Текст книги "Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники"

Автор книги: Николай Губернаторов

Соавторы: Григорий Лобас,Виленин Пугаев,Любовь Аветисян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)

1944 год

«1 января Хоронем своих товарищей и клянемся за все отомстить проклятым пиратам И они это почувствуют когда эти молодые кубанские казаки дорвутся до него Они еще помнят как их Кириченко с Кубанскими дивизиями отюжыл под Таганрогом Будет ему то самое до самого Берлина»

– Хоронили товарищей по-фронтовому, без гробов. Правда, каждому вырыли отдельную могилу. Заворачивали в плащ-палатку и опускали в могилу. Когда в 44-м я лежал в госпитале в Ландсберге, то видел такую картину. Умерших хоронили прямо в парке, в котором находится госпиталь. Столько было захоронений, что в парке перерыли все аллеи. Сейчас, наверное, там уже и следов от этих могил не осталось. А тогда стоял лес деревянных пирамидок со звездочками. Окно из нашей палаты выходило на столярную мастерскую, где делали гробы и эти надгробия со звездочками. Каждого умершего вывозили в гробу. А потом мы видели, как эти же гробы заносили опять в столярную мастерскую. Значит, в гробу только отвозили трупы. Я хлопцам говорю: «Нет, тут умирать нельзя. Иначе тебя, как собаку, зароют в землю, да еще в чужую». В 41-м, когда отступали, зачастую вообще не хоронили. А как было хоронить, если мы бежали с винтовками образца 1897 года, а немцы гнались за нами на танках и поливали из пулеметов. Так трупы и оставались там, где людей настигали пули.

«2 января Киев Сегодня меня назначили в комендатуру г. Киева розводящым и мы направились на ул. Короленко 24 По дороге когда шли видели как НКВД вешали прыдателей родины которые работали в немцев и выдавали комунистов Выновники 1000-чам смертей которые продали весь украинский народ Собакам собачя смерть»

– В комендатуре мы охраняли гауптвахту. А на гауптвахте, как нас предупредили, тогда сидели в основном бывшие полицаи, выловленные шпионы, изменники. Каждый день мы выводили их пачками, сажали на машину, которая ехала к разрушенной мебельной фабрике. Перед фабрикой были построены виселицы, а под ними стояли два грузовика с откинутыми бортами. Тех, кого привозили с гауптвахты, по два человека выводили на кузова машин с фанерками на груди: «Изменник Родины». Солдаты НКВД набрасывали каждому на шею петлю, машины разъезжались в разные стороны и подъезжали к другим виселицам. Каждая машина обслуживала по десять виселиц. Никто не кричал, не просил о пощаде. Все происходило в полной тишине. Слышался только шелест, пока повешенные трепыхались в судорогах. Минуты через две-три они затихали. Вначале много людей собиралось. Потом уже никого не было. Трупы с табличками на груди висели по нескольку дней. Мы с Ляхом видели, как через день или два они были уже без обуви, а некоторым развязывали руки и стаскивали с них даже верхнюю одежду.

«3 января Прыступили к своим обязаностям по охране комендатуры Сюда много попадае немецких шпионов которых мы хорошо прочесываем Я занимаю должность розводящего работа мне не нравится не знаю почему Моя стихия воевать в бою я безжалостный но здесь я мягко характерный это я сам по себе замечаю Буду просится на фронт»

– Что это были за шпионы, мы не знали. По крайней мере, никто из них по-немецки не говорил, все балакали по-украински. Привозили их энкэвэдэшники и предупреждали, что за ними надо смотреть особо. Хотя у НКВД была своя тюрьма. И почему этих шпионов привозили в комендатуру, а не в тюрьму НКВД, я не знаю. Из тех солдат, кто назначался их охранять, были такие, кто искал причину, иногда провоцировал на то, чтобы избивать их. Как правило, это были те, кто еще не воевал. Вот они и «резвились».

