Текст книги "Тайна Jardin des Plantes"
Автор книги: Николя Д’Этьен Д’Орв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)
– Ну наконец-то!.. – выдохнул Сильвен, убирая руку с плеча Тринитэ.
Девочка по-прежнему не осмеливалась открыть глаза. Но прежнее давящее чувство ушло… и крысы исчезли.
– Где мы? – спросила она и удивилась: голос ее прозвучал так, словно разнесся под сводами собора.
– Открой глаза и увидишь, – ответил Сильвен. В его голосе чувствовалось явное облегчение.
«Логично», – подумала Тринитэ и приоткрыла правый глаз.
– О!
К ее величайшему удивлению, они стояли в огромном сводчатом зале, сильно вытянутом в длину, который вполне Можно было принять за…
– Это что, метро?!
– Именно, – кивнул Сильвен. Уже не было необходимости в слабом свете мобильников – старые неоновые лампы создавали нечто вроде аквариумной подсветки.
Через некоторое время Тринитэ нерешительно произнесла:
– Но здесь нет ничего… и никого.
Действительно, ни рекламы на стенах, ни скамеек на платформе, на которую они каким-то чудом вышли, ни даже названия самой станции. Вдоль стен, облицованных плитками и сплошь покрытых разноцветными граффити, тянулись разорванные электрические провода. Единственными живыми обитателями этого места были крысы – опять они! – которые целыми стаями с писком носились по рельсам.
Но Сильвен, казалось, ничуть не был удивлен. Прислонившись спиной к стене, он спокойно произнес:
– Мы на станции «Круа-Руж».
– Но такой станции не существует! – сказала Тринитэ, сверившись с карманной схемой метро.
– Больше не существует, – поправил Сильвен. – «Круа-Руж» – это одна из «станций-призраков». Есть еще «Аксо» в Бельвилле, «Порт Молитор» в Шестнадцатом округе, «Марсово поле» вблизи Эйфелевой башни, «Арсенал» недалеко от площади Бастилии. Сначала их закрыли… потом забыли.
– А почему их закрыли и когда?
– Эта станция, «Круа-Руж», располагалась между «Севр-Бабилон» и «Мабийон», в самом центре Шестого округа. Городские власти сочли, что она находится слишком близко к двум соседним. Поэтому ее закрыли – уже несколько десятков лет назад. Но поезда десятой линии, идущие с востока на запад, до сих пор ее проезжают…
Словно в подтверждение этих слов, мимо со скоростью урагана пронесся поезд.
Тринитэ инстинктивно попятилась на середину платформы. Но все же девочка успела разглядеть, что все вагоны пусты.
«Ну да, утро воскресенья…» – подумала она.
Как только поезд скрылся из вида, они услышали протяжный писк… и увидели, что на рельсах агонизируют сотни раздавленных крыс.
Тринитэ ощутила подступающую к горлу тошноту.
– Меня сейчас вырвет, – пробормотала она.
– Ничего не поделаешь, другого пути наверх отсюда нет, – сказал Сильвен и спрыгнул с платформы вниз, на рельсы.
– Вы что, издеваетесь?!
– Нам нужно дойти до станции «Мабийон», – сказал Сильвен, указывая на слабый свет в левом конце туннеля. – У нас нет выбора. Это займет не больше десяти минут.
Дважды им пришлось вплотную прижиматься к стенам туннеля, чтобы не попасть под поезд. Когда они наконец вышли на пустую платформу станции «Мабийон», Тринитэ, охваченная недобрым предчувствием, произнесла:
– Кажется, что-то случилось за время нашего отсутствия…
Воскресенье, 19 мая, 7.30
Перешагивая сразу через две-три ступеньки, они поднялись по лестнице к выходу – и тут оба одновременно замерли.
– Я же вам говорила, что-то случилось! – произнесла с возбуждением Тринитэ.
Сильвен и сам видел, что Шестой округ выглядит как минимум необычно.
– Никогда не видел здесь столько машин утром в воскресенье, – сказал он с недоумением и взглянул на часы на углу улицы Фур. Полвосьмого утра.
Вой клаксонов, лязг сталкивающихся машин, вопли водителей, ругательства пешеходов… Весь бульвар Сен-Жермен превратился в сплошную пробку!
