Текст книги "Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники"

Автор книги: Николай Губернаторов

Соавторы: Григорий Лобас,Виленин Пугаев,Любовь Аветисян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)

19 февраля Утром рано вернулись к своим и таверна заработала с новой силой А вечером выехали на другой участок фронта

20 февраля Прыехали на новое место Ехали всю ноч через Ланзберг и много других городов Я лично устроился хорошо

21 февраля Гуляем п9ем веселимся как можно лутше выжымаем из жызни все что можно девушек здесь хоч отбавляй Бельгийкы хорошие нечего плохого не скажеш правда по руски не понимают Но они тоже молодые и знают без розговора чего нам нужно

22 февраля все в том же духе только я отобрал 12 девушек дал им продуктов и обяснил что завтра у нас празник и надо к нему приготовить в виде пира будет Они с радостю взялись за это дело

23 февраля Сегодня День Красной Армии наш кровный праздник После построения было кино «Серенады солнечных долин» А после кино командир розрешил гулять от пуза и поминать деда Кутуза Когда мы прышли в зал то все было готово и девушкы нафуфыреные Нас прышло 10 а два спились и легли спать девушкы мне сейчас же заметили что пан не справедлив что мол девушек прыгласил 12 а ребят только 10 Но я им сказал что руские могут управится и з двумя. Гуляли хорошо до вечера а вечером каждый за свою мамашу и понеслас После каждого «танца» за стол Я уже под утро уснул с Гели Хорошая девченка только трудно ублаготворить одному

24 февраля Похмеляемся и разбераем кто какой был и сколько… Моя Гели не прышла Говорить голова болит Но нечево у нас в запасе есть и я пошол спать с Ненси

25 февраля Сегодня мы с майором выехали на машыне смотреть на новое место куда мы должны переехать Но когда вернулись ночю то все уехали остались одни тылы Я пошол ночевать до Ненси она с радостю прыняла

26 февраля Утром выехали на фронт дорогой машына на которой мы ехали перевернулась и мне помяло бокы Прыехали в лес Сыро снег идет спал возле костра это не Ненси

27 февраля выехали в город Реец здесь будем ломать фрицам ребра он здесь тоже подготовил к сопротивлению все время обстреливает квартал в котором наши танкы замаскированы

28 февраля Сегодня шпрот иньдюшка на прованском масле и выпивка Сидим целый день в подвалах Ходить по воле фрицы не розрешают все время обстреливают»

– Шпроты, индюшка… Эти редкие консервы достались нам с немецких продовольственных складов, раньше пробовать их не приходилось. Магазины мы никогда не трогали. А зачем? Нам нужна была только еда, которой пока хватало. Поэтому я даже не знаю, что в то время было в немецких магазинах.

«1 марта Сегодня сижу со своей братвой на четырехэтажном доме на чердаке отсюда все выдать Засекли две огневых точкы Батарею противника Вечером отдали артилеристам пускай проучать

2 марта Сегодня нашего одного розведчика убило Хоронили вечером всем отделением С автоматов салютовали. Какие то грусные дни наступили Водку надоело пить Женщин и не показывай Та ещо «фрау»…

3 марта Лежу в подвале на перинах меня что то знобит Боюсь что бы не заболеть А ребята в очко режут

4 марта Сегодня ездил связываться с соседями Кто справа Кто слева вернулся в город позно вечером Как раз под артналет подоспел пролежал с полчаса в канаве головы поднять нельзя…

5 марта Сегодня гулял целый день а к вечеру ходили в розведку за языком Языка недостали нас обстреляли два раза и мы с тремя ранеными вернулись в свой подвал не удачно Неудобно и докладывать о таком плачевном номере»

– Мы докладывать должны были своему непосредственному начальнику майору Королеву, а тот – выше. Выходит, мы подвели Королева. Конечно, за это ни нас, ни его никто не накажет. Взять «языка» – задача очень непростая, и далеко не каждый раз удается ее выполнить. Но как бы там ни было, даже если неудача оплачена кровью, все равно стыдно… И не столько перед начальством, сколько друг перед другом, перед ребятами из дивизионов.

На этот раз Королеву учинили хороший разнос. «Язык» был крайне нужен. Королев сообщил нам об этом без обиды. Ведь он сам ставил нам задачу, указал конкретно место, где надо работать. Мы точно выполнили все его указания.

