Текст книги "Наедине с собой (СИ)"

Автор книги: Николай Сухомозский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)

в драку один против троих он не лезет. Пытается решить конфликт мирным способом. Честно

глядя ему в глаза, признаемся, что ключ выбросили в окно.

Несмотря на темень и снег, Толик собирается отправиться на его поиски. Мы искренне его

отговариваем: это все равно – что искать иголку в стоге сена?

– А как же мне переспать эту ночь? – так же искренне удивляется он.

– Ложись животом вниз и не переворачивайся, – советуем без всякого подвоха (сколько можно?).

– Так неудобно же! – пробует Толик.

– Но ведь иного выхода нет, – констатирует один из нас.

Толик, ворча, пристраивается на тазике, а мы снова покатываемся от хохота.

На следующий день мы все хором нашли кусачки и перекусили одно звено сетки, освободив, таким образом, тазик.

***

Нашу троицу, по сути, уже приговоренную к исключению, вдруг милостиво согласились

перевести на заочную форму обучения. Что подействовало, не знаю. Может, ослепляющая ум

обида у декана прошла? Может, понял, что ничего, кроме глупой шутки, мы не замышляли. Как

бы там, ни было, я – уже заочник.

***

Занят тем, что играю в карты и сдаю досрочно экзамены на два года вперед.

Первое выглядит так. Утром, когда супруга уходит на занятия, ко мне заваливает Толик

Шилоший. Бумага к этому времени уже готова, ручка – тоже. Режемся в подкидного дурака.

Обязательная норма – сто партий в день. Подсчет выигрышей и проигрышей ведется строгий.

Ведь договорились определять лучшего игрока как по итогам месяца, так и квартала. Игру

прерываем только на то, чтобы в очередной раз отведать борща, предусмотрительно

состряпанного моей супругой. Кстати, учитывая, что он без мяса, едим его так. Кусаем хлеба, потом лука, дальше – сала и лишь затем вливаем в рот борщ. Вкуснотища небывалая!

Не сложнее и вторая процедура. Я заблаговременно запасся абсолютно законными «бегунками» –

только не на пересдачу экзаменов. Как все остальные студенты, а… на их сдачу. Подхожу в

курилке к преподавателю, слово за слово и перехожу к делу: так, мол, и так, не поставит ли он мне

прямо тут оценку по его предмету. Ни один не отказал! Таким образом, к концу третьего курса у

меня уже сданы все экзамены, кроме, естественно, государственных за весь курс обучения. Иными

словами, я готов к защите диплома. На два года раньше однокурсников. Вот это финт! Конечно, глупо надеяться, что начальство позволит мне это сделать. Однако попробовать, не исключено, стоит. Вот только не поставлю ли я под удар преподавателей, согласившихся пойти мне

навстречу?!

Овруч. Журналистский дебют (1974-1976)

Начинаю трудовые будни в роли корреспондента отдела сельского хозяйства овручской районной

газеты «Зоря». Первое задание – написать о подготовке техники к осенне-полевым работам. На

первый взгляд, что здесь, казалось бы, сложного? Но колхозный инженер ведет меня вдоль ряда

жаток и приговаривает:

– Эта готова. И эта – готова. И эта… Да они вообще – все готовы!

Я нутром чувствую: нагло обманывает. А что могу возразить, если сам ни бельмеса не понимаю, хотя и вырос не на асфальте, и курсы трактористов-машинистов с горем пополам закончил. К

счастью, тут мне на выручку неожиданно приходит водитель редакционного УАЗика, который от

скуки следует с нами. Улучив момент, когда инженер отвлекся, Григорий, тыкая пальцем в одну

из жаток, прошептал:

– У нее же мотовило на честном слове держится! Его просто прислонили…

Выдержав паузу после возвращения инженера, я с умным видом показал ему на злополучное

мотовило. А водитель еще и поддакнул:

– Да, и в следующей жатке подшипника на транспортере нет.

