Текст книги "Тайна Jardin des Plantes"
Автор книги: Николя Д’Этьен Д’Орв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
Глава 8
– Как это я – последний человек, которому стоит доверять? – возмутился Любен. – Твоя мать сошла с ума!
– По крайней мере, я раньше не видел ее в таком состоянии, – озабоченно сказал Сильвен, усаживаясь на старый продавленный диван в небольшом домике старшего смотрителя зоопарка. – Она потеряла голову из-за этих обезьян…
– Ну дела… – растерянно произнес смотритель.
За полвека работы Любен Тампорель никогда не слышал ничего подобного. А ведь он был ходячей летописью зоопарка…
«Он совсем не изменился…» – подумал Сильвен, глядя на старика, к которому вломился посреди ночи, вопреки абсурдному запрету матери.
Несмотря на свои семьдесят шесть лет, Любен и в самом деле оставался прежним: узкое лицо в сеточке морщин, тощий сгорбленный силуэт горгульи… И все та же фуражка, неизменно сидящая на безволосой голове, – правда, когда Сильвен вошел, старик уже снял ее, поскольку собирался ложиться спать.
Задумчиво поскребя лоб, он обнаружил отсутствие фуражки и тут же снова нахлобучил ее на голову. Потом спросил:
– Так ты вызвал полицию?
– Нет, говорю же: мать запретила об этом рассказывать. Даже тебе.
– Она и впрямь спятила… Так, вчера был четверг – значит, вы обедали с ней в «Баскском трактире»?
– Да, – ответил Сильвен с легким подозрением, зная, какой язвительный нрав у старика.
– Ну и сколько бокалов она выпила?
Сильвен чуть раздраженно пожал плечами. Хотя его и забавляли бурные стычки между Жервезой и Любеном, ему не нравилось, если один из них призывал его в свидетели, обвиняя в чем-то второго. «Любен разгильдяй!» – бушевала Жервеза. «Твоя мать пьет как лошадь», – ворчал смотритель зоопарка. Сильвен машинально подсчитывал очки в этих словесных поединках, пытаясь сохранять нейтралитет.
Но сегодня вечером было не до того: белые обезьяны исчезли, и надо было действовать как можно быстрей!
Однако, несмотря на необходимость спешить, Сильвен вместе с тем чувствовал некое умиротворение, сидя на этом диване с выцветшей обивкой и выпирающими кое-где пружинами (одна из них впилась ему в левую ягодицу). Ничего удивительного – жилище Любена всегда оказывало на него исцеляющее воздействие. В детстве, подхватив простуду, Сильвен часто приходил сюда спать и, несмотря на неудобство дивана и царивший вокруг беспорядок, наутро чувствовал себя полностью здоровым. Вот и сегодня, едва он переступил порог этого дома, после того как открылась покосившаяся дверь, – и недавние безумные события словно отдалились, заволоклись мягкой дымкой, как приснившийся на рассвете кошмар.
– Здесь так хорошо… – невольно прошептал Сильвен.
Любен положил костлявую руку на плечо молодого профессора:
– Здесь ты дома. Приходи сюда почаще.
– Да, я знаю, – сказал Сильвен, подумав, что у старика есть что-то общее с Жервезой: оба втайне страдают от его отсутствия и всячески пытаются подольше удержать его здесь, когда им удается его «захватить». Но если Сильвен мог с легкостью вырваться из когтей Жервезы, то сопротивляться чарам Любена было сложнее.
Перед тем как исчезнуть, Габриэлла сказала ему: «Мой дед очень сильный, остерегайся его, ангел мой. Иначе ты и через пятьдесят лет по-прежнему будешь сидеть в его домике и слушать одни и те же россказни с одинаковым восхищением…»
При этом воспоминании Сильвен чуть насторожился. Он огляделся по сторонам и не без горечи убедился, что в жилище Любена ничего, абсолютно ничего не изменилось. Домик в точности соответствовал воспоминаниям детства, которые Сильвен о нем сохранил: он напоминал фотографию былых времен и, несмотря на простоту и отсутствие комфорта, обладал обаянием старины. Обстановка была простой и грубоватой: беленные известкой стены, единственная комната с земляным полом, стол, стул, комод, книжные шкафы, кровать, допотопный диван, масляная лампа, камин, окно с мутноватыми стеклами… На стене – старый плакат кинофильма об охоте графа Зарова. На этажерке – потрепанный томик «Поля и Виржини»…
– Что, производишь осмотр? – проворчал Любен, который уже несколько минут наблюдал за своим гостем. – Если ты ищешь здесь белых обезьян, то уж поверь: они не спрятались у меня под кроватью…
– У тебя такая же грязища, как раньше, – заметил Сильвен, зная, что для старика это комплимент.