Очень часто мы действовали одинаково. Выходили в немецкий тыл к какой-нибудь оживленной дороге и подбирали такое место, где немцы могли остановиться, чтобы справить свою нужду. Это был почти беспроигрышный вариант. Как только он спустит или расстегнет штаны, мы тут как тут. Главное, чтобы не пикнул, шум не поднял. По одному ведь в машине никто не ездил. Немецкая разведка тоже очень часто пользовалась этим способом. Много раз слышал, как наши солдаты о ком-то рассказывали: пошел до ветру и не вернулся…

На передовой труднее брать «языка». Ползешь на брюхе к немецкому окопу, а сам думаешь: «Может, вот сейчас навстречу своей смерти ползу». Но о чем бы ни думал, пока тебя не обнаружили, назад дороги нет. А обнаружить могли запросто. Ведь у них тоже наблюдатели сидели впереди окопов. Причем у нас выделялись один-два на взвод, а у них – в зависимости от местности, чтобы ночью они находились на расстоянии визуальной связи. Было бы у немцев организовано ночное наблюдение так, как у нас, мы бы таскали «языков» столько, сколько нам нужно. Поэтому их наблюдателей мы очень опасались. Если он тебя заметил первым, то все пропало. Уйти живым, конечно, шансы есть. Но на «языка» уже рассчитывать не приходится…

Когда начнешь резать проволочное заграждение, вдруг зазвенят где-то подвешенные пустые консервные банки. Или наткнешься на специальный сигнальный кабель, который включает в их расположении электрический звонок. Под осветительную ракету можно попасть. В спокойное время, когда не шли бои, немцы пускали ракеты с интервалом три – пять минут. Ракетчики находились друг от друга на расстоянии метров триста, не больше. А это значит, что на местности перед окопами не было участка, который бы не освещался. Хотя немецкой предусмотрительностью мы тоже пользоваться умели. Кто-нибудь из нас в стороне специально банками загремит. Поднимается стрельба. Мы под этот шум проникаем за проволочное заграждение. Через какое-то время он снова гремит банками – снова стрельба. Потом еще раз, еще раз. А мы делаем свое дело.

Конечно, тот, кому доставалась в разведке такая задача, нередко оказывался убитым. Поэтому прибегали к такому способу только тогда, когда не оставалось других. Что ж, приходилось платить дорогую цену, чтобы выполнить главную задачу. «Язык» нужен наверх, а там не спрашивали, какой ценой он добыт. «Язык» нужен штабу, потому и должен быть, если отдан на то приказ. А значит, никаких наград за «языков» не получали. Да об этом и не помышляли. Считали каждый поиск обычной для себя работой.

На нашей территории немцы очень боялись советскую разведку и больше остерегались. А в Польше и особенно в Германии нам стало легче работать. Когда идешь в разведку, документы и награды оставляешь в штабе. С собой берешь гранаты – в каждый карман по гранате, два запасных диска к автомату ППШ, а к ППС рожков брали столько, сколько можно с собой унести. На немецкий манер запихивали их в голенища сапог. Только у немцев сапоги были раструбом, и они могли засовывать в них по нескольку рожков. А в наши сапоги заходило только по одному. Конечно, для фронтовых разведчиков нужна была специальная форма, чтобы каждому предмету было свое место и чтобы ничто не мешало тебе двигаться. Но почему-то никто об этом не заботился.

У разведчиков действовал железный закон: независимо от того, взят «язык» или нет, своего раненого или убитого во что бы то ни стало принести обратно. Правда, случалось и такое, что из поиска не возвращался никто Так, к примеру, произошло у нас под Житомиром. За «языком» пошли только что прибывшие к нам курсанты разведшколы, десять человек. Не вернулся никто. Что там с ними случилось, мы так и не узнали.

