Текст книги "Междуглушь"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)
Глава 37
Небесные беглецы
Джонни-О сидел напротив Чарли на променаде правого борта «Гинденбурга». Ведро с монетами стояло между ними.
– Ты первый, – сказал Джонни-О.
– Нет, ты первый, – отозвался Чарли.
– Нет, ты!
– Нет, ты!
История их появления здесь – это смесь провалов, триумфов и безусловного везения.
В то время как Мэри Хайтауэр направилась в Грейсленд на судьбоносную встречу в верхах, её дети напали на поезд Шоколадного Огра.
Командование армией Ника принял на себя Джонни-О – наконец-то драка! Он готов!
– Либо поймать и тащить ко мне – либо вогнать в землю! – такие указания дал он своей армии. Тех, кого не удастся поймать, придётся отправить в центр Земли.
И он ринулся в бой, размахивая своими здоровенными кулачищами. Чарли, по натуре своей не боец, следовал за ним с ведром; на руки он натянул садовые перчатки – для защиты от действия монет. Ник наверняка сперва дал бы противнику возможность выбора, но Джонни-О с Чарли твёрдо решили послать как можно больше врагов прямо в свет, хотят они того или не хотят.
Джонни-О хватал одного нападающего за другим, тащил к Чарли, тот совал им монеты и насильно смыкал пальцы пойманных в кулак. У всех была одна и та же реакция: сначала на лицах появлялись растерянность и ужас, сменявшиеся затем выражением бесконечного покоя, а потом они уходили в тихом мерцании радужных бликов. Больше всего Джонни-О не нравился этот самый покой. Что за удовольствие от войны, если противник уходит спокойный и радостный? Ну да ладно, убираются с глаз – значит, нечего жаловаться.
Однако прошло десять минут, и Джонни-О забеспокоился. Дети Небесной Ведьмы всё прибывали и прибывали, и вскоре Джонни-О стало ясно, чтó им нужно.
Поезд.
– Перекрыть им дорогу! – приказал он. – Ни на шаг не подпускать к поезду!
Но врагов было слишком много. Джонни-О с Чарли отправили в свет штук пятьдесят-шестьдесят, но на их место пришли сотни. Небесная Ведьма обвела их вокруг пальца!
– Так, быстро все взяли монеты, – распорядился Джонни-О, – и положили их на ладони! Да не себе! Противнику!
Но это было очень недальновидное распоряжение: как только монетка оказывалась на ладони, послесвет не мог устоять перед соблазном и сжимал кулак. Исчезали не только нападавшие, но и обороняющиеся. Армия Шоколадного Огра потеряла больше своих бойцов, чем спровадила в свет вражеских.
Двадцать минут – и всё было кончено. Нападавшие прижали обороняющихся к поезду, те подняли руки вверх, и поезд был захвачен.
Чтобы усмирить Джонни-О, потребовалось четверо послесветов – те опрокинули его землю, но Джонни-О отчаянно вырывался. И тут ему на лоб упала капля, потом другая, потом ещё одна. Он поднял голову: над ним стоял весь мокрый пацан в насквозь пропитанных водой плавках. Вода капнула прямо в глаз Джонни-О с маленького серебряного ключика, висящего у пацана на шее.
– Ищей всё нам про тебя рассказал, Джонни-О, – произнёс мокрый. – Мэри даже искала боксёрскую грушу, чтобы тебе было чем заниматься до скончания времён, но так ничего и не нашла. Придётся тебе боксировать с собственной тенью!
Это, конечно, было оскорбление – ведь послесветы не отбрасывают тени.
Как же, так тебе Джонни-О и поддался какой-то мокрице в плавках! И, как следует поднатужившись, он сумел стряхнуть с себя держащих его послесветов.
– Усохни! – ответствовал Джонни-О (что для Мокрицы тоже было не менее оскорбительно), потом оттолкнул полуголого пацана прочь с дороги и устремился к Чарли – заложив руки за голову, тот сидел на ведре с монетами, в окружении дюжины бойцов Мэри. Джонни-О прорвался к Чарли, поставил его на ноги, подхватил ведро и крутанул его, словно булаву.
– За мной! – рявкнул Джонни-О, и оба парня понеслись очертя голову.
