Текст книги "Тайна Jardin des Plantes"
Автор книги: Николя Д’Этьен Д’Орв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Нет, это глупо. Если она не верит в его рассказ, тогда бессмысленно верить и во все остальное.
– Хорошо, попробуем другой вариант, – сказала Тринитэ. Она вынула из ящика стола сложенную карту Парижа и, резко встряхнув ее, полностью развернула. – Вернемся к самому началу…
Взяв маркер, она принялась наносить на карту аккуратные крестики.
Сильвен с некоторым трудом воспринимал происходящее – разговор о картинах всегда погружал его в тихую печаль.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Отмечаю места похищений.
Сверяясь время от времени со списком, она вполголоса произносила: «Вилла „Аустерлиц”… „Замок королевы Бланш“… улица Корвисар… улица Кордельеров… улица доктора Люка Шампионньера…»
В этот момент у Сильвена мелькнула интуитивная догадка.
«Все эти улицы… этот маршрут…»
Что-то отозвалось в нем…
– Подожди, – пробормотал он.
Тринитэ резко обернулось. На лице ее читалась почти детская вера в чудо.
– У вас какая-то идея?
Сильвен не отвечал. По мере того как Тринитэ зачитывала список «мест преступления», что-то прояснялось у него в голове, хотя он еще не мог понять, что именно. Он лихорадочно искал, рылся в памяти…
«Неужели это здесь, прямо у меня перед глазами?.. И нужно было лишь взглянуть на это под правильным углом?..»
В этот момент Тринитэ нанесла на карту последний крестик – в районе парка Келлерман, на юге Парижа. Услышав за спиной негромкий шум, она обернулась и невольно вздрогнула, чуть не столкнувшись с Сильвеном, который в этот момент подошел к столу, чтобы взглянуть на карту.
– Дай-ка сюда, – произнес он и выхватил у Тринитэ маркер, прежде чем она успела возразить. Затем быстро провел по плану длинную черту.
– Что это вы делаете? – возмутилась девочка.
Но в следующий момент поняла: он соединил все пять отмеченных ею мест одной линией, тянущейся от Ботанического сада к Порт-д’Итали.
Глаза Сильвена возбужденно блестели.
Тринитэ чувствовала, как у нее учащается сердцебиение, хотя она по-прежнему ничего не понимала.
Затем профессор бросился к компьютеру Тринитэ и лихорадочно застучал по клавиатуре. Теперь в его взгляде читалась уверенность.
Когда на экране монитора появилась картинка, которую он, по-видимому, и искал, Тринитэ, не сдержавшись, громко спросила:
– Но что это?
– План Парижа конца девятнадцатого века.
Сильвен выглядел абсолютно здравомыслящим. От странного животного огонька в глазах не осталось и следа.
Тринитэ приблизилась. Она начинала понимать.
Инстинктивным движением она коснулась экрана монитора. Указательным пальцем она обозначила маршрут, начерченный Сильвеном на бумажной карте: с юга, от улицы Люка Шампионньера, к северу, пересекая Тринадцатый и Пятый округа – улицу Корвисар, улицу Кордельеров, «Замок королевы Бланш», – прежде чем провести вдоль изгиба Сены до виллы «Аустерлиц».
– Бьевра, – произнес Сильвен. – Похититель следовал в точности по ее руслу!
– Но ведь ее больше не существует… – нерешительно сказала Тринитэ, которая уже запуталась в картах Парижа – старой и новой.
– Сейчас это просто подземный водосток, но русло, без сомнения, осталось тем же самым…
– …и оно проходит как раз под теми пятью домами, в которых были похищены дети, – закончила Тринитэ.
– Именно так, – подтвердил Сильвен. – Если спуститься под землю, то можно будет проследовать по нему…
– …и найти детей?
– Кто знает… Но вот еще что…
Уже без всякого волнения он убрал в сторону бумажную карту Парижа, подвинул к себе чистый лист бумаги и одним уверенным движением маркера изобразил на нем русло Бьевры.
Взглянув, что получилось, Тринитэ вздрогнула и прошептала:
– Значит, мы все-таки нашли связь?..
