Текст книги "Любовь и французы"

Автор книги: Нина Эптон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Глава 7. Курьезы

Congres

Шестнадцатого февраля 1677 года был наконец-то отменен один из самых возмутительных законов старого кодекса. Речь идет о congres. Согласно определению, данному в словаре Фюретьера, это «церемония соития, которая совершалась согласно постановлению церковного суда в присутствии врачей и замужних женщин с целью выяснить, является ли мужчина импотентом, когда супруги хотели развестись».

За ходом таких заседаний с жадным интересом следили личности знаменитые и даже выдающиеся, такие как мадам де Севинье. В 1662 году Тальман де Рео описывал возмущение, вызванное бесстыдным поведением маркизы де Аагей, когда «матроны» ее освидетельствовали; однако, как правило, подобные «спектакли» попросту вызывали у людей смех, служа поводом для нескончаемых скабрезных историй и вульгарных песенок.

Чувствительные жертвы вроде маркиза де Жевра чуть не умирали от стыда, когда им угрожали столь непристойной процедурой, которая, даже если оставить в стороне вопросы приличия, не могла служить серьезным доказательством того, что мужчина – импотент. Обстоятельства дела, публичный скандал, непристойные словечки – всего этого было достаточно, чтобы охладить пыл самого страстного любовника в мире. В конце концов общество пришло к пониманию этого – после того как мадемуазель Диана де Монтеноль де Навайль, ставшая второй женой маркиза де Аагейя, которого изданный в 1659 году известный эдикт, согласно решению congres, объявил импотентом, родила от него ни много ни мало семерых детей. Говоря словами современника, «это показывает, что человек не всегда властен над своими действиями, когда его заставляют у всех на виду ласкать женщину. Наши органы, тем более в присутствии судей, не всегда повинуются нам тогда, когда мы того хотим».

Не пользовавшийся популярностью congres появился, по-ви-димому, в середине шестнадцатого века. Венсан Тажеро объяснял способ его действия в своем Discours de limpuissance[166]166
  «Рассуждения об импотенции»


[Закрыть]. Если не слишком углубляться в дебри физиологических подробностей, без которых вышеупомянутый автор не может обойтись, то суть дела можно свести к следующему.

Церковный трибунал выбирал нейтральную территорию для проведения испытания – это могла быть, к примеру, баня, но никогда дом друзей или родственников испытуемой пары. Муж и жена порознь подходили к выбранному заведению, каждый – в сопровождении своей семьи. Родственники оставались на улице ждать решения. Пара входила в двери вместе, чтобы предстать перед экспертами (обыкновенно четырьмя, но их число могло увеличиваться и до двенадцати человек).

Чиновник, открывая церемонию, просил мужа и жену поклясться, что они «по доброй воле и без какого-либо обмана совершат брачный акт и ни одна сторона не будет умышленно чинить к этому препятствий». Затем эксперты клялись предоставить congres у правдивый отчет о происходящем. Присутствовали адвокаты мужа и жены и чиновник, посланный провинциальным парламентом, но они позже удалялись в соседнюю комнату. Иногда супругам позволяли остаться наедине, но очень часто эксперты (врачи и «матроны») оставались с ними и проводили дальнейшее обследование, особенно жены, чтобы удостовериться, что она не воспользовалась вяжущим средством, дабы уменьшить выделение спермы. Покончив с этим, супругов укладывали в постель, полог задергивали, «матроны» садились возле кровати – и начиналось представление. Обычно супруги принимались яростно браниться, что делало сцену столь же смехотворной, сколь унизительной. Спустя час или два эксперты окликали супругов или отдергивали занавес, чтобы проводить свои омерзительные расследования.

Дьяволы

Как мы уже видели, демонология вовсе не отжила свое. Тем не менее для семнадцатого столетия был характерен неподдельный интерес к человеческой природе, и вопросы, связанные с этим, обсуждались на открытых заседаниях. Дьяволы – тоже. Одна из наиболее популярных серий конференций в Париже была организована доктором Теофрастом Ренодо^{148}, который в 1637 году возглавлял дискуссии, открытые для «всех людей с пытливым умом». Там и состоялось последнее (насколько нам известно) обсуждение средневекового поверья о суккубах и инкубах^{149}, хотя само это поверье продолжало бытовать в сельских местностях до девятнадцатого века.

