Текст книги "Тайна Jardin des Plantes"
Автор книги: Николя Д’Этьен Д’Орв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
Глава 5
Все животные спали.
Сильвен слышал тихое похрапывание тигров, львов и пантер, доносящееся из клеток хищников.
Он приблизился к обветшалой ротонде, которую образовывали восемь клеток. Сейчас в мирно спящих огромных кошках в бархатистых шкурах, источавших терпкий мускусный запах, не было ничего угрожающего.
– Леон, старина… – произнес Сильвен вполголоса, приседая и просовывая слегка дрожащую руку сквозь прутья клетки.
Его пальцы коснулись гривы, но лев даже не проснулся – царь зверей по-прежнему пребывал в мире своих снов и лишь иногда издавал глухое рычание, царапая когтями каменные плиты пола.
Сильвен погладил его, ощутив, как под теплым мехом бьется сердце животного. Ему не хотелось убирать руку – он не боялся. Леон узнал его даже сквозь сон. Кому-нибудь другому хищник, возможно, уже откусил бы руку.
Сильвен провел так несколько минут, словно заряжаясь от льва энергией, которая помогла бы ему лучше видеть в темноте. Когда он поднялся и двинулся дальше, он видел почти так же хорошо, как днем. Впрочем, Сильвен не заблудился бы тут и с завязанными глазами – он знал это место как свои пять пальцев. Он шел вдоль клеток, рассеянно проводя рукой по стальным прутьям.
Дальше было длинное строение с матовыми стеклами – виварий, к которому примыкал обычный прозаический курятник. Дальше, на краю небольшого пруда, терлись друг о друга две свиньи-пекари. К их шкурам кое-где пристали остатки еды.
Сильвен медленно, как сомнамбула, шел мимо клеток, загонов, вольеров, различая каждого из обитателей с удивительной четкостью.
Габриэллу всегда поражала эта его способность. «Ты – мои глаза!» – говорила она, нежно проводя рукой по его лицу в подражание слепым, изучающим чужие черты на ощупь.
В те времена, как и в этот вечер, животные дружелюбно принимали юных гостей, словно инстинктивно сознавали, что те принадлежат к тому же виду, что и они сами.
Полюбовавшись при лунном свете на хищных птиц, Сильвен вернулся к диким зверям. Ему нравилось ощущение скрытой угрозы, исходящее от их громадных сильных тел.
Медведи спали в своем рву, похожие на три заросших густой травой холма. Недалеко от них спали волки, прижавшись друг к другу. При малейшем шорохе голова каждого животного инстинктивно подергивалась.
Единственным не спящим часовым в этом сонном царстве оказался огромный нахохлившийся филин, который недружелюбно взглянул на незваного гостя.
– Привет, – прошептал ему профессор. – Все в порядке.
Филин сидел не шелохнувшись. Только голова его поворачивалась, словно сама по себе. Потом он гулко ухнул.
Сильвен улыбнулся, но почти сразу же ощутил внезапный резкий спазм в груди.
– Что-то здесь не так… – прошептал он, охваченный недобрым предчувствием.
В следующее мгновение ночную тишину прорезал громкий крик.
Глава 6
– Да что ж такое?..
Охваченный паникой, Сильвен бежал от одной клетки к другой, не в силах понять, что происходит. Все животные выли, ревели, визжали в ночи, и этот общий хор разрывал не только его барабанные перепонки, но и все тело – он с детства ощущал испытываемый животными страх как собственную физическую боль, и сейчас она нарастала с каждой минутой, поднимаясь откуда-то из живота. Он чувствовал жжение в груди и в горле. Голова буквально взрывалась изнутри.
– Что случилось? – простонал Сильвен, хватаясь за голову. – Что на вас нашло?..
Он понимал, что лучше остановиться и не двигаться какое-то время, поскольку любое движение лишь усиливало боль. Но он должен был понять! Органическая эмпатия, связывающая его с животными, побуждала его действовать.
Мечась от одной клетки к другой, он вглядывался внутрь сквозь прутья и стальные сетки и с ужасом убеждался, что ВСЕ животные присоединились к адскому хору.
