Текст книги "Тайна Jardin des Plantes"
Автор книги: Николя Д’Этьен Д’Орв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
– Нельзя терять времени! – добавила она. – Мы встретимся с вашей матерью позже, когда она вернется из долины Шеврез. У нас перед ней большое преимущество: она не знает того, что знаем мы…
За спиной у них снова раздался громкий крик:
– Жозеф! Жозеф!
Жозеф вздрогнул. После отъезда Жервезы и Любена он оставался в зоопарке за старшего.
– Что такое?
Охранник и трое полицейских, стоя перед зарослями жимолости и сильно наклонившись вперед, смотрели на что-то, скрывающееся за этой живой изгородью. Вне себя от изумления, они даже не сразу смогли произнести:
– Кро… кро…
– Да что там? – нервно спросил Жозеф.
– Крокодилы, месье Жозеф, – наконец ответил один из полицейских. – Выбрались из вивария…
Жозеф окаменел:
– Как?
– На дне их бассейна есть решетка, через которую спускают грязную воду…
– Ну да…
– Так вот, она сломана. А крокодилы исчезли.
– Нам тоже пора исчезать! – прошептала Тринитэ, увлекая Сильвена к выходу из зоопарка.
Воскресенье, 19 мая, 11.45
Спустя полчаса в квартире Сильвена все было перевернуто вверх дном. Огромный, покрытый пылью рабочий стол был завален грудами книг, а распечатки найденных в Интернете документов валялись беспорядочно по всей комнате. Можно было подумать, что здесь орудовала группа грабителей в поисках ценных вещей.
Тринитэ скачала из Сети все сведения, которые нашла, об изменении уровня воды в Сене в разное время.
– А что за книжка – вон та, здоровенная, в синей обложке, в шкафу рядом с холодильником? – спросила она, не отрываясь от клавиатуры старого «Мака» Сильвена.
– «Справочник парижских улиц», – отозвался профессор, у которого уже голова шла кругом от неугомонной гостьи.
– Дайте-ка его сюда!
– Но он нам вряд ли пригодится, – запротестовал Сильвен, сознавая, что все больше и больше подчиняется распоряжениям девчонки. – И вообще, нам надо прежде всего сконцентрироваться на моей матери, на зоопарке, на похищениях детей. Наводнение – лишь следствие всего этого… побочная неприятность. Надо смотреть в корень!
Тринитэ лихорадочно затрясла головой и выхватила новую распечатку из старенького принтера («DCP-330 С – да это ж почти антиквариат!»), втиснутого между низким журнальным столиком и давно не чищенным камином.
– Это еще неизвестно, – пробормотала она. – Неизвестно, где тут корень…
Сильвен колебался, не зная, что делать – бросить все и срочно отправиться к Габриэлле или же все-таки довериться интуиции Тринитэ. Мозг этого вундеркинда работал не хуже компьютера!
– Вот что я нашла, это интересно, – сообщила Тринитэ, быстро пробегая глазами распечатку.
Сильвен устало опустился на старую кушетку. Тринитэ заметила, что от этого в воздух поднялось облачко пыли.
– Я тебя слушаю.
– Не знаю, пригодятся ли нам эти цифры, но, во всяком случае, они могут стать подспорьем в нашей… работе, – сказала Тринитэ. После чего принялась читать, монотонно, словно лектор-зануда: – «Протяженность Сены в границах Парижа – тринадцать километров. Средняя глубина – пять метров. Пересекая город, она проходит под тридцатью пятью мостами. В районе Берси расширяется на сто пять метров, в районе острова Ситэ – всего на тридцать. Пороговый уровень воды – два с половиной метра. В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году вода поднималась до уровня пять метров тридцать девять сантиметров. В тысяча девятьсот восемьдесят втором – до уровня шесть метров восемнадцать сантиметров. А во время знаменитого наводнения тысяча девятьсот десятого года – до восьми метров шестидесяти двух сантиметров… Но каждый раз через несколько дней вода спадала…»
Тринитэ нахмурилась и снова застучала по клавиатуре «Мака», вентилятор которого гудел все громче.
– Тогда как сегодня… – она быстро взглянула на часы, – меньше чем за двенадцать часов уровень воды достиг… аж целых одиннадцати метров!