На конференции был задан вопрос: «Может ли дьявол производить потомство?», и четыре выдающихся оратора изложили свои на это взгляды публике. Первый из них —вероятно, он был врачом – полагал, что впечатление, испытанное жертвой так называемого инкуба – следствие болезни («возбуждения гипофиза»), которая затрудняет дыхание и вызывает ощущение подавленности,– как будто что-то давит на желудок. Это не имеет с дьяволом ничего общего.

Второй оратор, напротив, выступил в защиту дьяволов и пустился в долгие рассуждения о созданиях, которые были ими порождены: Пане, фавнах, сатирах и т. п.

Третий высказывал компромиссную точку зрения, полагая, что дьяволы способны совокупляться с людьми, но производить потомство эти зловредные духи не могут из-за отсутствия спермы.

Четвертый, и наиболее разумный из них, отрицал существование чертей, утверждая, что во всем виновато человеческое «распущенное воображение». Он советовал слушателям для защиты от нападения предполагаемых демонов спать на боку и побеждать опасности воображения, «происходящие от избытка семени, которое, завладевая нашей фантазией, порождает пленительные образы, возбуждающие движущие силы, а они, в свою очередь, увеличивают выделительную способность семенных сосудов». Это объяснение было, на самом деле, довольно близко к истине, если принять во внимание, что до изобретения психоанализа оставалось три сотни лет.

Советы доктора

Изданный впервые в 1696 году Le Tableau de la vie conjugate[167]167
  «Обзор супружеской жизни»


[Закрыть] доктора Венетта продолжал переиздаваться до 1795 года, когда его автора представляли читателю как «гражданина Венетта», хотя доктора к тому времени уже давным-давно не было в живых. Серьезные социологи девятнадцатого столетия были шокированы, узнав, что «эту одиозную книгу» продолжают читать чуть ли не в каждом французском доме – как в городе, так и в деревне.

Доктор Венетт был твердо убежден в необходимости своей книги. «Здесь каждый найдет для себя что-либо полезное,– писал он в предисловии.– Старики узнают, как вести себя с молодыми женами, чтобы быть способными к зачатию детей и возбуждаться, не подвергая опасности здоровье. Богословы и духовники узнают все о причинах, по которым брак может быть признан действительным или расторгнут, о недостатках, что обнаруживают в браке люди, и о грехах, совершаемых иногда теми, кто предается дозволенным удовольствиям. Развратники узнают, какие неизлечимые болезни приносит с собой беспорядочная любовная жизнь... судьи, философы, врачи найдут много пищи для размышлений; атеистам также пойдет на пользу эта книга, которая, конечно, заставит их изменить свои взгляды, когда они прочтут о чудесах природы, проявившихся при создании человека, а женщины узнают, как выполнять свои обязанности по отношению к мужу и что надлежит делать, чтобы он был бодр и здоров. Но главная цель этой книги состоит в том,– объясняет врач,– чтобы научить молодых людей определять свой тип темперамента и врожденные наклонности к воздержанию или же браку. Здесь они найдут сведения о том, в каком возрасте лучше всего вступать в брак – так, чтобы не быть чрезмерно ослабленным в начале супружеской жизни и прожить жизнь долгую и приятную; они узнают также, какое время года и какие часы дня больше всего подходят для супружеских трудов, если хочешь произвести на свет потомство здоровое и смышленое».

После такого предисловия, в котором доктор Венетт объявляет себя благодетелем общества, следуют два тома анатомических подробностей и замысловатых предписаний, являющихся настоящим кладезем информации для историков и социологов.