Да, Мэри нанесла поражение армии Шоколадного Огра и забрала его поезд, но оставалось ещё одно средство передвижения – для тех, у кого достанет дерзости захватить его...
Найти «Гинденбург» было совсем нетрудно – он возвышался над всем окружающим. Несколько десятков послесветов ещё удерживали его за канаты, не то дирижабль давно бы уже унесло яростным ветром.
– Да их целая куча, а нас только двое! – воскликнул Чарли. – У нас против них нет ни шанса!
Но Джонни-О сообразил кое-что, до чего не додумался Чарли. Эти послесветы не могли драться – руки заняты. От скольких из них надо избавиться, чтобы корабль взмыл в воздух?
Мальчишки действовали стремительно: Джонни-О одного за другим отрывал послесветов от канатов, а Чарли совал им в руки монеты. Когда они спровадили с десяток, остальные догадались, что происходит, впали в панику и начали бросать верёвки. Дирижабль «затанцевал».
– Пошли! – крикнул Джонни-О. Оба беглеца кинулись к «Гинденбургу». Пандус, опущенный на землю, уже чуть приподнялся в воздух. Они прыгнули на него и вбежали внутрь.
Нос корабля задрался под порывом неистового ветра. Кое-кто из удерживающих «Гинденбург» послесветов ещё болтался на канатах, но им достало ума бросить их. Дирижабль взмыл в небо, бесконтрольно крутясь и ныряя, отдавшись на милость ветра. На борту гигантского воздушного судна не было никого, кроме Джонни-О и Чарли. Они потеряли поезд, они потеряли армию, но им удалось спасти ведро с монетами.
– Ты умеешь водить эту штуковину? – спросил Джонни-О.
– Нет, – ответил тот, – но у меня, кажется, масса времени, чтобы научиться.
Они немного поблуждали по коридорам, но наконец выбрели куда надо – на мостик. И обнаружили Проблему.
Поперёк двери лежала металлическая перекладина, на которой красовался огромный амбарный замок.
– А где ключ? – спросил Чарли. – Ключ нужен!
Джонни-О в точности знал, где ключ – на шее у Мокрицы.
– А если попробовать взломать? – предположил Чарли. – У тебя такие лапищи – может, справишься?
Но как Джонни-О ни старался, толку было чуть. Междумирная дверь, междумирный замок. То, что перешло в вечность, нельзя сломать. Никогда.
Корабль поднялся в облака, медленно поворачиваясь вокруг своей оси под ветром, словно флюгер. Их несло на восток.
– Какие мы дураки, – сказал Чарли.
– Заткнись, – посоветовал Джонни-О. – Закрой пасть, понял?
И теперь Джонни-О сидел напротив Чарли на променаде правого борта «Гинденбурга». Ведро с монетами стояло между ними.
– Ты первый, – сказал Джонни-О.
– Нет, ты первый, – отозвался Чарли.
– Нет, ты!
– Нет, ты!
Ни тот, ни другой не хотели брать монетки. «Гинденбург» несло в небесах по воле ветров, а парни лишь сидели и смотрели друг другу в глаза, выжидая, кто моргнёт первым.
Глава 38
Последний поезд из Мемфиса
Милос стремглав мчался вперёд, таща за собой Алли. Он сторонился людных улиц, боясь, как бы Алли не набралась сил, не впрыгнула в кого-нибудь и не сбежала. Ему не было известно, захватили ли войска Мэри поезд. Если нет – Алли послужит средством торговли, если захватили – она станет весьма ценной заложницей.
– Я прочла её мысли, Милос, – тихим от слабости голосом проговорила Алли. – Этого нельзя делать. Мэри не рассказала тебе всего! Ты не знаешь, что она задумала!
Но Милос и без того был ошеломлён всем случившимся; зачем ему ещё ломать голову над словами этой девчонки? Он не знал, что и думать, не на шутку страшился того, что им всем предстоит, и от этого разозлился до крайности.
– Тихо! – прикрикнул он. – Не то вгоню тебя в землю, только чтобы заткнуть тебе рот!
– Вгоняй! Я лучше уйду в землю, чем приму хоть какое-то участие в плане Мэри!