«6 марта С утра выпили а до вечера спали в 9 ч. вечера идем обратно за языком Теперь идем в 5терых Тры ушло в госпиталь Язык нужен во чтобы то не стало А ноч сегодня должна быть темная потому что хмарно! До проволочного заграждения добрались за 20 мин. перерезали и по пластунски двинулись дальше Я первым дополз до траншеи в ней никого не было видно. Но только я спустился как показался фриц с котелками Он шол прямо ко мне Я подпустил его вплотную и ударил его прикладом по голове и когда он падал то всего меня облил супом гороховым Я быстро вытащыл свою добычу наверх а здесь братва подхватила и мы его поволокли как миленького Я боялся за то что я думал что я его насмерть убил Думаю если не отойдет то все пропало Но когда втянули в свою траншею и начали лить холодную воду на голову он зашевелился и начал что то бульмотать по немецки Думаю он на меня сердился за то что я не дал ему суп покушать… наша задача выполнена

7 марта Сегодня возил фрица в штаб Он оказывается не рядовой а унтер офицер так что мы с ним одного звания Он на меня часто смотрит из под лоба Я через переводчика спросил что разве он меня не узнае ведь я с ним первый познакомился в траншеи правда може он сердится до сих пор за суп Так я ему давал взамен консервов…»

– Первый раз ходить в разведку мне довелось еще в то время, когда я служил в саперном батальоне. Было это на Дону. Пехотной фронтовой разведке тогда придавались саперы для того, чтобы проделывать проходы в минных заграждениях. Переправились мы ночью на лодке через Дон, вошли в затон и поднимались по нему с километр – до тех пор, пока не нашли на берегу густые заросли. Здесь можно было высаживаться. Первыми пошли мы, саперы. Смотрели внимательно, какая трава: если примята – здесь немцы могли выставить мины, если не тронута – шли туда. Командовал разведчиками старший сержант. Мужик опытный, воевал еще на Халхин-Голе. Когда в небольшой лесок вошли, наткнулись на машины в аппарелях. Значит, здесь будет сильная охрана. Обошли машины и двинулись по опушке.

Вдруг видим: на дороге стоит одна машина. Шофер качает колесо, а кто-то, наверное офицер, сидит в кабине и насвистывает какую-то мелодию. Брать его в кабине труднее. Решили подождать. Сержант нам, саперам, говорит: «Мы сейчас – к машине, а вы укройтесь где-нибудь здесь. Сидеть и ждать нас. Ваша помощь понадобится, если завяжется перестрелка». Разведчики подбирались к машине, как я до войны заходил на кабанов, – против ветра. Чтобы ни случайным шорохом, ни даже запахом себя не обнаружить. Офицер в кабине продолжает свистеть. Потом заговорил с шофером. Речь не немецкая. То ли румынская, то ли итальянская. Хлопнула дверца. Он вышел, ударил ногой по колесу, заложил руки за спину и потихоньку побрел по дороге. Тут его и взяли наши ребята. Двое как из-под земли выросли рядом, и через секунду – уже никого не видно. Все произошло так тихо, что шофер как качал шину, так и продолжал свое дело. Но недолго. Скоро и он оказался связанным и с кляпом во рту.

Возвращались к затону строго по своему следу, чтобы не напороться на мину. Но в лодку все мы поместиться не могли. Я предложил: давайте пленных, оружие и свою одежду в лодку, я сяду на весла, поскольку с лодкой управляться умел хорошо, а остальные – в воду и держатся за борта лодки. Так и сделали. Когда уже были на середине реки, немцы нас заметили. Целый фейерверк из ракет устроили. Стрельбу подняли как во время боя. Но переправились мы благополучно. Вышли на свой берег, и только тут сержант вытащил кляп у офицера. На вид молодой очень, лет девятнадцать-двадцать, не больше. Первое слово, которое он сказал, было «мама». Сказал по-русски. Мы даже опешили. Ведь на том берегу слышали чужую речь. Но нет, в конечном счете оба – и офицер, и шофер – оказались итальянцами. А почему он произнес «мама» на русском языке, узнать не довелось – сержант приказал нам возвращаться в свою часть.

«8 марта Сегодня в 6 ч. утра артподготовка началась Совпадение и женскый праздник артподготовка длилась 5 ч. От крепкая была Когда взвилась серия красных ракет сигнал в атаку мы поднялись и с крыком «ура» побежали к фрицевским траншеям уцелевшие фрицы бежать мы им в догонку с автоматов начали шыть Ворвались в деревню А здесь паника Мы начали ее разбирать Я четыре диска патрон выпустил Начал гранаты лымонкы бросать где погустей гансов было. Когда как закрычить мой Михаил я к нему но помоч не мог не в чем Ему пуля разрывная попала прямо в грудь Я возле него залег потому что прямо на меня шли 8 фрицев Я в них бросил противотанкового Кто с них остался жыв тот убежал