Доктор упоминает о случае, когда на ферме у отца он пригрозил рассердившему его работнику, что, когда тот женится, он «завяжет его шнурки узлом». Это говорит о том, что магия, когда доктор писал свою книгу, все еще была в большой моде. Венетт сообщает, что, к его удивлению, работник, женившись год спустя после этой ссоры, обнаружил, что он импотент, и счел, что причиной его бессилия явилось проклятие доктора. Однако, к счастью, священник, венчавший молодоженов, знал, как избавляться от порчи, и в двадцать один день снял проклятие, причем работнику не пришлось даже прибегать к общеизвестному способу – мочиться сквозь обручальное кольцо.

Любовь, по мнению доктора Венетта и других врачей того времени, гнездится в печени, полной огня и серы; у похотливых людей почки так раскалены, что воспламеняют соседние органы, высушивают мозг и череп, что приводит к преждевременному облысению. Натуры мрачные и меланхоличные более других склонны к похоти. У мужчин большие гениталии обычно бывают у обладателей больших носов.

Что до женщин, которых автор считает игрушками мужчин, то они старятся быстрее из-за внутреннего тепла, медленно их сжигающего. Доктор приводит несколько рецептов борьбы с дряблостью, которой с годами подвержены их тела. Наиболее нежелательны дряблые груди, поскольку из-за них женщину могут счесть любительницей выпивки или распутницей. У некоторых женщин груди велики, как диванные подушки, что крайне стесняет их. Чтобы уменьшить размер груди, доктор рекомендует отвар из красного вина с плющом, болиголовом, петрушкой и миртом. «Чтобы груди сделались меньше, можно также носить свинцовые формы, смазанные маслом белены»,– информирует читательниц Венетт.

Он описывает способ, как определить, сохранила ли девушка девственность: нужно предложить ей принять горячую ванну с травами (они будут стягивать половые органы, если девушка была целомудренна). Но иногда происходили и «несчастные случаи». «Стоит ли, в самом деле, устраивать скандал и поднимать семейную бурю? – вопрошает читателей доктор.– Не лучше ли в брачную ночь вложить в вагину девушки маленькие кожаные шарики, наполнив их овечьей кровью? Это обеспечит семейный покой».

Те, кто хочет охладить свой пыл, говорил он, должны посвятить себя работе или учению до поздней ночи, гулять на свежем воздухе, пить больше воды и есть пищу, «которая производит мало крови». В их диету должны входить кислые лимоны, мандрагора и красная смородина. В таких случаях доктор настоятельно рекомендовал напитки или мази из белых кувшинок, равно как и наложение свинцовых дощечек на поясничную область. Белые розы, рассыпанные ночью на простыне, также охлаждали кровь.^{150}

Если же кто-то, наоборот, хотел подхлестнуть свой сексуальный аппетит, ему следовало есть побольше молока, яичных желтков, петушиных тестикул и креветок. Венетт уверял читателей, что в подобных случаях чудеса творят маленькие египетские крокодилы, однако это «лекарство» было нелегко раздобыть. Прекрасные результаты давало употребление растертых в порошок и разведенных в сладком вине высушенных почек крокодила.

Автор подробно останавливается на вопросе о наиболее благоприятном времени года для любви. Зима – чрезвычайно плохое время для секса. Гениталиям холодно от снега, льда и холодных дождей; в северных районах их приходится защищать с помощью меховой одежды. Да и женщины зимой бывают вялыми. Природа спит, и человеку надлежит следовать ее примеру. Летом жены более любвеобильны, нежели мужья, но последние страдают от сильной жары и поэтому не должны перенапрягаться. Осенью также не очень полезно предаваться любви. Только весна поддерживает жизненные силы, но нужно помнить, что в это время года природа слегка помешана, и зачатые в мае дети часто бывают недоразвитыми или сумасшедшими. В состоянии чрезмерного возбуждения зачинать детей неразумно. Вот почему у римлян было запрещено устраивать свадьбы в мае. Все это может заставить читателя прийти к выводу, что «порочная» книга доктора Венет-та накладывает значительные ограничения на сексуальную активность мужчин.