Тот, поняв, что люди пожаловали не хухры-мухры, а подкованные, тут же сменил тактику и, честно называя степень разукомплектованности того или иного механизма, жаловался на

отсутствие необходимых запасных частей.

Как вы понимаете, мой материал, если и не был признан лучшим в номере, то добрых слов

заслужил. Особенно в части критики руководства районного объединения ««, не обеспечивающего

колхозы запчастями, что грозит срывом всей уборочной кампании.

***

Очередная командировка. Как водится, дав на целый день редакционную машину, редактор

совершенно справедливо хочет выжать из ситуации максимум. Едут, кроме меня, заведующий

отделом партийной жизни Михаил Фишман, заведующая отделом писем Галина Кирилюк и

фотокорреспондент Валентин Редчиц. Иными словами, УАЗик забит до отказа.

Схема работы привычно проста. «Чешем» все хозяйства подряд. Приехав в очередное, бросаемся в

разные стороны. Завпартотделом ищет секретаря первичной партийной организации, завотделом

писем идет либо в клуб, либо в библиотеку, я – к главному агроному или зоотехнику. А фотокор –

к председателю. За списком тех, кого тот порекомендует запечатлеть для вечности.

Как правило, в каждом колхозе приглашают перекусить. Мы редко отказываемся. Поэтому к

концу дня все, кроме водителя, изрядно навеселе. Трогаемся в обратный путь уже затемно.

Впереди садится дама из отдела писем. Сзади завпартотделом, я и чародей зеркального объектива.

Травим анекдоты, смеемся.

Фотокор кладет мне руку на спину. Ничего необычного в этом нет – в машине теснотища. Спустя

несколько минут его рука скользит мне под воротник рубашки. Я настораживаюсь, но уповаю на

случайность, хотя слышал о парне всякое. И вдруг он, склоняясь к моему уху, нежно шепчет:

– Тебе приятно?

Я прошу водителя остановиться: дескать, нужно отойти на пару минут. Тот тормозит. Отлить не

против вся бригада, поэтому расходимся по сторонам. Я специально иду за заведующим

партотделом: во-первых, он еще и секретарь первичной партийной организации редакции, а, во-

вторых, самый солидный по возрасту. И, рассказав о казусе, прошу, когда вернемся, сесть между

мной и нестандартно ориентированным фотокором. Он смеется, но обещает.

Возвращаемся к машине. Фотокор садится с одной стороны, завпартотделом – с другой, а я, обойдя авто, пытаюсь пристроиться с боку старшего товарища. «Нетрадиционал», не будь

дураком, выходит из машины, тоже ее обходит и просит меня:

– Подвинься!

Сдаю назад: мол, садись. Тот усаживается. А я снова двигаюсь в обход, дабы занять более

приемлемую позицию. Мой воздыхатель выбирается из автомобиля и собирается перебраться на

другую сторону. Но тут вмешивается завпартотделом, причем безапелляционным голосом.

Фотокор что-то зло бурчит, однако подчиняется. Водитель и заведующая отделом писем не

скрывают своего смеха.

Въезжаем в Овруч. Вот и типография, где находится лаборатория фотокорреспондента – ему

сходить. Выбираясь из машины и уже не стесняясь коллег, он начинает уговаривать меня пойти с

ним, дабы поглядеть, как делаются снимки. Но дураков нет. Однако я ошарашен: разве такой

человек имеет право работать в редакции?!

***

Хотя я и стал заочником по принуждению, связи с курсом не теряю. А там снова – нешуточное

дело. Мой уже упоминавшийся в этих записках товарищ Анатолий Згерский написал курсовую о

батьке Махно. Причем не с позиций официального безоговорочного осуждения. Что тут началось!

Причем ситуация выглядела весьма интересно. С одной стороны, парня – студента т. н.

партийного факультета – надо безоговорочно исключать. С другой, кому-то ведь за

«идеологический недосмотр» придется отвечать. И первым делом Анатолию предложили

курсовую тихонечко забрать и написать новую. Тот – ни в какую. Тогда к декану пригласили его

жену Аллу Ярошинскую – тоже нашу однокурсницу. Повлиять на мужа не смогла и она. И

«махновца» исключили (какой он уже по счету на курсе?).