– И это без дождей, без гроз, без осадков, – заметил Сильвен, пораженный этими данными. – Невероятно!..
Некоторое время профессор и девочка молчали.
Они понимали, что за этим наводнением скрывается что-то гораздо более серьезное.
Чья-то преступная воля.
– Но как бы террористам удалось повысить уровень воды в реке?.. – с сомнением произнес Сильвен.
– Открыть шлюзы? – предположила Тринитэ, открывая книгу «Сена и ее история».
– Этого недостаточно!
Тринитэ повернулась к компьютеру и слегка фыркнула:
– О, вот еще что я нашла!.. «Эфемерида потопа», надо же!
Сильвен наклонился и посмотрел через ее плечо на экран монитора:
– Это еще что?
– Можно сказать, отчет о том, что нас ожидает в ближайшее время. Теоретический прогноз, составленный статистиками. Рассчитан на неделю.
И Тринитэ зачитала вслух это расписание грядущего Апокалипсиса:
«День первый. Начало потопа.
День второй. Затопление городских кварталов Марэ и Гренелль, расположенных на самом низком уровне и наиболее близких к Сене.
День третий. Вода заливает склоны парижских холмов: Бельвилль и Менильмонтан на востоке, Монмартр на севере, Шайо на западе, Монпарнас и Сент-Женевьев на юге…
День четвертый. Остров Ситэ полностью затоплен, видны лишь башни Нотр-Дам и Сент-Шапель и крыша Консьержери. Сорбонна стоит на берегу огромного озера.
День пятый. Вода достигает площади Трокадеро и Пантеона.
День шестой. Можно совершить лодочную прогулку по площади Тертр, у подножия Сакре-Кер на Монмартре.
День седьмой. Под водой скрывается верхушка Эйфелевой башни…»
Дочитав, Тринитэ застыла за компьютером. Пальцы ее дрожали.
– Но Париж ведь не может вот так исчезнуть… всего за неделю оказаться на дне моря!
– Совсем как Атлантида, – мечтательно пробормотал Сильвен, воображая экскурсантов в полном снаряжении для подводного плавания, готовящихся осмотреть Лувр и Нотр-Дам, а потом совершить прогулку по Елисейским Полям – проплыть над кронами похожих на гигантские водоросли деревьев, заглядывая в окна квартир, словно в иллюминаторы затонувшего «Титаника»…
– Опять завис! – с досадой сказала Тринитэ.
Взглянув на неподвижный курсор, Сильвен заметил:
– Нам еще повезло, что удалось подключиться к Интернету. Несколько кварталов уже остались без связи.
Тринитэ резко поднялась:
– Нужно идти! Вот теперь нам предстоит настоящая работа!
И прежде чем Сильвен успел хоть что-то на это сказать, она быстро расставила книги по полкам, выключила компьютер и, подхватив с кровати куртку Сильвена, протянула ее профессору.
– И где же мы займемся этой «настоящей работой»? – спросил он недоверчиво.
Тринитэ распахнула дверь квартиры, как если бы ответ скрывался за ней, и уже с лестничной площадки крикнула:
– У меня!
Сильвен вышел следом за девочкой, но, когда она начала спускаться по лестнице, в кармане у него зазвонил мобильник – впервые со вчерашнего вечера.
«Может, это мать?» – тут же подумал он, потеряв при одной мысли об этом часть своей уверенности.
Он вынул телефон и, увидев имя абонента, побледнел.
– Какая-то проблема? – спросила Тринитэ, обернувшись.
– Подожди меня внизу. Я спущусь через пять минут.
– Но…
Не дослушав ее, Сильвен захлопнул дверь. Напрасно Тринитэ прижала ухо к замочной скважине – ей не удалось ничего услышать, потому что Сильвен ушел вглубь квартиры. Распахнув окно, выходившее на развалины древнеримского амфитеатра, он перегнулся через подоконник и только после этого нажал клавишу соединения.
– Габриэлла?..
Воскресенье, 19 мая, полдень
– Вы по-прежнему даете интервью, лежа в постели, месье Маркомир?
Немного поколебавшись, гуру ответил:
– Да, таковы обстоятельства.
Старая журналистка вздрогнула, заметив ледяной взгляд Маркомира, блеснувший из-под синих очков.
– А ваши гориллы так и останутся здесь?