Что касается времени суток, наиболее благоприятного для зачатия потомства, то Венетт объясняет, что занятия любовью очень вредны для пищеварения, поэтому не следует предаваться им сразу после еды. Но большинство врачей, добавляет доктор, согласны с тем, что любовные забавы на голодный желудок не менее вредны. Однако большинство работников и ремесленников возвращаются домой поздно вечером, слишком устав, чтобы ласкать своих жен, поэтому занимаются любовью на рассвете. Известно, что они полны здоровья и энергии. Тщательно приведя к общему знаменателю все эти советы, Венетт рекомендует читателям предаваться любовным утехам в течение четырех—пяти часов после второго завтрака или четырех—пяти часов после обеда. Возобновлять усилия более пяти раз он не считает целесообразным, хотя многие мужчины заявляют, будто способны проделывать это за ночь десять или двенадцать раз. Он также дает советы относительно поз. «Люди не должны заниматься любовью стоя, подобно ежам,– писал он,– это в любом случае чрезвычайно вредит здоровью. Сидя заниматься любовью также нехорошо. Можно предаваться любви, подобно лисицам, лежа на боку, особенно когда жена ждет ребенка. Но для женщины, чтобы повысить вероятность зачатия, лучше стоять на коленях и локтях, нежели лежать на спине. Эта поза наиболее естественна из множества возможных комбинаций и вызывает меньше всего сладострастных мыслей». (Что до количества комбинаций, то по этому поводу нет единого мнения: Форберг приводит тридцать шесть различных поз, но древние индийские знатоки любви увеличивают это число до сорока восьми.)

Закат эпохи классицизма был мрачен во всех отношениях. Страна разгромлена и разорена после войны за испанское наследство (1701—1713). Блеск Версаля померк. Последние великие классические писатели ушли из жизни. Высокомерие и абсолютизм привели к тому, что окружение короля выродилось в подхалимов, лицемерно пытавшихся подражать искреннему обращению его величества к религии. Однако несмотря на это свободолюбие ежедневно завоевывало все новые позиции. Я уже приводила несколько комментариев современников по поводу безнравственности этих лет, но никто не дал более проницательного анализа морального разложения, чем великий проповедник Массильон в своей знаменитой проповеди о блудном сыне.

Темой его речи было сладострастие – он утверждал, что с трудом дерзнул произнести это слово, поскольку «свет, который более не знает удержу в том, что связано с этим пороком, требует от нас чрезвычайной осторожности в выборе слов, которыми мы пользуемся, чтобы его бичевать». Утонченность языка, знаменитая версальская ге/егше*, ловко использовалась для прикрытия грубых жизненных реалий, так же как величественные придворные манеры скрывали безнравственные деяния. «Вначале,– говорил Массильон,– человека толкает к распутной жизни его слабость, но на более поздней стадии он распутничает из принципа и постоянно изобретает новые нечестивые забавы, чтобы ожесточить себя. Теперь этим пороком поражены люди обоих полов, всех возрастов и всех состояний».

Такова была основная тенденция, которой и в восемнадцатом столетии продолжал следовать высший свет. Как мы видели, процесс морального разложения начался довольно давно, и, по-видимому, забота, которую проявлял об элегантности версальского «фасада» Людовик XIV, только способствовала осторожности любителей плотских наслаждений.

Простая истина состояла в том, что цивилизации вкупе с религией так и не удалось укротить ни женщин, ни мужчин.

Несколько выдающихся представителей более чистых течений в любви, может быть, и не были типичными для выражения основных чувств того времени, но они стали вестниками нового, нарождающегося, были заметными пиками на графике любви семнадцатого столетия. Мистический идеал святой Жанны де Шан-таль и святого Франциска Салеского, героический идеал Корнеля, мирное сотрудничество герцога де Ларошфуко и мадам де Лафайет, профессиональное и супружеское партнерство месье и мадам Дасье были примерами того, какой любовь должна быть и каких высот она может достигать в пробужденном ею сердце.

Часть четвертая. Восемнадцатый век: изощренность и нежность

Француз в любви...