Волки выли, вскинув голову к небу. Хищные кошки издавали глухое рычание, которое постепенно усиливалось. Обезьяны испускали вопли, напоминающие истерический хохот – резкий и отрывистый, как треск автоматной очереди. Птицы тоже проснулись, и каждая издавала громкий боевой клич. Что уж говорить о слоне? Он трубил, словно иерихонская труба, перекрывая все остальные звуки. Он явно был солистом этой звериной оратории.
Сильвен дрожащим голосом окликал животных по кличкам, пытался успокоить – но тщетно.
Когда он заметил, что хищные птицы пристально смотрят на него, не переставая при этом кричать, он понял, что все его усилия бесполезны.
Впервые в жизни профессор, выросший рядом с этими неожиданно обезумевшими животными, чувствовал, что совершенно не владеет ситуацией.
«Ты не понимаешь, – казалось, говорили ему их жестокие и в то же время отчаянные взгляды. – Ты больше не один из нас».
– Я схожу с ума!.. – произнес Сильвен, стискивая пальцами виски, чтобы вернуть себя к реальности. – Схожу с ума…
Но это и есть реальность.
Не могло быть ничего более реального, чем эти крики.
В этот момент луна вышла из-за облаков.
И тогда он увидел…
– Господи, я совсем про них забыл!..
Сильвен вздрогнул, чувствуя, как боль еще усиливается.
Все это время он как будто бессознательно избегал той клетки. Как будто старался к ней не приближаться.
Это из-за них начался весь этот безумный концерт?..
Обуздав свой страх, Сильвен осторожно приблизился к большой клетке, как будто опасаясь, что каждое его движение может стать причиной чего-то непоправимого.
– Не может быть! – наконец выдохнул он, не веря своим глазам. – Белые обезьяны исчезли!
Глава 7
Жервеза, бледная как смерть, проговорила:
– Ничто не разрушено, не взломано…
На всякий случай потрогала замок, после чего подтвердила:
– Заперто.
– Но все белые обезьяны исчезли, – констатировал Сильвен.
Хранительница ничего не ответила и отошла от клетки, пораженная и испуганная. Взглянув на мать, Сильвен только сейчас осознал, до чего экзотично она смотрится: в кашемировом халате, мягких сиреневых шлепанцах и неизменном разноцветном шарфе, Жервеза Массон выглядела английской леди времен Второй мировой войны, разбуженной авиационным налетом. В бледном свете луны вся сцена напоминала какой-то романтический кошмар.
– Но что же могло случиться? – наконец произнесла она, поворачиваясь к сыну. – Ты уверен, что ничего не заметил? И кстати, что ты вообще делал в зоопарке в такое время? Я думала, ты прогуляешься по саду минут десять и пойдешь домой…
Она не ждала ответа на свои вопросы. Сильвен знал свою мать и понимал, что она произносит все эти риторические фразы, чтобы как-то справиться со смятением, вызванным отсутствием обезьян… а также любых объяснений их загадочного исчезновения. В случае чего на нее ляжет вся ответственность. И было из-за чего беспокоиться: в связи с угрозой новых терактов, вызвавшей массовый психоз, многие должностные лица уже лишились своих мест. Поэтому сейчас Жервеза в волнении расхаживала из стороны в сторону, словно львица, у которой похитили львят.
«Ну и дела!» – подумал Сильвен, пытаясь собраться с мыслями.
Хотя для него самого эта история не могла иметь никаких неприятных последствий, он был потрясен не меньше матери. Прошло десять минут с тех пор, как он разбудил ее отчаянным стуком в дверь и привел к опустевшей обезьяньей клетке. Животные к этому времени успокоились, хотя их крики продолжали отдаваться в ушах Сильвена. Но белые обезьяны… не могли же они испариться! Он пытался вспомнить, были ли вообще случаи похищения животных за всю историю Ботанического сада. Даже знаменитый жираф, подарок тунисского бея, приведенный из Марселя летом 1827 года, мирно прожил в зоопарке до конца своих дней, и никто не пытался его украсть – разве что каждый посетитель непременно желал его погладить.
– Может быть, они спрятались? – предположил Сильвен. У него не укладывалось в голове, что пять обезьян размером с двенадцатилетних подростков могли вот так просто исчезнуть из небольшого зоопарка в центре современного мегаполиса с десятью миллионами жителей!
– Исчезли, и все! – нервно сказала Жервеза, доставая из кармана какой-то черный футляр. – Я часто думала – а что, если они умнее нас?