– И столько людей… – проговорила Тринитэ, глядя на тротуары, запруженные пешеходами.
Кажется, весь Шестой округ пришел в движение.
– Все проснулись, – добавила она, указывая на окна домов.
Все местные жители, изумленные и растерянные, наблюдали в окна за происходящим. Некоторые спускались на улицу прямо в пижамах, халатах и домашних шлепанцах, а то и в одних ночных рубашках, привлеченные лихорадочным всеобщим беспокойством, которое буквально висело в воздухе.
С трудом привыкая к яркому дневному свету, Сильвен и Тринитэ по-прежнему стояли на углу улицы Фур. Взглянув на себя в ближайшее витринное стекло, оба вздрогнули.
– Это мы?! – произнес Сильвен, не удержавшись.
Этот человек в лохмотьях, с грязным, заросшим щетиной лицом, дырами на коленях, исцарапанными руками, покрытыми пылью и плесенью волосами, – в самом деле он? Что касается бедняжки Тринитэ, ее спортивный костюм больше напоминал тряпку для мытья полов.
Нарушив их оцепенелое самосозерцание, мимо прошла нелепо одетая женщина – она явно натянула на себя первое, что подвернулось под руку, – волочившая за собой чемодан на колесиках. Споткнувшись, она потеряла равновесие и, едва не рухнув на Сильвена и Тринитэ, посмотрела на них так, словно они были живым воплощением катастрофы, грозившей обрушиться на Париж.
– Я так и знала, что это вот-вот начнется! – сказала она, устремляясь по улице Фур вслед за большинством пешеходов.
– Спокойно, спокойно… – пробормотал Сильвен, делая глубокие вдохи и пытаясь сохранить самообладание.
Прислонившись к большой схеме метро у входа на станцию, он с силой растер ладонями лицо, чтобы прогнать навалившуюся усталость.
«Сейчас не время для отдыха…»
Тут на него налетели сразу три человека в форме CRS[8]8
См. примечание 2.
[Закрыть], собиравшихся перекрыть вход в метро стальными заграждениями:
– Отойдите отсюда, месье! Метро закрыто!
Прежде чем Сильвен и Тринитэ успели что-то сообразить, людской поток подхватил их и вынес на мостовую, где неподвижно замерли автомобили. Сквозь стекла можно было разглядеть встревоженные лица пассажиров – целые семьи, множество вещей… Водители нервно настраивали авторадио, раз за разом поглядывая на небо. У них был вид беженцев.
– Да, в самом деле что-то произошло, – пробормотал Сильвен, лавируя между машин, чтобы попасть на другую сторону бульвара Сен-Жермен, на угол улицы Бюси.
– Террористы! – высказала догадку Тринитэ.
Сильвен, у которого почти одновременно возникло то же самое предположение, повернулся к ней:
– Ты думаешь?
– Наверно, они опять устроили где-то взрыв… пока мы были в катакомбах…
И в тот же миг оба вспомнили разговор Жервезы и Любена:
– Париж скоро погибнет, Любен… и увлечет нас всех за собой в бездну.
– И… когда же?
– Агония начнется сегодня ночью.
– Сегодня ночью… – повторил Сильвен, еще не в силах поверить в это окончательно.
Тринитэ тоже изо всех сил пыталась сохранять спокойствие. Взглянув на расхристанного человека, который брел куда-то, невидяще глядя перед собой, она слегка дернула его за рукав и спросила:
– Месье, почему вы убегаете?
Тот с ужасом на нее посмотрел:
– Вы что, не знаете?
И тут же устремился в противоположном направлении.
– Нам нужно идти туда, – объявила Тринитэ, увлекая за собой Сильвена против течения общего потока, к улице Бюси.
– Но мы одни туда идем… – неуверенно возразил Сильвен, смущенный тем, что девчонка может счесть его трусом.
Впрочем, сама Тринитэ была явно напугана, но любопытство в ней пересиливало.
– Ну и что? В катакомбах мы тоже были одни, но сумели оттуда выбраться!