Гуру слабо улыбнулся и откинулся на разноцветные подушки. Waterbed[10]10
Кровать с резиновым матрацем, наполненным водой (англ.).
[Закрыть] заколыхалась, и «прилив» достиг колен журналистки, сидевшей у кровати с диктофоном в руке.
– Ну, хорошо, – сказал Маркомир и щелкнул пальцами. – Вы можете идти, я хочу остаться один с мадам… мадам?..
– Шмидт, – быстро ответила журналистка, в то время как пятеро мощных, наголо остриженных охранников молча покинули комнату. Движения их были механическими, словно у роботов.
Оставшись наедине с журналисткой, Маркомир окинул ее пристальным недоверчивым взглядом. Лет шестьдесят, упрямая, въедливая…
– Я вас слушаю…
– Я хочу написать о вас подробную статью, – с места в карьер заявила журналистка. – На всю последнюю полосу вторничного номера.
– Если «Фигаро» к тому времени еще будет выходить… – произнес Маркомир без всякой иронии, бросив мимолетный взгляд в окно.
В небе носились целые стаи птиц, как перед грозой.
– Что именно вы хотите знать? – спросил он затем у журналистки.
– У меня уже достаточно материала, но я бы хотела прояснить некоторые малоизвестные детали вашей биографии.
Она заметила, что при этих словах уверенности у Маркомира убавилось. Его улыбка застыла, взгляд помрачнел. Но он по-прежнему любезным тоном произнес:
– Я слушаю.
– Ваши родители назвали вас Жан-Мишель, в честь вашего дедушки с материнской стороны, Жана-Мишеля Фабриса, который выращивал виноград в Рабастане?
Маркомир застыл с открытым ртом. Потом быстро посмотрел по сторонам, словно в поисках поддержки. Журналистка снова заговорила:
– Когда вы уехали из родительского дома в возрасте тридцати двух лет – вас действительно выгнали за то, что вы избили вашу мать, которая провела восемь месяцев в больнице?
Маркомир побагровел:
– Но…
– Когда вы прибыли в Париж, вы действительно встретили Клода Бриана, торговца с блошиного рынка, который вовлек вас в занятия мужской проституцией, что и было вашим источником дохода в течение шести лет?
– Прекратите!
Гуру был вне себя. Он испытывал ужас при мысли о том, что охранники могли услышать эти кощунственные слова, и с трудом сдерживался, чтобы не закричать… и не задушить эту хрычовку, сидящую возле его кровати. Но журналистка невозмутимым тоном продолжала:
– Когда вы в ходе своей… профессиональной деятельности познакомились с герцогом де Лабарром, могли ли вы вообразить, что он воспылает к вам такой страстью, что завещает все свое имущество, в том числе и место, называемое «Цветочный город», в Тринадцатом округе Парижа? Могли ли вы вообразить, что он умрет спустя всего несколько недель после того, как впишет вас в свое завещание?
У главы Протейнианской церкви перехватило дыхание.
– Это… это… это клевета!
Журналистка оставалась невозмутимой. Лишь слегка ядовитым тоном она произнесла:
– Вы, как и я, знаете, что я ничего не выдумала.
С этими словами она протянула ему папку, на обложке которой было написано: «Протей Маркомир. Конфиденциальная информация. Министерство внутренних дел».
– Клевета… клевета… – бормотал он лихорадочно, пролистывая страницы и разрывая их одну за другой.
– Это всего лишь копия, месье Фабрис.
Услышав свою настоящую фамилию, Маркомир вздрогнул от отвращения. Ему все сильнее хотелось удавить эту старую мерзавку!
– И когда вы рассчитываете это опубликовать?
Посетительница обвела взглядом голые стены большой комнаты-мансарды, потом мягко улыбнулась:
– Думаю, вы уже догадались, что я не журналистка, месье Фабрис.
Маркомир, кажется, отчасти вернул себе уверенность и резким тоном спросил:
– Чего вы хотите?
– Я ведь уже сказала: мне нужны детали.
Гуру с негодованием указал на клочки бумаги, разбросанные по комнате:
– Какие вам еще детали? Кажется, и так все ясно. Ваши друзья хорошо потрудились!
– Информация, содержащаяся в этом досье, заканчивается за год до вашего… литературного триумфа.