«7 января Трамваи стали ходит с Подола на Куриневку и я ездил до Зои где и ночевал Утром 8/1 получил продукты думал ехать на Короленкову до своих ребят но трамваи не ходят Энергии нет а пешком идти км 8 но Зоя просить чтобы я остался ещо на ноч Но теплым приглашениям прыйдется возпользоваться и остатся ещо на ноч К ней у меня как то жалость является Чорт и знает почему сам себе не могу представить. Я розулся и залез на печку на день

10 января Пяные матросы попали ко мне на губу их патрули прывели Я с ними напился за это мне не поздоровится Нач. гаубвахты доложыл полковнику коменданту и я уверен что он мне отвесит за это на всю катушку. А я все же этих матросов отпустил потому что я же тоже моряк Чорт с ним «Полундра» 20 января вышел из гаубвахты в которой просидел 10 суток за матросов Эх «полундра» Но все же сидел за своих друзей по класу И занимаю старую должность Противная мне эта милиционерская обязаность Я подал со своим другом Ляхом рапорт о переводе на фронт Лутше буду воевать Я к войне прывык по пластунски выучился ещо лазить с 41 г. 27 июня».

Дорога на фронт

«23 января наш рапорт утвержден и мы обратно по старой прывычке с Ляхом чапаем в Куриневку на пересыльный пунт и отправляемось на фронт.

24 января Ночевал у Зои а сейчас меня направляют в Жытомыр старшым команды сопровождать союзников А их мне дали 137 человек а в Ляха 85 едем эшелоном а он везде бомбить сегодня Я в… и он здесь сильно бомбыл»

(«Союзники» – это мобилизованные полевыми военкоматами жители западных областей Украины.)

«Моих 20 чел. удрало и тепер я буду за них отвечать Как дальше будет так продолжатся мы с Ляхом бросим этих союзников и смоимось Эти союзники большие трусы как я вижу

26 января в Жытомыри у меня нихватало 26 чел. а в Ляха 17 чел. Мы сдали их а сами идем в Бургудию где стоит наш полк Хорошо выпивши»

(Бургундия – городок под Житомиром. Рядом с ним находился немецкий концлагерь.)

«27 января Мы с другом проснулись в комендатуре в отрезвиловке куда нас затащыли патрули. Просидели мы до 12 ч. а потом нас отпустили и мы прышли в свою часть 234-й полк где начали свою службу дежурными по роте нач-караула все ходили по нарядам к девкам нельзя было и думать А жыли мы в военгородку где немцы устроили лагеря военнопленных все окутано колючей проволокой

29 января Ходили розсматривали могилы где было замучено и похоронено 75 тыс. пленых и стариков женщын и детей Даже некоторых могил не успели и зарыть потому что земля была мерзлая. Ну пираты! Еще вам это не все поползете еще на четверенках по руской земле»

– Все, что там я видел, до сих пор стоит перед глазами. Трупы. Трупы. Трупы. И все раздеты догола. Лежали в одной куче навалом. Ямы, куда сбрасывали расстрелянных, немцы готовили заранее и не зарывали их, пока не заполняли трупами почти доверху. Поэтому слой земли сверху был небольшим. Во время оттепелей снег подтаивал, и из этих ям вытекала зловонная жижа. Вокруг таких ям лежало много незахороненных трупов. Распознать их было невозможно, потому что лица, да и все тело – они тоже были голые – совершенно черные. Мы уже знали, что так происходит с теми, кого убивают на морозе.

Под Житомиром нам рассказали, что в округе расстреляли всех евреев. А евреи там жили целыми селами, хуторами. Немцы никого не оставляли, всех младенцев и дряхлых стариков тоже убивали. Поля были в земляных волнах – сплошные бурты, похожие на те, в которые на зиму закапывают картошку. В некоторых местах земля в буртах оседала и из-под нее виднелись части полуразложившихся трупов. Когда я лежал в госпитале в Ландсберге, всех желающих из числа выздоравливающих раненых возили в Майданек. Майданек для меня – это кучи разобранной по размеру детской обуви. И кучи девичьих кос. Рассказывали, что в крематории работали те же узники, которых смерть ждала завтра. Сегодня он кого-то сжигает, а завтра его в этой же печи будет сжигать тот, кто спит на нарах рядом.