– А я никогда не убираюсь, – сказал тот, почесывая затылок. – Я уже много лет живу, как герои Джека Лондона. Не то что всякие неженки…
– Я знаю, – произнес с улыбкой Сильвен, – это твоя «охотничья хижина».
При этих словах старик кивнул почти с детской гордостью. Он всегда гордился своей нелюбовью к чистоте и порядку, называя себя «князем грязи».
– Я как те леваки, которые вынашивают свои идейки под грязными одежками и немытыми патлами, – заявил смотритель зоопарка. – У меня тут все давным-давно заскорузло!
Кто бы мог подумать, что эта хижина находится в самом центре Парижа, на территории Ботанического сада, по соседству с улицей Бюффона? Покосившиеся стены, оцинкованная крыша, полуосыпавшийся камин, раковина умывальника в углу – всего в двух шагах от орнитологического корпуса, внушительного сооружения в индустриальном стиле. Густые заросли крапивы надежно скрывали хижину и ее владельца от посторонних взглядов.
– Зато этот дом помогает мне сохранять отличное здоровье, – прибавил Любен, энергично ударяя кулаком в стену (отчего та ощутимо дрогнула). – Моя хибара – это как шрам прошлого: обломок древнего Парижа…
«Обломок древнего Парижа», – невольно повторил про себя Сильвен. Его всегда охватывала тоска по прошлому, когда он слышал нечто подобное. Не заключался ли в словах «обломки древнего Парижа» весь смысл его жизни? Не был ли это чернозем, питавший его основную страсть, гумус, лежавший в основе его университетской карьеры?
Не этот ли «древний Париж» он с самого детства пытался разглядеть сквозь асфальт и бетон современного города? Что было здесь в прежние времена? Небольшая крепость, окруженная деревушками… А еще раньше? Огромный лес, покрывавший почти всю Галлию. Гигантские дубы и липы, густые заросли орешника… Осенью опавшие листья уносила Сена, в те времена такая же широкая, как нынешняя Амазонка. Река, к которой некогда приходили на водопой мамонты, спускавшиеся с нынешних Бельвилльских холмов…
Все эти образы буквально опьяняли Сильвена. Мысль о том, что где-то под внешней оболочкой города, в таинственных глубинах, бьется его древнее сердце, очаровывала и в то же время умиротворяла молодого исследователя – древнее прошлое города словно бы служило гарантией будущего. Вот почему «древний Париж» помогал ему жить. Особенно после ухода Габриэллы. Возможно даже, что именно эта потеря побудила его с головой уйти в учебу и полностью сосредоточиться на истории Парижа, одним из лучших знатоков которой он в результате стал. Это было последней данью, которую он воздал своему детству – и особенно тем долгим часам, которые провел в домике Любена.
Сколько парижских легенд услышали здесь Сильвен и Габриэлла дождливыми осенними или холодными зимними вечерами, при дрожащем свете свечи?.. Любен знал их сотни. О «черной даме» в парижском метро, которая появлялась в определенный час, чтобы пить кровь, в течение всех 1930-х годов. О подземных «станциях-призраках», мимо которых поезда проносились без остановок: «Круа-Руж», «Арсенал», «Сен-Мартен», «Марсово поле». О вампире с Монпарнаса, который выкапывал и расчленял трупы женщин в период Июльской монархии. О короле Люксембургском, некогда занимавшем пост главы департамента Эр, впоследствии сошедшем с ума и похороненном в знаменитом саду в 1880 году. О монфоконской виселице, где были казнены тысячи осужденных и позже гнили их трупы (останки и сейчас еще иногда находят при раскопках в тех местах, в окрестностях улицы Гранж-о-Белль). О «красном человеке», который появляется в тени Лувра в саду Тюильри в час собственной казни, к которой был некогда приговорен королевской властью. О многочисленных языческих дольменах, память о которых до сих пор сохраняется даже в названиях некоторых парижских улиц, например улицы Шануанесс на острове Ситэ, название которой переводится как «круглый пряник»; там находился круглый плоский ритуальный камень, некогда служивший алтарем для человеческих жертвоприношений, а в шестнадцатом веке – плахой для казней…
– Слушайте хорошенько, детки! – торжественно говорил Любен, лицо которого, освещенное пламенем камина, казалось загадочным и жутковатым. – Слушайте и не забывайте, потому что когда-нибудь именно вы станете памятью Парижа!..
