Текст книги "Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники"

Автор книги: Николай Губернаторов

Соавторы: Григорий Лобас,Виленин Пугаев,Любовь Аветисян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

На передке

«21 марта С 4–00 началась артподготовка такая что все гремит нечего не слышно вся земля качается от разрывов потом пошли Илы петляковцы бомбить после всего пошли танкы заглушая своим ревом пулеметную и автоматную трескотню фрицы сразу дали драп марш кто жыв остался всю свою технику оставили везде валяются трупы»

– Чаще всего прорывали линию фронта так: начинала артиллерия, затем основное делала пехота, а танки уже вводились в прорыв колоннами, чтобы дальше развивать наступление с высоким темпом. Это был так называемый «чистый прорыв». Тогда пехота садилась на танки, а немцы драпали изо всех сил. Если же пехота застревала в немецкой обороне и даже при поддержке артиллерии ничего не могла сделать, то в боевые порядки разворачивались и танки. В этом случае темп наступления терялся. В обороне немцы держались стойко. Но когда мы прорывали фронт, они, как правило, сразу начинали отступать – не цеплялись за каждый клочок земли, как мы. Может быть, поэтому нам практически никогда не удавалось заставить их занять оборону на невыгодных, заранее не подготовленных позициях. А когда в сорок первом, в сорок втором мы отступали, так о подготовке или выборе позиций для обороны мало кто заботился. Грязь не грязь – шлепайся и окапывайся. Поэтому, когда прорывали оборону, стремились не дать немцу остановиться. Надо было гнать так, чтобы он не успел закрепиться на подготовленных запасных позициях.

Правда, когда мы развивали наступление, случалось, в нашем тылу оказывались даже отдельные немецкие гарнизоны. Но это обычно были те, кто о нашем прорыве по каким-то причинам ничего не знал. Хотя немцы почти всегда были хорошо осведомлены о наших планах и делах. И не от «языков», а в основном из радиоперехватов. Они следили за работой каждого нашего радиста и знали их, можно сказать, лично. К примеру, только Ольховиков выходил в эфир, как на этой же частоте на плохом русском языке слышалось: «А, Коля? Здоров, Коля! Мы с тобой встречались… там-то…» Однажды говорят: «Коля, почему вашу Гапу не слышно? Где она?» Коля отвечает: «Мы ее отправили рожать…»

«Прорвав оборону мы стремительно двинулись вперед прыследуя фрицев которые здаются в плен в этот день продвинулись 45 км. Ночю ходил в разведку Темно хоч глаз коли по пахоте ели ноги переставляли Липнет грязь к ногам Каждая нога весит пуда тры»

– Сорок пять километров за один день, да еще по бездорожью – это был очень высокий темп наступления. Немцев, которые сдавались в плен, мы не убивали. Последнее время так их даже не охраняли. Бывало, наш командир роты давал старшему группы военнопленных записку о том, что столько-то человек он направляет в тыл. Однажды я подхожу с такой запиской к немцам, спрашиваю: «Кто тут у вас командир?» Они вначале не признавались, думали, командира расстреливать будут – ну, как у них. Когда же спросишь: «Кто у вас коммунист?» – коммунистов находилось много. Тогда все немцы хотели быть коммунистами… И вот эта группа идет самостоятельно до самого лагеря. Если их кто-то останавливает, они показывают выданную им записку, и их с миром отпускают дальше.

–  А были такие, кто мстил пленным?

– Конечно, были. И немало. Один раз из-за пленного, которого мы взяли в поиске, меня чуть танком не задавили. Свои же танкисты. На передке мне приказали отвести его в штаб корпуса. Пожилой. На фашиста не похож. Видно, что сельский мужик. Мне по дороге все рассказывал, что у него «кляйне киндер». Я ему по-русски отвечаю, что «для кляйне киндер ты слишком стар». А он мне объясняет, мол, женился поздно. Но я ему не верил, потому что знал: он боится меня… Если один автоматчик ведет куда-то в лес – значит, расстреляет. Вот и пытался меня разжалобить. Только я его из леска вывел, а тут танки с пригорка спускаются. В это время они как раз выдвигались к передней линии. И вдруг один танк на полной скорости поворачивает в нашу сторону. Из открытого люка механик матом кричит. Я вначале не сообразил, а потом вдруг понял: хочет немца задавить. А ты, славянин, мол, отойди. Оставались какие-то метры… А он как летел, так и летит. Я прыг в сторону. Смотрю, и немец за мной! Танк – мимо… После этого он уже не отходил от меня ни на шаг. А как появлялись танки, крепко цеплялся за мою руку и прятался за спину. Так вышло, что, взяв в плен немецкого солдата, я потом защищал его своей грудью.