– Это больше не её план! – отрезал он. – Это теперь мой план!
Они достигли того места, где на мёртвых рельсах стоял поезд-призрак. Милос сразу увидел Спидо – тот лихорадочно выкрикивал какие-то приказания. Только что прибыла команда, удерживавшая «Гинденбург» на земле, из чего следовало, что воздушный корабль потерян. Ну да ладно, зато у них теперь есть поезд. Мэри нет, но её дело живёт!
Всю попавшую в плен армию Огра засунули в последний вагон. Идея принадлежала Мэри – она заимствовала её у Мопси. «Послесветов можно засунуть в любой объём – на всех хватит места», – говорила она и была права: в вагон поместилось несколько сот; в окнах были видны расплющенные руки, ноги, локти, лица... Это было что-то вроде чистилища для инакомыслящих – пока не одумаются и не начнут мыслить, как Мэри.
Завидев Милоса, Спидо заволновался.
– А почему ты здесь, а не с Джил на мосту? – Но когда рядом с Милосом он обнаружил Алли, у него даже послесвечение поблекло. – Что-то пошло не так, да? Что случилось?!
– Запри-ка эту красотку где-нибудь в надёжном месте, – ответил Милос, – да смотри поосторожнее – она умная. – И, состроив одну из своих самых обворожительных мин, подмигнул Алли: – Слишком умная – себе же во вред. Но, может, как говорит Мэри, получится её «перевоспитать».
– Мэри ещё нет, – проговорил Спидо. – Мы не можем двигаться дальше, пока она не вернулась.
Милос секунду поколебался – уж больно правда была жестока.
– Мэри не вернётся, – сказал он. – Мне очень жаль.
– То есть... Значит, Огр победил её?
– Огра тоже больше нет. Они оба пропали.
Спидо был потрясён. Ему хотелось бы узнать всё в подробностях, но сейчас не было времени, да и Милос ещё не собрался с духом для рассказа.
– Всё, что нам остаётся, – сказал Милос, – это продолжать её дело.
– Но как мы можем продолжать без неё?!
– О, я думаю, Мэри всегда будет с нами. Уж в этом не сомневайся.
* * *
Спидо привязал Алли к передку паровоза, над самым буфером, лицом вперёд. Милос одобрил.
– Я вообще-то подумывал о чём-нибудь более комфортабельном, – сказал он, – но и так сойдёт.
– Я тебе не галионная фигура [50]50
Статуя, которой в старину украшали носы парусных кораблей (галион – так назывался тип старинных испанских парусников), обычно в виде женской фигуры.
[Закрыть]! – бушевала Алли.
– Ещё какая галионная! – невозмутимо возразил Милос. – Ты лишила детей Мэри их попечительницы. Они бы предпочли запаковать тебя в мешок и послать к центру Земли, но я их отговорил. Сказал им, что мы должны проявить милосердие – так поступила бы Мэри. Ненавидь меня, сколько хочешь, но я только что спас тебя.
– Ты уж меня прости, что не испытываю к тебе благодарности! – огрызнулась Алли.
Милос вплотную придвинулся к ней и прошипел:
– Я могу тебе простить всё... кроме одного. Ты забрала её у меня. Этого я тебе никогда не прощу.
Он ушёл, а Алли осталась. Теперь, когда она была привязана к передку паровоза, она получила великолепную точку обзора – такой не было больше ни у кого.
* * *
Поезд остановился у самой реки – рельсы здесь кончались. То есть, конечно, посередине моста на Юнион-авеню пролегало железнодорожное полотно – но поскольку оно являлось частью живого мира, состав-призрак воспользоваться им не мог. На великой Миссисипи не было ни одного междумирного моста.
К поезду подошли Лосяра, Хомяк и Оторва Джил.
– Ты, должно быть, Алли-Изгнанница, – сказала Джил, проходя мимо паровоза. Она бросила оценивающий взгляд на связанную по рукам и ногам пленницу. – Милашка.
Алли подозревала, что сейчас случится, но всей душой надеялась, что ошибается. Она цеплялась за эту надежду до тех пор, пока не раздался грохот.