«2 февраля в бане мы купаемся а завтра идем в почетный караул хоронить генерал майора танковых войск который погиб в г. Ровно

6 февраля Несчасный день Пошол в деревню достать самогону но здесь мне не повезло Попал мне навстречу несчасный комбат спросил куда иду Я не мог даже языком повернуть за что мне обломилось пять суток а самогон вылил на дорогу За что я не знаю как я удержался чтобы не пустить в ход кулакы»

– Комбат этот был мой земляк, краснодарский. После ранения его списали к нестроевой и поэтому дали учебный батальон. Он не злобствовал, не издевался над солдатами, только по-пластунски нас здорово гонял. Для фронта это нужно было. Но в каждом из нас злобы тогда накопилось уже много. Я запросто мог дать комбату по сопатке, тем более что он был в гражданке, а я пьяный и не узнал его. Такое со мной случалось не так уж редко, за что я и страдал от командования. Помню одного комвзвода. Месяц только на передовой, а уже горлопанит на все поле. Ранило его в ногу, поэтому он ходил на костылях. Но продолжал орать и все замахивался на солдат костылями. Я ему один раз так брызнул, что костыли эти полетели в разные стороны. Мне ребята говорили: угомонись, а то посадят.

«7–8 февраля Сижу на губе Лях носит мне кушать украдкой чтобы никто не узнал и написал рапорт об отправке побыстрее меня с этого пересылочного пунта в часть Мою просьбу удовлетворили и направляют в 1-ю танковую армию»

– С этого времени и до последнего дня на фронте я служил командиром отделения разведки полка 120-миллиметровых минометов 8-го механизированного корпуса 1-й танковой армии М. Е. Катукова. В моем отделении было десять разведчиков и два радиста.

«9 февраля Получаем обмундирование и выходим в 10 часов с Жытомыра на Корсунь Шевченко Ну Досвидания Жытомыр! наем ночю темно нечего не видно склизько и сильно устали в 5 ч. утра нас завели в одну деревушку отдохнуть на 6 ч. Мы зашли к одному старыку где и упали сразу спать Через 3 ч. нас розбудил старик завтракать Пол литры на столе и мы прысосались. Выпили он ещо дал и насосались до чертиков и ушли дальше сами без строя

10 февраля Мы дошли до с. Котельная где нашли баб Словом целый шалман До утра пянствовали и бабы с нами Противные ихние рожи которые и сейчас во сну бредятся Словом я делаю вывод что женщины за войну стали слабые на передок ведь шуточка сказать что она же мне мать Было 46 лет Я ей сказал но она мне сказала что то прыбауткой которой я сейчас не помню»

– О бабах, которые «стали слабые на передок», один дед в селе так сказал: под немцами валялись, а теперь хотят перед нашими солдатами выслужиться. Был такой случай. Товарищу моему Роговскому написали его родственники из Донбасса, что жена его, мол, с немцами путается. Роговский рассказал об этом нам, а потом объявил: «Я решил свою жену расстрелять…» Повесил ее карточку на сосну, и все мы из своих автоматов расстреливали ее. Роговский после войны домой не вернулся, а женился на другой. Новая жена вскорости заболела и умерла. После этого его нашла прежняя жена, которую мы «расстреляли». Оказалось, ее оклеветали. Так он с ней и дожил до самой своей смерти.

«11 февраля розехались мы с другом Дорогой он где то вцепился на машыну а я не успел и он уехал. А я на одной подводе доехал до села и пошол искать квартиру Все квартиры заняты и я остался на одной квартире где два было уже Я с ними сейчас же познакомился. Один фамилия Шакалов а другой грузин которого я просто назвал Солнечная Грузия розговорились оказалось что мы в одну часть идем. Нашли самогону подвыпили и улеглись спать

12 февраля Прошли 7 км. и остались ночевать где нашли хороших баб и отпуза водкы Провели вечер хорошо что уснули кто где Я очутился пососедству с этой квартирой с хозяйкой а друзя мои не знаю где были