И розами его усыпан путь.

Блестящ и полон страсти наш герой,

Весь увлечен стремительной игрой,

Он ласки расточает. Павши ниц,

Умрет у ног десятка чаровниц;

Вот он: игрив, и весел, и хитер,

Шампанское в руке, пылает взор,

Воспламенил красотку бойкий стих —

Смеясь, он ей о муках спел своих.

Амуру тут вольготно, как нигде.

Пьер-Жозеф Бернар^{151}

Глава 1. Версальские фавориты

Когда в 1715 году Людовик XIV скончался, общество с удовольствием сбросило с себя все цепи, сковывавшие его на протяжении последних трех унылых десятилетий царствования монарха; фигура регента Филиппа, герцога Орлеанского, возглавившего движение против фанатиков, стала символом длившейся до конца старого режима эры коррупции и разврата. (Это, однако, не означает, что с установлением нового порядка в стране воцарилась нравственная чистота.) Людовику XV, правнуку Людовика XIV, было пять лет. (Великий монарх никогда не питал доверия к регенту и попытался ограничить его полномочия, но парижский парламент объявил его завещание недействительным.)

Тон эпохе задавали двадцать пять тысяч живших между Парижем и Версалем,– двадцать пять тысяч людей, не знавших, куда девать деньги и досуг, чьим единственным занятием в жизни было наслаждение, и прежде всего – их собственное. Они проводили массу времени в Комедии (не столько в общедоступной, сколько в собственных частных театрах), так что их редко можно было увидеть за ее пределами.

Даже армия не избежала этого поветрия, и офицеры в городах, где стояли гарнизоны, часто появлялись на сцене вместе с местными актрисами, пока министерство обороны не вмешалось и не запретило этот обычай, который вел к злоупотреблениям и расшатыванию дисциплины. Мориц Саксонский^{152}, тем не менее, был решительно настроен поддерживать во вверенных ему частях веселое настроение, заявляя, что единственная вещь, способная нагнать страх на его солдат – это ennui[168]168
  скука, тоска (фр.)


[Закрыть]. Он настоял на том, чтобы его сопровождала комическая оперная труппа в полном составе. Приказы на день зачитывались во время антрактов, когда прима труппы выходила к зрителям и объявляла: «Господа, завтра представления не будет, потому что господин маршал отдал боевой приказ, но послезавтра мы представим Coq du village[169]169
  «Деревенский петух»


[Закрыть] или Les Amours grivois[170]170
  «Любовные вольности»


[Закрыть]» и так далее.

Во всех сферах жизни царил дух комедии. Чувства примеряли и отбрасывали, как театральные костюмы и парики. В этих чувствах не было ничего подлинного, не было жизни. В конце царствования Людовика XIV модно было выказывать благочестие; позднее вошло в моду распутничать, чтобы угодить герцогу Филиппу. Некоторые всеобщие любовники были притчей во языцех, и женщины развлекались, отбивая их друг у друга и «коллекционируя».

Безанваль писал: «Если становилось известным, что у женщины было любовное приключение, то всем и каждому хотелось обладать ею, и каждый модный любовник в должное время добавлял ее имя к списку своих побед».

Мужчины в любви «вели себя подобно султанам, у которых иногда были фаворитки, что не мешало им время от времени отдавать предпочтение простым одалискам. Не было ни любовников, ни друзей – только тираны или рабы». Эти слова (повторяющие высказывания некоторых любовников середины семнадцатого столетия) написал Аакло, автор Les Liaisons dan-gereuses[171]171
  «Опасные связи»


[Закрыть], самого потрясающего во французской литературе исследования цинизма в сексуальных отношениях. Если Сад в этом веке был выразителем идеи физической жестокости в любви, то в произведении Аакло отразилась не менее патологическая идея душевной жестокости и вырождения. Говорили, будто прототипами его персонажей были члены безансонского milieu[172]172
  здесь – общество (фр.)


