеть на лошадь седло. Я не мог постичь его жизни. Солгал ли он? Действительно ли он был когда-либо жрецом, которого поцеловала Исида? И был ли он когда-то военачальником, одержавшим столько побед, что мог жить на подарки, сделанные ему Фараоном? Казалось, я помнил, что так оно и было. Но кто же был этот Фараон? Как ни глубок был мой гнев, вызванный Хатфертити, я также горячо желал увидеть ее, хотя бы только затем, чтобы спросить об этих простых вещах. Почему мне не удавалось вспомнить историй про моего прадеда? Ко мне вернулось чувство подавленности.

Он сел обратно в свое кресло, и я впервые смог заметить – на самом деле в первый раз мой страх перед ним уменьшился настолько, чтобы я мог глядеть не только ему в глаза, – что ножки его кресла золотые и отлиты они в форме передних и задних лап льва. Теперь Мененхетет был похож на льва – и вправду он был так же исполнен достоинства, как старый военачальник, живший воспоминаниями подвигов прошлого. – Да, – сказал он, – человек может считать, что достиг чего-то в жизни, если он начал как сын шлюхи, однако так себя проявил, что поднялся до ранга командующего Золотым Строем Ра, Лошадьми Сета, Лодкой Амона и Плавильней Птаха. Когда-то эти четыре крупных соединения были под моим началом. Притом что сам я начинал рядовым. В конце концов сыну шлюхи дается знание, которого нет у других. Как его мать знала много объятий, так и мой меч всегда был готов встретить выпад другого меча. У меня был быстрый глаз, и я научился думать не так, как другие. Все-таки я был одним из любовников своей матери.

– И моей матери.

Он хихикнул. Он подмигнул. Ладонь одной Его руки прижалась к бровям, а другой Он ухватил себя за мошонку. Движение было грубым и представлялось Ему необыкновенно забавным. – Что вверху, то и внизу, – выговорил он, давясь от смеха.

Я почувствовал, что внезапные перемены в его поведении вызывают во мне отвращение, равное моему смущению. В изысканной поверхности его манер была трещина, сквозь которую временами просачивалась мерзейшая гниль старческих мыслей.

– Да, – сказал он, – я был любовником твоей матери. И она была мне милей моей собственной.

Его веселость промыла брешь в моем достоинстве. Мы оба рассмеялись. Я пришел в ужас от того, сколь бесхарактерным оказался мой Ка. С тем же успехом я мог быть вырванным из земли сорняком, которого волен подхватить любой ветерок в пустыне.

– Ты действительно стал одним из четырнадцати жрецов Исиды? – не смог удержаться я от вопроса, – или ты солгал мне?

– Я солгал тебе. Путник из дальних мест навсегда останется лжецом. – Он улыбнулся. – Я был одним из истинных четырнадцати служителей Исиды не более, чем моя мать – шлюхой, в действительности она была всего лишь простой крестьянкой. Однако не все, что я сказал тебе, – ложь. Жизнь мертвых поддерживается точным повторением их истории. И вот каждый год Исида проходит между нами по берегам Дуата и, выбрав из наших рядов четырнадцать мужчин, бывших ранее жрецами, повторяет тот поцелуй, благодаря которому были заложены храмы Ее мужа. Я всегда бываю избран, но по той причине, что Она явилась ко мне под действием чар, когда я еще был жив, и обняла меня.

Изысканно, изящно он взмахнул совершенно расслабленными пальцами, точно в Его руке, когда-то державшей самый тяжелый меч, не осталось теперь силы даже на то, чтобы сорвать цветок. – Боги, – сказал он устало, – способны на все. Они делают все что угодно. – И с неожиданной яростью добавил: – Вот отчего Они поистине нуждаются в Маат. Если бы не Маат, не было бы конца чинимым Ими разрушениям. А также диким страстям, которые Они расплескивают вокруг, уподобляясь животным. Гнусность состоит в том, что Их превращения зависят от дерьма, кровавых жертвоприношений и совокуплений, а Они не уважают ничего из этого. Они не понимают, насколько магия подчинена своему самому сокровенному принципу.

Я смог лишь пробормотать, что не понял ничего из сказанного им, тогда он взглянул на меня и заявил: – По справедливому обмену, в магии никто не может получить много, не согласившись рискнуть потерять все. Только так находят самую чудесную добычу. Нельзя купить несколько магических слов, произнести их над цветным порошком, рассыпать его по песку и на ночь пригласить в свою хижину танцовщицу. Девушка действительно может прийти, и, возможно, она станцует на пороге, однако если у тебя самого нет настоящей силы, то она также оставит воспаление на головке твоего члена и гнид паразитов на волосах твоих бедер. За магию приходится платить. Высыпай цветной порошок на песок, но поклянись также обнажить назавтра свой меч при первом же оскорблении и следуй этой клятве – принесет ли тебе танцовщица бедность или удовольствие. Эти принципы непреложны. Ищи риска. Мы должны подчиняться его голосу в любое время. Из добродетелей собственного прошлого не извлечешь никакой пользы.