– Мам, но они ведь животные, – попытался возразить Сильвен.
Раскрыв футляр, Жервеза вынула из него два небольших черных предмета и ворчливым тоном произнесла:
– Я имела в виду природный ум, Сильвен. Иначе говоря, способность быстро оценить ситуацию…
В руках у нее оказались два раздвижных карманных фонарика, похожих на мини-телескопы. Один фонарик она протянула Сильвену со словами:
– Лучше помоги мне их найти…
И прежде чем Сильвен успел что-то сказать, шагнула в темноту. Луч ее фонарика замелькал по клеткам, между тем как она говорила вполголоса, будто сама себе:
– Вот как раз в такое время я их и нашла. В весеннюю ночь, такую же теплую и приятную… И луна была такая же, как сейчас: яркая, круглая…
Когда мать почти полностью скрылась из вида, Сильвен вдруг осознал, до чего странно ее поведение: ведь вместо того, чтобы играть в бойскаутов, лучше было бы позвонить в полицию! Нужно было действовать – организовывать поисковые группы, оцеплять квартал, обыскивать дно Сены… кто знает?..
Сильвен взглянул на часы, подумав о том, что с каждой секундой беглецы все дальше уходят от Ботанического сада. Было полтретьего ночи. Обезьяны уже вполне могли добраться до садов, окружающих Сальпетриер… или того хуже – пробраться в само здание психиатрической больницы…
Молодой человек повернулся, посмотрев на видневшийся вдали силуэт старого величественного здания. И вдруг его внимание привлекла огромная стеклянная крыша Аустерлицкого вокзала.
А что, если они уже на вокзале? Незаметно пробрались в вагоны и теперь едут на юго-запад Франции – в Лимож, Брив, Тулузу? В конце концов, их родина – на юге…
– Ты что-нибудь видишь? – донесся до него голос Жервезы со стороны вивария.
Сильвен наконец включил фонарик и посветил вокруг себя.
Он заметил удивленное лицо привратника в окне будки. Однако спустя несколько секунд тот преспокойно вернулся на свой «боевой пост». Белые обезьяны? Да плевать ему на них!
Впрочем, кажется, и всем остальным было плевать: ламы, ослы, страусы, тетерева, удавы – все животные, мимо которых проходил Сильвен, смотрели на него скучающе и слегка надменно.
Поочередно освещая клетки, видя сонные морды и недовольно моргающие глаза, профессор чувствовал себя все более глупо: в сущности, он тоже как будто играет в разведчика…
«Ну ладно, можно разок и поиграть, – подумал он не без горечи, – в сущности, я достойный сын своей матери…»
Но между этой городской охотой и исследовательскими подвигами Жервезы в молодости прошла, кажется, целая вечность… Ведь именно она обнаружила этих белых обезьян тридцать пять лет назад после нескольких месяцев поиска в джунглях одной центральноафриканской республики. Юная авантюристка-биологиня смогла проникнуть в такие дебри, куда прежде вообще не ступала нога человека.
«А я всего лишь сел в лужу, – иронично подумал Сильвен, которому пришлось опуститься на колени – оказалось, что именно в лужу, – чтобы осветить клетку панголина. – Каждому – свои подвиги…»
Луч фонарика скользнул по клетке и разбудил ящера, уснувшего возле кормушки. Здесь белых обезьян тоже не было.
«Ну что ж, пойдем дальше», – сказал себе Сильвен, втайне надеясь, что мать за это время успела обойти большую часть зоопарка. Сколько километров пришлось ей пройти сквозь джунгли, прежде чем она нашла своих драгоценных белых обезьян? Она провела там пять или шесть месяцев, изучая каждый камень, каждую расселину…
«В такую же ночь я их и нашла…» – вспомнил он слова матери. Сколько раз он слышал этот рассказ!.. Тогда группа Жервезы уже больше месяца стояла лагерем в джунглях. Даже мужчины уже с трудом могли выносить эту обстановку. Половина членов экспедиции вообще покинули лагерь, назвав Жервезу «фантазеркой».
