Текст книги "Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники"

Автор книги: Николай Губернаторов

Соавторы: Григорий Лобас,Виленин Пугаев,Любовь Аветисян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 38 страниц)

– Когда после ареста отца в 37-м году я скрывался в Батуми, на одной из улиц произошел такой случай. Иду и слышу крики, а потом выстрелы. Народу собралось много. Подхожу, спрашиваю: «Что случилось?» Один грузин отвечает: «Дурной собака убили…» Все вокруг одобряли, что застрелили бешеную собаку, говорили о том, что бешеная собака не имеет права на жизнь. На работе в госпитале, вообще в жизни Маруся вела себя обыкновенно, ничем особо не отличалась от других девушек, а со мной какое-то бешенство на нее находило.

«Но а мне такой и надо было Через нее я вылечился так быстро Я лутше всех жыл в палате продуктов госпитальских я не кушал и все мне завидовали и советовали чтобы я с ней расписался… Все знали что я безпрызорный родни у меня никакой нет это я им такую баланду пустыл и мне больше нечего не остается как жыть у ней и все поэтому тащит мне У меня правда иногда аж голова кружытся… Я все вижу как сквозь стекло чего она думае Но это все нечево а подошло то время что мне выписыватся и она узнала что мое ранение попадае домой Вот то здесь мне и дало подумать как мне отвязаться Я решыл обратно хитрыть Своего доктора попросил чтобы она прыписала морской воздух Вот она мне и прыписала жыть тры месяца в Новоросийске Туда мне и билет дали Ну это мне стояло блатом который носила сама же Маруся Ну а как извесно я не поехал в Новоросийск а слез в Стиблиевке. Комисовали меня 5 июля до 12 июля шли прощания все это время я ей только обещал без конца Когда я прыеду чего будем делать и как жыть будем И вот 12 июля ночю я уежаю все связано она меня провожает до станции Прыехали на станцию она все время плачет Не знаю чего или того что я уежаю или того чтобы поскорей сматывался Пасажыры на это обратили внимание Некоторые смеются некоторые сожалеют А я хоч бы скорей оторваться А поезд как нарочно на час опаздывает И наконец состав подошол Она вцепилась прямо зубами в мои губы я чуть не крыкнул и поскорей побежал в вагон а сумку забыл в нее Тогда вже она через окно передала мне Она думала что я от волнения забыл сумку а я от радости И вот этим и кончилась любовная драма Назад вертаться в Харьков я некогда не думаю так как я там головы не забыл Правда сын или дочь но это она угробит сатана полосатая»

– Не думал я тогда, что судьба снова сведет меня с Марусей и, кстати, все в том же Харькове. А произошло это так. В Харькове жил мой младший брат Мишка. В 50-м году он позвал меня к себе подзаработать – тогда шоферы требовались везде, а в колхозе платили мало, точнее, вообще не платили, только ставили в ведомостях палочки, которые назывались «трудодни». Ну я и подался. Шоферили мы с Мишкой на кондитерской фабрике, возили сахар. Заметил я, что вокруг Мишки стали вертеться какие-то незнакомые мне люди и все уговаривают его доить корову. Какая корова? И почему Мишка должен ее доить? Я на него насел: признавайся! Он и признался. Когда мешок с сахаром берешь за углы, как за коровьи соски, и дергаешь его, сахар из мешка высыпается в заранее проделанную дырку. Оказывается, эти темные люди «доили корову» в одном условленном месте, куда Мишка заезжал по пути с железнодорожной станции на фабрику. Мне стало страшно. Тогда за килограмм украденного сахара давали сразу десять лет тюрьмы. А тут такое. Я, конечно, знал, что Мишка вором не был, а пошел на это с голодухи – на те деньги, что мы зарабатывали за баранкой, прокормить семью было очень трудно. Написал я заявления «по собственному желанию» от своего и от Мишкиного имени и отнес их начальнику отдела кадров.

А в тот день, когда мы собирались уезжать из Харькова, я решился-таки повидать Марусю. И раньше об этом думал, но, честно говоря, боялся нашей встречи. Встретился с ней около ее дома. Поговорили просто как старые знакомые. Она рассказала, что вышла замуж, и, кстати, показала своего мужа, который якобы только что пошел на работу, – от ее дома по улице действительно шел какой-то мужчина. Так и не знаю, правду она тогда говорила или нет. Встреча была короткой. Я пожелал ей семейного счастья, на том и расстались.