Дети, очарованные и польщенные, сидели, прижавшись друг к другу и накрывшись плотной конской попоной, словно двое лесных мышат в норе.
Их взаимное притяжение зародилось именно тогда, под одобрительно-насмешливым взглядом Любена, который делал вид, что ничего не замечает, – но на самом деле конечно же ничего не упускал.
Но потом он, должно быть, кусал себе локти, понимая, что его побасенки в какой-то мере ускорили отъезд Габриэллы. И судя по всему, ее отъезд способствовал тому, что старик застыл во времени, словно при жизни превратился в собственную мумию. Да, слово «мумия» казалось самым подходящим для него. Он выходил из своей хижины только для работы в зоопарке. Вот уже много лет он не выбирался «в город», как он говорил. Его восприятие мира было прямо противоположным общепринятому: для него были убежищем дебри Ботанического сада, за стенами которого расстилались враждебные городские «джунгли».
По сути, именно Любен был главным аттракционом зоопарка, самым необычным из его обитателей. В век космических спутников и кибертехники Любен Тампорель оставался неким экзотическим образчиком кроманьонца, живущего в каменном веке и не признающего ни электричества, ни водопровода.
– И холодина у тебя, как всегда! – вздрогнув, сказал Сильвен.
Любен пожал плечами. Его высокий и тощий сгорбленный силуэт наполовину растворился в сумерках.
– В это время года у меня примерно на десять градусов холоднее, чем на улице, – ответил он, указывая на решетку в земляном полу, рядом с кроватью. – Ты же знаешь, это из-за колодца…
– А почему бы тебе его не закрыть?
– Чего ради? Здесь так или иначе всегда сыровато. И потом, это по-прежнему моя ванная комната. Природный источник… Ты же помнишь.
О да, Сильвен помнил. Этот колодец был одним из самых любимых мест его детства.
Увидев, что Любен наклоняется над решеткой, он обреченно подумал: «Так, сейчас мне предстоит заняться спортом…»
Одним рывком (Сильвен в очередной раз удивился – откуда у этого тощего старика такая крепкая хватка?) Любен поднял решетку. Потом взял с полки металлическую флягу.
– Тебе не кажется, что пора промочить горло? – спросил он, взглянув на Сильвена с насмешливым вызовом. Бледно-голубые глаза старика в складках тяжелых век задорно блеснули из-под густых седых бровей, похожих на две зубные щетки. Потом наклонился над колодцем и уже серьезно добавил: – Ты не думай, я до сих пор в отличной форме. Разве что иногда досаждает ревматизм… Так что я и сам могу набрать воды. Но тебе ведь хочется туда слазить, а?..
Глава 9
– Эй, тебе точно не нужен фонарик?
Сильвен поднял голову и увидел Любена, наблюдавшего за ним через отверстие колодца. Лицо старика в ореоле слабого света напоминало луну в круглом проеме среди облаков.
– Все в порядке, – отозвался молодой профессор, продолжая спуск.
Конечно, он мог бы взять с собой фонарик, но ему хотелось совершить спуск в темноте – как в старые добрые времена. Хотя вокруг уже почти ничего не было видно, движения его были уверенными и точными. Он чувствовал себя легким, почти невесомым.
После того как Сильвен преодолел половину пути – десять метров вверх до комнаты Любена, десять метров вниз до поверхности воды, – ему уже не нужно было продумывать движения: босые ноги безошибочно находили расселины между камнями, руки нащупывали подходящие выступы, не покрытые мхом или водорослями, локти и колени беспрепятственно скользили по шероховатой поверхности известняковых стен. Круглая труба колодца вертикально уходила в подземную темень, но Сильвен, спускаясь вниз, не испытывал ни малейшего страха – скорее, получал физическое удовольствие.
– Ну так что, фонарик-то дать?
– Я же всегда обходился без него! – не без гордости отозвался Сильвен. – Ты что, мне больше не доверяешь?
– Да нет, не в этом дело. Просто я спускаюсь все реже и реже… Так что колодец мог малость засориться…
– Сам ты засорился, – пробормотал Сильвен, вспомнив затхлый запах в жилище старика.