Им не хватало веры – они не могли принять всерьез текст Бюффона, где говорилось о белых обезьянах. В конце концов они решили, что имеют дело со своеобразным научным апокрифом, на самом деле написанным Бернарденом де Сен-Пьером или Добантоном, – некой стилизацией под отрывок из «Естественной истории». Словом, с выдумкой. Разве кто-нибудь когда-нибудь видел подобных животных в африканских джунглях? Подобно солдатам Писарро, искавшим волшебную страну Эльдорадо, Жервеза Массон позволила увлечь себя какой-то химере!
«Но не такие ли мечты помогают нам жить? – думал Сильвен, обводя фонариком вольер с попугаями. – Ну разве не чудо – эти яркие перья, сверкающие даже в темноте? Эти изумительные цвета, эта богатая палитра оттенков – зеленого, красного, желтого, синего?.. Настоящие краски жизни! Мы должны научиться лучше понимать животных; они ведь нас постоянно удивляют. Вот как в ту ночь, когда белые обезьяны впервые предстали перед Жервезой – при ярком свете восходящей луны, такой же, как сейчас…»
Около двух часов ночи юная исследовательница джунглей вдруг резко пробудилась. Однако вокруг было абсолютно тихо. Все ее коллеги спали в своих палатках под покровом душной тропической ночи.
Жервеза спала не в палатке, а под открытым небом, возле угасающего костра, дым которого отпугивал насекомых. Должно быть, она незаметно для себя задремала, а коллеги не решились ее будить – все они знали о взрывоопасном характере этой драконихи из джунглей. Особенно с тех пор как часть группы покинула экспедицию. Поэтому оставшиеся, самые несгибаемые из спутников Жервезы, всего лишь прикрыли свою руководительницу пледом и оставили в покое.
Когда Жервеза приподнялась на локте, она увидела на краю палаточного лагеря чей-то силуэт. Отблески слабого огня костра падали на лицо этого существа, поскольку оно пристально смотрело на огонь – причем с явным неодобрением.
Поняв, что видит перед собой чужака – существо не было похоже ни на кого из членов экспедиции, – Жервеза вздрогнула. Но тут к первому существу присоединилось другое – и сердце ее лихорадочно забилось от радости. Второе существо погладило первое по голове. То не шелохнулось, взгляд его оставался по-прежнему суровым.
«Ну наконец-то!» – воскликнула про себя Жервеза, с трудом веря тому, что видит. Ей даже не пришлось будить коллег – белые обезьяны спокойно, без всякого сопротивления, позволили посадить себя в клетки.
– Если бы они и сейчас вдруг появились так же запросто, – пробормотал Сильвен, который начал уже всерьез уставать от этой охоты. Впрочем, он сомневался, что на этот раз обезьяны так же легко дали бы себя поймать. Зная о том, что эти существа могут внезапно впасть в гнев, он подозревал, что было бы как раз наоборот. Без сомнения, Жервеза смягчила свой рассказ, опустив подробности пленения обезьян – наверняка в ее действиях было мало миролюбия… Но дело того стоило – с этого первого яркого триумфа и началась по-настоящему ее научная карьера.
Увидев пару столь необычных животных – чьих сородичей не удалось до сих пор обнаружить ни одному охотнику! – ученые сначала вообразили, что это обман зрения, галлюцинация, но быстро пришли в себя. Белым обезьянам предстояло стать самым значительным послевоенным открытием в области зоологии (не считая некоторых новых видов насекомых и планктона). Уникальная, доселе неизвестная порода обезьян, скрывающаяся в джунглях Центральной Африки. Порода, о которой никто даже представления не имел!
Видом они напоминали шимпанзе, которым природа решила подарить белую шерсть, длинную, густую и шелковистую, словно у ангорских кошек. Но если в целом они не отличались от других приматов, то выражение их мордочек и глаз было каким-то особенным, странно серьезным – это неизменно очаровывало всех посетителей зоопарка, отчего и сам зоопарк, и музей все последние тридцать пять лет пользовались большим успехом.
Будучи не только успешной исследовательницей, но и хваткой деловой женщиной, Жервеза решительно отстояла исключительное право музея на свой мини-заповедник: никакой другой зоопарк не получит ни одной из «ее» обезьян, пока не родится третье поколение детенышей. Также посетителям было запрещено фотографировать их или снимать на видеокамеру. Любен получил полное право в случае нарушения этого запрета изымать пленки, как бы ни возмущались нарушители.