И они углубились в лабиринт старого квартала Аббатства, где в Средние века располагалось богатое аббатство Сен-Жермен-де-Прэ, а сейчас сохранилась лишь путаница тесных улочек, переулков и тупиков, по которым можно было лишь приблизительно представить себе его прежнюю структуру. Но в это утро улицы Эшодэ, Жакоб, Кардиналь превратились в сплошные импровизированные парковки. Небольшое количество машин, принадлежащих местным жителям, загородили проезд другим, те – третьим. Напряжение нарастало. Большинство водителей, уже не стесняясь, орали друг на друга:
– Дай проехать, мать твою! Убери свое ведро!
– Да пошел ты!.. Не видишь – и впереди все забито!
На улице Сены Сильвен и Тринитэ увидели, как два мужчины дерутся, катаясь по тротуару, словно уличные псы.
– Люди сходят с ума! – сказала Тринитэ, вздрогнув.
– Да, похоже на то, – кивнул Сильвен, глядя на кафе «Ла Палетт», прямо перед которым они оказались.
Это знаменитое заведение, краса и гордость квартала Изящных Искусств, облюбованное туристами и писателями, было разгромлено и разграблено: пользуясь всеобщей паникой, грабители разбили витрину и вынесли все запасы спиртного, часть которого сразу и выпили. Множество пьяных валялись здесь же, на улице.
В голове Сильвена тем временем складывались более-менее логичные предположения.
– Бомба… – проговорил он, продолжая двигаться к зданию Французской академии, видневшемуся в конце улицы. – Наверно, взорвали какое-то важное здание… Лувр, или Дворец правосудия… что-то грандиозное…
Тринитэ снова вздрогнула:
– Вы думаете?
Сильвен молча обернулся к ней, и она прочла в его взгляде утвердительный ответ.
– Но тогда, – сказала она через некоторое время, взглянув вверх, – мы почувствовали бы запах гари, увидели бы дым… А ничего такого нет… – И, поколебавшись, спросила: – Думаете, ваша мать сыграла в этом какую-то роль?
При этих словах Сильвен помрачнел. С того момента, как они выбрались из катакомб, он пытался отогнать эту мысль, но царящая в городе паника лишь подтверждала его опасения.
Он снова услышал зловещее пророчество Жервезы: «Париж скоро умрет, Любен…»
Но даже если Жервеза не ответственна за это, она, по крайней мере, знает, как обстоят дела.
«Но почему именно мать?» – снова и снова спрашивал он себя, ускоряя шаги, словно пытаясь убежать от своей юной спутницы.
Заметив его волнение, Тринитэ настойчиво произнесла:
– Так что вы об этом думаете?
Сильвен резко обернулся к ней. Черты его лица утратили прежнюю мягкость.
– Я ничего об этом не знаю! Так же как и ты! Мы в одинаковом положении – нам обоим ничего точно не известно!
Тринитэ была поражена такой внезапной переменой.
– Но вы хотя бы… – проговорила она нерешительно.
– Замолчи! – отрезал Сильвен.
Внутри у него все кипело. Он не знал, что и думать. Вдобавок он жалел о своей вспышке гнева, о том, что не смог сдержать своих чувств перед незнакомкой.
«Что с нами будет?» – думал он, бредя, как лунатик, к зданию Французской академии, в хаосе криков и автомобильных гудков.
Тринитэ, брошенная посреди тротуара на улице Сены, долго стояла неподвижно, не в силах сдвинуться с места. Ее напугали не столько слова Сильвена, сколько его глаза.
«Этот тип может оказаться опасным, – подумала она, вспоминая внезапно вспыхнувший в его глазах желтоватый свет. – И в катакомбах он чем-то напоминал дикого зверя… А сейчас он идет сквозь толпу, как сквозь джунгли…»
Сильвен и в самом деле двигался против течения толпы, расталкивая людей, мешавших ему пройти, словно это были тропические лианы.
Но, несмотря на все сомнения, она все же решила следовать за ним.
– Эй, подождите!
Однако профессор, не останавливаясь, шел вдоль сквера Габриэля Пьерне – небольшого зеленого оазиса в тени Института Франции. Тринитэ подняла глаза к высокому куполу здания. Среди всеобщей паники этот храм науки, в стенах которого были собраны все самые выдающиеся достижения науки, искусства и литературы, выглядел таким… неуместным!
Трое детей в сопровождении матери, проходя мимо нее по тротуару, отдавили ей ноги и едва не столкнули с тротуара.