Привожу его в разведуправление корпуса. Там сидит дежурным молодой лейтенант. А меня в полку предупредили, чтобы в штабе корпуса я обязательно взял расписку о приеме пленного. А то не засчитают… Стал я лейтенанту об этой расписке толковать. А он и слушать меня не хочет:

– Отведи к оврагу и расстреляй.

– Зачем, товарищ лейтенант? Ведь брали в поиске…

– А куда я его дену? У меня людей нет – некому пленных охранять.

– В таком случае, если вам не нужен контрольный пленный, я поведу его назад.

– Конечно, не нужен. Он – рядовой, а мы таких много уже допросили.

Но я знал, что в полку его тоже некуда деть, и стал упрашивать лейтенанта, рассказывать, с каким трудом брали его, как разведчики чуть не погибли в этом поиске… Наконец лейтенант молча подписал уже заготовленный бланк расписки в приемке пленного и повел немца куда-то во внутренние комнаты штаба. Что было с ним потом, я не знаю…

«22 марта Продолжаем прыследовать немцы бросают все машыны повозки з грузами и нам достаются хорошые трофеи ром всевозможна жратва нашы танкы с флангов обходят перерезают дорогу а по за дорогой грязь чорт сам не проедет и немцы бросают машыны пытаются убежать сами но здесь пехота тут как тут На одном прывале нам обявили тревогу в руже немецкие автоматчики шли в контратаку но оказалось они прышли здаватся человек 200 в этот день мы продвинулись 40 км»

–  Как поступили с этими пленными?

– У нас в полку охранять их некому было, а при штабе танковой бригады для этих целей существовало специальное подразделение. Поэтому мы отправили пленных в штаб бригады. К тому времени в бригаде их было уже тысячи полторы. Из трофеев брали в основном еду или выпивку, в качестве игрушек – немецкие пистолеты. Когда попадалось барахло, складывали его в мешки, и – в машину. Бывало, столько натащим этих мешков, что в кузове самим места не оставалось. Тогда создавалась так называемая нейтральная комиссия, которая проверяла мешки и все, что «не нужно для войны», выбрасывала за борт. В этом случае оставались только одеяла, чтобы но: ью укрыться. А в Польше у нас много было перин, на которых хорошо спать и сидеть в дороге.

Но ничего такого, чтобы лично присвоить, тем более отправить домой – не брали. Даже в мыслях этого не было. В Польше, например, одеяла хорошо шли на самогон. Кстати, на самогон меняли и свои плащ-палатки. А зачем она нужна, если под дождем в ней за час промокаешь? Родимая солдатская шинель спасала нас и от холода и от дождя. Из машин забирали аккумуляторы и запчасти. Оставшееся растаскивали местные жители. Бывало, едешь по тылам через несколько дней после того, как здесь прошли наши войска, и видишь, что от машин почти ничего не осталось. Трофейное оружие тоже использовали. К примеру, много летало «мессершмиттов» с ярко нарисованными большими звездами, чтобы наши зенитчики их не сбивали. Мы применяли немецкие мины. Правда, они были 119-миллиметровые, но из наших 120-миллиметровых минометов ими можно было стрелять не прицельным огнем, а по площадям.

«23 марта Мы подошли к городу Чиртков в котором немцы организовали оборону но не долго держалась эта оборона за два часа город был взят и в городе осталось много разных трофей Машыны танкы склады разные Я первый попал в военгородок где немецкие казармы были Там был готов завтрак тарелки с супом стояли на столе Они даже не успели позавтракать И сейчас они шагали в глубокий наш тыл под конвоем За городом много машын бросил около 3 тысяч эту автоколону обошли наши танкисты и всех шоферов какие не сдавались в плен перебили а их было здесь негде было пройти да и генерала какого то хлопнули на машынах было разное барахло которое они награбили в советских жытелей кур жывых свиней словом все что им попадало под руки Словом всякой разности здесь было много но а нам больше нечего не надо выпить закусить и больше ничего