Первым взрывом разрушило восточную башню моста, через секунду упала и западная. Опоры и балки разнесло в клочья, словно конфетти. Железнодорожное полотно и автомобильные линии провалились, и весь мост свалился в реку, забрав с собой несколько десятков машин.
Алли вопила от ужаса, не в силах вынести этого кошмарного зрелища, и ей вспомнилось то, что она подсмотрела в мозгу у Мэри.
«В этот знаменательный день кое-кому придётся вознестись к свету, но их святая жертва проложит дорогу тысячам, которых мы сможем спасти. Тысячам. И это лишь начало». Так думала Мэри.
Мост погиб, а вместе с ним и те, кто в этот момент находился на нём. Но из дыма и пепла разрушения восстала память о мосте – такая же реальная и нерушимая, как и всё в Междумире. Мост на Юнион-авеню перешёл в вечность [51]51
Моста на Юнион-авеню в Мемфисе нет. Потому что его взорвали послесветы Нила Шустермана.
А по правде, его там никогда и не было, поскольку в нашем мире Юнион-авеню не доходит до Миссисипи.
[Закрыть].
Ветер не позволял никому из послесветов перейти Миссисипи по мосту или пересечь на пароме, или даже на воздушном судне, но паровой двигатель мог противостоять ветру. Всё, что нужно было – это рельсы.
Алли, привязанная к паровозу, первой из всех послесветов форсировала Миссисипи, когда состав-призрак двинулся вперёд, бросая вызов междумирному ветру, противопоставляя ему грубую мощь своего локомотива. Двигатель ревел на полных оборотах; ветер пытался не пустить поезд за реку, но он не мог равняться в силе со столь могучей машиной.
Всего какие-то несколько минут – и состав пересёк Миссисипи, вкатился на мёртвые рельсы на другом берегу и, неся на себе распятую на передке паровоза Алли, помчался в великую западную Междуглушь.
Глава 39
В момент катастрофы
Каждый из жителей Мемфиса помнит, где находился в тот момент, когда был разрушен мост на Юнион-авеню. Улики и свидетельства указывали на нескольких дорожных рабочих, находящихся на мосту незадолго до взрыва, а также на инженера-подрывника, полицейское досье которого до этого времени хранило девственную чистоту. Полдесятка радикальных группировок попытались присвоить себе честь подрыва моста, из-за чего дознаться до правды стало почти невозможно. Всё, что было доподлинно известно – это что кто-то намеренно снёс исторический памятник, убив заодно полсотни человек.
* * *
В момент катастрофы многие видели, как рыжеволосая девушка в зелёном бархатном платье следила за мостом из Мартир-парка – отличного наблюдательного пункта, с которого вся река как на ладони. Свидетели заметили в её поведении некую странность. Она не выказала ни малейшего удивления, её не тронул вид погибающих на её глазах людей. Поднялась волна слухов: зелёная девушка – член террористической группы; нет, она призрак; да нет, никакой зелёной девушки вообще не существовало. Таинственная девушка вдруг стала являться в сотне разных мест и быстро превратилась в городскую легенду. Среди рыжих девочек самым популярным костюмом для Хэллоуина станет в этом году зелёное бархатное платье.
* * *
В момент катастрофы, за несколько миль отсюда другую особу женского пола, одетую в форму солдата Конфедерации, поймали с поличным – она пыталась украсть жареную курицу из мясного отдела супермаркета. Когда раздались взрывы, и всполошённые покупатели кинулись на улицу узнать, что происходит, она решила, что никто ничего не заметит и можно тащить всё, что плохо лежит. Но менеджер не дремал – он был больше занят сохранением порядка в своём магазине, чем смертями и разрушениями где-то невесть где. Девчонку поймали; она разбушевалась не на шутку, но быстро присмирела, когда в магазин прибыл блюститель закона в полном обмундировании.
Как выяснилось, девчонка представляла собой трудный случай. Она утверждала, что у неё нет ни родных, ни дома. И правда – в общенациональной базе данных, содержащей сведения о пропавших детях, она не подходила ни под один из случаев.
– Так не бывает, – настаивал офицер, пока юная особа с его разрешения ела украденную курицу. – Должны же у тебя быть хоть где-нибудь какие-нибудь родственники!
