Текст книги "Тайна Jardin des Plantes"
Автор книги: Николя Д’Этьен Д’Орв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
Глава 15
– Вам, кажется, нужна помощь, Любен?
Во взгляде Жервезы читалось неодобрение. Любен не знал, что ответить. Несмотря на то что Жервеза была младше, он всегда пасовал перед ее авторитетом – и должностным, и личным.
Посетители больше не напирали и не возмущались. Они молча наблюдали за двумя сотрудниками, видимо ожидая, что сейчас увидят нечто интересное – раз уж не довелось посмотреть на белых обезьян, так хоть какое-то развлечение! Даже животные смолкли. Все это напоминало какой-то трибунал, который должен был вот-вот начаться прямо здесь, среди клеток, под открытым небом. Импровизированный судебный процесс, на котором Любену была уготована роль обвиняемого.
– Простите, мадам хранительница, я…
Старший смотритель не смог продолжать – слова застряли у него в горле. И тут он заметил Сильвена, который тоже был здесь, хотя стоял на некотором отдалении.
Сильвен улыбнулся, чтобы подбодрить старика, и тот облегченно вздохнул. Эта улыбка, казалось, говорила: «Не расколись! Мама ничего не должна знать!»
Публика, чьи опасения вроде бы не подтверждались, тоже успокоилась. Однако собравшихся привел в смущение властный вид Жервезы – и, кроме того, они также чувствовали себя виноватыми. То, что перед ними была женщина, еще усиливало их чувство вины. Все сотрудники музея и Ботанического сада – смотрители, секретари и остальные работники – боялись ее так, как дети боятся строгую мать: это был страх пополам с почтением. Жервеза обладала несгибаемой волей, чего не смог бы не признать даже самый откровенный ее недоброжелатель. Однако прошлой ночью, когда исчезли белые обезьяны, она впервые в жизни почувствовала, что какой-то неведомый враг взял над ней верх. Это очень сильно поколебало ее обычную решительность. Но она, Жервеза Массон, должна была дать отпор! А для этого ей нужно было быть уверенной в своих соратниках. Любена, как одного из них, следовало поддержать.
Все это Сильвен осознал, едва взглянув на мать: она стояла перед посетителями столь же горделиво, как статуя Бернардена де Сен-Пьера у входа в зоопарк. Знаменитый автор «Поля и Виржини», сентиментального романа конца восемнадцатого века, основал этот зоопарк в 1794 году, забрав первых животных из королевского зоопарка в Версале. Открыв невиданных белых обезьян, Жервеза стала достойной наследницей мэтра. Никогда еще зоопарк не был столь популярным, столь часто посещаемым – даже, к радости Жервезы, несмотря на недавние теракты, а также бредни Протея Маркомира.
Но сегодня все это хрупкое равновесие было под угрозой.
Один из посетителей приблизился к Жервезе и с коварной миной прокурора, готовящегося произнести особенно хитроумный пассаж своей обвинительной речи, спросил:
– Это вы – директриса зоопарка?
Жервеза раздраженно поджала губы, затем все же ответила:
– Да, можно и так сказать.
– Кажется, вы получили предупреждение о заложенной бомбе? А белые обезьяны были убиты террористами?
«Старый болван!» – подумала Жервеза, впиваясь глазами в Любена.
Тот открыл рот, собираясь в очередной раз что-нибудь соврать, но Жервеза раздраженным жестом велела ему молчать.
– О, я вижу, новости по испорченному телефону расходятся быстро! – сказала она с иронией, посмотрев на посетителя.
Сильвен наблюдал эту сцену с восхищением и легким чувством стыда. Вместо того чтобы самому вмешаться и поддержать Любена, он предпочел оставаться зрителем…
«Но Любен ведь и сам попросил меня ничего не говорить матери», – сказал он себе, отгоняя мысль о том, что эта отговорка обнаруживает лишь его собственную трусость.
Но в то же время он знал, что Жервеза была бы против, если бы он вмешался в ее «шоу одного актера» (точнее, одной актрисы).
Как раз в этот момент она повернулась к остальным посетителям и обратилась к ним:
– Друзья мои!