Маркомир снова вздрогнул:
– Так вас интересует моя книга? «SOS! Париж»?
– Именно. И о ней я хочу знать все.
Маркомир судорожно сцепил пальцы. Затем обе его руки бессильно вытянулись на синем шелковом пододеяльнике. «Журналистка» молчала, столь же напряженная, как и он: все ставки в этой игре были сделаны.
– Это началось тринадцать лет назад, – наконец заговорил Маркомир глухим голосом, не глядя на собеседницу. – У моей церкви были серьезные проблемы с налоговой службой…
Теперь в его глазах читалось даже какое-то облегчение – как будто ему действительно нужно было выговориться.
– Я задолжал огромную сумму. Уже подумывал о том, как бы по-тихому сбежать. Вот тогда он и появился…
– Кто он?
– Не знаю. Какой-то тип… Незнакомец… Как и вы, он пришел ко мне сюда. Как вы, потребовал разговора наедине. Когда вы появились, я сначала решил, что это он вас прислал…
– И что же?
– Все произошло очень быстро. Он передал мне десять экземпляров рукописи и список с именами десяти издателей. «Вот увидите, – сказал он, – они передерутся за право вас опубликовать, так что гонорар вы сможете потребовать какой угодно. После этого вы сможете заплатить налоги…»
– Так и вышло…
Маркомир с самодовольным видом кивнул:
– Это был настоящий шквал популярности! Книга разошлась в мгновение ока. Миллион экземпляров был продан во Франции, еще восемьдесят стран купили права на издание, кинопродюсеры оспаривали друг у друга право на экранизацию… Но что касается всего этого…
Он снова взглянул в окно, за которым носились птицы. На крышах соседних домов собралось множество людей, спасающихся от наводнения.
– Что касается этого, – заметила мадам Шмидт, – реальность вас опередила.
Маркомир усмехнулся:
– Скорее уж она стала развиваться по моему сценарию. И тогда я почувствовал настоящий страх. Начиная с терактов прошлой осенью…
– Ну что ж, по крайней мере вы честно признаетесь в своем страхе…
Тут лжепророка по-настоящему прорвало:
– А разве это не ужасно – когда объявленная тобой катастрофа начинает сбываться во всех подробностях? Разве можно не ужаснуться, когда все происходит в точности так, как было написано: похищения детей, человеческие жертвы, а теперь – и наводнение! Думаете, меня все это не пугает?
– И это тем более ужасно, что настоящий автор – не вы…
Маркомир опустил глаза:
– Мне предложили сделку, и я честно выполнил то, что от меня требовалось. Я хорошо сыграл пророка. Этот апокалипсис принес мне миллионы…
«Журналистка» печально усмехнулась:
– Ну а что тот человек? Настоящий автор?
Маркомир с разочарованным видом пожал плечами:
– Исчез, как испарился! Я его ни разу больше не видел.
– Вы не могли бы его описать?
«Пророк» беспомощно развел руками:
– На нем были темные очки и плотная шапочка, под ней не было видно волос… И говорил он тихо, почти шепотом – чтобы нельзя было определить возраст, наверно… То есть это мог быть кто угодно. Вы это хотели знать? Вам нужна информация об этом типе?
Женщина ничего не ответила.
– Вас прислали спецслужбы? – настаивал гуру. – Они его разыскивают?
– Нет, спецслужбы здесь ни при чем.
– Тогда кто вы?
– Это вас не касается, – ответила женщина и быстро вышла из комнаты.
После некоторого раздумья Маркомир нажал кнопку интерфона:
– Жиль, проследи за женщиной, которая отсюда вышла. Я хочу знать о ней все. Только не засветись.
В этот момент Жервеза Массон вышла из резиденции гуру – того самого «Цветочного города».
Любен ждал ее на углу улицы Глициний.
– Ну что? – спросил он, приблизившись.
– Почти ничего, – ответила Жервеза с раздражением.
– Кто его информатор?
– Судя по всему, наблюдатель.
– А кто написал книгу?
– Маркомир ничего не знает, говорю вам!
– И вы ему верите?
– Когда этот проходимец говорит правду, это сразу видно!
– В таком случае… что нам остается делать?
Над Парижем мрачно гудели колокола – словно город поминал самого себя.