– Не-а, нету са-авсем, – сказала она с акцентом, не оставляющим сомнений – она из какого-то места глубоко на Юге. – Не-а, родичей нет... хотя у меня была собака...
Офицер заключил: ну что ж, за неимением ничего лучшего как отправной пункт сгодится и собака [52]52
Больше Цин на страницах трилогии не появляется. Вот что рассказывает Нил Шустерман о дальнейшей судьбе Цин.
«Что случилось с Потрошительницей Цин дальше?»
(ВНИМАНИЕ! ВОЗМОЖНЫЕ ЛЁГКИЕ СПОЙЛЕРЫ!)
Множество людей, прочитавшие третью книгу трилогии, задавали мне вопрос, что же сталось с Цин, почему она больше не появляется на страницах книги. Дело в том, что вернуть её обратно в сюжет оказалось довольно затруднительно. Она осталась в мире живых и больше не могла ни видеть Междумир, ни вступить с ним в контакт. Поскольку единственные персонажи, которым была небезразлична судьба Цин, не в состоянии о ней позаботиться (Джонни-О застрял на «Гинденбурге», а Ник потерял всякую память о себе самом), то ввести её обратно в сюжет было бы искусственно и неорганично. Я было написал о том, как Джонни-О вспоминал о Цин, но потом сознательно вычеркнул этот ход, ибо всё, что оставалось Джонни-О – это задаваться тем же вопросом, что и фанаты книги: что с нею случилось? А это волей-неволей принудило бы меня к тому, чтобы ввести её обратно в книгу, что было бы совершенно невозможно. Сюжет пошёл так, что никто из наших друзей больше не оказался поблизости от Мемфиса [...]
В повествовании, где границы реальности и без того весьма растянуты, очень важно не нарушать логику этой самой реальности. Что делает такие книги, как трилогия о скинджекерах, захватывающими? Да то, что ты им почти веришь. Я стараюсь никогда не нарушать логических законов действительного мира. Реальность есть реальность, и персонажи, пусть им и приходится иметь дело с экстраординарными и сверхъестественными вещами и явлениями, всё равно ведут себя, думают и чувствуют, как реальные люди. По всем этим причинам и оказалось невозможным ввести Цин обратно в повествование – так же, как невозможно было вернуть в него Любистка по окончании первой книги.
Но выше нос! Я могу рассказать вам, что случилось с Цин потом... и поскольку это я её выдумал, то всё, безусловно, обстоит так, как я рассказываю!
Её приняли на воспитание в ту же семью, куда попала её собака. Ей пришлось трудновато: надо было приспособиться к школе и научиться читать и писать, зато всё, что касалось истории Соединённых Штатов, было её коньком. Каждый год она принимала участие в инсценированных представлениях на тему Гражданской войны – да-да, они действительно устраивали такие игры. Цин влюбилась в парня, воюющего за Север, но они виделись только один раз в год – на играх. Наконец спустя десять лет стороны заключили мирный договор, и эта парочка сможет теперь пожениться. Они планируют купить дом, стоящий на линии Мейсона-Диксона (то есть той демаркационной линии, которая отделяла когда-то северные штаты от южных – прим. перев.).
[Закрыть].
* * *
В момент катастрофы Майки МакГилл наконец-то добрался до Грейсленда, где нашёл стайку послесветов – встревоженных, не знающих, что им предпринять. Они сопровождали сюда Шоколадного Огра, но Огр вошёл в междуворот и обратно не вышел. Никто из ребят так и не набрался храбрости сходить туда и посмотреть, что же с ним случилось.
– А Алли? – воскликнул Майки. – Где Алли? Что с ней?!
Да, они видели девочку, подходящую под его описание. Похоже, её взяли в заложники – другой послесвет тащил её за собой – высокий, темноволосый, со странными голубыми глазами в белую крапинку.
Но тут до Грейсленда дошла весть, что мост взорван и послесветы Мэри пересекли Миссисипи на поезде. Майки понял, что опоздал. Алли, должно быть, теперь пленница, а поезд ушёл.
Майки кинулся к месту катастрофы. Хотя теперь под его ногами был прочный, солидный междумирный мост, Майки, к сожалению, не был привидением с мотором. Какую бы форму юноша ни принимал, он не мог противостоять ветру. Перейти по мосту и спасти Алли оказалось невозможным.