Перед публикой мать всегда была великолепна. Эта прирожденная актриса могла играть в любых декорациях. Как раз в этот момент солнечный луч, пробившись сквозь густую крону столетнего кедра, осветил ее белые волосы и лицо – и хотя при этом ярком свете она казалась старше, чем на самом деле, сейчас она выглядела невероятно эффектно: вокруг ее головы возник сияющий ореол.
– Дело в том, что наш старший смотритель недавно был атакован свиньей-пекари. С тех пор он малость не в себе. Но, уверяю вас, он совершенно безобиден, и вам нечего бояться.
Любен опустил глаза.
«Зря она так!» – осуждающе подумал Сильвен, продолжая, однако, сохранять неподвижность, словно кобра перед факиром. Публика явно растерялась. Жервеза приблизилась к Любену и подняла кверху край его форменной куртки:
– Понимаете, что я хочу сказать?
Собравшиеся толпой посетители разразились смехом: оказывается, он даже не снял пижаму!
Любен побледнел. Скулы его дрогнули. Однако он промолчал – только сжал кулаки и устремил взор в землю.
Сильвен наблюдал за происходящим со все большим отвращением. Но что было делать? Вмешаться и защитить Любена означало лишь усугубить его унижение. Публика также пришла в явное замешательство. Посетители быстро перестали смеяться и теперь смотрели на старика смущенно и даже сочувственно. Не могло ли так случиться, что Жервеза попалась в собственную ловушку? Сознавая, что зашла слишком далеко, она отошла от Любена, широким жестом обвела все вокруг и торжественно произнесла:
– Ботанический сад и зоопарк никогда не были целью террористов!
Словно в знак подтверждения, проблеял каменный баран, оторвавшись от своего кресс-салата. Убежденность Жервезы передалась посетителям – взгляды их заметно смягчились.
– Я, как и вы, боюсь террористов, – продолжала она. – Точно так же, как и вы, я проявляю осторожность в повседневной жизни. Но все-таки основные объекты, которые террористы стремятся разрушить, – это правительственные здания или те сооружения, которые являются некими символами страны… Но кому придет в голову разрушать Ботанический сад или зоопарк?!
Посетители невольно заулыбались.
– А скажите, мадам, – неожиданно произнес мальчик, который перед этим расспрашивал Любена, – где белые обезьяны?
– Они в надежном месте, и с ними все в порядке, – ответила Жервеза, погладив ребенка по голове. – Друзья мои, – обратилась она к остальным, – гуляйте по зоопарку в свое удовольствие и приходите снова через неделю – к тому времени белые обезьяны снова будут на месте!
Не прошло и минуты, как толпа рассеялась.
Жервеза же продолжала оставаться там же, где стояла. Но, едва убедившись, что никто больше не обращает на нее и Любена внимания, она повернулась к смотрителю, чтобы обрушить на него весь накопившийся гнев.
Пятница, 17 мая, 8.16
Глаза комиссара удивленно округляются.
Я подключаю к его компьютеру простенькое устройство USB sandisk cruzer (улучшенное моими стараниями), и на экране монитора появляются кадры видеозаписи, сделанной прошлой ночью.
Комната, погруженная в полумрак. Все спокойно. Тишину нарушает лишь едва слышное дыхание спящего ребенка.
Вдруг снаружи из окна падает свет. Нет, не свет… это тень, но она – белая! Она открывает окно и проникает в комнату.
Странно, но по мере того, как изображение становится четче, тень словно размывается. Как будто у непрошеного гостя имеется какая-то защита от видеонаблюдения…
Я еще вчера мимоходом обратила на это внимание, когда просматривала запись, и теперь я убеждаюсь, что это действительно так.
Комиссар Паразиа весь обратился в зрение и слух.
Вцепившись в край стола, он не моргая смотрит на экран. Порой чуть морщит нос.
Изображение слегка подергивается, но отчетливо виден силуэт человека, который берет ребенка на руки. Силуэт размыт – словно бы человек слегка подтаивает, как снеговик в оттепель.
Не удержавшись, я возбужденно спрашиваю:
– Видели?
Паразиа не отвечает.
Человек прижимает ребенка к груди. Теперь силуэт похитителя совсем поблек, его почти не видно. Потом он перешагивает через подоконник и исчезает в ночи.