Мужеством товарища я, конечно, восхищен. Но считаю его зряшным. Все-таки нужно было на эту

тему работы не писать. Ведь никому ничего Анатолий не доказал, а получение высшего

образования теперь для него весьма проблематично. Не лучше ли было, диплом все-таки

получить, а уж тогда высказывать собственную точку зрения?

Впрочем, со стороны судить легче. Я же почему-то в свое время тоже «спорол горячку». Так что –

не судите, да несудимы будете.

***

В Овруче, между тем, перешли с супругой практически на нелегальное положение. Почему? Аи

очень просто.

Ее далекий родственник – прапорщик – уехал служить в Германию на пять лет. И оставил свою

квартиру в райцентре нам. Во-первых, какой никакой присмотр. Во-вторых, гарантия, что в нее

КЭЧ не заселит какого-нибудь безквартирного офицера.

Это жилье представляло собой две комнаты в трехкомнатной квартире. Отопление – печное.

Удобства – во дворе. Но мы были несказанно рады. Все-таки не тащиться обоим ежедневно на

работу за 20 километров из села, где обретались родители жены.

К тому же, третья комната стояла на замке, так что чувствовали себя вольготно. Однако все

закончилось, когда туда заселили семью майора, переведенного в Овруч откуда-то издалека. Он, узнав, кто мы такие, тут же нажаловался начальству: мол, в военном доме живут гражданские без

каких-либо прав на это, а он ютится в одной комнатке.

Первый раз комиссия явилась, когда меня не было дома. Супруга – умница! – не растерялась от

неожиданности. И заявила, что мать уехавшего в Германию дала нам ключ всего на несколько

дней, и мы тут вовсе не живем. С тирадой о недопустимости подобного, она тут же согласилась и

сказала, что завтра же нашей ноги здесь не будет. Может, вначале она так и сама думала. Однако, посовещавшись вечерком, решили держаться до конца (но таким образом, чтобы не повредить

владельцу – чем черт не шутит, еще отберут).

Первым делом заклеили все окна старыми газетами. Забрали с кухни свои кастрюльки, ложки и

ножи (готовить начали в комнате на электроплитке). Свет, когда стемнеет, не включаем. В подъезд

заходим, лишь убедившись, что в округе представителей воинской части не наблюдается. И еще: я

перестал после бритья душиться одеколоном и перешел на крем. Дабы не распространять чужой

устойчивый запах в общем коридоре. Утром, перед тем, как выскользнуть тенью на работу, долго

стоим под дверью и прислушиваемся, понимая, что именно в эти минуты нас легче всего поймать.

Уже трижды, когда мы находились на месте, в двери и окна стучались. Но взламывать их не стали.

Ведь за вещи командированного в ГСВГ кому в таком случае пришлось бы отвечать.

Так что пока держимся.

1975 год

После первомайских праздников в редакции «Зари» разразился нешуточный скандал. В его центре

оказался фотокорреспондент. А подняла бучу разгневанная читательница, явившаяся в редакцию в

первый же рабочий день. Она потрясала номером районки, вышедшей утром.

– Это же неслыханное кощунство! – раздавался ее возмущенный голос из редакторского кабинета.

– Даже мы, взрослые, находимся в шоке! А вы представьте ни в чем не повинных детей. Вы

понимаете, насколько все это серьезно?!

Когда читательница, наконец, ушла, в приемной, служившей и кабинетом для отдела сельского

хозяйства, показался редактор Янышевский. Он был мрачнее тучи – верный признак того, что

прокололись мы очень и очень.

– Пригласите ко мне …! – голос его напоминал звук ножниц по металлу в процессе работы.