13 февраля Позавтракали и двинулись дальше в село Харлиевку которая отсюда 5 км. и здесь заночевали но уже на сухую все наши попытки найти самогону ни увенчались успехом

14 февраля утром пошли на пересыльный пунт где нам дали взебку за то что мы отстали от своей команды Нам выдали продукты дали маршрут и мы пошли догонять свою команду Прошли 16 км. и остановились ночевать в одной вдовушкы где она как раз гнала самогон Я ей предложыл чтобы она дала нам в счет обороны хотя 1 литр Просба последовала хорошым результатом и мы уснули хорошо выпившы»

– На пересыльный пункт приходили все отставшие от своих частей, вновь назначенные, мобилизованные, выписавшиеся из госпиталей и другие. Здесь была и пехота, и артиллерия, и кавалерия. Поэтому из фронтовых частей на эти пункты приезжали «покупатели» и подбирали себе людей. А продпункты – это как бы продуктовые магазины, в которых по продаттестату можно было получить сухой паек. За отлучку из расположения своей части наказывали очень строго. Особенно в начале войны.

Случилось это осенью 41-го. Помню, уже хлеба были скошены. Построили нас в поле без оружия. Смотрим, четверо вооруженных винтовками солдат ведут тоже четверых солдат без ремней. Значит, арестованных. Арестованных поставили перед строем, а напротив них, т. е. спиной к нам, конвоиров. Политрук Воробьев начинает говорить о том, что мы уже много раз слышали: «Озверелый фашизм рвется к сердцу нашей Родины… Мы должны не щадя своей крови и жизни…» Все уже привыкли к этим словам и стоим спокойно, не зная, однако, что будет дальше. И вдруг один из командиров рот командует: «Приготовиться. По изменникам Родины – огонь!» Конвоиры вскинули винтовки и стали беспорядочно стрелять в тех четверых солдат, что без ремней. Было это под Сумами, у хутора Братского. Один из четверых упал навзничь, другой – на колени, а двое стоят. Опять начали стрелять. А между арестованными и конвоирами всего-то метров пять. Наверное, конвоиры намеренно стреляли мимо. Среди тех арестованных был один парень из Красноярска, здоровый сибиряк. Я его знал. Весь в крови, он дольше всех стоял на коленях. Наконец повалили всех. Потом командир роты, который командовал «Огонь!», вытащил пистолет и стал достреливать в головы. Мы поняли, что для нас это – наглядное пособие. Всех построили без оружия специально, чтобы мы не могли вмешаться в эту ситуацию. Если бы у нас было оружие, конечно, не допустили бы этого… Когда добили всех, Воробьев начал читать приговор: за что расстреляны солдаты. Оказывается, за самовольную отлучку из расположения части.

Кормили нас тогда плохо. Эти ребята решили сходить в соседнее село, чтобы разжиться какими-нибудь харчами. И отсутствовали они часов пять. Когда вернулись, Воробьев с командиром роты налетели на них с матюками, этот красноярский парень сказал тогда политруку: что ты, мол, хорохоришься, немцы наступают нам на пятки и с тобой всякое может случиться. Вот тогда Воробьев с командиром роты решили показать всем, что они могут, чтобы другим, значит, неповадно было. Тут же, рядом, выкопали яму, стащили туда ребят, как собак, даже не заворачивая в плащ-палатки, быстро загребли землей, сверху навалили оставшуюся на жнивье солому и подожгли ее – чтобы место могилы осталось неприметным.