Сильвен и сам не знал, верить ли этому. Но – как не узнать эту извилистую линию, так похожую на змею, стоящую на хвосте? Тринитэ, как и он, сразу же вспомнила эту змею: именно такую – в виде брошки – она видела на лацканах пиджаков у двенадцати человек, собравшихся позавчера вечером в «Баскском трактире».
– Это же символ Общества любителей карьеров! – воскликнула она. – Что же это значит?
– Что нам придется вернуться в катакомбы…
Тринитэ почувствовала, что у нее подкашиваются ноги:
– Но мы ведь можем опять там заблудиться!
– Только не в том случае, если будем следовать по руслу реки.
– Его сначала еще найти надо…
– Один из детей живет здесь, – сказал Сильвен, указывая на окно, за которым листва огромного каштана слегка шелестела под майским ветерком. – Значит, русло реки проходит как раз под твоим домом.
При мысли о том, что придется вернуться в царство крыс, Тринитэ ощутила тошноту. Она слабым голосом попыталась возразить:
– Но я же вам говорила, что уже пыталась туда спуститься… а после этого отец закрыл крышку люка на замок…
На некоторое время Сильвен пришел в замешательство. Тринитэ надеялась, что она выиграла эту партию. Но затем профессор сунул руку в карман, извлек оттуда увесистую связку ключей и показал Тринитэ самый маленький из них.
– Что это? – пробормотала девочка, видя, что глаза Сильвена опять вспыхнули.
– Когда-то мать с Любеном попросили меня сделать отмычку, на тот случай, если будет какая-то проблема с замками клеток.
– Универсальный ключ? – спросила Тринитэ, которая уже поняла, что обречена снова спуститься под землю. – Но кто знает, подойдет ли он к тому замку?..
– Никто, – ответил Сильвен, хотя, судя по виду, был полностью уверен в успехе. – Но мы сейчас сами это проверим!
Воскресенье, 19 мая, 14.20
– Сработало! – произнес Сильвен торжествующе, ощутив легкий щелчок замка большим и указательным пальцами.
Тринитэ ничего не сказала – в горле у нее стоял ком. Немного отступив назад, она наблюдала за тем, как Сильвен приподнимает и сдвигает в сторону тяжелую металлическую крышку люка, освобождая проход, которым она два дня назад пыталась воспользоваться.
«Разве отец был не прав? Разве не правильно он сделал, когда закрыл этот колодец, чтобы не дать мне заблудиться навсегда в подземелье?» – думала она, глядя, как Сильвен, склонившись над колодцем, втягивает ноздрями поднимающийся оттуда запах с таким видом, словно это аромат изысканных духов.
– Это хороший запах, – сказал он, словно услышав ее мысли. – Такой же я чувствовал, когда вошел в подземный ход из клетки белых обезьян – запах свежей воды и леса.
Обреченно вздохнув, Тринитэ села на траву, чтобы переобуться в резиновые сапоги. Затем в последний раз огляделась по сторонам.
«В сущности, „Замок королевы Бланш“ – настоящий оазис», – подумала она, разглядывая огромные деревья, ряды которых отделяли дом от внешнего мира. За этой живой стеной царили паника и хаос, по улицам бродили растерянные горожане, да и город был как будто сам не свой…
Сильвен, надев резиновые сапоги отца Тринитэ (сорок седьмого размера, на три размера больше его собственного, – должно быть, мужчина был настоящим гигантом!), последовал ее примеру и на некоторое время тоже погрузился в созерцание, прежде чем начать спуск под землю. Он осмотрел фасад дома с пристальным вниманием хирурга, как если бы надеялся обнаружить на нем первые симптомы болезни, которую собирался излечить.
Он чувствовал мощный прилив воодушевления. Недавнее установление связи между маршрутом белых обезьян, подземным руслом Бьевры и символом ОЛК наконец-то придало его собственной роли в происходящем смысл и ответственность. Нет, он оказался здесь не просто так. И встреча с Тринитэ тоже была не случайной. Какова бы ни была ответственность матери и Любена за случившееся – он распутает этот клубок!
– Ты готова? – спросил он Тринитэ, стоя возле люка, словно альпинист в конце спуска перед началом нового подъема.