* * *
В момент катастрофы в Комнате Джунглей в глубине шоколадного слоя на полу образовался пузырь – таково было действие отдалённого взрыва. Пузырь прорвался на поверхность, попытался найти хоть какие-нибудь проблески разума, но ничего не нашёл и вновь опустился на дно.
Глава 40
Трансформер и голем
Майки МакГиллу пришлось взглянуть в лицо печальной действительности.
Алли пропала, мост пересечь нельзя, Ник исчез в междувороте. Если бы не его, Майки, эгоистичное вмешательство в события, Алли, возможно, успела бы спасти своего друга, и, наверно, не попала бы в заложники. Если бы Майки не увяз с головой в своих горестях и жалости к себе любимому – она тогда наверняка была бы сейчас рядом с ним, а не на этом ужасном поезде, мчащемся на запад.
Перед Майки встал выбор: либо впасть в буйство по поводу своей неизмеримой глупости и погрязнуть в отвращении к себе нелюбимому (это, конечно, было бы самой лёгкой и привычной для МакГилла линией поведения) или вопреки своей природе сделать разумный выбор и совершить нечто полезное.
Тем вечером он вернулся к своим последователям и принялся вызывать их к себе по одному. Чем он занимался? Да тем, что возвращал их перекорёженным физиономиям нормальный вид, а некоторых даже сделал посимпатичнее, чем те были до его вмешательства.
– Я освобождаю вас от службы – с сегодняшнего дня и навсегда, – сказал он. – Можете отправляться домой.
Они чуть помедлили – убедиться, что босс не шутит – а потом потопали обратно, в Нэшвилл.
Оставшись один, Майки вновь вернулся в Грейсленд. Послесветы Ника так и маялись у входа – они растерялись и не знали, что делать. Майки и их отправил по домам.
– Мы не можем вот так вот взять и уйти, – зароптали ребята.
– Можете, – возразил Майки. – Идите туда, откуда взялись, и рассказывайте своим друзьям об Огре, но только не называйте его так. Зовите его по имени – Ник.
Они неохотно ушли.
И только они скрылись из виду, как Майки повернулся и ринулся прямо в междуворот.
Он сразу ощутил на себе воздействие этого необычного места: внутри у него всё заколыхалось, задрожало – наподобие того, как бурчит у живых желудок, только у Майки «бурчало» всё тело. Аромат шоколада, заглушающий все другие запахи, привёл его к Комнате Джунглей. Весь пол помещения был покрыт толстым, в палец, слоем шоколада.
Майки начал меняться ещё до того, как вошёл в Комнату. Из его колен выросли пальцы, а в подмышках вдруг образовались ноздри. Настоящие пальцы превратились в цветы, а глаза соскользнули к самым локтям. Грейсленд творил с ним, что хотел; юноша утратил всякий контроль над своим телом. Теперь он понял, что произошло с Ником. Майки не знал, был ли междуворот живым существом или только неодушевлённой вещью, но он отлично понимал, что бороться с ним бесполезно – и он не боролся, разрешив междувороту делать с ним всё что угодно. Он здесь с особой миссией, и до тех пор пока он помнит, для чего сюда явился, все выбрыки междуворота ему не страшны. И междуворот разгулялся вовсю —превратил Майки в существо, постоянно меняющее форму.
Майки опустился на колени и принялся за работу. Когда его руки обращались в щупальца – он пользовался щупальцами. Когда они становились плавниками – он использовал плавники. Когда у него вообще не было никаких конечностей, он останавливался и ждал, пока что-нибудь не вырастет. Он работал и работал, направив все свои силы на выполнение поставленной задачи. Дело заняло целый час, и когда Майки закончил, он превратился в нечто вообще неузнаваемое. Его тело менялось теперь с такой быстротой, что не успевал он стать чем-то одним, как тут же перетекал во что-то иное, непонятно, во что. Однако ему каким-то невероятным образом удалось докатиться, допрыгать, доползти до входной двери в особняк, таща при этом за собой тяжеленную мусорную урну. Поскольку междуворот существовал в обоих мирах, Майки мог обращаться с находящимися здесь объектами живого мира, как с объектами Междумира. На урне было написано: «Только для упаковок», но Майки без зазрения совести выкинул банки и бутылки, и теперь урна была полна великолепной густой шоколадной помадки – из тех, что восхитительно тают во рту. Однако в планы Майки не входило её есть.