«Да, неподходящий момент для созерцания», – сказала себе Тринитэ, с трудом пробиваясь сквозь лихорадочно бурлящую толпу.
– Куда же они все идут? – произнесла она вслух, глядя на пожилую чету: дама с покрасневшими от слез глазами то и дело дергала мужа за руку и повторяла:
– Да поторопись же, ради бога! Надо отсюда уходить!
Старик задыхался от усталости и, кажется, готов был вообще отказаться куда-либо идти.
– Чего ради? – хрипел он.
Но жена упорно тянула его за собой, как упрямого ребенка:
– У нас нет выбора!
Когда Тринитэ наконец нагнала Сильвена, тот уже шагнул в крытый проход, соединяющий улицу Сены с набережной Конти.
– Вы меня не подождали! – сказала она возмущенно.
Но Сильвен даже не повернул к ней головы. Его взгляд был устремлен в сторону Сены, и Тринитэ, посмотрев туда же, не смогла сдержать крик ужаса.
Набережная представляла собой сплошное живое заграждение. Здесь не было ни машин, ни прохожих. Стояла жуткая тишина.
Вдоль парапета выстроились многочисленные вооруженные отряды CRS. Самой реки за ними было не видно. Тринитэ и Сильвен могли разглядеть лишь напряженные лица полицейских сквозь плексигласовые забрала их шлемов.
– Что они там делают? – прошептала Тринитэ.
– Не знаю, – ответил Сильвен, помолчав, – но им страшно…
Действительно, от полицейских исходил ощутимый страх – можно было подумать, что они оцепили минное поле.
Один из них окинул быстрым взглядом молодого мужчину и девочку, смотревших на набережную с эспланады перед Институтом Франции, и крикнул им:
– Эй вы, там! Вы что, не знаете – проход на набережную запрещен!
Но голос его дрожал, словно он боялся выговорить эти слова.
– Запрещен? – повторили одновременно Сильвен и Тринитэ.
И тут произошло нечто странное.
С соседней набережной Малакэ донесся какой-то непонятный шум.
Затем стала заметна брешь в шеренге CRS – как будто кто-то набросился на полицейских сзади, со стороны реки.
Что-то живое билось возле парапета…
Рыба.
Но не это было самым страшным. Сквозь образовавшуюся брешь, как сквозь распахнувшийся занавес, Сильвен и Тринитэ увидели…
…отнесенные от берега баржи…
…зеленоватое зеркало воды, над которой были заметны лишь самые верхушки платанов и тополей…
…какие-то обломки, уносимые течением…
– Нет, – прошептал Сильвен, чувствуя, как подкашиваются ноги, – Париж не горит… Париж тонет!
Воскресенье, 19 мая, 8.15
– Наводнение! – пораженно произнес Сильвен, который не верил своим глазам: прежде он видел нечто подобное лишь на фотографиях 1910 года, посвященных самому знаменитому парижскому наводнению двадцатого века.
Когда он демонстрировал эти фотографии через видеопроектор на своих лекциях, посвященных «Сене, холодному монстру», студенты полупритворно вздрагивали, глядя на затопленные набережные и мосты, на лодки в саду Тюильри, на деревянные мостки, переброшенные от одной крыши к другой… Но тогда эта «венецианская жизнь» продолжалась всего несколько дней.
«А сегодня, – подумал Сильвен, последний раз обращая взгляд на мутно-зеленый поток, поднимающийся, словно морской прилив, – уровень воды так сильно поднялся в течение всего нескольких часов!..»
Он и Тринитэ, одинаково пораженные, смотрели на эту мощную реку, поверхность которой уже была всего в каких-то двух метрах от набережной.
– Прямо как фильм-катастрофа… – завороженно пробормотала Тринитэ, глядя, как маленькая моторная лодка, опрокинувшись, разбилась об опору моста.
Но в тот же момент трое полицейских CRS бегом пересекли набережную Конти и, оказавшись возле двух нарушителей, стали теснить их назад, к Институту Франции.
– Здесь опасная зона! Приказом префекта полиции запрещено пускать сюда кого бы то ни было! – сказал один из них, буквально втолкнул Сильвена и Тринитэ обратно в крытый проход, возле которого они стояли, и протянул поперек него полосатую красно-белую ленту заграждения.