Жервеза устало взглянула в небо и тихо произнесла:
– Уезжать отсюда как можно дальше…
Воскресенье, 19 мая, 12.25
– Ты слышишь колокола?
В каждом квартале, во всех церквях, Парижа звонили колокола, и этот звук сливался с воем пожарных и полицейских сирен.
– Это означает, что Сена уже вышла из берегов, – объяснил Сильвен, глядя из окна на стаи чаек, усеявших окрестные крыши.
«И это все, что я могу ей сказать? – спросил он себя раздраженно. – С самого начала разговора мы избегаем говорить о главном, ходим вокруг да около!»
Габриэлла, в свою очередь, таким же нейтральным тоном сообщила:
– Если верить новостям, в Сене появились акулы, в Булонском лесу – доисторические животные… а по кварталам, где отключили электричество, рыщут стаи волков… Сообщают также, что в предместьях собираются шайки грабителей, которые хотят добраться на моторных лодках до богатых кварталов и разорить их, как пираты…
– Париж погружается в кошмар, – мрачным тоном заключил Сильвен.
– Боишься, ангел мой? – спросила Габриэлла, и на этот раз в ее голосе послышалась теплая нотка.
Сильвен крепче сжал в руке телефон. Удастся ли им наконец поговорить друг о друге?
– Не знаю… Я в основном беспокоюсь о тебе…
Ему хотелось рассказать ей обо всем – о своих тревогах, о своих подозрениях… О том, что он увидел в подземелье. Хотелось предостеречь ее, защитить. Сказать, что он снова смотрел на картины. Ведь разве не о ней шла речь прошлой ночью, в подземной лаборатории? Разве Любен и Жервеза не собирались принести ее, Габриэллу, в жертву?
С трудом поборов волнение, он почти шепотом спросил:
– Ты… случайно не виделась с Любеном в последнее время?
Но, услышав этот вопрос, Габриэлла мгновенно замкнулась, как моллюск в своей раковине, ответив:
– Ты прекрасно знаешь, что мы не видимся вот уже двенадцать лет…
«Лжет?» – спросил себя Сильвен. Затем вновь подумал о картинах и обратился к главному:
– Он не заставлял тебя проходить… тесты?
– О чем ты говоришь, Сильвен?
– Я… – Он запнулся. Слова снова застряли в горле.
Габриэлла первой нарушила молчание:
– Сильвен… мне нужно кое-что тебе сказать…
– Скажи…
– Я живу в самом высоком районе Парижа, ты знаешь…
– Предлагаешь мне убежище? – спросил он с недоброй иронией. – А как же твой муж?
– Он сейчас в отъезде. Уехал в Лион. А теперь из-за наводнения все въезды в Париж заблокированы… может быть, надолго.
Сильвен почувствовал, как при этих словах его сердце застучало быстрее. Значит, он сможет вновь обрести свою Габриэллу?.. Может быть, этот всеобщий апокалипсис станет для него одним из самых прекрасных воспоминаний в жизни?..
Но, увы…
– Нет.
Этот ответ вырвался непроизвольно – Сильвен вновь позволил своему инстинкту решать за себя, как много раз за последние дни.
– Ты уверен?
Голос Габриэллы звучал, как у раненого ангела.
Поздно…
Сильвен с трудом успокоился. Но глаза его все еще оставались влажными, и голос дрожал, когда он проговорил:
– Тем вечером мы доиграли последнюю фугу…
– Я знаю, Сильвен… Но я думала… Я говорила себе…
Бедная Габриэлла – теперь и она пребывает в таком же смятении, как и он сам…
– Ну что ж, – прибавила она сквозь сдавленные рыдания, – тогда я и в самом деле спущусь…
– О чем ты говоришь? Куда ты спустишься?
– Неважно, ангел мой… Ты ведь сумеешь позаботиться о себе, правда?
– Конечно.
– Обещаешь?
– Я тебе никогда не лгал, Габриэлла…
При этих словах Габриэлла зарыдала, уже не сдерживаясь. Сильвен прижимал телефон к уху до тех пор, пока она не прервала соединение, не сказав больше ни слова.
Сильвен, отложив телефон, еще долго неподвижно сидел на подоконнике, словно паря в невесомости: он не чувствовал своего тела, но тщетно пытался успокоить душу.