И снова тишина. Ее нарушает лишь крик Нади «Нет, не может быть!.. Не-ееет!», когда она входит в комнату спустя несколько минут.
Паразиа остается неподвижным.
Потом снимает очки, одной рукой трет лоб, а другой выключает запись.
Я пораженно молчу.
Комиссар поворачивается ко мне и смотрит на меня одновременно с усталостью и презрением:
– Это все?
– Простите?..
– Ты пришла только ради того, чтобы показать мне вот это?
Я ничего не понимаю.
– Но разве…
– Ты и в самом деле думала, что я тебе поверю? У тебя, скорее всего, и нет никаких записей! А это ты сварганила прошлой ночью, так?
Он начинает перебирать лежащие на его столе бумаги с таким видом, словно меня уже нет в кабинете.
– Ты могла бы, по крайней мере, сделать это не так топорно, – прибавляет он через некоторое время, не глядя на меня. – Мой сын делает такие «спецэффекты» гораздо лучше – всего лишь с помощью цифровой камеры…
Это мне совсем не нравится! Я приношу ему на блюдечке ценнейшую улику – а он думает, что я его разыгрываю! Всё с ног на голову!..
– Но вы же видели этот…
Он наконец поворачивает голову ко мне и удивленным тоном произносит:
– Ты еще здесь? Ты что, не понимаешь, что мне хватает работы сегодня утром?
У меня буквально челюсть отваливается. Этот тип не шутит…
– Но вы хотя бы пересмотрите запись еще раз!..
Паразиа страдальчески поднимает глаза к потолку, потом снимает трубку служебного телефона и говорит:
– Люка? Ты не мог бы проводить малышку к выходу?
Прежде чем я успеваю что-то сказать, в кабинет входит коп, с которым я недавно разговаривала в коридоре. Он берет меня за руку и слегка подталкивает к двери.
Глава 16
– Почему от меня это скрыли? – жалобно спросил Любен. – Зачем понадобились эти россказни про ветосмотр, если на самом деле обезьяны исчезли?
Голос его отдавался под влажными каменными сводами душного вивария, где они втроем с Жервезой и Сильвеном заперлись прямо перед носом у канадского туриста, который собирался сфотографировать кайманов. Но сейчас было не до туристов.
В круглом помещении с приглушенным зеленовато-желтым светом стояли террариумы рептилий. В центре находился бассейн кайманов, имитирующий одно из таких гнилых болот, в каких они обычно живут в природных условиях. Сейчас кайманы спали в этом «болоте», разинув пасти. В соседнем бассейне спали галапагосские черепахи. Только рептилии казались обеспокоенными. Боа, питон, варан, хамелеон, повернув голову к вошедшим, пристально за ними наблюдали.
В нескольких словах Жервеза рассказала смотрителю, что на самом деле произошло вчера: как Сильвен пошел прогуляться по зоопарку, обнаружил опустевшую клетку белых обезьян, как они оба перепугались…
Чуть ли не после каждой фразы она оборачивалась к сыну, словно для того, чтобы тот подтвердил достоверность ее слов.
«Не правда ли, Сильвен?» «Ведь так оно и было, Сильвен?»
– Мама, не трать слов понапрасну, – наконец произнес он. – Любен знает, как все было. Я зашел к нему после того, как мы с тобой расстались…
Смотритель вздрогнул, не зная, какую манеру поведения лучше избрать. В итоге он ограничился лишь тем, что смущенно кивнул, как школьник, застигнутый за какой-то провинностью.
Но, против всякого ожидания, Жервеза отреагировала совершенно спокойно:
– Вам стоило бы рассказать мне об этом раньше. Тогда мы потеряли бы меньше времени. А эти игры в прятки не вернут нам обезьян…
Сильвен ободряюще улыбнулся смотрителю, словно говоря: «Ну вот, все обошлось», – но Любен по-прежнему хмурился. Несмотря на свое Подчиненное положение, он терпеть не мог, когда ситуация выходила из-под его контроля.