[Закрыть], в котором он часто бывал, но они, похоже, не представляли собой ничего необычного. Описаниями людей подобного типа изобилуют мемуары Дюкло, Безанваля, Тилли^{153} и других.

Господствующая атмосфера недоброты и коварная, даже злобная сплетня побудили в 1747 году Грессе написать свою разоблачительную пьесу Le Mechant[173]173
  «Злюка»


[Закрыть]. Маркиз д’Аржансон^{154}, размышляя о состоянии умов, преобладавшем на протяжении большей части столетия, замечал в своих Мемуарах: «Мы ежедневно упражняем наш ум и совершенно пренебрегаем нашими способностями в эмоциональной сфере. Но ведь существует связь между разумом и сердцем, которая порождает смелость, гениальность и героизм. Предсказываю: отсутствие любви и неспособность чувствовать приведут нашу страну к гибели. Мы не любим наших любовниц, и у нас нет более друзей. Любовь сходит на нет. Люди теперь не воспламеняются страстями, зато тщательно обдумывают, как навредить ближнему. Прощай, нежность. Привычными стали разврат и фальшь в любви. Когда любовь убивают, мир катится назад, к хаосу. Мы страдаем от паралича сердца!»

Опубликованная в 1761 году La Nouvelle Heloise[174]174
  «Новая Элоиза»


[Закрыть], в которой Жан-Жак Руссо излил на читателей поток своих эмоций, ввела в моду возвращение к природе и естественную любовь. Но это была не просто мода – это был благодарный отклик миллионов почти засохших сердец. Руссо и Лакло воплощали собой два крайних полюса страсти и извращенности в столетии, которому суждено было в роковом 1789 году завершиться полным крушением старого режима. Однако до этого Версаль продолжал задавать тон в области вкуса и манер. Что же происходило во дворце?

В 1726 году регента сменил снисходительный кардинал Флери^{155} но в интригах при дворе недостатка не было. За год до этого была с позором возвращена на родину очаровательная маленькая испанская принцесса, которую в качестве будущей супруги его величества привезли во Францию в возрасте четырех лет, чтобы страна эта сделалась ее отечеством. Король был бессилен, и герцог де Бурбон со своей любовницей, мадам де При, опасались, что, если они прождут слишком долго, а наследник так и не появится на свет, трон достанется их врагам, принадлежавшим к Орлеанской ветви.^{156} Поэтому короля обвенчали с польской принцессой Марией Аещинской, особой скучной и исполненной благочестия; вскоре после этого король принялся искать возможность поразвлечься на стороне.

Одной из первых его любовниц была мадам де Майи. Ее видели во дворце, но не узнавали, пока в один прекрасный день Ба-шелье, лакей короля, не сорвал вуаль (таким образом позволив любопытным придворным установить ее личность), которой она, идя по коридору, закрывала лицо. Несколько дней спустя мадам де Майи была официально «провозглашена» королевской любовницей, однако царствование ее было непродолжительным, и королевскую благосклонность ей вскоре пришлось делить с одной из своих собственных сестер, мадам де Вентимиль (родившей королю сына), и со своей лучшей подругой, мадам де Беврон, пока Майи в конце концов не сменила другая ее сестра, мадам де ла Турнель, которую король сделал герцогиней де Шатору. Эта красавица тоже продержалась недолго, и, когда в 1751 году она умерла, ее свезли на кладбище на телеге, предназначавшейся для похорон бедняков. Мадам де Вентимиль умерла при таинственных обстоятельствах; поговаривали об отравлении, поэтому было произведено вскрытие в присутствии посланных версальским двором священнослужителей. Когда операцию закончили, священники и врачи оставили тело на попечение лакеев, которые, бросив труп на операционном столе, отправились в ближайший трактир. Д’Аржансон в своих Мемуарах рассказывает, как толпа наводнила дом, набросившись с проклятиями и насмешками на останки королевской любовницы. Тогда впервые глухо прозвучали громовые раскаты революционных настроений.