«Может быть, перезвонить ей? – подумал он. – Может быть, бросить все – эти абсурдные поиски, эту девчонку-вундеркинда, эту фальшивую семью, этот гибнущий город – и остаться с тем единственным человеком, который что-то значит в моей жизни?..»
Стряхнув оцепенение, он потянулся к телефону.
И в этот момент телефон зазвонил.
«Она все-таки решила перезвонить!»
Он схватил мобильник, даже не посмотрев на имя абонента:
– Габриэлла?..
– Нет, это Тринитэ. Что вы там делаете так долго? Я вас жду уже полчаса!
– Я уже спускаюсь, – ответил с тоской Сильвен, чувствуя, как за его воспоминаниями о прошлом захлопнулась последняя дверь.
– Имейте в виду: на улице просто кошмар!
Воскресенье, 19 мая, 12.50
– Добро пожаловать на шоу «Конец света»! – с иронией произнесла Тринитэ, когда Сильвен наконец вышел из подъезда и захлопнул за собой дверь.
– Невероятно! – произнес Сильвен, осторожно ступая на тротуар. – Прошло всего несколько часов – и вот!..
Под лучами все сильнее палящего солнца на улицах собирались толпы людей. Они теснились возле булочных, кафе и ресторанов, окна которых были закрыты стальными жалюзи или выбиты. Вид у всех был испуганный и смущенный.
– Можно подумать, мы попали в число эмигрантов, покидающих страну на подвернувшемся судне, – вздрогнув, сказала Тринитэ, когда они оказались на углу улицы Арены.
Сильвен тут же подумал о Габриэлле: «И я оставил ее одну наедине со всем этим…»
– Пока вы говорили по телефону, я походила вокруг и кое-что выяснила, – сообщила Тринитэ. – На данный момент затоплены только Марэ и самые нижние районы города. Но паника все растет…
Сильвен застыл на месте. Тринитэ пришлось взять его за руку и потянуть за собой.
– За полдня все жители центра перебрались на возвышенные окраины, – продолжала она. – Они боялись, что Сена накроет их, как цунами…
Вскоре они оказались на площади Монж.
«Уже не площадь, а какой-то Двор чудес!» – отрешенно подумал Сильвен, глядя на огромное скопление людей – настоящий лагерь беженцев.
– Оставьте меня в покое! – услышали он и Тринитэ, когда, переступая через тела, сумки и тюки, дошли до корпусов Университета Сансье. – Эта улица – не частные владения!
– Да, но все равно нельзя здесь находиться… – проговорил нерешительно полицейский из CRS, который явно был в полной растерянности от происходящего.
– Если вы нас прогоняете, прогоняйте и всех остальных! – огрызнулся мужчина, сидящий на огромном чемодане на колесиках прямо под знаком «Стоянка запрещена», и указал на тротуары, запруженные людьми, как платформы метро в дни забастовок. – Черт знает что!..
Сильвен снова подумал о Габриэлле, но тут же попытался мыслить рационально: «В конце концов, она на двадцать втором этаже, в одной из самых высоких точек Парижа…»
– Нужно идти в убежище, месье, – настаивал полицейский.
– Да они уже все переполнены, ваши убежища! Могу вам точно сказать: в лагере на юге Парижа нет ни одной лишней раскладушки, ни одного одеяла! Поэтому никто туда больше и не идет, все остаются здесь!
Переполненные улицы; перегороженные брошенными машинами шоссе; растерянные городские жители и почти столь же растерянные полицейские; обломки и осколки, усыпавшие все вокруг; дирижабли, бороздящие парижское небо в сопровождении вертолетов, – среди всей этой апокалипсической атмосферы Сильвен и Тринитэ наконец достигли «Замка королевы Бланш».
Воскресенье, 19 мая, 13.30
– У нас свой собственный электрогенератор, и он будет работать еще какое-то время после того, как весь Париж погрузится во тьму, – сообщила Тринитэ, усаживаясь в лиловое кожаное вращающееся кресло.
Сильвен был поражен ее самообладанием не меньше, чем окружающей обстановкой. Он в немом изумлении наблюдал, как ловко эта школьница управляется с таким огромным количеством техники. Одних мониторов – десятка полтора!..
«Что же это за родители, так любезно снабдившие свою дочь всем необходимым для того, чтобы сделаться завзятой вуайеристкой?!» – думал он.