– Ни единого раза?

– Только не в магии. В делах благочестия, но не в магии. Вот, к примеру, Исида. Она была благородной женщиной по любому счету – верной женой, храбрым воином, искушенной в магии, превосходно управлявшей Своей волей. Однако в конце (а именно в конце каждого магического действия поджидает самая опасная ловушка) Она предала Свою семью.

– Но Она этого не сделала!

– Позволь мне повторить. Есть чары, которые навлекаем мы, и магия, направленная против нас. Ты помнишь, как Исида уронила последнюю, четырнадцатую часть тела Осириса в соли Элефантины и увидела битвы, которые произойдут между Хором и Сетом? То было предупреждение найти достойное жертвоприношение, иначе не будет мира. Она услышала Свой собственный голос, говорящий Ей, чтобы Она заклала быка, однако после того, как Она зарезала быка, Ее голос также сказал, что жертва недостаточно велика, чтобы уравновесить злые чары Сета. Ей следовало добавить кровь от более болезненной утраты. Она должна была отрубить Себе голову и заменить ее мордой коровы. – Здесь Мененхетет захихикал. Когда я спросил, почему он смеется, он заметил: – Я думаю о том ужасном создании, которое прячется в маленьком перышке Маат. Она доводит принцип равновесия до того предела, где он превращается в пытку. Естественно, Исида запротестовала. Могу уверить тебя – Она не преминула напомнить все Свои добродетельные поступки за четырнадцать лет Своих странствий. И Ее доводы были справедливы. И конечно же, Она была столь красноречива, выдвигая свои деяния в прошлом в качестве защиты в настоящем, что Маат на самом деле уменьшила Свои притязания. Теперь Исиде было достаточно коснуться лбом волос между рогами на голове быка. Со временем, через несколько месяцев, у Нее наверняка вырастут рога, и Она начнет походить на корову.

Исида сказала: «нет». После четырнадцати лет, проведенных в обществе Анубиса, Она устала от сознания окружающего Ее уродства, которое не покидает тебя, когда каждый день приходится смотреть на тупую морду. В тот час тщеславие Исиды было больше Ее преданности Хору. Итак, Она решила ограничиться простым жертвоприношением быка, и когда похороны закончились и Осирис восстал, Они вернулись сквозь бурю к новому двору Ка Осириса, где им предстояло воспитывать Своего сына, чтобы тот стал достойным противником Сета в грядущих войнах.

Теперь, поскольку силы Сета были уменьшены, жар Его ярости уже не обжигал землю. После ежегодного разлива Египет расцвел столькими оазисами, что они слились в леса, и Хор, зачатый в открытом море, прекрасно чувствовал себя в этом влажном климате и набрал силу так, как позволило Ему Его нескладное тело. Его плечи приобрели звериную мощь, но все равно Он двигался, как обезьяна. Согнутый, на своих слабых ногах, Он чувствовал Себя хорошо лишь среди ветвей деревьев или внизу, у туманных болот. Однако даже в такие приятные минуты Он не улыбался. Ибо, взрослея, Хор всецело сосредоточился на развитии Своей силы. К примеру, Он не разрешал Себе смеяться, смех расслаблял Его мышцы и таким образом позволял слишком большой силе вернуться в землю.

Здесь голос моего прадеда приблизился ко мне, и мы вместе совершили путешествие по мыслям Хора, когда Он размышлял о слабости Своих нижних конечностей и слушал разговоры о войне. Хотя многие считали, что битва должна произойти между Осирисом и Сетом, Боги, посовещавшись, пришли к заключению, что Осирис слишком ценен, чтобы Его терять. Ка, будучи всего лишь одним из семи душ и духов живых, в любом испытании силы встречается с превосходством именно в той же пропорции – семь к одному.