Когда деревня была взята я попросил чтобы отпустили нас похоронить Мишу Вернулись похоронили мы его за городом на перекрестке дорог. Нас осталось четыре теперь. Ну браты теперь за Мишу будем ногти вырывать. Как я теперь его любимой напишу Мне Амос сказал напишем вместе когда выйдем на отдых с условием если останемся жывы. Незаметно мы догнали своих А все же не верится что Миши нет с нами»

– Когда я подбежал к Мише Шуралеву, он был уже мертвый. А в груди страшная рана. Даже раной это не назовешь. Грудь вся вырвана. Все залито кровью, только белые косточки ребер торчат. Вижу, теперь ему уже ничем не поможешь, поэтому побежал дальше, за немцами. Надо завершать главное дело…

Нас осталось четверо. Вчетвером мы Мишу и хоронили: Шитиков Амос, Лозуков Сергей, Коба и я. Хоронили как и всех, по-солдатски. Вырыли могилу поглубже, чтоб никто его случайно потревожить не мог. Завернули Мишу в плащ-палатку, сверху еще шинелькой укрыли. Каждый бросил в могилу по горсточке земли: «До свидания, дружок… Может, скоро встретимся…» Какое-то надгробие не из чего делать, да и времени не было. Разбили ящик из-под снарядов, вбили над могилой кол, на него приладили дощечку с надписью: «Шуралев Михаил (отчества мы не знали), погиб 8.III.1945». Миша нам много рассказывал о своей жене. Познакомился он с ней в Казани. Она работала на том же заводе, что и Миша. Жили, как он говорил, душа в душу. Каждое ее письмо Миша нам пересказывал. Никто из нас такие ласковые письма не получал. Все мы ему по-хорошему завидовали. И теперь ясно понимали, что будет значить для нее известие о Мишиной смерти. Потому и не решались сообщать. Амос даже «хорошее» оправдание придумал: мол, сообщим, если живы останемся, а если сами погибнем, то наша смерть нас и оправдает перед Мишиной женой.

«9 марта Преследуем противника Он бегит бросае все по дороге особенно машын много вся дорога забита Горючего нету

10 марта Сегодня ночю в одной деревней застали фрицев на постели За час всех перестреляли Они под утро собрались з духом Хотели вернуть деревню но позно уже было Правда окружыли а днем мы розогнали все эти ихние попыткы»

– Здесь война пошла какая-то размеренная. Как вечер, так бой кончается. Утром снова начинается. Время обедать – немцы опять огонь прекращают. После обеда бой продолжается. Только на стратегических направлениях бои шли круглые сутки. Вначале это и нам понравилось. А что, выспаться успеваем и поесть тоже. Но канитель эту хотелось поскорее кончать.

Теперь мы воспользовались их распорядком войны по-своему: пошли в наступление ночью, когда нас меньше всего ждали. Но пока в бой не вступили, стали решать, где можно заночевать в тепле. Майор Королев достал свою карту, я ему фонариком-«жучком» подсвечиваю. Смотрим – неподалеку поселок. Решение быстрое: туда. Остановились у крайнего дома. В поселке тихо. Никого не видно. Были бы немцы, часовых выставили. Поэтому уверенно заходим в дом. А они там, голубчики, вповалку спят. Конечно, никто из них уже из этого дома не вышел. Среди немцев в поселке началась паника. Выбегают из домов и стреляют кто куда. Мы тоже прицельный огонь вести не могли – темно, можно по своим влупить. А когда несколько домов загорелось, тут уж мы стали их расстреливать. Вообще ночь – самое благодатное время для разведчика.

Ночью задачу можно выполнить лучше и, как говорили, малой кровью. Вот, к примеру, каким был самый «спокойный» рейд за «языком». Украина. Лето. Чуть светать начинало, когда мы вышли к селу. Знали, скоро кто-нибудь из местных погонит свою корову на выпас – у него обстановку и узнаем. Точно, гонит старушка. Мы к ней:

– Бабуля, ты только не шуми и не бойся. Немцев в селе много?

– Да чего ж, сыночкы, мэни своих боятыся? А нимцив богато. У кажной хати нимци.

– Нам нужен офицер… Ну, такой, в высокой фуражке, с пистолетом на боку… В какой он хате?

– Бачила. Он у той. Живе с нашею селянкой-сучарой. Вы ж и ей те ж накажить.