Что же оказалось? Фотокорреспондент поленился идти на первомайскую демонстрацию и

подсунул ответственному секретарю снимок с аналогичной, только двухгодичной давности. И все

бы ничего (подобный «подлог» хоть раз в жизни приходилось совершать каждому владельцу

профессионального фотоаппарата) да надо же случится такому совпадению. В одном из

знаменосцев, шагающем в праздничной колонне, читательница узнала собственного мужа, которого полтора года тому назад… похоронила. А так как в воскрешение мертвеца не поверила

не только она, но и редактор, фотокору пришлось держать ответ по полной программе. Правда, с

работы его не уволили.

***

– Валять не строить.

– Смотря что валять и что строить. Легче всего, конечно, валять дурака и строить глазки.

***

К лету экстерном сдал все экзамены до конца учебы. Была, пусть маленькая, но все-таки надежда

получить диплом на год раньше. Увы, деканат воспротивился жутко: там и слышать о подобном

не хотели.

И в самом деле, чуть не исключенный студент заканчивает университет экстерном. Как-то не

вяжется.

***

Не хвали свое болото. Ты же не кулик, а человек.

***

В Овруче мы уже год, а жене никак не удается найти работу. Предлагают ехать то в одно, то в

другое отдаленное село.

Что это за жизнь будет: она – там, я – здесь. И после длительных семейных прикидок решили из

Овруча уезжать.

Остановились на Чернухах Полтавской области – в основном потому, что жене гарантировали

работу в райцентровской школе, да и к моим родителям – рукой подать.

Чернухи. Покой мне только снится (1975-1976)

Переехали. Осваиваю профессию «радиста» – корреспондента-организатора районного

радиовещания. В штате числюсь в местной газете, в ней же имею кабинет. Жена устроилась в

школу – пока вести группу продленного дня. Каково оно будет на новом месте?

***

В дипломной работе по совету Василия Васильевича Яременко намеревался исследовать газету

«Хлебороб», которая издавалась в 1905 году в Лубнах. Направил соответствующий запрос в

областной архив. И вскоре получил оттуда ответ. Вот такой: «Полтавский облгосархив сообщает, что в брошюре П. Х. Белого» Лубны. Историко-краеведческий очерк «(Харьков, «Прапор», 1971, стр. 26) есть сведения о газете «Хлебороб», которая издавался в конце 1905 р. на украинском

языке, раз в неделю. Редактором ее был один из руководителей Лубенской организации

Украинская социал-демократической рабочей партии (мелкобуржуазная националистическая

партия) либеральный помещик Николай Шемет. Вышло несколько экземпляров газеты.

По нашему мнению, для дипломной работы вам не следует брать газету «Хлебороб» в то время,

когда вы хорошее исследование можете сделать по областной или даже районной газете, взяв

любой период за послевоенные годы. Например, осветить один из вопросов: возрождение

народного хозяйства в послевоенный период; развитие сельского хозяйства; интернациональные

связи, история родного края на страницах газеты или другое».

За директора Н. Пайдема ответ подписал кто-то, фамилия кого начинается на «Мель…» и

начальник отдела использования и публикации документов В. Жук. Я, безусловно, глубоко

уважаю архивных работников, но даже земляков-полтавчан не уполномочивал подбирать мне тему

дипломной.

***

Дела идут так себе – не по душе мне радио. Да и условий – никаких. А насшибать заметок на 15

минут вещания – это я вам доложу! Нашел временный выход – в конце каждого выпуска даю

небольшой музыкальный концерт «по заявкам».

***

Читаешь газеты, книги и видишь: что-то неладно с портретами строителей коммунизма в

советском королевстве. Герои только и знают, что думают о работе, о выполнении и

перевыполнении социалистических обязательств. Разговаривают об этом по дороге в цех или на

ферму, на обратном пути и даже в спальне до поздней ночи. Да еще – в большинстве случаев –

каждый заочно где-то учится. С единственной целью – еще лучше работать.

Писатели, умерьте ваш пыл! Это же роботы, а не живые люди. Ибо написанному не верит никто –

даже сами герои, ибо они на самом деле не такие.