Девочка последний раз взглянула на дом. В окне третьего этажа она увидела силуэт Нади: прижавшись лбом к стеклу, та смотрела в пустоту, прижимая к груди свернутый ворох одежды, словно баюкая своего похищенного ребенка. По лицу ее струились слезы. Это зрелище усилило решимость Тринитэ.
– Спускаемся, – сказала она твердо.
Сильвен поставил ногу на верхнюю перекладину металлической лестницы.
Воскресенье, 19 мая, 14.35
Спуск казался бесконечным. Цепляясь за скользкие грязные перекладины лестницы, Тринитэ двигалась вниз со скоростью улитки. Однако слабое пятно света у нее над головой было уже неразличимо – вокруг царила сплошная тьма.
– Какая же здесь глубина? – наконец спросила она у Сильвена.
– Метров двадцать, – послышался глухой раскатистый голос из какой-то, казалось, недостижимой глубины. – Примерно как в тех подземельях, по которым мы шли прошлой ночью…
«Да, но прошлой ночью мы прошли через огонь и воду… нацистский бункер, полчища крыс, туннель метро… а по выходе – наводнение…»
Напрасно Тринитэ называла свои страхи по именам, словно пытаясь их заклясть, – они не исчезали. Она посмотрела вниз, но не увидела даже собственных сапог.
– Эй, ты спускаешься? – окликнул ее нетерпеливый голос Сильвена, на сей раз идущий словно из самого центра Земли.
– Да, да! – отозвалась с раздражением Тринитэ.
Она попыталась ускорить движения, но почти сразу оступилась и потеряла равновесие. И вдруг ее пронзило резкое ощущение холода.
– Осторожно, вода ледяная! – произнес Сильвен рядом с ней.
«Ну наконец-то!..» – подумала Тринитэ с облегчением, несмотря на ощущение, что ее ноги почти до колен вмерзли в толщу льда.
Что ж, по крайней мере, теперь они были внизу. В абсолютной, непроглядной темноте.
Девочка инстинктивно подняла голову – круглое отверстие колодца, через которое едва пробивался свет, казалось бледной луной в туманной ночи.
Тринитэ нащупала укрепленный на ремешке налобный фонарик, найденный среди спортивного снаряжения отца, и с трудом включила его негнущимися пальцами.
– Эй, осторожнее! – недовольно произнес Сильвен, заслоняя ладонью глаза.
Впрочем, слабый свет фонарика уже в двух шагах от них почти не позволял что-либо различить. Дальше все тонуло в мягкой густой темноте подземной ночи.
Но Тринитэ, немного приободрившись, стала осторожно перемещаться на освещенном пятачке, поворачивая и запрокидывая голову, и вскоре разглядела сводчатый коридор, уходящий в темноту, – должно быть, по нему и тянулось русло протекавшей здесь некогда реки.
– В это подземелье ведет и спуск из хижины Любена? – спросила она.
Сильвен наклонился, зачерпнул пригоршню воды и поднес ее к губам.
– Судя по всему, да, – ответил он после недолгого сосредоточенного молчания.
– И вы действительно думаете, что мы пойдем через этот коридор, по колено в воде? А ведь она, возможно, будет прибывать…
При мысли об этом Сильвен застыл. Затем попытался призвать на помощь свой профессорский авторитет.
– Бьевра исчезла сто лет назад, – произнес он немного более жестко, чем подобало в данном случае, – как будто признать нынешнее существование Бьевры означало бы убить всю романтику воспоминаний о ней. – В районе предместий вода в ней еще сохранилась, но с начала двадцатого века до Парижа она не доходит.
– По официальным сведениям, – заметила Тринитэ, входя в коридор. – Но откуда берется вот эта вода?
Однако Сильвен стоял на своем:
– Сточные воды, грунтовые воды, да неважно что… Для нас сейчас главное – повторить маршрут белых обезьян.
Удивленная переменой тона профессора, Тринитэ лишь спросила:
– Вы хорошо здесь ориентируетесь?
– Надеюсь, что да, – пробормотал Сильвен. Некоторое время он оставался в нерешительности, затем повернул налево.
Тринитэ решила больше ничего не говорить, а заодно поменьше размышлять. Но воспоминания о прошлой ночи постоянно приходили ей на память.
«Главное – не думать о крысах!»