Разумеется, некоторые Боги вообще возражали против какого-либо состязания, поскольку Сет недостоин. Он выглядел разбойником. Он отяжелел, рыжая грива на Его голове была неизменно всклокоченной, а на красном лице не проходило раздражение. По цвету Его кожа напоминала нарыв, а Его борода – запекшуюся кровь. На Его лице и руках были язвы, а бугристый нос – в красных прожилках. Сила Его была ужасающей, однако столь же омерзительным, как и Его пот, было Его дыхание, поскольку Он не пил ничего, кроме вина из скверного винограда. Ведь Он разводил виноград на крови воров, настолько безрассудных, что они отважились ограбить храм, после чего их отдали на съедение львам, обитавшим в том оазисе, где жили эти воры. Теперь же, когда Сет пил это вино, приготовленное из лоз, выращенных на земле, пропитанной кровью этих воров, в Его дыхании звучали отзвуки бури. Он ел мясо диких кабанов, проливая его сок на Свои пальцы, чтобы Его руки никогда не соскальзывали с рукояти оружия. Он не снимал с Себя старые шкуры, запах которых был столь отталкивающим, что Его слуги один за другим покинули Его и поклялись в верности Хору. Даже Его любимая наложница Пуанит однажды ночью встала с Его тела, омылась в Ниле и направилась к лагерю Хора. Проснувшись, Сет собрался в погоню, но так напился, что заснул в грязи и вернулся домой в еще более омерзительном, чем когда-либо, виде (будто Геб действительно был Его отцом). До Него дошли слухи о похождениях Пуанит среди людей Хора, и теперь над Сетом смеялись даже немногие оставшиеся слуги. Пуанит рассказывала, что чирьи на Его заднице пострашней, чем язвы на лице. Отзываясь о Его мужской силе, она обзывала его слабаком и поминала Сета только презрительным именем Сему. Все это время она предпринимала всяческие попытки соблазнить Хора, заявляя даже, что готова лизать Ему ноги. Пальцы на ногах Бога, обещала она, будут более проворными в приближающемся сражении.

Сет поджег сухие лозы в роще, где рос Его паршивый виноград, и вобрал пламя в Свои легкие. Затем Он выдохнул огонь над Своим вином и таким образом достиг еще небывалого в Его жизни опьянения. Исполнившись силой этого хмеля, Он ощутил Себя готовым к войне и отправился на поиски Хора.

Там, в другом лагере, Осирис спрашивал Своего Сына, как Он спрашивал Его каждое утро: «Каково самое благородное деяние, которое Ты можешь совершить?»

«Месть, – отвечал Хор, – за зло, причиненное Моим Отцу и Матери».

Затем Осирис занимался с Хором упражнениями для укрепления Его ног. Хор, к примеру, пытался задушить животное, зажатое между Его бедер (пока что Ему удавалось лишь свернуть голову теленку).

В это утро Осирис задал новый вопрос: «Какое животное наиболее пригодно для сражения?»

«Лошадь», – сказал Хор.

«Почему не лев?» – спросил Осирис.

«Если бы мне была нужна помощь, Я выбрал бы льва, но Я думаю о животном, оседлав которое, Я мог бы преследовать Сета, когда Он пустится наутек».

«Ты готов, – сказал Осирис. – До этого у Меня оставалась тень сомнения относительно исхода поединка, однако теперь Я знаю, что Мой Сын станет Повелителем всех Живущих». И Он пообещал Ему коня, если возникнет необходимость в преследовании. Затем Осирис сказал Хору, чтобы тот ждал Сета на открытой равнине за стенами Мемфиса и попробовал увлечь Его в болото, где ни у одного из Них не будет под ногами опоры. В этом случае исход поединка решит сила Их рук. Ободренный и совершенно уверенный в Себе вышел Хор встречать Своего дядю. К тому же в последний момент Исида дала Ему высохший большой палец Сета, который Она использовала как руль, блуждая по болотам. Этот палец, сказала Она Своему сыну, поможет Ему выйти победителем из одного серьезного испытания, поэтому нужно дождаться момента и использовать его с умом.

При этом Мененхетет, как мне показалось, взглянул на меня с неудовольствием.

– Что тебя не устраивает в подготовке Хора? – спросил он.

– Я не нахожу в ней, – отвечал я, – божественного ума Осириса.

– Он отсутствует, – согласился Мененхетет. – Осирис, похоже, не питает мстительных чувств. Втайне, скажу я тебе, Он не любит Хора. Этот парень лишен обаяния.

Более того, в те дни Исида пребывает в дурном расположении духа. Она зло разговаривает с молодыми Богами. (Когда все почитают Тебя самой добродетельной из жен, радости заигрывания для тебя заказаны.) Считая Своего сына дубиной, тупой горой мышц, Она вынуждена изображать воодушевление по поводу предстоящего Ему благородного дела.

Хор, в Свою очередь, не подозревает о чувствах Своих родителей. Его жизнь настолько лишена всякого интереса, что Он знает только, что у Него нет особого желания становиться Повелителем всех Живущих. Когда положенные упражнения сделаны, Его сознание заполняет пустота.