– Но это исчезновение – настоящая катастрофа, – снова заговорила смотрительница, лицо которой осунулось и побледнело. Теперь в ней не было ничего от властной деловой женщины, распекающей подчиненного на глазах у посетителей зоопарка еще совсем недавно.
Повернувшись к Любену, который делал вид, что полностью занят тем, чтобы оттереть с террариумного стекла присохшую водоросль, Жервеза спросила уже без всякой иронии:
– Любен, вы вчера вечером не заметили ничего странного в их поведении?
– Я хорошо их изучил, – негромко произнес старик, словно не слышал вопроса, – и заметил, что иногда они ни с того ни с сего начинают нервничать…
– И что? – не выдержав, спросил Сильвен.
Любен повернул голову к своему воспитаннику, которому поведение матери и старшего смотрителя казалось все более и более странным.
– Пока ты, Сильвен, был здесь, все было по-другому. Помнишь, мы вместе их кормили…
Помолчав, старик уже тише прибавил:
– А с тех пор как ты уехал, я хожу их кормить один…
– Хочешь сказать, это я во всем виноват?
– Иногда они меня прямо пугали, – продолжал Любен, игнорируя вопрос Сильвена. – Что-то такое было в их взглядах… Как будто они на меня злились или в чем-то упрекали… – Он медленно повернул голову к Жервезе: – В конце концов я стал посылать вместо себя Жозефа или еще кого-нибудь, чтобы те их кормили…
На лице Жервезы появилось беспомощное выражение. Она подошла к бассейну с кайманами и сильно перегнулась через ограждение, словно гимнастка. Три каймана приблизились.
– Исчезли. Мои белые обезьяны исчезли!
Жервеза пристально разглядывала панцири кайманов, считала острые зубы в их пастях.
– Вы даже не представляете, какие могут быть последствия… особенно при нынешнем положении дел…
Любен на это ничего не сказал.
Апатия, охватившая обоих «старших», казалась Сильвену абсурдной. Что-то было не так в их поведении: странные интонации, странные взгляды… Ему было не по себе, он не мог заставить себя заговорить. Он редко видел мать настолько растерянной и обескураженной. Любен тоже выглядел совершенно непривычно. Сильвен с детства помнил его стычки с матерью, в которых всегда было что-то бурно-театральное. Но сегодня все было иначе. Игры сменились реальностью. Сознавая, что нужно как-то вывести их из оцепенения, Сильвен наконец нарушил молчание.
– Мам, я понимаю, что это все очень печально, – проговорил он, – но ведь, в конце концов, речь идет всего лишь о животных…
Жервеза взглянула на него и с болью в голосе произнесла:
– И это ты мне говоришь, Сильвен? – Но почти сразу же она взяла себя в руки, твердо сказав: – К тому же речь идет не о простых животных… – Затем повернулась к Любену и добавила: – И вы прекрасно знаете почему.
Глава 17
– Да нет же! Я понятия не имею, что твоя мать имела в виду! Клянусь тебе!
Но Сильвен продолжал настаивать. После того как Жервеза ушла, Любен попросил его помочь с уборкой клетки гепарда. Однако, судя по всему, смотритель не собирался откровенничать.
– Вы оба от меня что-то скрываете! – раздраженно произнес Сильвен, подхватывая на вилы ворох сена.
– Честное слово, я знаю не больше, чем ты… и чем твоя мать!
Во что они играют – Любен и Жервеза?.. Это очередное выступление их склочного «дуэта», к которому Сильвен за долгие годы успел привыкнуть? Или что-то другое?
«Здесь точно какой-то подвох, – сказал себе молодой мужчина, поднимая на вилах новый ворох сена, которым он постепенно устилал каменный пол клетки. – Но какой?»
Сколько раз ему приходилось быть парламентером во время переговоров между матерью и Любеном!.. У Сильвена создавалось впечатление, что хранительница музея не может обходиться без главного смотрителя зоопарка – как слепой без хромого… Напрасно он старался все уладить – оба были непримиримы и в то же время неразлучны.
Несмотря на громкие голоса и резкие движения двух собеседников, размахивающих вилами, гепард ни разу не шелохнулся. Лишь слегка морщился, когда до него долетали отдельные сухие травинки. Осторожно, словно перед пылающим камином, Сильвен опустился перед гепардом на корточки и стал почесывать его за ушами, как кота. Сильвен догадывался, что Любен утаивает как минимум половину правды.