24 марта все прыследуем и сегодня мы добрались до Днестра здесь немец на протяжении 15 км. все забил машынами а сам пытался спастись бегством но здесь автоматчики их отозволили от тяжелой беготни И вот мы в городе Залещыках где идет граница с Северной Буковиной румыны пытались задержать нас на Днестру ну их как жыманули они и смазали пяткы во свояси кудато в Бухарест А мы начали строить переправы машыны танкы вплавь перешли и погнали мамалыжников которые чапают без оглядкы к Антонеску и уже наши ныдалеко от Черновиц»

– С румынами я познакомился под Сталинградом. Мы знали, что немцы им не доверяли, снабжали их плохо. Но и солдаты они против немцев – второй сорт. В тылу грабили наше население, последнее забирали. Итальянцы тоже были не воины. Под Сталинградом приходили сдаваться без боя. Бросали нам под ноги свои винтовки со словами: «Тебе это нужно, а мне дай поесть!»

«Здесь мне как то непрыятно было как только вошли женщыны целуются цепляются на шею а одна старушка поцепилась на шею ели вырвался»

– Поляки нас встречали так, что продвигаться войскам не давали. Лезли прямо под колеса, под гусеницы, обнимали нас, целовали, угощали чем могли. А потом все вдруг переменилось. Одному в тылу на польской земле опасно было ходить – убьют! Часто пропадали солдаты… А через некоторое время мы находили их трупы, которые и не пытались прятать. В нас стреляли из трофейного оружия, кололи вилами. Мы не сразу поняли, что, встречая нас как освободителей, они в то время не предполагали, что им придется отказаться от своего довоенного образа жизни. Конечно, они не хотели установления нашего строя, были запуганы советскими колхозами. С этим мы готовы были согласиться. Ну так при чем тут солдат?..

Поляки к земле относились свято. Если скажешь красивой полячке, что у тебя в России 5–10 гектаров земли, она тут же обещает выйти за тебя замуж. Но, правда, с оговоркой: только после войны. Озлясь, что не получил свое, тут же признаешься: у нас земли на каждого солдата только по два квадратных метра, на которой ему могилу выроют, а остальное все – колхозное. Уходя, немцы запугивали поляков колхозами. А как они умели это делать, мы убедились еще под Курском. Над одной из деревень немцы сбросили с самолета еврея с запиской: «Нам он не нужен, а вам будет председатель колхоза».

«25, 26, 27 марта в Залещыках жывем хорошо везде угощают водкой чем попало 27 марта я поехал через Днестр в Буковину на сахарный завод за сахаром Там на заводе мне румынскый инженер дал сахару и я отправился по Днестру в Залещыкы по дороге гранатамы наглушыл рыбы кг 12 рыбца Мы хорошый закусон прыготовили А вечером готова переправа и мы переехали в Буковину Ночевали в одной деревне в которой много хороших девчат 28 мы прыбыли в Городенко где я напылся как сапожник а ночю ходил с пакетами по всему городу иская адресатов а город не знаком

29 марта выехали на передовую в г. Тулумач Часов в 2 мы доехали до Тулумача где сразу на нашу машыну набросились мистера и начали швырять бомбы потом с пулеметов прочесывать Но нечего он не сделал вокруг хаты побил а мы не вредимы и вот только улетел мы на машыну и айда Но вдруг видим уже метров 300 от нас мистера пикируют на нас Я на ходу прыгнул с крыла машыны на дорогу и сразу засверкали в меня в глазах разрывные пули которые рвались 3 м от меня и на них было противно смотреть 3 боку меня загорелась солома и стала догорать до меня тут мистера ушли считая что они с нами разделались но оказалось что они даже ни кого не ранили Только в машыне один бак пробили с маслом»

– Тут нашему водителю Роговскому повезло. Мы успели разбежаться, а он упал под заднее колесо. Кузов весь изрешетило, а у него ни единой царапины. Разрывные крупнокалиберные пули не ранили – если уж попадала, то сразу насмерть. Даже винтовочная разрывная, скажем, зацепит руку – словно секирой отрубит ее. Шитикову простая пуля ударила в спину, пробила легкие, и он остался жив. А я видел солдат, которым разрывная крупнокалиберная пуля попадала в то же место, так в спине – только дырка, а всю грудь разрывало. И во время и после атаки самолета мы старались сразу не подниматься. Лучше уж вместе с соломой гореть. Во-первых, от осколков – верная смерть. А во-вторых, чтобы пикировщики побыстрее улетели, надо было притворяться мертвым – если немец видит, что внизу еще кто-то шевелится, он будет атаковать до тех пор, пока боеприпасы не кончатся. А вскочишь, побежишь – значит, не только себя, но и других подвергнешь риску.