Охраны никакой не было. Видимо, думали, в глухомань забрались, никто их здесь не застанет. Потихоньку открываем дверь… Лежат в постели голые женщина и мужчина. А рядом с кроватью на стуле аккуратно повешена форма обер-лейтенанта. Немец сразу проснулся и что-то стал говорить по-немецки. Мы ему автомат показали, и он успокоился. А баба в крик.

– Молчи, блядюга. Ты нам не нужна. А хахалю объясни, пусть одевается.

Стал обер-лейтенант одеваться. Руки, ноги дрожат, в штанину никак ногой не попадет. Мы ему помогаем – спешить надо, пока его команда не очухалась. Пока он одевался, я ножом отхватил от его исподней рубахи полрукава, засунул в пустой кисет. Получился хороший кляп. Немец увидел его, замотал головой. Спокойно объясняем: так надо. Подчинился и на этот раз. Вывели его из хаты и бегом в лес. Забежали в заросли. Все тихо. «Ну, бабуля, дай Бог тебе здоровья!» Задача, считай, выполнена. Вот только сучару, как просила старушка, не наказали. Ну да не наше это дело. Бог ей судья…

«11 марта Удержываем все эту деревню Ночю они обратно нас окружыли а днем мы востановили старое положение Словом ночю их прыимущество а днем наше Бой идет днем и ночю и большинство рукопашные

12 марта Погнали фрицев к морю Бегут как угорелые в одной деревне остановились на ноч С Лозуковым Сережою обрабатывали немок»

– Я уже говорил: солдат на фронте живет одним днем. Вчера убили Мишу Шуралева. В какой момент убьют тебя, ты не знаешь. Может, завтра. А может, сегодня. Через час… Мы, молодые, спешили взять от этой жизни все, что еще недобрали. Даже если перед боем у тебя есть последний кусок хлеба или щепотка табака, ты обязательно съешь хлеб и докуришь табак. Хотя здесь была и другая причина. У убитых, как правило, еще на поле боя забирали продукты и курево. Поэтому мы рассуждали так: пусть лучше ничего при тебе не будет, чтобы тебя мертвого никто не обшаривал…

«13 марта Движемся все дальше Уже недалеко Балтийское море Ночю обратно с Сережею с немками воевали Здесь комедия получилась Мне прышлось целый час работать Ой устал же будь ты проклята

14 марта Фрицы было задержались Но на них поднажали Они дальше сквозанули Сегодня мы освобонили лагерь в котором немцы держали евреев девушек одних Стражу мы здесь же розстреляли на ихних глазах Они ещо и ногами топтали розстреляных Лезут целовать Грязные какие Голодные Пухлые От ветра падают»

– На этот раз охранниками были шестидесятилетние старики из «фольксштурма». Заключенные налетели на их трупы с каким-то просто нечеловеческим ревом. Они их, наверное, растерзали там на куски. А мы сначала не поняли, что узники – это девушки. Надо было хорошо присмотреться, чтобы в этих страшных людях узнать девушек – перед нами двигались просто бесполые скелеты, обтянутые кожей. Они бежали за нашими машинами, тянули к нам свои жуткие костяшки рук. Но мы не могли давать им еду в руки, потому что они кидались прямо под колеса. Хлеб, консервы – все, что у нас было, мы бросали подальше от машин, прямо на землю. Через какое-то время мы встречали бывших же узниц совсем в другом виде. Они отъедались хорошими немецкими харчами, наряжались в немецкую одежду и уже спокойно разгуливали по немецким городам на высоких каблуках.

«15 марта Сегодня мы вышли в польский коридор Горючего не хватило и мы остановились Нас с Амосом послали в розведку на ближайшую соше розведать кто по ней движется Но не доходя до соше схватились две женщыны и бежать от нас Я крыкнул Ханды Хох Но одна обернулась два раза выстрелила в меня и бежать одна пуля попала в сапог а другая мимо. Я резанул с автомата и обе свалились как мешкы Я подошол взял пистолет а документы не схотел брать они были все в крови и мне не схотелось мараться…»

– Когда мы видели этих женщин, то хотели у них спросить, как выйти к дороге. А тут такое приключилось. Кто ж мог подумать, что они будут стрелять? От неожиданности сработала обычная реакция разведчика: мгновенно отвечать на первый же выстрел в тебя. Одна из них – молоденькая девушка. У нее не было оружия. Она бежала быстрее другой, не оборачиваясь, и оказалась несколько впереди нее. А стреляла в меня пожилая женщина. Я когда по ней дал очередь, то зацепил и девушку.