– Это не музейные экспонаты! Тот, кто захочет на них посмотреть, пусть приходит и смотрит! Хоть каждый день!
Жервеза Массон не собиралась допустить, чтобы ее драгоценным обезьянам, благодаря которым она стала хранительницей парижского Музея естественной истории (и занимала эту должность вот уже тридцать два года), был причинен хоть малейший вред.
– Ты все еще здесь?
Сильвен вздрогнул, ослепленный внезапно вспыхнувшим светом.
Его мать, запыхавшаяся, стояла перед ним, направив на него карманный фонарик.
– Я все обошел, мам. Их нигде нет…
Жервеза одарила его подозрительным взглядом, потом опустила руку с фонариком и тяжело вздохнула:
– Вот и я тоже ничего не нашла…
Она подошла к опустевшей клетке и дрожащими руками вцепилась в прутья:
– Милые мои… ну как же так… зачем же вы это сделали?..
«Ну к чему эта жалкая комедия!» – с досадой подумал Сильвен, отводя глаза.
– Детки мои… – простонала Жервеза. – Вернитесь, пожалуйста!..
Как же Сильвен не любил такие излияния! Они лишний раз напоминали ему о том, что по отношению к нему самому мать всегда была довольно сдержанной.
Но сейчас такое поведение, конечно, можно было понять. Сильвен не мог даже вспомнить, когда последний раз видел мать в таком отчаянии.
Наконец она отвернулась от клетки и, подойдя к Сильвену, лихорадочно стиснула его руки со словами:
– А что, если это террористы?
Мысль о людях в черных масках, среди ночи взламывающих обезьянью клетку, показалась Сильвену до того нелепой, что он не выдержал и расхохотался.
– Мам, для террористов эти обезьяны не представляют никакой ценности!
Жервеза взглянула на него почти с ненавистью:
– Ты и представить себе не можешь ни ценности этих животных, ни их… могущества!
«Она заговаривается!..» – с тревогой подумал Сильвен, все больше беспокоясь за душевное состояние матери.
Однако взгляд Жервезы был, как всегда, твердым и проницательным, ничуть не безумным. Слегка растерявшись, Сильвен вынул из кармана мобильный телефон:
– Ну хватит. Я звоню в полицию.
– Ни в коем случае! – твердо сказала Жервеза.
И прежде чем Сильвен успел отреагировать, выхватила у него мобильник и отшвырнула прочь. Телефон разбился о каменный фундамент какой-то клетки.
Между прутьев клетки просунулась голова жирафа, и животное удивленно взглянуло на осколки. Потом голова снова скрылась.
Сильвен окаменел. Нет, мать и в самом деле обезумела! Что могло заставить ее так поступить?!
– В полицию мы звонить не будем, – объявила Жервеза, с какой-то неуместной, маниакальной тщательностью оправляя на себе халат. – А сделаем мы вот что – сейчас же закроем музей. И ничего не скажем. Никому!
Сильвен смотрел на нее в абсолютной растерянности:
– Но, мама, это же глупо, в конце концов! Через семь часов придут первые посетители. Так или иначе, все узнают…
– Знаю, знаю, знаю, – лихорадочно забормотала Жервеза. – Но я скажу, что обезьян временно переместили… по медицинским соображениям. За остаток ночи я оформлю поддельные медицинские сертификаты… – В ее взгляде мелькнул проблеск надежды. – Так мы выиграем время. Время, чтобы их найти. Ты понимаешь?
«Что на нее нашло? – спрашивал себя Сильвен, всерьез напуганный выражением лица матери. – Она, кажется, действительно верит в свою историю о террористах…»
После секундного колебания он спросил:
– Но Любена все-таки надо предупредить, нет?
Жервеза нахмурилась. Потом с глухой яростью прошипела:
– Запомни хорошенько одну вещь: в этой истории Любен – последний человек, которому стоит доверять!
Четверг, 16 мая, 23.00
– Фамилия, имя, возраст, род занятий?
– Пюсси, Тринитэ, тринадцать лет одиннадцать месяцев и три недели, учусь в лицее.
Во взгляде комиссара я читаю недоверие.
– Да, я знаю. Когда меня видят, мне дают меньше, когда слышат – больше.
– Где твои родители?