«…Замаскировав машыну мы двинулись пешком на передовую где горела вся деревня Только вышли за город здесь показалось 45 самолетов и начали фуговать нам прышлось лежать целый час нельзя было поднятся А ночю прыбыли мы деревню Клубовцы где был передний край вся деревня горела и сейчас здесь дым был и дышать было трудно 30 марта Сегодня мы с Шишковым нашли много немецкого сыру витамин це Сидим п'ем а кругом такой грохот просто ад Катюшы шыпят а нам покуда работы нет Нам м-р направил на огневые но по дороге по которой мы пошли простреливал Тигр и нам прышлось ползти по кувету в котором было много грязи и битые мадяры. Самолетов чортова уйма зажгли последние дома которые догорают Мы вышли в густой лес и пошли лесом Солнце зашло и пошол густой снег от которого ничего не видать за два метра К 11 ч. вечера мы добрались до деревни Вербовцы в которой остались до утра»

– В начале войны, после того как видели окровавленные трупы только что убитых, многие есть не могли. А теперь мы к трупам относились, ну, как к бревнам. К стрельбе, бомбежке тоже привыкаешь, когда долго находишься на передке. Смерть все время рядом с тобой ходит. Ты ее постоянно видишь в ста, десяти, в одном метре от себя. И все же о своей смерти не думаешь. Не можешь представить, что вот так вдруг пуля войдет в твое сердце, как только что вошла в кочку перед тобой… Но это не значит, что страшно не было. Страх был. Только он вползал в душу не тогда, когда по тебе стреляют и ты видишь, откуда стреляют. Тут ты оцениваешь обстановку, у тебя есть варианты спасения. Если есть… Особенно страшно, когда не знаешь, откуда ждать смерти. На минном поле. Ночью в поиске, при подходе к немецкой линии окопов. При выходе из тыла на передовую…

До конца правдивых книг, фильмов о войне не встречал. А одна телепередача меня особенно возмутила. В ней рассказывалось, как известная певица Шульженко где-то под Мурманском выступала прямо на передовой. Этого никогда не могло быть уже потому, что даже во время затишья на передке головы поднять нельзя – снайпер сразу снимет. Но, оказывается, после концерта Шульженко даже в разведку ходила. Какая чушь! Нас, разведчиков, столько готовили… Да еще отбирали самых физически сильных и самых выносливых… Посмотрел передачу – и мне как будто в лицо плюнули…

«1 апреля За ноч выпало снегу по колено и все продолжае идти Метет така завирюха просто настоящая зима Мы пошли в деревню Пелагичи где и остались на ноч»

–  Был ли этот день и тогда днем юмора?

– Да, на фронте его тоже отмечали шутками и розыгрышами. Правда, иногда они были своеобразными и суровыми. Однажды первого апреля Амос Шитиков зарядил наган, вставив в барабан патроны через одно гнездо. Но сделал это так, что никто не видел. Потом со скорбным выражением лица объявил нам: «Жизнь фронтовая мне так опостылела, что лучше застрелиться». И с криком «Эх, ма!!!» сделал первый выстрел в землю, а потом приставил ствол нагана к виску и нажал на спусковой крючок. После такой «шутки» другим шутить уже не хотелось. Все понимали, что могла же произойти трагическая ошибка. Так чуть не случилось в следующий раз, когда Шитиков решил «застрелить» Лозукова, который несправедливо разделил еду. Амос знал, что его наган заряжен через раз, и спокойно так, сказав: «Лозуков, за мухлеж я приговорил тебя к смерти», выстрелил вверх, потом направил наган на Сергея Лозукова. Но что-то его в последний момент удержало, и прежде чем снова нажать на спусковой крючок, он отвел наган в сторону. Раздался выстрел и на этот раз. Шитиков все же доигрался со своим наганом. Однажды, перезаряжая его, он прострелил себе руку. Рана в общем-то пустяковая, но все мы не на шутку испугались. Обратиться в санчасть с такой раной нельзя – сразу признают самострелом. А дальше – трибунал. Поэтому перебинтовали руку сами и на всякий случай решили предупредить заместителя командира полка по строевой части майора Королева. Мы знали, что он к этому случаю отнесется правильно.

«2 апреля Сегодня идет снег метель просто как в тундре пурга ночю с одним л-м пошол в р-у Темно метет снег проваливаемся по пояс… Целую ноч проходили К расвету только вернулись и упали с ног спать как снопы»

–  Офицеры постоянно ходили в разведку? Или только в каких-то особых случаях?