Им пришлось вернуться на улицу Сены, и они оказались с другой стороны от Французской академии – бесполезной, хотя и мощной каменной преграды между ними и рекой. Здесь по-прежнему толпились растерянные испуганные люди, напоминающие домашних собак, брошенных хозяевами.
Подняв голову к небу, Тринитэ увидела невероятное количество птиц, кружащих над кварталом.
Тут же вспомнив кадры известного фильма Хичкока[9]9
Имеется в виду кинофильм «Птицы» (1968).
[Закрыть], она не без иронии произнесла:
– Ну вот, хоть кто-то развлекается…
– А кто-то паникует, – прибавил Сильвен, указывая на небольшую группу людей, неожиданно столпившихся в одном месте, возле сквера Габриэля Пьерне.
Человек тридцать разного возраста и статуса собрались вокруг какого-то бомжа.
– Валите все отсюда! – вопил грязный бородач, возмущенный нашествием такого количества людей на свою законную территорию.
Но на него толпа не обращала никакого внимания – все с жадностью прислушивались к словам, доносящимся из старого транзисторного приемника, зажатого у него между колен.
– Да не напирайте вы так! – сказал бомж с возмущением.
– Заткнись! – рявкнул на него какой-то рабочий в синей спецовке и, протянув руку к приемнику, повернул колесико громкости до упора.
– Толпы парижских жителей переместились в наиболее высоко расположенные районы города – Шайо, Бельвилль, Менильмонтан, Монмартр, Ла Бютт-о-Кай – и на гору Сент-Женевьев. Но Сена еще не вышла из берегов…
Раздался дружный вздох облегчения.
– Это выпуск новостей? – спросила Тринитэ у какой-то женщины.
Та, резко обернувшись, в ярости на нее цыкнула:
– Тс-с-с!..
– Какая радиостанция? – не обращая на это внимания, снова спросила Тринитэ.
Но в этот момент и Сильвен слегка хлопнул ее по плечу, призывая к молчанию. Сам он, как и все окружающие, напряженно вслушивался в голос, доносившийся из приемника:
– На данный момент затоплены лишь подвалы отдельных домов, но из соображений безопасности движение общественного транспорта остановлено на неопределенный срок.
– Вам тут что, концерт по заявкам? – снова возмутился бомж.
– Да заткните его кто-нибудь, ради бога!
– В связи с недавними терактами парижская мэрия направляет на улицы города дополнительные полицейские подразделения для предотвращения возможных беспорядков…
– Значит, их прислали нам помочь? – не удержавшись, фыркнула Тринитэ, глядя на отряды CRS, оцепляющие квартал.
Один из полицейских отделился от общей массы и направился к скверу.
– Дамы и господа, прошу прощения, но вам лучше уйти отсюда, – сказал он почти застенчиво.
Однако, заметив приемник, невольно остановился и прислушался вместе со всеми.
– Есть какие-то новости? – негромко спросил он с надеждой в голосе, одновременно оглядываясь на своего начальника, чтобы убедиться, что тот его не слышит. – Нам ничего толком не сказали. Велели только заблокировать все набережные…
– Если полиция знает не больше нас, это хоть как-то утешает, – прошептала Тринитэ на ухо Сильвену.
Профессор ничего не ответил; он полностью сосредоточился на приемнике, узнал доносящийся из динамика голос. Собеседником ведущего программы новостей был Протей Маркомир.
«– Итак, месье Маркомир, вы позвонили нам в студию и заявили, что у вас есть объяснения тем необычным явлениям, которые происходят в столице уже несколько часов…
– Совергиенно верно. Дело в том, что катаклизм, разразившийся сегодня утром, – лишь начало катастрофы гораздо более серьезной. Те, кто прочитал мою книгу, прекрасно знают, что будет дальше…
– Месье Маркомир, так зачем же вы нас всех созвали?
– Я собираюсь вам помочь.
– Помочь нам?
– Я оказался единственным, у кого хватило мужества объявить об этой катастрофе, подробно ее описать. Кем меня только не называли – и сумасшедшим, и дешевым фантастом, и гуру для идиотов… столько оскорблений было вылито на меня и на приверженцев моей Церкви… они продолжают звучать даже сейчас – в качестве, так сказать, „моральной поддержки”…
– Но что вы хотели сказать нашим слушателям, месье Маркомир?