***

– Что тебя неважными яблочками угостили...

– А кто сейчас хорошими угостит? Их либо сами съедят, либо отнесут на базар.

***

Вчера на меня вышли из областного радио и попросили подготовить для них заметку. Когда через

пару часов перезвонили, я приготовился ее надиктовывать на диктофон. Увы, на том конце

провода сказали, чтобы не частил, ибо записывают под карандаш. Я очень удивился:

– У вас что, никакой звукозаписывающей техники тоже нет?!

– Почему же, есть!

– Тогда почему

вы мучаетесь, записывая?

– А вы хотите на диктофон?

– Ну-у, думал…

– Хорошо, я сейчас его включаю. Начинайте!

На следующее утро мы с женой специально поднялись пораньше, дабы послушать выйдет ли моя

заметка и, если выйдет, и в каком виде. Вышла. Без единого сокращения! Я даже загордился –

значит, что-то умею. Кстати, свой голос со стороны услышал впервые и… не узнал совершенно.

Днем перезвонили с областного радио. Та же корреспондент, с которой я общался накануне.

Поблагодарила за качество написанного и сказала:

– Я вчера почему хотела записывать на бумагу. Да потому, что обычно местная информация

такого качества, что готовится нами для дикторов. А у вас я даже слова не исправила.

Черт возьми, кажется, я не тщеславен, но было приятно!

***

Возглавлять районное радиовещание должен коммунист. И старшие товарищи приняли меня

кандидатом в члены КПСС.

***

Только начались холода, как мы столкнулись с проблемой обогрева нашей конуры. Правда, жене, как сельскому учителю, брикет выделили бесплатно. Однако его нужно чем-то разжигать. Ас

дровами в Чернухах проблема. Ежедневно ходили по поселку в надежде найти какую-нибудь

палку. Особо «грибными» местами были задворки магазинов – туда нередко выбрасывали

поломанную тару. Так и грелись.

Пока о сих невзгодах не прослышал мой отец. Который тут же пообещал исправить ситуацию. Как

– не объяснил. И вот спустя пару-тройку морозных дней после нашего возвращения из Пирятина, в Чернухах появляется отец. В руках – аккуратный картонный ящичек. Естественно, с гостинцами.

Только мы даже догадаться не могли, с какими. Когда он открыл ящичек, в нем лежали аккуратно

напиленные… дрова. Нам на розжиг плиты. Так всю зиму мы и возили их из соседнего райцентра.

Неудобно. Зато тепло. И совсем не сыро.

1976 год

В районной газете заведует сельхозотделом Леонид К. Пьет безбожно, смахивает на бомжа. Но

пишет! В час по статье – на любую тему. Имеет, правда, один не то чтобы пунктик, однако…

Когда пишет, всех выгоняет из кабинета. Даже тех, кто потом зайдет, не ведая, что здесь творят.

Редактор таким сотрудником не нахвалится. Все премии – его.

И надо же, мне как-то срочно понадобилась сводка по надоям молока. Леонида в этот момент на

месте не было, и я рискнул сам взять бумагу. Каким же было мое удивление, когда я увидел на

столе оржицкую районную газету с подчеркнутым материалом. Думаю: «Что коллеги такого

интересного написали?». Начинаю читать и понимаю, что это уже сегодня читал. Слово в слово. В

нашей районке.

Никому ни слова я не сказал. Но начал просматривать другие издания, которые выписывала

редакция. «Лучший журналист» изо всех их переписывал все, что только можно. Меня удивляет

даже не то, что это постыдно, а то, что он не боится попасться на плагиате.

***

На всех парах «насилую» производственный роман. А понять толком ничего не могу.

Шлакобетон, а не литература, или я датский принц!

***

В книгах Маняка и других – не философия, а рыхлое мудрствование.

***

Просто ЛИХО (БЕДА – рус.) с этой производственной тематикой! Персонажи: ЛИХОбор – в

одноименном романе В. Собко; Лихолат – в «Бережанских портретах» Е. Гуцала; ЛИХОлатенко –

в «Горлице из яблоневого сада» А. Моторного.