Окружающая атмосфера ничем не пробиваемого спокойствия угнетала его едва ли не сильнее, чем всеобщая паника на улицах. Глядя в окно, он видел лишь густую крону росшего во дворе каштана. Единственное напоминание о внешнем мире…
– Париж может погибнуть, вся Франция – исчезнуть, а мы тут ничего не узнаем, – пробормотал он, тоже опускаясь в большое кожаное кресло под воздействием накопившейся усталости.
Тринитэ, напротив, буквально фонтанировала энергией.
Вдруг послышался писк стоящего под одним из столов факса, и девочка, опустившись на колени, вытащила оттуда листок с сообщением. Прочитав его, она состроила гримасу.
– Что там? – спросил Сильвен.
– Вам, кажется, интересно, что представляют собой мои родители? – вместо ответа спросила Тринитэ. – Вот, прочтите.
Сильвен взял листок и быстро пробежал глазами послание:
«Дорогая, мы прибыли в Сидней. Здесь прекрасная погода.
Персонал отеля сообщил нам о наводнении в Париже, а подробности мы увидели по каналу CNN. Очень просим тебя быть крайне осторожной! Отец недавно пополнил твой счет в банке. Мы будем дома через десять дней. Обнимаем тебя и целуем.
Мама».
Сильвен в смущении вернул ей листок.
– Кажется, они не слишком беспокоятся о тебе… – пробормотал он.
Тринитэ пожала плечами:
– За много лет я привыкла обходиться без них…
Она резким жестом смяла факс и швырнула его в специальную корзину для бумаг, которая после нажатия кнопки измельчила его в клочья. Несколько секунд Тринитэ смотрела на результат с кровожадным удовлетворением, потом схватила огромный телевизионный пульт.
– Лучше посмотрим, что тут у нас происходило в последние сутки, – объявила она.
Сильвен, пораженный, наблюдал, как один за другим вспыхивают экраны мониторов, словно гигантские иллюминаторы. И вот на ускоренной перемотке, без звука, как в самых первых немых фильмах, он начал смотреть одновременно множество фильмов – суточную хронику происшествий в «Замке королевы Бланш».
Поначалу смущенный, он, однако, быстро увлекся этим необычным «реалити-шоу». Нет ничего более завораживающего, чем повседневная жизнь других людей, особенно когда они думают, что никто их не видит.
К тому же энтузиазм Тринитэ оказался заразителен. Теперь она уже не казалась несчастным брошенным подростком. С того момента, как вспыхнули экраны, она снова обрела уверенность, стала действовать методично и быстро. Словно хозяйка салона, знакомящая новоприбывшего гостя с остальными, специально для Сильвена она начала пояснять:
– Слева направо: месье Уэрво, мадемуазель Гарнье, Иван и Бернар, Жан и Надя Шовье…
– Подожди-подожди, – перебил девочку Сильвен, у которого голова шла кругом от этого перечисления. – Шовье… Это та самая пара, у которой похитили ребенка?
Но вместо ответа Тринитэ предостерегающе подняла вверх руку, требуя тишины.
– Так… эта запись сделана вчера около шести вечера… я в это время следила за вашей матерью в Ботаническом саду, – прошептала она, словно производя в уме какой-то рассчет.
Жан и Надя сидели в гостиной.
В этот момент к ним вошли три человека в плащах.
– Кто это? – спросил Сильвен.
– Копы, они все еще ведут расследование, – ответила Тринитэ, глядя на полицейских, явно выбитых из колеи последними событиями.
– Вот это комиссар Паразиа, – прибавила она, указывая на самого старшего из троих, который устало оглядывал комнату.
– Вы, конечно, уже знаете, что Протея Маркомира оправдали. Все указывает на то, что его самооговор был очередным рекламным трюком и на самом деле он не имеет к похищению детей никакого отношения.
– Да какое нам дело до этого психа? – нервно произносит Жан, поднимаясь и становясь рядом с Паразиа. – Мы хотим, чтобы нам вернули ребенка!
Явно удивленный тем, что собеседник выше него ростом, комиссар нехотя говорит:
– Не стану скрывать от вас, что в связи с недавними событиями практически вся полиция мобилизована на…
Он не успевает закончить фразу.