Произошло все так быстро, что Амос Шитиков, который шел за мной шагах в двадцати, ничего не понял. И кричит мне:

– Гришка, ты что, спятил?! Зачем по женщинам стрелял?

– Так и по мне ж они стреляли…

– Какого хрена брешешь, кто там по тебе стрелял.

– А ну пошли…

У пожилой женщины в руках зажат маленький пистолетик, и ствол еще теплый. В этот момент у нее задвигались ноги. Я крикнул:

– Амос, берегись!

Бросился к ней и вытащил из руки пистолет. У девушки оружия не оказалось. Хотели проверить, мертвы они или только ранены. Но тут Шитиков закричал:

– Стой! Хендэ хох!

Неподалеку, из тех же зарослей, откуда выбегали эти женщины, выскочили трое мужиков. Но эти сразу остановились, а один охотно подбежал к нам. Он оказался украинцем, но, как объяснил, давно жил в местной немецкой деревне. В эту деревню недавно вошли наши войска, и жители побежали сюда прятаться. Мы узнали у него, как выйти на шоссе, и пошли дальше своей дорогой. Только теперь уже страхуя друг друга от подобных неожиданностей.

Амос Шитиков был хороший разведчик, надежный друг и, кстати, талантливый человек. Замечательно играл на аккордеоне, на баяне. Даже сам музыку сочинял. Одно, как его называли, «классическое произведение» особенно запомнилось. Называлось оно «Марш от Бреста до Берлина». Исполнял его Шитиков на немецких губных гармошках. Были у него три такие гармошки, все разной величины и по-разному звучали. С ними Амос расставался только тогда, когда шел в разведку. Когда он исполнял этот «марш», никаких комментариев не требовалось. Мы узнавали 41, 42, 43-й год и даже конкретные события: вот пересекли польскую границу, вот находимся на отдыхе, вот – на передовой…

Погиб Амос, когда я уже был в госпитале, – 3 мая 45-го. Война уже практически закончилась. Ребята по Берлину ходили свободно. Потом мне Роговский рассказывал: на одной из берлинских улиц человек десять наших полковых ребят, среди которых был и Амос Шитиков, накрыл немецкий фаустник.

«16 марта Перед городом Нойштат нас немцы остановили и мы топтались до самого утра нечего не могли зделать Здорово власовцы держались Гады же руские и на руских хвост подымают»

– Главным препятствием перед Нойштадтом стала дорога, которая была сплошь забита брошенной немецкой техникой. Наши танки вели огонь и одновременно работали на этой дороге как бульдозеры. А о власовцах мы узнали от пленных, которых взяли в Нойштадте. Держались власовцы до последнего и в плен не сдавались. Они знали, что прощения им не будет. Бросить фронт и бежать в немецкий тыл они тоже не могли – там их немцы расстреляют.

Смотришь, морда рязанская, а лопочет по-немецки. Многие так хотели выдать себя за немцев. Но ни у кого не получалось. Тем более переводчики быстро разбирались, кто немец, а кто нет. Мы тогда власовцев ненавидели люто. Считали их всех добровольными предателями. Если в разведке власовец встретился, сразу очередь ему в живот. Хотя после этого и приходится другого «языка» добывать… И Польшу им простить не могли. Ведь это же власовцы, переодевшись в красноармейскую форму, специально вырезали поляков целыми селами, чтобы тем самым вызвать ненависть к Красной Армии.

Мы не сразу узнали, что среди власовцев было немало наших военнопленных, которые вступили в эту армию, чтобы только спасти свою жизнь, надеялись, что потом перейдут через линию фронта. Все оказалось не так просто, как нам преподносили политруки и агитаторы из политотдела. А мы всех власовцев клали без разбору, под одну гребенку… На мой суд, так тех, кто стоял перед выбором – стать власовцем или смерть принять, надо было простить. А истинных предателей, тех сволочей, которые резали поляков, прощенные назвали бы сразу. И уверен, что ни один предатель от возмездия не ушел бы. Ни один! Тогда не та обстановка была, чтобы можно было спрятаться за чужие спины.