– Чтобы они не тревожились и не теряли надежды. Политики бросят нас на произвол судьбы, страна погрузится в хаос и анархию. На протяжении многих дней будут происходить мятежи, грабежи, убийства… И никто не сможет этому противостоять. Вы слышите – власти не смогут ничего предпринять, чтобы это остановить. Они будут лишь бессильно наблюдать за тем, как нация истребляет саму себя!
– Но… вы что-то говорили о надежде?
– Да, конечно, потому что я здесь!
– Вы?
– Я обращаюсь ко всем парижанам, ко всем французам, которые сейчас меня слушают. Когда вас оставят все – правительство, полиция, силы порядка, когда все, что составляет основу государства, обратится в прах… словом, когда воцарится всеобщее смятение, Протейнианская церковь останется с вами!
– Однако же…
– Обретите надежду! Присоединяйтесь к нам! Мы единственные, кто осмелился вас предупредить, мы единственные, кто в силах побороть…»
Продолжение этого параноидального бреда утонуло в треске и шипении – вещание неожиданно прервалось.
– Чо за хрень? – пробормотал бомж, крутя ручку настройки.
Но ничего по-прежнему не было слышно.
– Дай сюда! – потребовал рабочий и, схватив приемник, несколько раз энергично встряхнул его, словно бутылку с кетчупом.
Результат оказался нулевой.
Тринитэ продвинулась вперед. Кажется, она поняла. Еще с тех пор, как она развлекалась, мастеря небольшие радиопередатчики, ей был знаком такой тип шумов.
– Батарейки тут ни при чем, – сказала она озабоченно. – Похоже, кто-то нарочно глушит радиостанцию…
– Но кто? – спросила толпа хором.
Вместо ответа с неба раздался грохот, заставив птиц разлететься во все стороны, как перед грозой.
– Мам, что это? – произнесла тонким голосом маленькая девочка, сидевшая на скамейке рядом с бомжом.
В тот же миг небо потемнело.
– Мам, смотри какая туча! – воскликнула та же девочка.
– Это не туча, детка, – сказала мать, крепко прижимая дочь к себе.
«Да, кажется, Париж еще не видел ничего подобного», – подумал Сильвен, поднимая глаза к небу.
Застыв от изумления, люди смотрели на серую громаду, проплывавшую над их головами.
– Дирижабль! – выдохнула Тринитэ, никогда даже не мечтавшая увидеть наяву такую диковину.
Словно прочитав ее мысли, Сильвен произнес:
– Он всего метрах в двадцати от земли.
Действительно, дирижабль проплывал так низко, что все без труда могли прочитать на нем надпись белыми буквами: «Мэрия Парижа».
Еще удивительнее были вертолеты. Словно стая пчел, составляющих почетный эскорт громадного шмеля, они летели впереди цеппелина, указывая ему путь, а он медленно и вальяжно двигался следом. Кружащиеся лопасти вертолетов заставляли дрожать кроны деревьев и вздымали песчаные мини-смерчи на дорожках сквера.
Ослепленные тучами песка и пыли, Сильвен с Тринитэ зажмурились. И вдруг с неба раздался скрежещущий металлический голос:
– Дорогие сограждане, не поддавайтесь панике!
Звук шел прямо из чрева гигантского монстра, отчего все собравшиеся вздрогнули.
– Это мэр! – прокричала Тринитэ на ухо Сильвену.
Но она не смогла ничего добавить: голос из громкоговорителя звучал так мощно, что заглушал все остальные звуки.
– При поддержке президента Республики, Министерства внутренних дел и Министерства обороны парижская мэрия делает все, что в ее силах, чтобы наш прекрасный город как можно быстрее обрел покой и вернулся к привычной жизни.
И… тишина.
– Это все? – презрительно фыркнула какая-то пожилая дама, отнимая ладони от ушей.
Дирижабль поплыл дальше. Через некоторое время короткое выступление мэра слово в слово повторилось над соседним кварталом.
Чертыхнувшись, пожилая дама тяжело опустилась на скамейку рядом с бомжом.
– Ну и чего нервничать? – проговорил тот философски. – Лишний выходной денек – радоваться надо…
Собравшиеся буквально испепелили его взглядом, как будто он произнес богохульство. Потом каждый повернул голову на запад, где в очередной раз повторялась речь мэра из дирижабля.