Я пожимаю плечами и делаю слегка презрительную гримасу:
– Родители!.. Я их вижу в лучшем случае пару выходных в месяц.
– Не понимаю! – раздраженно говорит комиссар. – Так ты что, живешь тут одна и целыми днями развлекаешься, подглядывая за соседями?
– Нет, – отвечаю я елейным голоском, – я учусь в лицее Генриха Четвертого, на математическом отделении. В выпускном классе.
– В тринадцать лет?!
– Я поступила раньше остальных. У меня сто девяносто пять.
– Что сто девяносто пять?
– Ай-кью.
Во взгляде комиссара Паразиа я читаю некоторое облегчение – кажется, коп наконец понял, с кем имеет дело.
Тогда я широким жестом указываю на мониторы:
– Как бы я все это починила, если бы у меня не было таких необыкновенных технических способностей?
– Ну а зачем ты подсматриваешь за людьми?
Я снова делаю гримасу:
– От скуки, наверно…
– От скуки?!
Даже не отдавая себе в этом отчета, я постепенно оставляю свой цинизм, отвечая:
– Мне, знаете ли, одиноко здесь. Мой отец сделал себе состояние в металлургической промышленности и проводит все время в деловых поездках. Вместе с матерью, у которой вечная депрессия, отчего ей требуется перемена обстановки. Незадолго до моего рождения они купили «Замок королевы Бланш» и поселились в лучших апартаментах, а остальные сдали внаем. Плата у нас очень выгодная, так что оправдывает (или извиняет!) наличие видеокамер в квартирах. И потом, хотите верьте, хотите нет – у меня нет ни малейших склонностей к вуайеризму. Я просто люблю людей – совершенно искренне. Мне даже не обязательно с ними разговаривать – достаточно просто видеть их на экране.
Полицейские, кажется, не верят своим ушам – но между тем я вовсе не шучу. Я чувствую, как по моим рукам ползут мурашки. Когда я в последний раз так откровенничала с незнакомыми людьми? Ну и вечерок сегодня!..
Комиссара Паразиа, кажется, обуревают противоречивые чувства.
– А сегодня вечером ты видела, что происходило в детской?
Осознав, что они, в сущности, пришли ради того, чтобы задать мне этот – один-единственный – важный вопрос, и уже потратили на меня кучу времени, я понимаю, насколько бесполезно было все разыгранное мною для них представление. Что я могу им ответить? Да ничего. Я ничего не видела.
– Нет, – говорю я и невольно опускаю глаза.
Такого ответа комиссар, судя по всему, совсем не ожидал.
– Как?!
– В тот момент на экран транслировалось изображение из гостиной, а не из детской.
Он смотрит на меня непонимающе.
– Если бы на каждую комнату каждой квартиры требовался отдельный монитор, мне понадобился бы зал раз в десять больше этого!
Копы переглядываются – видимо, начиная осознавать, сколько времени потрачено зря.
– А… пленки? – с последней надеждой спрашивает Паразиа.
– Я же сказала вам, что запись не производится – это оговорено с жильцами, – отвечаю я. – Только прямая трансляция. Никаких архивных данных… – И добавляю одну из поговорок собственного сочинения – пожалуй, слишком уж небрежным тоном: – Погляд – не компромат.
Паразиа озадаченно смотрит на меня, но тут у него звонит мобильник.
– Алло! – говорит он с раздражением. И в следующую секунду буквально зеленеет. – Не может быть!
Полицейские с беспокойством смотрят на него, очевидно предвидя разнос.
– Хорошо, еду, – произносит комиссар озабоченным тоном и прерывает соединение.
– Что? – спрашивает один из полицейских и смотрит на часы.
– Еще один!
– Это уже который?
– Пятый…
Чувствуя холодок в груди, я не удерживаюсь и спрашиваю:
– Пять похищенных детей?
Полицейские, видимо, так устали, что даже не принимают во внимание то, кто задал вопрос.
– Ну да, и все – младенцы, – отвечает один. – И все – в одном квартале.
Мой первоначальный испуг сменяется чем-то вроде охотничьего азарта.
– Где именно?
Паразиа смотрит на меня как на пустое место, потом в последний раз с досадой оглядывает комнату – мониторы, колонки, провода – и говорит подчиненным:
– Пошли, ребята.