Из горла Нади вырывается стон, постепенно переходящий в вопль, от которого у окружающих, вероятно, трещат барабанные перепонки.
Это невыносимо.
Молодая женщина бьется на диване в истерическом припадке. Муж садится рядом с ней, гладит ее, пытается обнять, но она отбивается так, словно его прикосновения обжигают ей кожу.
«ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! ОСТАВЬТЕ МЕНЯ ВСЕ В ПОКОЕ!»
Крик настолько громкий и пронзительный, что в динамиках слышится треск.
Не зная, что делать, Жан снова подходит к полицейским:
– Думаю, вам лучше уйти…
– Если мы выясним что-то новое, мы вам сообщим, месье Шовье…
Жан машинально кивает:
– Да-да, конечно…
Закрыв за полицейскими дверь, он прислоняется к стене. Его голова конвульсивно подергивается из стороны в сторону.
Губы беззвучно шевелятся, но по ним можно прочитать:
«Я так больше не могу, больше не могу…»
Надя поднимает голову и смотрит прямо в экран:
– Ты здесь, Тринитэ? Ты нас видишь? – И в отчаянии сжимается в комок, обхватив руками колени. – Если ты что-нибудь знаешь – помоги нам!..
Воскресенье, 19 мая, 13.55
Тринитэ и Сильвен долгое время не могли произнести ни слова. Они сидели в полном оцепенении, как будто все вокруг – комната, мониторы, кресла и они сами – застыло, словно бабочки в янтаре.
Обоих до глубины души потрясло горе Нади.
Тринитэ очнулась первой: она резко встала и выключила все мониторы. Потом повернулась к Сильвену:
– За работу!
Все еще наполовину оглушенный, профессор наблюдал за тем, как она распахивает шкаф, вынимает оттуда мольберт и сверток ватмана. Прикрепив к мольберту большой лист плотной бумаги, Тринитэ заговорила:
– Итак, мы должны выяснить, какая связь между похищенными детьми, белыми обезьянами, Обществом любителей карьеров, вашей матерью, Протеем Маркомиром и вашими знаменитыми картинами, – и это главный вопрос!
Она отошла от мольберта, прислонилась к стене и прибавила:
– Правда, о картинах вы до сих пор ничего толком и не рассказали. Точнее, у вас это не получалось…
– Дело в том, что их практически невозможно восстановить в памяти, – сказал Сильвен, чувствуя, как к нему начинают понемногу возвращаться краски и звуки окружающего мира.
– Но я так поняла, вы много раз их видели, еще с детства?
– Да, но их воспринимаешь в основном не зрением… зато все остальные чувства невероятно обостряются.
– Вы хотите сказать: слух, вкус, обоняние, осязание? – спросила Тринитэ недоверчиво.
– Именно.
Сколько раз Сильвен встречал сомневающийся взгляд Габриэллы, сколько раз она говорила ему: «Иногда мне начинает казаться, что этих картин не существует. Что мы их выдумали – просто затем, чтобы спрятаться как можно дальше от остального мира…»
– Извини, – пробормотал Сильвен, растирая ладонями лицо, – но описывать словами эти картины – все равно что пытаться подобрать слова для…
Тринитэ с трудом сдерживалась, чтобы не обрушить на него град вопросов. Она понимала, что он говорит искренне. Надо было продолжать разговор, но без спешки, набравшись терпения.
– Для чего?
– Эти картины живут своей собственной жизнью. То, что на них изображено, – это… неповторимо.
– Ну все же попробуйте это описать. Что на них изображено? Какие-то персонажи? Люди, животные? Исторические личности?
Сильвен покачал головой. Потом ответил:
– Даже не это главное. Суть в том, что все изображенное на них, – живое.
– Но это абсурд…
Глаза Сильвена гневно вспыхнули.
– Конечно, абсурд! Но это невероятно красиво, невероятно… реально! Эти картины ведут в другой мир. Они – сама жизнь. Они как будто сосредоточили в себе все, что могло бы сделать наш мир настоящим…
Выслушав всю эту, с ее точки зрения, абракадабру, Тринитэ нахмурилась. Ее пальцы крепче сжали маркер. Она поймала себя на том, что избегает встречаться взглядом с профессором.
«А что, если он псих? Если он все это выдумал?..»