Однако любой, даже самый слабый звук – капающая вода, шорох собственной куртки, отдаленный шум от проносящегося где-то над головой поезда метро – заставлял ее вздрагивать.
– Успокойся, – произнес подбадривающим тоном Сильвен, заметив состояние девочки. – Нет более надежного места в Париже, чем подземелье! У нас над головой двадцать метров земли – здесь до нас никто не доберется!
– Вы в этом уверены?..
«А я вот слышу какой-то шум», – хотелось ей добавить, но она ничего не сказала, решив не беспокоить Сильвена по каждому пустяку.
«Скорее всего, показалось… Слуховая иллюзия…»
Однако пару минут спустя тот же звук повторился.
– Вы слышали? – почти прошептала она, уже не в силах сдержать свои страхи.
– Да, – спокойно ответил Сильвен, продолжая двигаться вперед по воде, которая уже доходила ему до колен (а Тринитэ – так и вовсе до бедер). – Не волнуйся: это эхо наших собственных шагов в параллельном коридоре…
«Эхо? – недоверчиво повторила про себя Тринитэ. – Да нет, это совсем другие звуки: как будто шум чьего-то дыхания… и плеск – ритмичный, отрывистый…»
Вот и опять…
Этот плеск звучал все отчетливее. Как будто… кто-то плыл им навстречу по подземной реке.
– А это что? – спросила она слабым голосом. – Вы и теперь скажете, что это эхо?
Сильвен ничего не ответил, лишь сделал ей знак остановиться и не двигаться.
Он должен был признать, что девочка права: теперь он различал в темноте два слабых огонька – в нескольких метрах впереди, на уровне воды.
В следующий миг ужас охватил обоих, словно плотное тяжелое покрывало, сковывающее любые движения.
– Назад! – негромко произнес Сильвен, медленно отступая в обратном направлении и изо всех сил напрягая мускулы, чтобы справиться с дрожью. Он понял, что это за огоньки.
– Но… что это? – спросила Тринитэ, чувствуя растущую панику.
– Молчи и иди назад! Ничего особенного…
Слишком поздно: девочка успела разглядеть светящиеся глаза, а затем услышать клацанье мощных челюстей.
Вся в холодном поту, она вспомнила утренний переполох в зоопарке. Перед ней снова возникли перепуганные лица смотрителей. «Крокодилы выбрались из вивария!..»
– Помогите! – завопила она, уже не владея собой, и бросилась бежать, не разбирая дороги и уже не слыша голоса Сильвена, кричавшего ей вслед:
– Нет! Не беги! Только не беги!
«Это просто страшный сон, этого не может быть на самом деле… – бессвязно проносилось у нее в голове. – Заблудиться в парижском подземелье и быть съеденной кайманами!..»
Она не останавливалась до тех пор, пока Сильвен не нагнал ее, – но и тогда не почувствовала его руки, которой он обхватил ее за плечи и крепко прижал к себе. Он едва успел отскочить в сторону вместе с Тринитэ – в тот же миг длинное, скользкое, зловонное существо с шумом и плеском проплыло мимо них.
Затем наступила тишина.
Сильвен и Тринитэ еще примерно четверть часа стояли неподвижно, без слов и тяжело дышали. Оба чувствовали, как лихорадочно колотится сердце и гулко стучит в висках кровь.
Наконец Сильвен указал вверх и прошептал:
– Возвращаемся…
Воскресенье, 19 мая, 15.15
– Но это же абсурд! – заявила Тринитэ, которая, выбравшись на свежий воздух и вновь оказавшись на аккуратном газоне перед «Замком королевы Бланш», немного приободрилась.
– Уж не хочешь ли ты вернуться? – спросил полунасмешливым тоном Сильвен, вновь запирая люк своим универсальным ключом. – Пять минут назад тебя всю трясло от страха… впрочем, небезосновательного.
Но он еще не знал, что больше всего на свете Тринитэ ненавидит сворачивать с намеченного пути.
– У отца есть помповое ружье, – сообщила она. – Мы могли бы…
– Ты сама не знаешь, что говоришь! – резко сказал Сильвен, подойдя к Тринитэ вплотную и склонившись над ней с угрожающим видом. – Ты хоть раз в жизни стреляла из помпового ружья? Ты представляешь нас в подземелье, в темноте, начинающих стрелять при каждом шорохе?