В Версале беспрестанно велись кампании в поддержку той или иной претендентки на место в королевской постели. Многие придворные дамы формировали и возглавляли кружки подобного рода. Мадам де Бево продвигала герцогиню де Брольи, мадам де Буажелен и мадам де Прасль – графиню де Ноэ; шансы на победу были у мадам д’Эстрад, а позднее – у протеже Помпадур, вероломной мадам де Камвис, которая, не колеблясь, предала свою покровительницу. В этих пустых и отвратительных баталиях не было места преданности.

Однажды секретные агенты придворных обнаружили, что король тайно ездил в Париж. Где он был и что делал? Ответ на эти вопросы не заставил себя ждать: при дворе появилась мадемуазель Пуассон, которой незамедлительно было пожаловано дворянское звание. Эта привлекательная женщина, получившая титул маркизы де Помпадур, взяла на себя, как всем известно, роль неофициального правителя государства. История маркизы пересказывалась множество раз, и каждый десяток лет появляются новые версии ее биографии, поэтому мне нет нужды приводить здесь ее сокращенный вариант.

Король, его постоянно неудовлетворенное величество, по-прежнему временами ускользал поразвлечься в столицу. Шпионы доносили придворным сплетникам, что он встречается с мадемуазель де Роман в доме на улице Пасси. Помпадур с жадным интересом следила за ходом дела, которое закончилось тем, что у мадемуазель де Роман родился сын; в 1762 году в церкви Шайо состоялась церемония его крещения, король подписал акт о крещении в своем личном кабинете. Малыш получил имя Луи-Эме де Бурбон, а его мать, вероятно, была бы представлена ко двору, будь у нее побольше скромности. Лейтенант полиции сообщил Людовику, что его любовница гуляет с ребенком в садах Тюильри и в Булонском лесу и в открытую называет его «королевским отпрыском». Позднее малыша забрали у нее, а ее саму изгнали из города. Она стала женой маркиза де Каванака – игрока, польстившегося на деньги, которые дал ей король,– и в конце концов ушла от мужа. После Революции она снимала скромную квартиру в Версале. Не многие знали, что эта исполненная достоинства пожилая дама в черном платье, которую так часто видели прогуливающейся по дворцовому саду, некогда была возлюбленной короля.

У королевских фавориток было множество привилегий, но им не дозволялось умирать в Версальском дворце. Мадам де Помпадур стала исключением, но и ее тело немедленно после смерти было перевезено в особняк покойной. Когда она лежала на смертном одре, король пришел проститься с ней. Никто не пишет о том, что они сказали друг другу. Единственный раз в жизни их никто не подслушивал. Маркиза вскользь упоминала, что желает быть погребенной в подземном склепе капуцинов на Вандомской площади. Когда унылая похоронная процессия тащилась вниз по пустынным версальским улицам, дул неистовый ветер и хлестал дождь. Король молча провожал ее взглядом из окна кабинета, спрятавшись за занавесками. Только один человек подумал о том, чтобы заказать мессу за упокой души фаворитки,– это была набожная королева Франции. Во время Революции толпа ворвалась в подземный склеп капуцинов; вандалы разбили надгробия и выбросили на улицу останки некогда прекрасного тела возлюбленной короля.

Но наиболее трагическим был конец графини Дюбарри, дочери повара,– последней из любовниц Людовика XV, чье появление в Версале (где звание ценилось несравненно выше нравственности) послужило поводом для столь беспрецедентного скандала. Придворные шпионы были озадачены, они не смогли выяснить, где король познакомился с этой дамой. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, ее мать, Анна Бекю, устроила дочь продавщицей в модную лавку месье Лабилля. (Эти заведения, по словам Жюля Маза, находились «на границах волокитства».) Вскоре ее заметила мадам Гурдан, владелица известного maison de rendezvous[175]175
  дом свиданий (фр.)


[Закрыть], оставившая потомкам описание продавщицы, которой суждено было так далеко пойти: «Мадемуазель Аансон, когда я впервые ее встретила, было около шестнадцати; у нее была восхитительная фигура, благородная осанка, безупречный овал лица, большие, миндалевидного разреза глаза, поразительно белая кожа, изящный рот, маленькие ножки и волос больше, чем я могла удержать двумя руками. На следующий же день она была у меня».