Хотя дезертиров в то время у нас было немало. Особенно под Сталинградом. Во время каждого ночного марша, когда мы отступали, из батальона человек десять – пятнадцать отставали, чтобы сдаться в плен. Один мой кореш, Сергей из Станички, что под Новороссийском, как-то говорит мне: «Гриша, сколько можно отступать, сколько можно голодовать и постоянно дрожать в страхе? А за Волгой для нас земли нет. Все погибнем. Давай и мы останемся?» Я ему: «Сергей, сдается мне, за Волгой мы не будем. Не пустим немца за Волгу». Обычно тех, кто хотел ночью отстать, было видно сразу. Они сильно нервничали. Сергей вел себя спокойно, поэтому я даже не предполагал, что он может уйти. Вначале командиры сообщали, сколько людей за ночь отстало. Называли их предателями, трусами, а Воробьев – «заячьими душонками». Потом почему-то перестали информировать об отставших. В это время неожиданно для меня не стало и Сергея. Только после войны я узнал о его судьбе. Оказывается, он не остался сдаваться немцам, а пошел на свою родину. Кубань уже тогда была оккупирована, до Новороссийска он добраться не мог и решил зайти ко мне домой, в Гривенскую. Поскольку мы были земляки, я ему все рассказал о своей семье, о том, где живу. Постучался он к моей матери в хату, говорит, мы с Григорием вместе воевали… Мать ему сразу не поверила, вынесла групповую школьную фотографию и попросила показать на ней меня. Сергей быстро нашел меня. Только после этого мать впустила его в хату. Трое суток он у нас пожил, немного подкормился, а на четвертые утром пошел в сторону Новороссийска. С тех пор его никто больше не видел. Уходя, он сказал: «Я думал, что Гришка не прав, когда отказывался от моего предложения, а теперь получается, что я ошибся…» Да, Сергей все испытал на себе. Теперь с его помощью и я знаю, кто из нас был прав наверняка, а кто нет.

«15 февраля Прыследуем свою команду Прошли город Ружын и направились на ст. Ружынцы где должны были наши ребята Но оказывается они ушли дальше А мы решыли здесь заночевать и остановились в одной старушкы в которой в хате холодно как на Северном полюсе и мы не спали а дрожали целую ноч

16 февраля Получили здесь продукты на продпунте и устремились за своей командой через село Городок где я отступал в 41 году Здесь не далеко станция Погребище где был убит мой друг Сам он родом с Лебедей на Кубани Как раз иду теми следами где в 41-м году дрался с фрицами которые тогда ползли тучами А сейчас уже прошло 2,5 года и все кажется было вчера А я уже не мало за это время изколесил по Руси»

– Друга моего, который был убит, звали Артем Чеховский. Тогда немцы догнали нас в чистом поле на танках. Могли запросто передавить всех гусеницами. А они постреляли нам в спины и почему-то вдруг ушли в сторону. У нас были только винтовки со штыками и кое у кого гранаты. Повдоль дорог еще в мирное время выкопали щели метровой глубины для того, чтобы во время бомбежки или артобстрела прятаться в этих щелях. Правда, щель такая узкая, что протиснуться в нее можно только боком. Артем тогда не успел добежать до такой щели. Мне говорят, Артема убило, вон он лежит. Я не смог разглядеть, где он лежит, а тут команда бежать дальше. Теперь неизвестно, где его могила. Немцы в таких случаях выгоняли на места боев оставшихся местных жителей, заставляли собирать трупы и закапывать там, где укажут. Поля им были нужны под будущий урожай, и засорять их они не хотели. Между тем на оккупированной территории немцы ничего не строили и не восстанавливали разрушенное нами. К примеру, когда их уже гнали с Украины, я увидел мост, который мы взорвали при отступлении, таким же разрушенным. Каждая дорога для нас была стратегическим или основным направлением передвижения войск, а немцы, что нас очень удивляло, выбирали свои направления.

–  Какие военные годы лучше запомнились?

– Последние. Может быть, потому, что в это время мы уже охотно воевали. Считали войну для себя действительно священной обязанностью. Вот гоним немцев, а под вечер они начинают сильнее огрызаться и мы устали. От командования нет никаких распоряжений. Тогда солдаты говорят своим командирам: давай нажмем, чтобы за ночь немец не успел окопаться. Воевать немцы умели хорошо. Но драпали не хуже, чем мы в 41-м. Когда мы повстречались с американцами, вместе выпивали, демонстрировали друг другу свои танцы и песни, они говорили нам: немцы вовсе не такие глупые, как о них пишет ваша печать. Мы отвечали: это мы знаем хорошо, а в печати пишем не мы.