– Это просто магнитофонная запись… – разочарованно произнесла Тринитэ.
В сквере воцарилось уныние. Беженцы, нагруженные чемоданами и сумками с провизией, растерянно оглядывались по сторонам, как потерпевшие кораблекрушение на необитаемом острове.
Сильвен смотрел на эту картину с беспокойством и в то же время с некоторой долей интереса: он часто пытался представить себе, как будет выглядеть конец света.
«А что, если это и есть апокалипсис?» – спрашивал себя профессор, глядя на растерянную толпу. Может быть, он действительно наблюдает за началом глобальной катастрофы? Но ведь это уникальнейший шанс – увидеть зрелище столь грандиозное и… воистину последнее. Сильвен чувствовал необычное, сладостное опьянение, в котором было даже что-то нарциссическое. Это даже можно было назвать радостью…
– Ну, и что теперь?
Кто-то дергал его за рукав. Конечно же Тринитэ. Но малышка была права – долго оставаться в том состоянии, в котором пребывал Сильвен, было опасно.
Что же делать? Спасаться бегством? Укрыться где-то в городе вместе со всеми остальными? Но, может быть, он и Тринитэ еще могут сыграть вдвоем какую-то свою роль?
Сильвен колебался. «Я ведь хотел встретиться с Габриэллой», – вспомнил он. Но наконец он сам схватил Тринитэ за руку и повел к выходу из сквера. Раздраженно взглянув в небо, он пробормотал:
– Думаю, нам стоит потребовать объяснений у одной почтенной сотрудницы Ботанического сада…
Воскресенье, 19 мая, 10.00
– Ах нет, месье Сильвен, мадам хранительницы уже нет, – ответил Жозеф, нервно теребя в руках бейсболку.
– Где же она? – спросил Сильвен, с изумлением обозревая разгром, царивший в Ботаническом саду.
Повсюду разъезжали грузовики, оставляя глубокие вмятины от колес на аллеях, газонах и клумбах. Бордюры, изгороди, таблички с надписями – все было разрушено и повалено.
Жозеф указал на один из грузовиков, в кузове которого стояла тесная перевозная клетка с тремя медведями. Взгляды у них были встревоженными и растерянными, как и у людей.
– Всех животных эвакуируют. Ваша мать уехала в семь утра, с самой первой партией…
– А куда их увозят? – неожиданно спросила Тринитэ, которая последние десять минут молча шла рядом с Сильвеном и младшим смотрителем зоопарка.
Жозеф покосился на Сильвена, не зная, что ответить. Но девочка смотрела на двух взрослых с такой настойчивостью, что Сильвен, хотя перед этим строго запретил ей вмешиваться в разговор, в замешательстве пробормотал:
– Это Тринитэ, моя… племянница.
– Я и не знал, что у вас есть племянница, месье Сильвен…
– И у племянницы есть вопрос, – заявила Тринитэ. – Куда Жервеза Массон увезла животных из зоопарка?
Жозеф судорожно сглотнул, словно находился на допросе, и ответил:
– В долину Шеврез, к югу от Парижа. Если потребуется, они будут перемещены оттуда в более безопасное место… – И словно желая подбодрить собеседников, прибавил: – Это все-таки лучше, чем во времена Парижской коммуны: в тысяча восемьсот семьдесят первом году парижане просто-напросто съели всех животных из зоопарка… Даже гиен!
Он нервно рассмеялся, но никто его не поддержал. То, что происходило вокруг, не располагало к веселью.
В зоопарке царило столпотворение: служащие, полицейские и даже пожарные открывали одну клетку за другой, громко переговариваясь:
– Поаккуратнее с игуанами!
– Гориллы надежно скованы?
Сильвен молча смотрел на всех этих людей, которые зигзагами перемещались от клетки к клетке и, словно для того, чтобы немного обуздать собственную тревогу, то и дело проверяли замки, гладили животных, хлопали по плечам смотрителей…
«Действительно конец света…» – подумал он, делая над собой усилие, чтобы не поддаться панике и не обратиться в бегство, вместо того чтобы остаться здесь и помочь эвакуировать хищных животных.
– А где Любен? – вдруг спросила Тринитэ.