Невольно вздрогнув, он добавил:
– Хочешь верь, хочешь нет, но крокодилы в парижских подземельях встречаются не впервые: одного там убили еще в тысяча четыреста тридцать четвертом году. Его отрубленную лапу сохранили в сокровищнице Сен-Шапель под видом лапы грифона!
Тринитэ, придя в замешательство, машинально пожала плечами, потом тоном несправедливо наказанного ребенка произнесла:
– От вашей науки нам все равно никакой пользы! Что мы теперь будем делать?
Сильвен глубоко вдохнул воздух, теперь еще сильнее насыщенный влагой и запахами растений.
– Что делать? – повторил он флегматично. – Да все то же самое, но только не под землей, а на поверхности.
– Не понимаю… – пробормотала Тринитэ, которая уже успела стянуть резиновые сапоги и переобуться в кеды «Конверс».
– Что касается Бьевры, мы сможем следовать вдоль ее русла и по поверхности земли, – объяснил Сильвен.
– Но ведь обезьяны-то прошли подземным путем…
– Никогда не забывай, что подземный город – точное отражение того, что находится вокруг нас.
Тринитэ с сомнением поморщилась, потом нехотя произнесла:
– Ну если вы так говорите, профессор…
В этот момент оба заметили на другой стороне улицы темный силуэт какого-то человека, который, остановившись у стены, с помощью баллончика с краской быстро написал:
«Парижане, храните надежду: Маркомир на страже!»
Воскресенье, 19 мая, 15.25
– Природный Париж пробуждается! – провозгласил какой-то незнакомец, в то время как Сильвен и Тринитэ шли по улице Крулебарб.
Вдохновляемый своим собственным безумием, этот уличный проповедник, лысый человек с румяным лицом, вещал о грядущих ужасах, сидя посреди улицы, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками.
Собравшиеся вокруг человек десять – двенадцать слушали запутанные центурии этого новоявленного Нострадамуса, перечислявшего семь казней, которые должны были обрушиться на Париж.
– Посмотрите на цветы, что растут у вас на балконах, – говорил он, – сейчас они прекрасны, как никогда! Как будто каждое растение, каждый росток, каждый бутон насыщаются новым воздухом…
– Это правда, – подтвердила пожилая дама, нервно вертевшая в руках фритюрницу. – Всего за пару часов орхидея у меня в гостиной выросла на пятьдесят сантиметров! Я так испугалась, что выбежала на улицу…
– А я, – подхватил какой-то растерянный отец семейства, жена и трое детей которого жались к стене рядом с грудой чемоданов, – точно так же испугался нашего старого кота – он вдруг набросился на нас, как тигр!
При этих словах «пророк» понимающе кивнул и, быстро вращая глазами, провозгласил:
– А это пробуждается второй Париж: город животных!
– Эти бедолаги несут бог весть что! – сказал Сильвен, слегка подталкивая Тринитэ, явно заинтересованную услышанным, по направлению к скверу Ле Галла. – Не стоит им верить: это нечто вроде коллективной галлюцинации. Достаточно, чтобы кто-то один открыл шлюзы, – и все остальные захлебнутся в потоках бреда!
«Но разве это бред?» – мысленно возразила Тринитэ, глядя на сквер впереди них.
В этом самом сквере она несколько дней назад разговаривала с Амани Отокорэ, матерью одного из похищенных детей. Сейчас это все еще был красивый и ухоженный публичный сад, в форме полумесяца, разбитый возле Министерства государственного имущества. Но народу в нем собралось гораздо больше, чем обычно. Охваченные страхом и непониманием, люди сидели и стояли возле нагромождений своего багажа, словно солдаты, призванные на какую-то странную войну.
– Сначала «природный Париж», потом «город животных»… – пробормотала Тринитэ, вздрогнув при воспоминании о каймане, увиденном в подземелье. – Как все это могло произойти?
– Но это правда – природа изменилась, – вынужден был признать Сильвен, глядя на буйную растительность, которой явно стало больше в течение последних нескольких часов.
Создавалось ощущение, что каждая ветка, каждый листок буквально вибрируют от распирающей их жизненной силы.