Еще вчера вечером он заметил, что старый смотритель как-то странно себя ведет. Ведь вместо того, чтобы пить анисовый ликер, им по идее следовало бы немедленно отправиться в зоопарк. И потом, эта столь явная ложь насчет горизонтального ответвления от шахты колодца… Отчего вдруг такая скрытность?
– Не вешай мне лапшу на уши, – сказал Сильвен, не переставая гладить хищника. – В виварии вы с матерью разговаривали как два шпиона: сплошные пароли и отзывы… Как будто она специально хотела мне намекнуть, что все это неспроста…
Любен промолчал – судя по всему, он не собирался «раскалываться». Видно было, что ему не по себе, но для Сильвена оставалось непонятным из-за чего – его замечания или близкого присутствия хищника.
– Сильвен, не выдумывай бог весть что… Я знаю не больше, чем ты, – пробормотал он, старательно сохраняя дистанцию между собой и гепардом.
Но вдруг гепард напрягся, как натянутая тетива лука, и старый смотритель невольно вздрогнул.
Тогда Сильвен улегся на пол клетки рядом с хищником и начал успокаивающе поглаживать его по бокам и спине, словно капризничающего ребенка.
– Я и забыл, насколько ты одарен… – прошептал Любен.
Сильвен раздраженно отмахнулся:
– Ты мне постоянно это говорил… глупости это все! – И, почесывая за ухом мурлычущего от удовольствия гепарда, прибавил: – Я просто люблю животных.
Любен набрал в ведро воду и резко выплеснул ее на пол клетки:
– Ты прекрасно знаешь, что это не имеет ничего общего с любовью.
Некоторое время Любен, отвернувшись, смотрел на другие клетки, потом, снова взглянув на Сильвена, тихо произнес:
– Ты один такой, Сильвен… не забывай об этом.
Молодой мужчина покачал головой и прижался щекой к голове гепарда:
– Животные меня тоже любят. Они меня знают чуть ли не с самого моего рождения. С некоторыми из них мы ровесники. Они мне как… – Он поцеловал гепарда в лоб и договорил: – Как братья.
В глазах смотрителя промелькнула легкая грусть.
– Тебе нечего делать в университете, изучать все это старье, мертвечину… писать книги, которые никто не читает. Ты должен быть здесь, среди живой природы.
Сильвен выпрямился. Улыбка исчезла с его лица, на нем проступил гнев. Своими разглагольствованиями Любен уводил его от вопросов, на которые он хотел получить ответы. Причем старик знал его уязвимые места, знал, как на него воздействовать. О, этот старый дикарь был вовсе не таким примитивным!.. На самом деле Любен и Жервеза одного поля ягоды: каждый из них, на свой манер, использовал его, манипулируя им с удручающей легкостью…
Молодой мужчина инстинктивно напряг все мышцы, словно готовился к нападению. Ощутив повисшее в воздухе напряжение, гепард тоже напрягся, сжался, словно пружина, и тихо зарычал на смотрителя.
Любен судорожно сглотнул. Он знал, что нужно сохранять спокойствие – иначе животное почувствует его страх, и…
– Кто я для тебя и для матери? – резко спросил Сильвен. – Заводная игрушка? Марионетка?
Любен нервно хохотнул. Но Сильвен оставался таким же мрачным.
Глаза его стали желтоватыми, напоминающими глаза стоявшего рядом с ним хищника… Не прекращая рычать, гепард направился к смотрителю и стал медленно ходить вокруг него кругами.
– Прекрати… – пробормотал старик, обращаясь к Сильвену. Хвост гепарда с силой хлестнул его по ногам, прямо под коленями.
– Кукла, в которую вы играете вот уже тридцать лет?
Сильвен говорил все громче и резче. Любен старался стоять неподвижно, но хищник, казалось, пытался окружить его своим телом, как живым кольцом.
Гепард…
– Животные, Ботанический сад… вы сделали все, чтобы привязать меня к ним… Чтобы я отсюда не ушел, – договорил Сильвен обвиняющим тоном.