– Наши офицеры владели топографией, конечно, лучше нас. И когда требовалось точно нанести на карту цели, какие-то географические объекты, ориентиры, разведгруппу, как правило, возглавлял офицер. За «языком» разведчики обычно ходили во главе с сержантом. В тот день мы со старшим лейтенантом Хараханджанцем должны были выйти на нашу 5-ю минбатарею, с которой прервалась связь. Накануне минометчики притащили своего раненого командира батареи Шевченко. Нет командира или нет связи – батарея считалась неуправляемой. Хараханджанцу предстояло разобраться в обстановке на месте и при необходимости принять командование батареей. Кстати, во всех случаях, когда разведгруппа выходила на нейтральную полосу или на территорию противника, мы всегда должны были, если возникала попутная возможность, брать контрольного пленного.

Задание, которое получили мы со старшим лейтенантом Хараханджанцем, считалось одним из простых. Хараханджанц после одного случая стал в нашем полку, как говорили, не в почете, и ему теперь доверяли только такие задачи. Было это на Пасху, в Тлумаче. Зашел Хараханджанц в церковь. Там как раз шел молебен. И старший лейтенант решил высказать к этому свое отношение: «Ну что, поешь, батюшка? В твою матушку!.. – И так далее. – Сейчас сюда придет НКВД и ты другую песню запоешь…» Пьяный, конечно, был. Но командование запомнило ему этот случай надолго.

«3 апреля Сегодня немцы пошли в контратаку Атака была атбита з большыми для фрицев потерями Подобрав хвосты они смылись в Тисминницу на поле боя остались самоходкы бронетранспортеры и много трупов А мы забились в лес и никак с него не выбиримся снегу глубоко»

– В это время немцы несли большие потери, но, по нашим сводкам, их было намного больше. К примеру, после боя на поле остается четыре подбитых танка. Кто их подбил – пушкари, пэтээровцы – или они подорвались на минах – трудно сказать. Но когда подавали данные наверх, каждый засчитывал эти танки за свои. И получалось уже не четыре, а двенадцать. В корпусе эту цифру увеличивали штабисты. В итоге выходило, что у немцев на нашем направлении всех танков столько не наберется, сколько подбито в одном бою.

«10 апреля Жывем помаленько фриц все контратакуе и все его атакы схожы одна на другую после каждой атакы бегит подмыватся в Тисминницы»

–  Чем могли отличаться атаки немцев?

– Как правило, они никогда не атаковали однообразно. Если, скажем, с первого раза им не удавалось взять наши позиции в лоб, то потом или в обход наступали, или вызывали авиацию, или перегруппировывали силы. Это мы обычно атаковали однообразно, чаще – в лоб, пока или возьмем их позиции, или почти всех людей положим перед ними. Если же у немцев атаки начинали походить одна на другую, значит, все, они уже выдохлись.

«13 апреля Сегодня здешние жытели празднуют Пасху А немец предпринял самые ожесточенные атаки но все атаки были отбиты з большими для него потерями все напирал на переправу по Днестру Мы все находимся в Надорожном в Клубовцах в Перламичах Березовке в г. Тулумач Сейчас здесь заметно потеплело в виде весны но мне не верится что еще не будет снегу по характеру здешней дурной погоды

17 апреля Сегодня утром я был в Тулумаче Прыходил за машыной часов у 9-ть Мы хотели ехать только выехали на улицу а здесь немецкая авиация увидали машыну и давай друг за другом пикировать А их было 36 шт. Хату под которой мы упали разбил меня крепко дрыном дернуло по спине я думал что осколок мне спину перебил оглянулся а в меня полено на спине Когда улетели долбачи мы побежали к машыне Мотор целый только два ската задних побило и стекло а остальное все в порядке»

– Авиация досаждала нам здорово. Если «долбачей» нет, так обязательно «рама» зудит в небе. Случалось, когда долго не появлялись наши самолеты, «рама» снижалась и бросала бомбы. Однажды во время такой бомбежки ее прихватили наши истребители и посадили на поле. Мы все это наблюдали из леса и сразу бросились к самолету. Но оттуда по нам ударил крупнокалиберный пулемет. Мы залегли. Истребители не уходят, машут крыльями, мол, не упустите «раму», она же может опять взлететь. Наши радисты догадались включиться на частоту летчиков и услышали такой мат, что тут же из леса вырвался танк. Танкисты подогнали машину к самолету и придавили его фюзеляж стволом своего орудия. Но немцы двигатели не останавливают. И только после того, как танкисты сделали несколько выстрелов, вылезли четверо с поднятыми руками, а двое застрелились в самолете. Как потом стало известно из газет, пилотом одного из наших истребителей в этом эпизоде был Покрышкин. Уже тогда мы много слышали о нем. Где воевали его ребята, там можно было днем переправляться через реки – они не давали немецким самолетам приближаться к переправе.