С другими фронтовыми девушками, кроме харьковчанки Маруси, видеться после войны не доводилось. Может быть, конечно, где-то дети мои есть… Но если бы знал точно, где они, нашел бы обязательно. Нашел бы!.. Любыми путями!..

Домой!

«14 июля Я слез в Таганроге решыл навестит сестру Зою которой не видел 11 лет Ну встреча извесно какая бывает Я думаю каждому прыходилось когда небудь встречаться с родными которых давно не видеш Сестра меня попросила чтобы я пожыл в нее дня тры Я согласился Познакомила меня со своей подругой Марусей Маруся мне понравилась и мы с ней вечерухой пошли в кино оттуда я ее проводил домой Оказывается она суседка Чехова и кто мог думать что я по суседски с Чеховым буду… С таким великим писателем я провел тры ночи по суседски 15 июля ночю я розпрощался с Зоей а Маруся проводила до станции Я сам ее попросил а то я плохо дорогу знал К утру я был в Ростове В Ростове обычно зделал пересадку и взял курс на Кубань перед вечером я прыехал на ст. Кавказскую Здесь не медля пересел на краснодарскый поезд и покатил ближе к своей родине в вагоне розговорился с солдатами Н.К.В.Д. Они меня розспрашывали за Германию за бои под Берлином Я им охотно отвечал розказывал и не доежая Краснодара разулся чтобы ноги отдохнули а сам сразу уснул

В Краснодаре проснулся за сапогы а… портянкы одни осталысь Я портянкы в карман и вылез на перон ато поезд шол в Новоросийск Эх… народ на такую подлость гады пошли просто нищенство… Я сел на Ахтарскый поезд и утром без никаких проишествий босиком портянкы в кармане выгрузился в Тимашевке Сейчас же пересел в вагон на Стеблиевку забился в самый угол шенель у головы и стал досыплять…

Под Стеблиевской меня розбудил кондуктор говорит что мол пора вылезать ато вагон обратно пойдет Я вылез пошол на элеватор и сейчас же поехал машыной в Красноармейскую…»

– Из госпиталей мы выходили кто в чем. Из последнего, харьковского, я вышел в обычных солдатских брюках, стоптанных кирзовых сапогах, а рубашку мне дали короткую и почему-то черного цвета. Наверное, от какого-то умершего железнодорожника досталась. Шинель б/у (бывшая в употреблении), да такая подлая, что, видимо, не один солдат в ней на передовой ползал. А своих вещей я, конечно, не получил. Особенно жалко было добротные трофейные сапоги и новый солдатский ремень…

Выписывали меня досрочно и на том условии, что я живу в райцентре, где мне каждый день могут делать перевязку и в любой момент оказать медицинскую помощь. Это я специально им наврал – очень домой хотелось. Продуктов с собой не давали. Вместо них – два аттестата, один денежный, другой продовольственный. Отоварить продовольственный аттестат можно только на специальном продпункте. Первый такой на моем пути встретился лишь в Ростове. Дали мне там одной селедки, больше, говорят, ничего нет.

А с денежным аттестатом вышло все сложнее. Только дома от фронтовиков узнал, что не аттестат, а деньги должны были выдать мне в госпитале. И кстати, немалую сумму – за все время после последней получки, которую я получал еще до своего ранения в Германии. Ну, раз не выдали в госпитале, значит, выдадут по аттестату в военкомате. С этим я и пришел в Славянский райвоенкомат. Обратился к самому военкому. Он направил меня к своему заместителю, а тот говорит: «Сдайте аттестат в канцелярию и покурите пока…» Сдал и жду, пока начислят деньги. Не дождавшись, захожу снова в канцелярию. А моему вопросу там удивляются: «У нас нет вашего аттестата». Как нет? Только что сдавал… Нет, и все тут. Я – к замвоенкома. Тот: «Ничего не знаю». Ну, я их покрыл по-солдатски, плюнул и дверью хлопнул. А домой, в свою станицу, надо сорок километров пешком идти. Пока дошел, остыл.

Вот так нагло сволочи тыловые наживались на солдатских кровных рублях. Ведь отбирали, можно сказать, последнее. Тогда по второй группе инвалидности я получал пенсию – 170 рублей, а буханка хлеба на базаре (в магазинах хлеба не было вообще) стоила 250 рублей. Полагалась мне еще доплата за награды, которую мне тоже не платили. Сейчас можно услышать россказни о том, будто массовый патриотизм был у нас такой, что все фронтовики отказывались от доплаты за награды в пользу государства. Брехня. Кто же откажется, если с голодухи пухли? Да я не знаю ни одного такого фронтовика. Наоборот, у нас все станичники, что живыми вернулись с фронта, возмущались: почему тем, кто живет в сельской местности, надбавка положена меньшая, чем городским. По нас что, не свинцовыми, а резиновыми пулями стреляли?! Или наши раны не так болели?!