«17 февраля встречаю своего друга Ляха и всю свою команду Пошли в часть где мы должны воевать но оказывается здесь все уже пополнено и нас обратно отправляют в лес

18 февраля Спали в землянках где было адски холодно А утром нас построили и ведуть не извесно куда Прошли с километр нас догнал один начштаба который начал выбирать минометчиков Но и мы попали с другом сюда и он нас повел в Шырмовку где мы отдохнули и пошли дальше в село Муховатку ведет нас старшына Сорока Прибыли и начали разбивать по дивизионам где я и попал разведчиком а друг мой в дивизион командир розчета

19 февраля Сегодня я познакомился с новыми мне людьми разведчиками Шуралев Лозуков Коба Арыстов Сорока ребята все хорошые работать нам прыйдется вместе и з этими ребятами можно кое чего зделать»

– Сорока – это наш старшина Николай Сорокин. Со всеми разведчиками, которых я называю, потом крепко сдружился: Мишей Шуралевым, Сергеем Лозуковым, самым молодым в отделении Кобой, Аристовым, Амосом Шишковым. Были в нашем отделении еще два радиста – Николай Ольховиков и Капа. Капа стала женой Николая Сорокина, а когда забеременела, ее отправили в Среднюю Азию. Там родила сына.

«20 февраля Жывем на квартире разведка и радисты все время самодеятельность играем в шахматы радио все время играе Спим лежым находимся на курортах»

– Самодеятельность помогала нам лучше узнавать друг друга. Мы так обнюхивались – кто есть кто. К примеру, Сорокин очень хорошо играл на гитаре, пел одесские частушки. В присутствии начальника штаба батальона капитана Константина Косульникова непременно заводил одну и ту же песню: «Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил, и все биндюжники вставали, когда в пивную он входил», чем всегда вызывал гнев капитана, который не хотел иметь никаких дел с биндюжниками. А мы от души смеялись. В отделении у нас пели все. Мы часто вспоминали слова преподавателя немецкого языка в полковой школе Тараса Петрика, нашего лучшего полкового певуна: «Даже корова умеет петь, но вы этого просто не замечаете, потому что корова поет что-то свое… А уж солдат каждый должен петь».

–  Какие песни пели?

– «Темную ночь». Частушки Прялкина и Мочалкина. Как потом выяснилось, это были Тарапунька и Штепсель. Частушки все в основном были о Гитлере. Они нам нравились. Перед наступлением обычно нас не трогали, давали возможность хорошо отдохнуть. Занятия не проводились. Иногда приезжал проверять нашу подготовленность начальник корпусной разведки Соболев. Вначале задавал несколько вопросов по теории. К примеру, показывает где-нибудь в лощинке или на пригорке немецкий блиндаж или огневую точку и спрашивает, как можно скрытно до него добраться ночью, а как днем. Главное, за что он нас сильно гонял, так это за владение приемами рукопашного боя и за меткую стрельбу. Раздавали каждому по три патрона, и ты должен был все три пули вогнать в цель на расстоянии 200–250 метров.

Иногда мы тренировались по пути, как говорится. Едем однажды на своей машине по проселочной дороге, вдруг в чистом поле откуда-то курица появилась. Ну, мы друг перед другом стали свое снайперское мастерство демонстрировать. Били по бегающей курице очередями и – никто не попал. Наш водитель Миша Роговский не выдержал, остановился. И тут начальник штаба капитан Косульников выходит из кабины, достает из кобуры пистолет и говорит нам: «Смотрите, разведчики, как стрелять надо». Долго целился в курицу, которая уже успокоилась и что-то клевала. Трах. Курица даже головы не подняла. Косульников всю обойму на курицу израсходовал, а потом от стыда опять в кабине скрылся. Мне повезло: с первого выстрела одиночным из ППШ попал курице в шею. Вообще-то стрелял я хорошо.