И тут же ощутил холодное прикосновение – одна нога по щиколотку погрузилась в воду.
«Ну вот», – удовлетворенно подумал он, с радостью воспринимая этот ледяной приветственный «поцелуй» воды. Вслед за этим нога нащупала тинистое дно «природного источника».
Перед глазами Сильвена заплясали искры, словно падающие снежинки. Но, несмотря на холод – температура воды не превышала семнадцати-восемнадцати градусов, он чувствовал себя великолепно.
Здесь он был сам по себе, отдельно от всего остального мира. Ему казалось, что все события, пережитые за вечер, остались на поверхности. Наконец-то он полностью наедине с собой. Голый, как в первый день рождения.
«Да, словно заново родился», – подумал он, ощупывая свое тело. Он погладил свои плечи, грудь, живот, слегка коснулся полового члена, съежившегося от холода. Затем поднял руки к лицу и ощупал его так бережно, словно ласкал Спящую красавицу. Он разделся донага перед спуском не столько ради того, чтобы поберечь одежду, сколько ради того, чтобы оказаться «в одном измерении» с колодцем. Старик не возражал, потому что Сильвен всегда так делал, и Габриэлла тоже. Абсолютно голые, дети спускались вниз, чтобы окунуться в «бассейн», как они его называли.
– Бассейн… – пробормотал молодой мужчина и, опустившись на колени, оказался в воде по пояс.
Нижнюю половину тела будто обожгло, но Сильвен лишь вздрогнул от удовольствия. Затем он лег на живот и вытянулся во весь рост, энергично отфыркиваясь, словно кашалот.
– Эй, ты как там? – крикнул сверху Любен.
Но Сильвен его не слышал. Один лишь его нос торчал из воды, как перископ, – тело полностью погрузилось в водоем, вызвав панику у постоянных обитателей – мелких рачков и прочей живности.
Вместе с водой на него нахлынули воспоминания: первый спуск, вместе с Любеном, в шесть лет; рассказы старика о собственном детстве – он был сиротой и во время немецкой оккупации, как многие другие, прятался в парижских подземных убежищах… А сколько времени они провели здесь с Габриэллой, играя в «потерпевших крушение», – к величайшему ужасу Жервезы, которая устраивала Любену грандиозные разносы за «безответственность»!..
Но тут, внизу, дети были так счастливы! И надо же было, чтобы в современном Париже отыскался такой оазис!.. Всего в нескольких метрах над ним шумное, суетливое и тщеславное человечество заполняло вагоны метро и RER. Эта мысль показалась Сильвену такой забавной и неуместной, что он расхохотался – и хлебнул воды.
– Сильвен, с тобой все в порядке? – снова окликнул его Любен, на сей раз с явной тревогой в голосе: видимо, он услышал, что молодой мужчина фыркает и кашляет, словно захлебывающийся в воде щенок.
– Все… все нормально, – с трудом проговорил Сильвен, возвращаясь к реальности.
Чувствуя, как все тело цепенеет от холода, уже обычным тоном, чтобы успокоить старика, он прибавил:
– Хлебнул воды, вот и все!
Он подумал, что, погружаясь в этот колодец, в прямом смысле «припадает к истокам». Откуда берется здесь вода? И куда она потом уходит? Даже Любен этого не знал. Хотя он часто фантазировал на эту тему – говорил, что здесь проходит «фальшивый ручеек», какое-то ответвление канала Викторен или водостока Сальпетриера – иными словами, один из притоков подземной реки Бьевры, протекающих под Ботаническим садом и питающих корни его деревьев и растений. Но это, конечно, было всего лишь фантазией. Вот уже сто лет как воды Бьевры уходили в водостоки Антони, южного предместья Парижа, не достигая самого города.
Однако эта гипотеза была увлекательна сама по себе. Старик любил подбрасывать Сильвену подобные загадочные версии, и тот впоследствии даже не пытался выяснить, правда это или нет, чтобы сохранить миражи детства в неприкосновенности.
«Выход на поверхность грунтовых вод», – машинально подумал он, в очередной раз вздрагивая от холода.
– Эй, ты поднимаешься? – крикнул сверху Любен.
– Пытаюсь это сделать, – отозвался молодой мужчина, преодолевая оцепенение, и шагнул к стенке колодца.
Подъем всегда был труднее спуска.