«18 апреля Сегодня мы зашли в одну деревню втроем Я Сорока и Амос выпросили ковалок хлеба и банячок молока погода теплая справа от нас виднеются Карпаты со снегом. Завтра мой день рождения и я думаю какое мне счастя будет на следующей год сейчас ровно 22 г.»

–  Как местные жители относились к таким просьбам?

– В это время нас встречали уже без энтузиазма. Если мы вежливо попросим, молча вынесут. А если так же молча откажут, мы тогда ищем, на что можно выменять еду. Бывало, ну ничего нет. А знаем, иначе не дадут. Так хоть кусок от старой шинели отрежешь…

«19 апреля Сегодня день рождения мое и надоб выпить хорошо но получается не так Я форсирую болото по пояс ну сегодня день хорошый и я не смерз Прыбыл в Олещызну где мы с Сорокой пошли по лесу добывать сок березовый говорят хорошый но это все оказывается фантазия он какой-то прыторный и мы бросили все свои работы по добыче сока

20 апреля Сегодня дождь и мы намокли как куропаткы Меня направили к машыне и мы з Роговским копаемся в грязи Машына буксуе и мы позно вечером прыбыли в Жуковцы где замаскировали машыну и разполагаемся спать

23 апреля Стоим с машыной в розвалином спиртовом заводе который не попадае под бомбежку Жывем хорошо все время пируем деревня пустая жытели разбежались от бомбежкы и мы здесь одни как хозяева»

– К тому времени немцы нас из Тлумача выгнали. Нам с Сорокиным поставили задачу: проникнуть в соседнее с Тлумачем селение и оттуда наблюдать за движением немецких танков. Мы вышли на край села, забрались на крышу дома, стали наблюдать в бинокль. Слышим рев моторов и выстрелы, а сами танки не видны. Их большой бугор скрывает. Теперь нам можно было возвращаться в штаб полка, который находился в домике лесника. Начштаба нас предупредил, что если мы там штаб не застанем, то должны самостоятельно идти в направлении разбитого сахарного завода в местечке Жуковцы. Когда мы пришли в эту деревню, она была совершенно пустой. Куры, гуси ходят, коровы мычат, а людей нет. Я зашел на одно подворье, слышу, голодные свиньи кричат. Накормил их ячменем, и они успокоились. Насобирал яиц, из листа железа устроил жаровню, и мы подкрепились яичницей.

«27 Сегодня мы ночуем на Калачинской шосе Две машыны погода плохая идет дождь и очень холодно Немец все время бросается в атаку вот уже 27 дней и все без успеха Катюша то и дело напоминае о себе и фрицы катятся назад

1 Мая Сегодня мы едем в Якубовку и стоим в саду выпить нечего в честь праздника сварили ведро мандыбуркы покушали и думал домой написать писмо но здесь загрохотало все Страшный гул это фрицы полезли в атаку но тут зашыпели наши Катюши Дали огонька ему прыкурыть и он успокоился не мешая нам празновать»

– Домой писали мы только бодрые письма. Их читали на полевой почте, и все знали, что о плохом писать нельзя, иначе письмо просто не дойдет, а ты попадешь «на карандаш». Поэтому старались писать с патриотическим настроением – чем больше в письме патриотизма, тем больше гарантий, что его получат. Письма с тыла на фронт тоже проверялись. Я получал такие, в которых отдельные места были замазаны тушью.

«2 мая Сегодня на разсвете обратно пошол фриц в атаку но ему обратно рога збили и несколько Тигров стоят обгоревшые 5 мая Стоим в апарели в одном глубоком яру Сюда снаряды не долетают только свистят через нас Тепер все эти дни затише только иногда артперестрелка бывает Сегодня были в Обыртыне… где видели кино Кутузов

По 10 мая затише никаких изменений нет стоим на месте. Только и заботы сейчас что варим себе завтрак обед ужын та писма домой пишем»