«23 февраля все время жыли без изменения а сегодня праздник Красной Армии и мы имеем шансы выпить в чем и отличается наша победоносная Красная Армия и сейчас все это заметно Большое оживление Славяне ходят везде подвыпившы и поют песни»

– Этот праздник выделялся среди всех других советских праздников тем, что только в честь него выдавали дополнительно по сто грамм водки не только на передовой, но и в тылу, где водка на паек не полагалась. Солдаты к этому относились по-своему: «Как у попа причастие…» Такой праздник был еще в 43-м году, когда мы надевали погоны. В тот день на каждое отделение еще выдали по посылке из тыла.

Говорят, что во время наступательных боев солдат спаивали, чтобы, значит, храбрее были. Это неправда. Перед наступлением нас специально не поили. Но выдавали продукты на пять суток сухим пайком, в том числе и пять порций водки по 100 грамм. Получалась сразу бутылка. Да еще некоторые отказывались от водки и взамен брали продуктами. А что такое бутылка молодому, здоровому солдату? К тому же, скажем, зимой, на морозе? И выпивалась она, как правило, еще на марше. Да солдат перед атакой сам не стал бы пить: пьяный человек теряет чувство опасности, а в бою – это верная гибель. Не под пулю, так под осколок подставишься.

Немцев очень часто перед наступлением поили. Приходилось брать в стельку пьяных «языков». Однажды взяли обер-лейтенанта, командира расчета «ванюши». Я обратил внимание, что у него на груди три нашивки, похожие на те, какие мы получали за ранения. А немцам их нашивали за каждую проведенную в России зиму. Значит, обер-лейтенант провоевал в России три зимы, но притворяется, подлый, что не знает русского языка. Встряхнули мы его как следует: «Говори, зараза!» Он только мычит. Потом смотрим, а он пьяный в лоскуты. Наверное, остальные минометчики удрали, а с пьяным командиром возиться не стали, мол, русские подберут.

«28 февраля Этот месяц мы прожыли хорошо все время песни игра на гитаре Слушаем концерты по радио которые дает Москва За все время только один раз ездили в лес машыной за дровами а то как-то холодновато в квартире спать и решыли эти трудности одолеть. Но мы с этой задачей справились и сейчас у нас в квартире тепло! 6 марта Вот и прышел тот день которого мы ожыдали А погода сейчас весняная грязь распутица и машыны прыходится то и дело толкать раз два взяли А иногда так запорится что прыходится танком вытаскивать К утру 7 прыехали в Шырмовку где была дневка и ночлег»

– Конечно, ждали выезда на фронт. Но не так, как об этом говорили агитаторы, мол, ждем не дождемся, изо всех сил рвемся на фронт. Мы знали, что кончать-то войну когда-то надо. И чем скорее, тем лучше. Все равно ведь придется идти на фронт, не сегодня, так завтра. С каждым выездом на фронт мы связывали приближение конца войны. О смерти никогда не думалось, и страха не было. Но тот, кто раньше был ранен, – по себе знаю – вместе с выездом на фронт невольно ожидал очередного ранения. Случалось и такое, что перед выходом на передовую кто-то дезертировал. Но это было очень редко.

«8 марта Сегодня женскый празник А мы двигаемся дальше и обратно путаемся в грязи по уши А вечером пешком я обратно вернулся в Шырмовку и ночю обратно своих догнал Они болтались в грязи

9 марта Продолжаем свое плавание по грязи целый день сунемся 8 км. Здесь грязь просто невыносимая и прыходится каждый метр силой брать чтобы протолкнуть машыну Машыны все время работают с ужасным ревом»

– Это мы добирались до считавшейся стратегической дороги на Шепетовку. Машины у нас разные были: ЗИС-5, «полуторки», английские «доджи» – королева 5000 штук подарила, из них 1-й танковой досталось много. «Зисы» и «полуторки» еще кое-как ползли, а приспособленные только для хороших дорог «доджи» танки тащили на буксире. Солдатня – пешком. Если танков нет или не хватает, чтобы взять на буксир все машины, мы лезли в колею и, набирая грязь в сапоги, толкали машины. Потом так и хлюпали с грязью в сапогах, пока она там не высохнет. А если повезет переночевать в хате, то было не до стирки и не до сушки. В одну хату набиралось столько народу, что лечь места не хватало, ночь приходилось проводить сидя. Поэтому, кто входил первым, сразу старался занять место под столом. Только там и можно было спать лежа.