– Можно это остановить? – прошептала Тринитэ.
Сильвен внимательно обвел глазами сквер, словно пытаясь отыскать что-то, спрятанное за деревьями.
– Кто знает?.. – произнес он задумчиво, опускаясь на единственную свободную скамейку (остальные, как и места на газонах, ревниво охранялись прибывшими ранее).
Он не осмеливался признаться в этом даже себе, но эта буйная растительная оргия подействовала на него опьяняюще – особенно в сочетании с навалившейся на него усталостью.
«Сколько же времени я не спал? – спросил он себя, вытягиваясь на скамейке. – Тридцать шесть, сорок часов?..»
Он закрыл глаза, убаюканный ароматом тополей, уже готовый на время выпасть из окружающей действительности.
– Эй, профессор, вы же не бросите меня на произвол судьбы? – обратилась к нему Тринитэ. Затем она сдвинула его ноги к краю скамейки, чтобы освободить для себя немного места.
Вздрогнув, Сильвен очнулся – он готов был поклясться, что заснул, пусть даже всего на одну минуту, и даже успел увидеть какой-то сон, – сел на скамейке и растер ладонями лицо.
– Я тоже смертельно хочу спать, – сказала Тринитэ, – но если мы здесь заснем, нас, чего доброго, сожрут.
«Ну и что?» – подумал Сильвен, которого в данный момент абсолютно не пугала такая перспектива – лишь бы сомкнуть глаза хотя бы на час.
– Я согласен на любой апокалипсис, но только после сиесты, – сыронизировал он, однако, оглядевшись по сторонам, убедился, что никто вокруг не спит.
Все эти сотни людей, одетых, несмотря на жару, в теплую одежду (причем некоторые надели на себя несколько вещей – очевидно, чтобы не слишком нагружать чемоданы), смотрели на Париж с тоской, яростью и покорностью судьбе одновременно.
«Как животные в зоопарке», – невольно подумал Сильвен.
– Чтобы не заснуть, – предложила Тринитэ, – расскажите мне еще о Бьевре, профессор…
Сильвен глубоко вздохнул и постарался открыть глаза как можно шире.
– Главное чудо Бьевры, – начал он, проводив глазами чайку, пролетевшую над верхушками тополей, – то, что она осталась лишь воспоминанием…
– Воспоминанием?
– Точнее, символом утраченного Парижа, образом таинственного мира, навсегда скрывшегося в глубинах современного города…
– Но эта река существовала…
Сильвен кивнул:
– Да, и даже играла довольно важную роль вплоть до девятнадцатого века. Именно в эту реку сливались отходы производства кожевников, дубильщиков, красильщиков, белильщиков, обойщиков, шпалерных и ковровых дел мастеров…
– Короче говоря, обыкновенная сточная канава…
– К сожалению, именно в сточную канаву она в конце концов и превратилась. В «шевелящийся навоз», как выразился Гюисманс. Именно поэтому в период между тысяча восемьсот семьдесят седьмым годом и тысяча девятьсот двенадцатым она окончательно ушла под землю.
Тринитэ, конечно, и раньше знала о существовании Бьевры, но она с трудом могла себе представить еще одну реку, кроме Сены, пересекающую Париж.
– Однако первоначально это была очень красивая река, – снова заговорил Сильвен негромким и отстраненным голосом, словно воочию видел то, о чем рассказывал. – Говорят, что название Бьевра произошло от кельтского слова Befar, означающего «бобр», – потому что этих животных было очень много в лесах древней Галлии. Многие считают даже, что давным-давно, в доисторические времена, Бьевра была главной рекой будущего Парижского бассейна, а Сена – простым лесным ручейком.
– Что же произошло потом?
Сильвен обвел рукой сквер и толпы перепуганных людей со словами:
– То же, что и сейчас. Наводнение.
– То есть?..
– Из-за паводка Бьевра вышла из берегов, слилась с Сеной, а после уже не вернулась в старое русло. Стала маленькой речушкой, начинающейся в Сен-Сире, возле Версаля. Огромный город ее в себе растворил…
– Но, стало быть, по расположению парижских улиц можно вычислить ее русло?