Сильвен сосредоточенно контролировал каждое из своих движений. Он заметил, что былой ловкости у него убавилось, и это его удивило. Что же, и он стареет? Не мешало бы заняться спортом… Отнять немного времени у читального зала в пользу тренажерного…
«Надо же… я профессор… и при этом… даже в школу не ходил!..» – отрывисто говорил про себя Сильвен в такт собственным движениям. Он уже успел ободрать колено о выступающий камень. Он действительно не ходил в школу, так же как и Габриэлла.
«Ничего удивительного… что мы стали такими… не от мира сего… неадаптированными…» – еще успел подумать Сильвен и… едва не сорвался вниз!
Вместо привычного камня в стене его рука схватилась за пустоту. Резко подавшись назад, он сумел нащупать левой ногой расселину в противоположной стене и с трудом удержаться, хотя и в очень шатком положении.
Теперь это его уже не забавляло. Он дрожал всем телом от озноба. Никогда прежде с ним такого не случалось.
– Все в порядке? – спросил Любен с беспокойством.
– Да. Я просто оступился. Ничего страшного.
– Хочешь, я спущусь, помогу тебе подняться?
– Не надо. Учти на будущее, что тут с одной стороны провал… вроде боковой трубы.
– А… извини, забыл тебе сказать… часть камней осыпалась, как раз на прошлой неделе…
Это звучало неправдоподобно. Любен ведь недавно говорил, что не спускался уже несколько месяцев. И потом, отверстие в стене не было похоже на проем, появившийся в результате обвала. Он было ровным, круглым, словно от вертикальной трубы, ведущей вниз, к колодцу, отходила другая, горизонтальная. Возможно, существовала целая система этих подземных труб…
– Нет, здесь какой-то коридор, – возразил Сильвен. Не в силах устоять перед искушением, он просунулся в отверстие и прополз по трубе несколько метров.
«Ничего не повреждено, – отметил он, ощупывая стены. – Эх, зря я не взял фонарик!..»
– Не ходи туда! – с тревогой крикнул Любен. – Там обрыв через пять метров!
«Да ну?» – иронически подумал Сильвен. Нащупав небольшой камешек, он бросил его перед собой. Камешек катился не меньше десяти секунд, не встречая на пути никаких препятствий.
– Поднимайся, я тебе говорю!
Сильвен подумал, что сейчас не самый подходящий случай изображать спелеолога, и без возражений повернул обратно. Но почему Любен ему солгал?..
«Я сюда еще вернусь», – пообещал он себе, выбираясь из боковой трубы, весь перемазанный плесенью.
Четверг, 16 мая, 23.25
Почему я соврала полицейским? Потому что они слишком уж простые и недалекие?.. Или из чувства противоречия – поскольку принято считать, что тринадцатилетние девочки обязательно говорят копам правду? Не всегда, комиссар…
Так вот, если бы они меня подробно и вежливо расспросили, если бы устроили обыск в стоящих в «машинном зале» шкафах, если бы поближе ознакомились с содержимым, то наверняка обнаружили бы компьютеры HP 678-LMH-2, связывающие мониторы с процессорами оптические кабели, цифровые камеры, работающие в инфракрасном диапазоне…
Потому что на самом деле они у меня есть – «пленки», как вы их называли. Только это не пленки, а цифровые видеозаписи. Аж за несколько месяцев! Целая цифровая видеотека! Шестьдесят жестких дисков «Iomega» на тысячу гигабайтов каждый, забитые под завязку видеокадрами! Подробные летописи человеческих жизней, секунда за секундой.
Было бы глупо при наличии такого оборудования ничего не записывать.
Ибо я, дорогие господа полицейские, тоже не сижу сложа руки. Изо дня в день я проделываю кропотливую работу энтомолога. Она может показаться монотонной и скучной – но лет через десять – пятнадцать вы увидите окончательный результат монтажа!
Ладно. Не стоит слишком нервничать. Ничего страшного. Они ни о чем не догадались.
Впрочем, у меня сегодня тоже плохо с догадками. Точнее, их вообще нет.
Я только что просмотрела видеозаписи.
Я увидела, что произошло в детской. Если только это не была галлюцинация…
И если говорить начистоту – никогда раньше у меня не было такого странного ощущения! Как будто что-то незаметно проникает в плоть и кровь и внутри все застывает… Как будто холодная змея поднимается откуда-то из глубин тела к самому мозгу…
Взгляд ребенка…
Его крик…
И этот силуэт в сумраке…
Особенно этот силуэт!..
Кажется, до этого дня мне еще никогда не было так страшно…