Все это делала тыловая бюрократия, за всю войну так и не понюхавшая пороху. Многие из них до 41-го года ходили в активистах. Вот кто – хуже бешеной собаки. Ведь до войны они просто затравливали нас, детей «врагов народа». Потом стали нашими захребетниками, а некоторые и предателями. Как, к примеру, наш гривенский партийный активист Зуб. Мой младший брат Павлик на фронт мне писал, как Зуб его травил. Павлику еще не пришло время призываться, но выглядел он старше своих лет. Зуб и написал на него, как на сына «врага народа», донос: «Ему на фронт уже надо идти, а он в камыши смотрит…» (спрятаться, мол, собирается). Но беда как-то обошла Павлика. В свое время его призвали на фронт, и он еще край войны захватил.

А с Зубом меня судьба столкнула в 45-м, когда я возвращался из госпиталя домой. На станции Тимашевская смотрю: идет Зуб. И рядом два солдата с автоматами. Ну, на солдат я вначале не обратил внимания, тогда почти все военные ходили с оружием. Хотел подойти к Зубу, но автоматчики преградили мне дорогу – это был конвой. Зуб тяжело так посмотрел на меня исподлобья. Ничего не сказал. Только через несколько лет я узнал его историю. Оказывается, когда немцы на Кубань пришли, Зуба, как партийного активиста, оставили в Гривенской для связи с партизанами. Как он эту связь держал, бог его знает. Но при освобождении Гривенской наши солдаты захватили переводчицу, которая работала на немцев в гривенском гарнизоне и не успела с ними убежать. От нее и стало известно, что Зуб выдал немцам все каналы связи и партизанские базы, которые знал.

Иллюстрации

«Абверкоманда 203. Совершенно секретно

…Исполнителями диверсионных актов будут задействованы не взрослые агенты, а специально обученные подростки от 10 до 16 лет…

Под видом воспитанников и службы в Русской освободительной армии мобилизовать физически здоровых подростков и в порядке эксперимента сформировать команду в количестве 30–40 человек, временно дислоцируя ее на базе «Особого лагеря МТС» 203-й Абверкоманды…

С адмиралом Канарисом согласовано».

Пленные женщины – военнослужащие Красной Армии. Июль, 1941 г.

Советские военнопленные роют себе могилу. 1941 г.

Советские военнопленные под Харьковом. Май, 1942 г.

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер (крайний слева) во время беседы с начальником штаба верховного командования вермахта Альфредом Йодлем (второй справа) в ставке Гитлера под Винницей. Август, 1942 г.

А. А. Власов – организатор «Русской освободительной армии» (РОА) и ее формирований. Приговорен к смертной казни и казнен 1 августа 1946 г. в Москве

«Местные вспомогательные силы» вермахта, сформированные на Кавказе. Сентябрь, 1942 г.

Диверсанты-подростки, выброшенные немцами с самолета в ночь на 1 сентября 1943 г. в районе г. Плавск для совершения диверсионных актов. Имели с собой четыре мины, замаскированные под куски угля. Слева направо: Миша Кругликов – 15 лет; Петя Маренков – 13 лет

Евгений Хотистов – 15 лет; явился с повинной 30 августа 1943 г.

Иван Мазуров – 16 лет; явился с повинной в начале сентября 1943 г.

Виктор Румянцев – 14 лет; явился с повинной 2 сентября 1943 г.

Мины, замаскированные под куски каменного угля, и пропуск на возвращение через позиции немецких войск

Победа! На ступеньках рейхстага…

Сталинград. Осень, 1942 г. Немецкие войска рвутся к Волге

Бой в куполе водоотстойных баков на Мамаевом кургане

«Непобедимая армия Паулюса производила удручающее впечатление. Уныло выстроившись в колонну, шли они в сторону Гумрака… Интересно, о чем они думали? Мы не знали, но последнее время часто слышали фразу «Гитлер капут». Поздно поняли…»

Люба Сладкова. Восточная Пруссия, 1944 г.

Групповой снимок девушек 27-й отдельной роты связи и их командиров. 1944 г.

«Кухня всегда распространяла аппетитные запахи и поднимала настроение…»

«День 9 мая запомнился безумно суматошным. Смех, шутки, музыка, пляски и слезы! Стерлись все ранги, звания!»