– Ты же убедилась, что к нему можно спуститься буквально из твоего дома… А улицы Крулебарб и Барбье дю Метца некогда были ведущими к Бьевре тропинками…
Тринитэ невольно повернулась к улице Крулебарб, находившейся у нее за спиной. Девочка с трудом могла представить эту улицу лесной тропинкой, заросшей орешником.
– А этот сквер, – продолжал Сильвен, снова кладя ноги на скамейку, – был когда-то островом. Единственным островом Бьевры в границах нынешнего Парижа.
– Островом? – переспросила Тринитэ удивленно.
– Да. Его называли Обезьяний остров, потому что рабочие с мануфактуры гобеленов, которые были его единственными обитателями, славились своей неопрятностью…
Сильвен указал на север, туда, где находился «Замок королевы Бланш»:
– Вот там был бьеф Гобеленов.
Затем показал на юг, где стояла булочная с разбитой витриной:
– А там – бьеф Крулебарб, у знаменитой мельницы…
– Что еще за бьефы?
– Притоки Бьевры, выходящие из-под земли на поверхность.
Увлекшись, Тринитэ начала делать пометки в маленьком красном блокноте. Ее мозг вновь активизировался.
– Все указывает на то, – проговорила девочка, – что похищения детей происходили как раз в тех местах, где находятся эти… бьефы.
Недалеко от нее и Сильвена ссорились члены какого-то семейства, пытаясь разделить на всех три банки консервированного тунца, в то время как прямо над ними с пронзительными криками носились около десяти чаек.
Сильвен кивнул и мрачным тоном произнес:
– Как будто сама река явилась забрать дань…
– Но это же бред!
– Я знаю… Теперь нужно понять, отчего похищения произошли именно в этих местах.
Вдруг Тринитэ замерла:
– Может быть, это как-то связано с Обществом любителей карьеров?
Сильвен не отвечал. Это предположение в очередной раз привело его в замешательство. Лишь скулы его дрогнули под мягкими ласкающими прикосновениями весеннего ветерка.
Позади них заплакал ребенок, у которого одна из чаек все же ухитрилась выхватить кусок тунца.
Лишь тогда Сильвен вышел из оцепенения и, медленно повернув голову к Тринитэ, сказал:
– Если ОЛК действительно к этому причастно, кажется, я знаю, где мы сможем найти ответ.
– И где же?
– Вон там, – сказал он, указав на небольшой ресторанчик через дорогу от сквера.
Это был «Баскский трактир».
Воскресенье, 19 мая, 16.00
– Какого черта вы сюда врываетесь?
Сильвен и Тринитэ, не задерживаясь в общем зале, прошли сразу в кабинет, где недавно проходило собрание Общества любителей карьеров. Единственный человек, находившийся в этой скудно обставленной комнате, стены которой были обшиты потемневшими от времени деревянными панелями, взглянул на них с неприкрытым ужасом. Глаза его были красными, мускулы лица подергивались, как при нервном тике, волосы в беспорядке торчали в разные стороны, руки дрожали.
«Ну и видок!» – невольно подумала Тринитэ.
Да, хозяина ресторана было не узнать. Он буквально источал тревогу. Однако это не мешало ему выполнять привычную работу: он расставлял приборы на большом овальном столе, хотя и делал это с обреченностью осужденного, поднимающегося на эшафот.
Узнав вошедших, Ив Дарриган немного успокоился:
– А… это вы… Я и не знал, что вы знакомы…
От волнения его акцент был еще заметнее, чем обычно.
Но очевидно, хозяину «Баскского трактира» нужно было выговориться. Продолжая раскладывать лиловые салфетки и серебряные ножи, он почти жалобно произнес:
– Я… я даже не знаю, почему я это делаю… – И, взглянув Сильвену в глаза, прибавил: – Ваша мать сильная, вы знаете? Очень сильная!
Сильвен едва мог поверить, что этот жалкий, насмерть перепуганный человек – Ив Дарриган, энергичный, жизнерадостный колосс, который угощал его шедеврами кулинарного искусства тридцать с лишним лет.
– Что же такого она сделала? – спросил Сильвен и непроизвольно напрягся, словно в ожидании удара.