Гепард просунул голову и передние лапы между ног смотрителя, так что тот поневоле оказался сидящим на звере верхом. Затем хищник повернул голову к Любену и издал долгое рычание.
Атмосфера в клетке становилась все более наэлектризованной. Казалось, что запах, исходивший от зверя, усилился – резкий, терпкий, угрожающий… он буквально сгущался в воздухе, как рыжий туман.
Воздух сделался раскаленным, как в пустыне.
Любену все же удалось освободиться. Он медленно перенес ногу через шею хищника и направился к выходу. Гепард, не шевелясь, пристально следил за его медленными движениями. Когда смотритель наконец прижался спиной к прутьям клетки, к нему мягко приблизились два других гепарда. Четыре одинаковых желтых глаза впились в него – словно хищники рассчитывали наилучшую траекторию прыжка.
– Перестань!.. – пробормотал смотритель. – Ты же знаешь, я этого не выношу!..
– Тогда не надо было меня просить чистить клетку, – произнес Сильвен иронически. – С тех пор как я уехал отсюда, ты ведь всегда посылаешь своих подчиненных на эту работу? Что же это за смотритель зоопарка, который боится зверей?..
В этот момент в кармане у Сильвена завибрировал мобильный телефон.
«Что такое?..»
Гепард, видимо почувствовав ультразвук, отошел в другой конец клетки, где улегся на подстилку из сена.
Любен облегченно вздохнул. Зато Сильвен был явно взволнован. Он молча смотрел на дисплей мобильника, перечитывая короткое сообщение:
«Как насчет поужинать сегодня вечером?»
И подпись: «Габриэлла».
Пятница, 17 мая, 8.43
Неверными шагами, спотыкаясь, я иду с грузом своей досады вдоль берегов Сены по острову Ситэ. Какая муха укусила комиссара Паразиа? Я по доброй воле пришла в полицейскую префектуру, намереваясь помочь в расследовании, а он выпроводил меня, решив, что я над ним издеваюсь!..
– Но в любом случае это хоть какой-то след, – бормочу я, пытаясь убедить себя в том, что мой визит не был совсем уж бесполезным. Конечно, я была права, решив пойти в полицию, хотя сейчас уже начинаю в этом сомневаться… Я убеждаю себя, что запись настоящая, это не монтаж со спецэффектами, а документальная съемка. Но что, если непонятный белый силуэт – это действительно какой-то трюк… или просто блик на экране?..
Да нет же, Тринитэ, ты отлично знаешь, что на самом деле его видела!
Но тогда почему Паразиа отказывается верить в эту улику? Он боится чего-то такого, что скрывается за этими кадрами? Или же его попросили спустить это дело на тормозах?.. Все возможно… И какой тогда толк от меня? К чему быть умнее остальных? Я вспоминаю упреки отца.
«Лишнее бремя! Мертвый груз! Никакой пользы! Вот если бы твой брат был здесь, он бы…»
Я никогда не узнаю, каким был бы мой брат – поскольку он мертв. И это сравнение неправомерно и ужасно несправедливо! Но мои родители не могут удержаться от него – это сильнее их. Я понимаю, отчего они стараются как можно меньше времени проводить дома – чтобы постараться забыть то, о чем я им постоянно напоминаю одним лишь своим присутствием. Они оба трусы на самом деле. Такие же, как копы.
Ноги незаметно приводят меня обратно – к дому 36 на набережной Орфевр. Люка по-прежнему здесь, у входа. Кажется, он ждет чью-то машину – то и дело смотрит по сторонам.
Я колеблюсь некоторое время, потом говорю себе: «Нет, это слишком глупо…»
И вот я стою перед полицейским, который выглядит скорее удивленным, чем раздраженным моим возвращением.
– Тебе, кажется, велели идти домой.
– Послушайте, я уж не знаю, из-за чего ваш начальник так на меня взъелся, но я принесла ему важный документ, который мог бы…
Люка отрицательно качает головой, как мне кажется, с некоторым сожалением.
– Нет, мой начальник отлично знает, что делает. Поэтому, если не хочешь понапрасну его злить, лучше тебе послушаться и уходить.