«10 марта Сегодня с утра стоим отдыхаем а з 12 ч. дня двигаемся дальше Здесь дорога идет хорошая асфальтирована и мы несемся на запад с головокружытельной скоростю Едем через те города где я в 41 году отступал с Польши дрался за каждый дом А теперь 44 г. и я узнаю где у нас была оборона улицы дома где прыходилось быть Козятин Комсомольское Бердичев где простояли до 12 ч. ночи а потом поехали дальше Я спал и не знаю деревень по которым мы ехали

11 марта Сегодня после длинного переезда остановились сварить завтрак позавтракав мы с одним другом Зелинским уснули в сарае а машыны ушли и мы сейчас чапаем пешком по каше за машынами следом в Шепетовку но вскоре мы догнали автоколонну они проехали км 5 и остановились заправлятся и продолжаем ехать дальше К вечеру мы проехали городишку который совсем почти разбит Изяслав Здесь мы остановились на ночлег здесь я ночую в одной молоденькой вдовушкы ноч проспал хорошо

12 марта Продолжаем путь дальше едем целый день и останавливаемся в одном леску возле деревни Чижикова Ночуем в машыне студобекер»

– Подобных «студебекеру» машин у нас в то время не было. Считалось, что для него преград не существует – он же с тремя ведущими мостами. Но если уж и «студебекер» застрянет, то солдатской силой его уже не вытащишь, только танком. «Шевроле» был хороший грузовик. Особенно нашим фронтовым шоферам нравились его гидравлические тормоза. До этого мы не знали, что такие существуют. У наших машин механические. Если приходилось резко тормозить, тяги гнулись и машина выходила из строя.

«14 марта Стоим в этой деревне 2 дня А в ноч выежаем дальше Едем целую ноч По грязе двигаемся медленно машыны то и дело застряют Утром зготовили завтрак позавтракали и дальше на запад А к вечеру доехали до селения Елизаветполе в котором ночуем Здесь как раз старая граница польская

16 марта Продолжаем движение Переехали польскую границу которую я пересекаю третий раз К вечеру выехали на тарнопольскую соше по которой мы несемся выхрем и к ночи прыежаем в г. Збараж в котором останавливаемся ночевать

17–18 марта Стоим в Збараже городок хорошый но здорово разбит Жытели хорошо относятся к нам Я приболел здесь температура была 40 но я не лежал мне не хочется болеть и я стараюсь размятся

19 марта Сегодня едем дальше в село Стриевка в которой остановились на квартире где файная дивчина Я вел разговор с одной прекрасной полячкой но она почти не знает руского языка и на все мои вопросы отвечала либо «так-так!» либо «прошу-прошу» А если за нее возмеся говорит «так не файно пане» Я плюнул и ушел А она постояла в недоумении и ушла тоже

20 марта Стоим на месте Спим отдыхаем к предстоящим боям А вечером пошли на разведку дорогы и нашли что лутше всего проехать по железной дороге и сейчас выежаем на передовую»

– Очень часто железную дорогу использовали вместо автомобильной. Ехали прямо по шпалам. Страшная трясучка, после которой тебя еще какое-то время продолжало трясти, словно в лихорадке. По таким, да и по другим раздолбанным фронтовым дорогам ночью (а передвигались в основном ночью), когда в целях маскировки фары включать нельзя, на левое крыло машины обязательно ложился солдат. Его называли корректировщиком – он подсказывал водителю дорогу. Кроме того, солдаты стояли на левой и правой подножках. Это фронтовые машины так ходили. И опоздать в назначенное место и к назначенному времени нельзя было – считалось невыполнением приказа. А тыловые (с боеприпасами, горючим, продовольствием) обычно от нас отставали. Им подавай накатанные дороги. И самое плохое, что за это доставалось тыловым шоферам, – это наши матюки. На войне всегда так было: кто впереди, с того и больший спрос.