У мадам Гурдан ее увидел граф Дюбарри, решив использовать эти прелести для своего удовольствия и финансовых интересов. Его дом был игорным притоном, и хорошенькая мадемуазель Лансон привлекала много новых посетителей. Когда король познакомился с девушкой и решил забрать ее в Версаль, он настаивал на выполнении одной формальности: мадемуазель должна была выйти замуж. Кандидатура Дюбарри отпадала из-за его репутации и прошлых отношений с мадемуазель, однако он услужливо предложил ей в мужья своего младшего брата, который жил в провинции и не был столь известен. Вот так в 1768 году хорошенькая продавщица стала законной обладательницей графского титула.

Теперь оставалось убрать с дороги самый большой камень преткновения: представить ко двору новоявленную графиню Дюбарри. Эта церемония превратилась в придворное таинство, в ритуал, посредством которого новая возлюбленная его величества официально вводилась в круг принятых в Версальском дворце и, следовательно, получала право присутствовать на королевских ужинах, празднествах, концертах и принимать участие в выездах. Для таких случаев требовалась «крестная мать» – дама благородного происхождения, готовая отвечать за прошлое и «моральную устойчивость» своей подопечной! Но на этот раз двор взбунтовался; ни одна из придворных дам не пожелала стать «крестной» Дюбарри, которая, несмотря на свой свежеприобретенный титул, не могла похвастать высокородными предками.

После нескольких осторожных расспросов король приказал герцогу де Аавогюйону вступить в переговоры с графиней Беарнской, не принадлежавшей ко двору. Предложение его величества встревожило эту особу, и она, утверждая, что растянула связку на ноге, слегла в постель; немного погодя графиня, однако, все же согласилась взять на себя нелепую роль. Ходили слухи, будто король приказал подготовить в королевских замках Марли, Шуа-зи, Бельвю и Фонтенбло апартаменты, которые некогда занимала мадам де Помпадур, и соединить их с его личными покоями. Однажды вечером в апреле 1769 года, вернувшись с охоты, король неожиданно объявил, что назавтра состоится церемония представления ко двору. В тот же вечер графиня Беарнская приехала в Версаль, а ювелир привез для мадам Дюбарри бриллианты на сто тысяч франков. Такого количества присутствовавших на церемонии представления, как в этот раз, еще не было никогда.

Мадам Дюбарри была доброй женщиной, но у нее нашлось множество врагов при дворе. Высокомерная новая дофина, Мария-Антуанетта, так и не смогла простить фаворитке ее плебейского происхождения и никогда не разговаривала с ней. Однажды на многолюдном празднике в садах Версаля произошел странный случай. Навстречу мадам Дюбарри, шедшей со своим кавалером, герцогом д’Эгильоном, попались Шуазель^{157} с сестрой, мадам Грамон,– двое ее злейших врагов. Когда они, поздоровавшись, отправились своей дорогой, мадам Дюбарри со смехом заметила спутнику: «Эта женщина убила бы меня, будь это в пределах ее возможностей!» Эту реплику услышала неизвестная, проскользнувшая мимо. «Нет, мадам,– тихо шепнула она,– эта женщина вас не убьет. Вы обе умрете той же смертью, что и новая дофина, Мария-Антуанетта,– трагической смертью. Так сказали звезды». Мадам Дюбарри вздрогнула и обернулась, но предсказательница исчезла в толпе. Зловещее пророчество несколько дней занимало ее мысли; она рассказала об этом нескольким знакомым, а сам факт стал известен потомкам из писем мадам де Мандевиль, насмехавшейся над этим суеверием. В конце концов мадам Дюбар-ри забыла об этом случае – чтобы вспомнить о нем через девятнадцать лет. Бедняжка графиня,– она была одной из немногих женщин, которые перед палачом потеряли самообладание и тщетно молили его о милосердии...