– Я хотел уехать… – начал Дарриган дрожащим голосом. – Но теперь уже поздно. Улицы заблокированы, аэропорты закрыты… А последний поезд в По ушел сегодня утром… И надо же – ведь билет у меня был! Удалось купить на черном рынке. За полторы тысячи евро, подумать только!..
Он вынул из кармана железнодорожный билет и лихорадочно разорвал его в клочки.
– Я даже не успел его перепродать, – пожаловался Ив, убирая обрывки бумаги в карман фартука.
Затем начал расставлять бокалы – все так же медленно и осторожно.
Сильвен и Тринитэ не осмеливались его перебивать.
– Вот и застрял здесь, – продолжал он. – А все ради кого? Ради нее, ради ее проклятого «обеда с коллегами»! Ради того, чтобы…
Остаток фразы потонул в неразборчивом ворчании.
У Сильвена было ощущение, что он видит перед собой музейного смотрителя, который в конце концов свихнулся от того, что каждый день протирал одни и те же витрины.
– Вы что-то говорили об обеде… – наконец произнесла Тринитэ нерешительно.
– Было бы из чего его приготовить! – сказал с ожесточением Ив Дарриган. – Мне нечем их кормить! Но вашей матушке это и не нужно. Ей нужно собрать тут свою компанию, без посторонних… Даже мне запрещено к ним заходить! Сколько лет уже это продолжается!.. «Карьеры», «подземелья» и прочая дребедень… Никогда я ничего в этом не понимал. Женщина и одиннадцать мужчин, все в костюмах и при галстуках… и у всех этот чертов значок на лацкане…
Снова неразборчивое ворчание.
Сильвен, весь обратившись в слух, еле удерживался от того, чтобы поторопить хозяина ресторана.
Одну за другой Ив брал бутылки с десертного столика (единственного, кроме большого стола и стульев, предмета меблировки) и откупоривал их – почти с яростью.
– Ну, будут пить вино – его-то хватает! И ведь ваша матушка, она всегда требовала, чтобы вино было комнатной температуры… Всегда!.. Вот я и открываю его сейчас – на вечер…
У Сильвена перехватило дыхание.
– ОЛК собирается сегодня вечером?! – выговорил он.
– Так я вам о чем и говорю! – взорвался Дарриган, едва не опрокинув открытую бутылку. – Ваша мать специально приходила утром, чтобы мне об этом сказать!
«Хотя официально она сопровождала грузовики с животными в долину Шеврез», – отметил про себя Сильвен, ничуть не удивленный.
По лицу Дарригана было видно, что он вновь проживает события сегодняшнего утра, минуту за минутой.
– Я уже упаковал чемодан, уже позвонил жене… Она плакала от радости…
– Так почему же вы не уехали?
Хозяин «Баскского трактира» в изумлении воззрился на Тринитэ, задавшую этот вопрос, потом обернулся к Сильвену и, словно призывая его в свидетели, спросил:
– Она и правда не понимает? Она не может понять?!
Сильвен изо всех сил старался казаться спокойным. Он тоже не понимал, что имеет в виду Дарриган, и не знал, как реагировать.
– Чего я не понимаю? – проговорила Тринитэ.
Ив Дарриган швырнул салфетку на пол и быстро подошел к окну. Зелень в сквере Ле Галла на противоположной стороне улицы выглядела слишком густой и буйной. Некоторое время хозяин ресторана смотрел на кроны деревьев, слегка раскачиваемые ветром, при этом как будто не замечая толпившихся на улице и в сквере людей. Потом он повернулся и оперся рукой на спинку стула, словно капитан, остающийся на мостике в час кораблекрушения.
– Того, что я обязан был подчиниться их приказу! Потому что я им обязан всем, что имею! Кто бы я был без них? Обычный провинциальный кабатчик, каких сотни!..
– То есть?.. – пробормотала Тринитэ.
– Это они пришли сегодня ко мне! Это они приказали мне остаться! Это они перевернули здесь все верх дном!..
– Но кто они? – спросил в свою очередь Сильвен.
Дарриган с протяжным вздохом ответил:
– Они – эти двенадцать. Мадам Массон и остальные. Это проклятое Общество любителей карьеров! Они велели мне остаться, я же вам сказал! Я у них на крючке!..