Жозеф снова удивленно взглянул на девочку – он явно не ожидал от нее такой осведомленности.
– Да, а в самом деле, – спохватился Сильвен, – где Любен?
– Он уехал вместе с мадам Массон сегодня утром. Она сопровождала грузовик с варанами, он поехал с пандами…
«Вараны, панды», – машинально повторил про себя Сильвен. Вид охваченного хаосом зоопарка вызывал у него еще большее смятение, чем паника, царящая в городе.
«Такое ощущение, что все еще только начинается», – подумал он, заметив краем глаза солнечные блики на воде Сены, протекавшей с другой стороны зоопарка.
Ему вдруг показалась совершенно абсурдной сама мысль о том, что его мать могла иметь к этой катастрофе какое-то отношение.
– А белые обезьяны?
Жозеф сделал озабоченную гримасу, потом ответил:
– А вот с ними очень странная штука: мадам Массон специально попросила их не трогать и никуда не увозить. Они единственные из всех животных остаются. Да посмотрите сами – вон они!
Действительно, клетка белых обезьян оставалась единственным обитаемым жилищем во всем зоопарке.
Увидев животных, Сильвен вздрогнул. Вчерашняя сцена из подземной лаборатории как наяву предстала перед его глазами, а вместе с ней вернулось и чувство дурноты.
«Но они все здесь, все пятеро», – отметил он. Пятеро несчастных животных, таких красивых, с такими необычными повадками, сидели за старой, местами проржавевшей решеткой. «Невозможно себе представить, чтобы они похищали младенцев…»
Он сразу опознал среди них трех вчерашних жертв – они забились вглубь клетки, за груду старых шин, и там зализывали раны.
У клетки расположились двое охранников. Они с жадностью жевали сэндвичи. Увидев Жозефа, один из них спросил:
– Ну что, старуха вернулась?
При слове «старуха» Жозеф отвернулся, избегая встречаться взглядом с Сильвеном. Он отрицательно покачал головой и пробормотал:
– Но так или иначе, мадам Массон распорядилась, чтобы обезьян оставили на месте.
– Она спятила! – нервно сказал охранник. – Всех нужно увозить!
Его напарник – в такой же форме, с такой же физиономией головореза – повернулся к нему и спросил:
– Ты слышал Маркомира по радио?
– Да его все слышали!
– Моя жена прочитала его роман. Она говорит, там все начинается точно так же, как у нас сегодня утром…
– Это правда, – прошептала Тринитэ на ухо Сильвену. – Но какова роль Маркомира во всем этом?
– Не знаю, – ответил Сильвен вполголоса, чувствуя, как на него снова наваливается усталость.
Внезапно раздался громкий крик:
– ОСТОРОЖНО!
Жозеф подскочил к Сильвену и Тринитэ и резко оттолкнул их назад, к загородке опустевшего вольера с табличкой «Лошади Пржевальского».
Еще пара секунд – и их раздавил бы грузовик, в кузове которого стояла клетка с пятью хищниками семейства кошачьих. В глазах животных отражался ужас: они еще никогда не покидали зоопарка.
Весь дрожа как в лихорадке, Жозеф положил руку на плечо Сильвена и нерешительно произнес:
– Нельзя здесь оставаться, месье Сильвен. Это опасно… – Кивнув на пустые клетки, он добавил: – Я передам вашей матери, что вы заходили.
Весь зоопарк буквально пропитался тошнотворными испарениями – это был идущий от животных запах страха.
– Он прав, – сказала Тринитэ Сильвену, тоже вполголоса, – нам нельзя здесь оставаться. Нужно прийти в себя, успокоиться и тогда уже решать, что делать.
– А что тут сделаешь? – пробормотал Сильвен, чувствуя, что едва держится на ногах.
– Надо во всем разобраться. Тогда, может быть, станет ясно, как остановить катастрофу…
«Эта девчонка и в самом деле верит, что сможет спасти мир?» – подумал он. Но в глазах Тринитэ и впрямь читалась решительность.
– Вы ведь живете где-то недалеко отсюда? Можно пойти к вам? У вас есть Интернет?
– Да, – растерянно ответил Сильвен, ошеломленный этой чередой вопросов.
– Очень хорошо! – воскликнула Тринитэ и, уже не слушая дальше, потянула его к выходу.