Он вышел на крыльцо, за пределы междуворота, и постарался замедлить темп превращений. Они происходили каждую секунду, но Майки сосредоточился, пытаясь сделать так, чтобы каждая новая форма стала последней, и ему удалось добиться того, что теперь изменения происходили только через каждые пять секунд. Постепенно Майки полностью вернул себе контроль над телом и стал сам определять, какое изменение ему хотелось бы оставить, а какое отвергнуть.
Вот только возникла одна проблема. Он больше не помнил, какова его собственная, оригинальная форма. Был ли он существом с руками или с крыльями? Ходил ли он на четырёх ногах или на восьми? И какова была его родная стихия – вода или земля? А хвост у него был?
Он понял, что пытаться вспомнить себя – задача непосильная. Тогда он попробовал вспомнить кого-нибудь другого. Её. Алли. «Алли...» В своих мыслях он отчётливо увидел её лицо и постарался взглянуть на себя её глазами. Вот так Майки, найдя Алли, нашёл себя самого.
Он вырастил сначала одну руку, затем другую, потом пришёл черёд ног; втянул в себя приблудившиеся рога, затем превратил неаппетитный паучий прядильный орган в нормальные человеческие ягодицы. Так постепенно он вновь стал самим собой: раздражительным, заводящимся с пол-оборота, таким несовершенным, но порой просто-напросто героическим Майки МакГиллом.
Как только он разобрался с собой и уверился, что его внешность больше не меняется, он пошёл прочь от особняка, волоча за собой мусорную урну, нашёл в прилегающем парке мёртвое пятно и расположился на нём. Было уже поздно, далеко за полночь, но Майки не обращал внимания на время. Он нарастил между пальцами перепонку, превратив руки для пущей эффективности в нечто вроде совков, и пустился выгребать из урны помадку, складывая её на земле высокой горкой. В прохладе ночи масса быстро застывала и становилась по консистенции похожа на глину. Отлично, так будет легче работать.
Если ему удавалось переделывать внешность других посвесветов по своему желанию, то слепить полную фигуру тоже не должно доставить затруднений – было бы из чего.
И Майки принялся ваять. Голова, плечи, туловище, руки-ноги...
* * *
Есть старинная притча о раввине, который отчаялся защитить своё селение от разбойников и слепил человека из грязи земной. Он вложил в своё творение всю заботу, все свои надежды, всю веру. Он танцевал вокруг скульптуры, заклинал её тайным именем Господа, и воля его оживила фигуру, и она пошла по земле. Голем. Существо не совсем живое, но и не совсем мёртвое.
Майки не был раввином, танцевать вокруг своего шедевра он тоже не собирался, да и творил не из грязи земной, а из смеси сахара, масла и коричневого порошка, добываемого из тропических бобов. Но Майки обладал столь же сильной волей, что и его сестра, и эта воля могла перевернуть небо и землю.
Он закончил творить. То, что у него получилось – шоколадный голем – представлял собой нечто весьма неприглядное. Он лишь отдалённо напоминал человека – и всё-таки это не была просто лежащая на земле куча чего-то коричневого. Лица у фигуры не было, но Майки пока это было неважно.
Наступил рассвет. Солнце вот-вот готово было появиться над восточным горизонтом. В живом мире парнишка-разносчик швырял на пороги газеты, заголовки в которых кричали о разрушении моста на Юнион-авеню.
Майки добавил голему последние штихи: прочертил ему рот; сверху надо ртом вдавил в голову большие пальцы – получились глазные впадины; под ними налепил бугорок, долженствующий изображать нос. Проткнул пальцами пару дырок для ушей и наклонившись над одной из них, прошептал:
– Просыпайся!..
Прошло мгновение. И ещё одно. И тут оба века поднялись, под ними обнаружились глаза – того же коричневого цвета, что и всё остальное. Голем моргнул. Потом моргнул ещё раз.
– Яг... – сказал голем. – Яг?..