Все же в лагере Хора ни слуга, ни воин не смеют говорить о возможности несчастья. Не подлежат обсуждению даже самые очевидные опасности. Хор, к примеру, совершенно не догадывается о чувствах, которые охватывают воина в настоящей битве. Он не знает, как страх может захлестнуть ум, когда встречаешься лицом к лицу со смертельным врагом. Он ни разу не видел глаз Своего противника! Кроме того, боевой дух в лагере полностью подорван Пуанит. Если при подготовке к сражению и есть что-либо хуже ложной уверенности, так это излишества плоти. Для Хора самым разумным было бы сосредоточить внимание на укреплении Своих ног. Вместо этого Его трясло от непривычного наслаждения при мысли, что вскоре Ему, возможно, будут лизать их пальцы.

Итак, Они встретились на поле, предложенном Осирисом, – там, где теперь сады у Храма Птаха, а тогда была всего лишь окраина безымянного болота, и сторонники Хора и те немногие слуги, что остались с Сетом, сошлись вместе, окружив двух воинов огромным кольцом. Тот, Осирис, Исида, Нефтида и четыре других Бога явились, чтобы быть судьями.

Все ждали в этом кругу, а Хор старался рассмотреть Сета, которого разделяло с Ним расстояние в двадцать шагов. Молчание опустилось на лощину, и длилось оно до того момента, когда Хор, не выдержав ожидания, вынул Свой меч – в напряженной тишине звук выходящего из ножен меча проскрежетал, словно змея переползла через груду ракушек; в ответ Сет хрипло выдохнул, будто сражение уже началось. Однако, когда Он выхватил Свой меч, тот вышел из ножен с коротким свистящим звуком хорошо наточенного клинка, и тогда Они двинулись навстречу друг другу, но медленно, – сам воздух был исполнен осторожности. – Здесь мой прадед протянул ко мне руку, будто для того, чтобы разделить со мной события этого сражения, и вновь я смог видеть то, что видел он.

– И вот Хор и Сет сошлись. Когда они скрестили мечи, преимущество было на стороне Хора. Его руки были сильнее – это стало очевидно обоим при первом же ударе, – и руки Его были проворны. Сета окружил отвратительный запах пота, выводившего дважды перебродившее вино. Понимая, что сила, которую Он получил от Своих лоз, скоро испарится, Он перешел в нападение, стараясь смутить Хора быстрыми передвижениями из стороны в сторону, однако от этих усилий Его атака вскоре захлебнулась. Сет отступил на шаг. Каждый старался больше двигаться, каждый хватал ртом воздух. Каждый гадал, так ли быстро ослаб Его противник, как и Он Сам. И так Они продолжали, делая движение локтем, слегка сгибая колено – не входя в соприкосновение друг с другом.

Хору стало казаться, что усталость Сета больше, чем Его. Однако были ли ответные движения Сета действительно так медлительны? Хор взмахнул Своим щитом. Неожиданно, мгновенно. И вот уже Сет потерял Свой меч. Кровь бросилась Ему в лицо, и Его кожа стала темно-красной, почти как несвежее мясо. Он отступил на шаг, потом еще, и в этот момент Хор сделал выпад, чтобы достать до Его сердца – неуклюжим движением. С таким старым воякой, как Сет, нельзя было покончить так просто. Он увернулся, присев, поймал Хора за ногу и резко повернул ее, чтобы свалить Его. Затем Сет ударил щитом по незащищенному лицу Хора. Удар разбил парню нос, и сквозь разорванные губы показались Его зубы. Меч выпал из Его руки. Сет ногой отбросил его прочь, а в это время Хор схватил щит Сета и метнул его в противника, но промахнулся. Теперь оба были безоружны.

Лицо Хора было похоже на месиво из плоти, которое можно видеть на поле сражения. И все же Он наступал, чтобы схватиться с Сетом врукопашную. Но Его более опытный противник отступил назад и снял свой панцирь, чтобы было удобнее бороться. Хор сделал то же. В следующее мгновение оба остались обнаженными. Поскольку у каждого были свои причины желать биться в болоте, вскоре Они перешли с поля в топь. Однако как только Они вступили в грязь, Сет обернулся к присутствующим и выставил на всеобщее обозрение мощь Своего члена. Он выдавался вперед, подобно толстой ветви, на которую мог бы взобраться человек. Даже сторонники Хора приветствовали Его криками одобрения, ибо подобный подъем в ходе сражения считался знаком высокого боевого духа. То было свидетельство истинной храбрости, так как Он, очевидно, желал этого боя.