«17 марта После артподготовкы прорвали оборону Заняли город Нойштат и деревню Реда Перед городом Рамель и Яново обратно немцы и власовцы задержали нас Сейчас мы видим город Гдыню и Балтийское море в бинокль Хорошо выдать как идет погрузка на пороходы С крейсеров б'ет тяжелая артилерия Как попадет снаряд в дом так и следа нет…

18 марта Сегодня целый день наступали два раза город брали Рамель и оба раза нас фрицы выгоняли…»

– Чтобы накрыть немцев в Гдыне, надо было взять Рамель. Но место страшно неудобное. Слева крутой увал, а справа к нему болото подступает. Между валом и болотом остается только одна дорога, которая ведет в Рамель. А за Рамелем – простор до самой Гдыни, только жми на педали да на гашетки. Засел этот Рамель у нас костью в горле. Нам же очень хотелось побыстрее до Гдыни добраться, чтобы не дать немцам уйти морем. Ох и мясорубка же была на этой дороге. Если передний танк подбивают, задний должен был стаскивать его в сторону. Пехоты сколько положили здесь… Танки так и шли гусеницами по трупам наших солдат – туда, обратно, снова туда. Потом видел, что от тех солдат осталось.

Как засушенные в книге бабочки – одна распластанная по земле, пропитанная кровью шинель.

«19 марта Сегодня целый день кутим! А вечером ходили в розведку до моря на фланг взяли 7 матросов немецких двоих с собой взяли а остальных там оставили досыплять Мы их на постели взяли Моторку ихнею я зажег Когда все ушли далеко ох мне и хотелось покататься Я вот уже 5-й год не вижу моря…

20 марта Обратно хотели взять Рамель Но не выходит Целый день горел бой и продвинулись всего с полкилометра Эх ма!!! Е…ные власовцы.

21 марта Ходили в розведку но неудачно Налетели на немецкою засаду Двоих убили одного мы взяли а один остался Нельзя было взять остался у немцев Коновалова похоронили в Реде На росвете салютовали как раз когда наши артподготовку начали Нам начштаба розрешыл отдыхать»

– За болотом в бинокль были видны польские хутора. Значит, туда как-то можно добраться. Вот нас и послали на это болото найти обход. И такой обход мы действительно нашли. Правда, техника не пройдет, а пехота – запросто. Но его знали и немцы. Поэтому и устроили там засаду. Место равнинное, заросшее высоким бурьяном. Спрятаться некуда. А они секут из автоматов и пулеметов. Думал, все там поляжем. Стали отползать. Одного разведчика уложили наповал первой же очередью с очень близкого расстояния. Отстреливаясь, мы бросились назад, а убитый остался рядом с немцами. Коновалова вначале ранило в грудь. После этого он еще полз вместе с нами. Мы ему, конечно, помогали. А второй раз пуля попала ему в шею, и он потерял сознание. Тут уж положили его на плащ-палатку и поволокли. Хотели поджечь бурьян, чтобы спалить тех немцев. Я знал, как плавни горят. Там от огня спасения нету. Но бурьян – не камыш, никак не горел… Даже не знаю, как удалось уйти. Когда уже вышли к своим, я почувствовал, что плащ-палатка стала тяжелее, прямо из рук вырывается. «Братцы, – говорю, – да он уже мертвый». Мертвого всегда тяжелее нести. Похоронили Коновалова под чьим-то домом, в цветнике. Шитиков придумал ему «памятник» – капот и два крыла от машины. На капоте нацарапали надпись…

«22 марта До 5-ти вечера спали а потом зготовили ужын и гуляли до 12 ч. ночи А перед утром нас вызвали на передок Готовится обратно наступление

23 марта Обратно артподготовка и на месте вперед ни шагу Та и наступать ни з чем Танкы бездействуют Болото А пехоты почти нема Словом наступав в 10 раз меньше чем обороняется

24 марта Сегодня на наше н.п. нарвались фрицы Они не думали здесь встретить руских встреча была коротка но горячая От наших обятий не ушел не один У нас один ранен в колено Будет без ноги а он танцор мировой

25 марта Сегодня подходят новые части с отдыха А мы наверно скоро смотаемся на отдых на пополнения Я сейчас прышываю пуговицы все время отрываются просто одно мучения пока прышыл все пальцы поколол Как те бабы ш'ють и пальцы целы»