– Какой ещё «яг»?
– Я где?
– Здесь, – сказал Майки. – Ты своё имя помнишь?
Голем тупо уставился на него.
– У меня есть имя?
– Да. Тебя зовут Ник.
– Меня зовут... Ник.
– Скажи ещё раз, – потребовал Майки.
– Меня зовут Ник!
Дырки по сторонам големовой башки обросли настоящими ушными раковинами. Щель, изображающая рот, обзавелась парой губ.
– Меня зовут Ник! – повторил голем и выпрямился. – А тебя тоже зовут Ник?
– Нет. Я Майки.
– Майки МакГилл! – сказал голем, очень довольный собой. Его бесформенное тело приобрело более чёткие очертания человеческой фигуры. В бугорке, изображающем нос, пробуравились две ноздри.
– Ты что-нибудь помнишь? – спросил Майки.
– Я не знаю, – ответил голем. Он оглянулся вокруг и вдруг выпалил: – Алли!
Внезапно его рука, больше напоминающая варежку, разделилась на пальцы. Голем с любопытством вытаращился на них.
– Да! Да, Алли! – подхватил Майки.
– А... а что такое «алли»? – спросил голем.
Майки вздохнул. Да, нелёгкая предстоит работа. И не быстрая. Хорошо, что в Междумире времени навалом.
– Алли – это друг, – разъяснил Майки, – и мы с тобой должны ей помочь.
Голем встал, походил, и когда Майки убедился, что тот более-менее прочно держится на ногах, он повёл своё создание на запад, к Миссисипи. Дальше их не пустил ветер.
Мостом они воспользоваться не могли, обойти реку – тоже...
... но существовал ещё один способ, как добраться до другого берега.
Оба теперь стояли на месте, и потому начали погружаться в живую землю. Голем взглянул вниз – его коричневые лодыжки уже исчезли.
– Мы провалимся, если не будем двигаться! – воскликнул он. – Я вспомнил!
– Отлично, – сказал Майки. – Продолжай вспоминать.
Они теперь ушли в землю по колено, но Майки не сделал даже попытки вытащить себя. Шоколадный голем, глядя на него, тоже не стал напрягаться.
– Держись за меня, – проговорил Майки. – Хорошенько держись, и что бы ни случилось – не отпускай.
Голем подчинился, но когда оба погрузились по пояс, сказал:
– Что-то мне эта затея не нравится.
– Всё в порядке, – заверил его Майки. – Мы всего лишь отправляемся на прогулку.
– Да? А куда мы идём?
– Мы пройдём под рекой и выйдем на той стороне. А потом двинемся на запад – за Алли.
Майки отрастил вместо стоп и кистей длиннющие зазубренные клешни – прекрасные приспособления для движения в недрах. Один раз он уже проложил с их помощью себе дорогу из центра Земли на поверхность, а уж пройти под рекой – вообще пара пустяков!
Ветер неистовствовал, но, к счастью, не проникал в землю. Вскоре послесветы погрузились по грудь.
– Я боюсь, – сказал голем.
– Я тоже боюсь, Ник.
Но тут Майки подумал об Алли и обнаружил, что в нём живёт чувство куда более сильное, чем страх. Чувство, окрашивающее его послесвечение в цвет лаванды. Ребята погрузились по плечи и продолжали опускаться дальше, а Майки не давал этому чувству уйти, держался за него изо всех сил. Неожиданно для себя самого он вдруг заулыбался. Его существование здесь, в Междумире, по большей части было полно отчаяния. Отчаяния и страха потерять то, что имеет. Но Алли не потеряна, она лишь ушла за реку, ждёт, когда он найдёт её. Ник тоже никуда не делся... ну, почти.
Именно в это мгновение Майки МакГилл кое-что понял. Его сестра называла их мир Междумиром, а их самих – потерянными душами, таким образом лишая всех надежды и веры, кроме той, которую дарила она сама. Мэри была полностью неправа, потому что на самом деле в Междумире всё вечно и ничто не теряется – надо только как следует поискать.
С этой светлой правдой Майки погружался в землю, голем тоже. А затем со всей силой своего сердца, ума и души Майки МакГилл принялся загребать клешнями.