После этих слов лицо его буквально каменеет, и я невольно вздрагиваю. Суровый тип, как и все его коллеги…
– Но, по крайней мере, вы…
Нет смысла даже заканчивать фразу – Люка уже отвернулся и говорит с кем-то по мобильнику.
Смирившись, я уже намереваюсь уйти, как вдруг, невольно прислушавшись к словам копа, остаюсь на месте.
– Комиссар, это Люка. Я все еще здесь, на улице. Мне нужно сориентироваться… Не могли бы вы повторить точный список адресов, где были похищения?
Теперь я уже замираю и стою не шелохнувшись.
– Так… да, запомню. Улица Николя Уэля, дом один, рядом с Аустерлицким вокзалом. Улица Гобеленов, дом семнадцать… тот самый «Замок королевы Бланш». Улица Корвисар, пятьдесят шесть, булочная в первом этаже. Улица Кордельеров, двадцать девять. Улица доктора Люка Шампоньера, дом один… Хорошо, еду…
Прервав соединение, Люка снова замечает меня.
– Ты все еще здесь? – произносит он с удивлением. – Иди домой, тебе говорят! – добавляет Люка и быстро садится в «рено-клио», только что затормозившую прямо перед нами у подъезда.
Не говоря ни слова, я смотрю, как включается полицейская мигалка и автомобиль уносится в сторону площади Сен-Мишель, направляясь в южную часть Парижа.
у меня в голове все становится на свои места.
Они отказываются от моей помощи? Ну что ж, тем хуже для них. Я тоже могу без них обойтись. Ведь, в конце концов, самое важное – найти похищенных детей, разве не так?
Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Глядя на собор Нотр-Дам, я повторяю про себя пять адресов, которые назвал Люка.
И тут я замечаю большое скопление людей возле собора, рядом с «нулевым километром» – точкой, от которой отсчитываются все французские расстояния. По меньшей мере сотня человек!
На паперти стоит человек, который держит речь перед собравшимися – точнее, судя по его жестам и интонациям, произносит проповедь.
Я приближаюсь.
Не могу различить его лица, но громкий патетический голос отчетливо звучит у меня в ушах:
– Все знаки свидетельствуют о том, друзья мои! Знаки указывают на то, что время пришло! Париж погибнет, и вы вместе с ним, если не спасетесь бегством!
«Где-то я это уже слышала», – думаю я, пробираясь сквозь толпу.
Люди слушают как завороженные. Разинув рты, они впитывают слова оратора.
– Париж начал поглощать сам себя! Свирепая богиня-пожирательница вот-вот пробудится! Она выйдет из реки и вернет себе свои владения!
Толпа замирает от ужаса. Пары теснее прижимаются друг к другу, крепко держат друг друга за руки, как пассажиры тонущего «Титаника». Я замечаю у многих в руках или под мышкой книгу «SOS! Париж».
«Стало быть, это он», – думаю я.
– Это конец, друзья мои! То, о чем я написал в своей книге, вовсе не вымысел! Меня пытаются оклеветать, но я сказал чистую правду! Завтра настанет апокалипсис!
Его голос звучит все громче и громче, интонации – словно у бредящего в жару больного.
– Прошлой ночью пятеро детей были похищены! Полиция не может их найти! И не найдет, потому что они уже не в нашем измерении! Только я один об этом догадался!
Я с трудом продираюсь сквозь плотный лес чужих ног, рук, тел – и вдруг неожиданно оказываюсь прямо перед папертью собора.
«Пророк» смотрит на меня как на неожиданно явившееся знамение.
Да, это и в самом деле Протей Маркомир – тот самый новоявленный гуру, автор книги, уже много месяцев возглавляющей списки бестселлеров.
Он замолкает.
Я замечаю, что он буквально пожирает меня глазами, словно маньяк-ученый – идеального подопытного кролика.
Затем, постепенно и очень медленно сгибая свою высокую тощую фигуру, он склоняется ко мне:
– А ты не боишься умереть, малышка?
Не раздумывая, я отвечаю:
– Это вы боитесь!
Он разражается смехом:
– Ах вот как! И почему же?
Мои слова звучат как будто сами собой:
– Потому что это вы умрете…