***

В третьем номере «Рабоче-крестьянского корреспондента» опубликована заметка «И делом

помоги». Автор приехал на новое место работы (он – не журналист), зашел в библиотеку и увидел, что здесь «книг – мизерное количество». Пошел к секретарю парторганизации леспромхоза. Тот

(дословно – Авт.): «возмутился, что никто до сих пор не сообщил ему о состоянии библиотеки».

Через неделю туда завезли новые книги.

Вот вам пример, как из разряда поучительных заметка перекочевала в разряд обличающих. В

самом деле, что это за секретарь парторганизации за многие года, если не десятилетия (в

материале – «книг не получали с незапамятных времен») не зашел в библиотеку. Куда смотрел

районный отдел культуры? И, наконец, сами библиотечные работники?

Повезло, что неравнодушный лесоруб приехал…

***

Свой роман Ю. Бедзык назвал «Лазурь». Казалось бы, перепутать здесь что-то трудно. Но не

нашим переводчикам на русский! В издательстве «Днепр» (1974) книга вышла под названием

«Синева». Еще в одном – «Голубизна».

***

Наш передовик (имею в виду Леонида К.) снова «отличился», переночевав... в ресторане. Каким

образом?

Вечером после получки там засел – дело привычное, клиент – уважаемый. Сидел до позднего

вечера, надрался по самые надбровные дуги. Рабочий день у тружеников бокала и вилки

закончился, они закрыли заведение и разошлись по домам.

Каким же было их удивление, когда на следующий день утром, открыв ресторан, они увидели там

Леонида К. преспокойно себе похмеляющегося. Оказалось, ему накануне перед закрытием

приспичило в туалет, который он перепутал с хозблоком. Зайдя туда, справил малую нужду, залез

в… ванную (в ней мыли картошку) и уснул. Пришел в себя, когда уже взошло солнце. Хотел

заказать 150 граммов «на коня» и отправиться домой спать, так как думал, что светило только

заходит, но не дозвался официантки. И вообще никого из обслуживающего персонала не мог

найти. Тогда, поскольку «трубы горели», решил действовать сам. За утренней трапезой его и

застали.

Поскольку в том, что посторонний на ночь остался в ресторане были повинны и сотрудники, а

Леонид К. без всяких-яких сказал, что за выпитое и съеденное утром рассчитается, шума никто не

стал поднимать.

И все бы ничего, кроме одного. Нашу профессию-то подобные закидоны компрометируют.

***

Еще один литературный шедевр! На этот раз повесть И. Дьячка «Живая основа». Фабула опуса

такова. Хиреет суконная фабрика. Вот-вот обанкротится. Но, к счастью, сюда по распределению

приезжает выпускница техникума Инна Зорина – этакий Ломоносов текстильной

промышленности.

В первое же посещение цеха всем героиням героиня невольно отмечает, что «сельфакторы

устарели и их надо заменить». Еще через минуту доказывает: выход ровницы на аппаратах можно

увеличить, вопреки утверждениям конструкторов о невозможности этого. Немножко позже

окажется, что определяют расход ткани тут «еще дедовским способом» (а Инна совершенно

случайно в техникуме работала над проблемой автоматизации именно этой операции). Дальше –

больше. Девушка предлагает значительно экономнее технологию изготовления ровницы, повышение скорости машин, новые рецепты эмульсии.

Остается добавить: все эти предложения мгновенно воплощаются в жизнь, и фабрика, которая

дышала на ладан, начинает выполнять планы.

А что же главная героиня? Она успевает обсудить с подругой новый фильм, помочь подшефному

колхозу, наладить культурно-массовую работу, открыть на предприятии книжный киоск без

продавца, разработать чертежи для подъемника, писать в районную газету очерки ...

И это, извините, литература? Нет, скорее классический образец, пособие, как писать не надо.

Понимали ли это те, кто подписывал «производственную повесть» к печати?

Да, все действующие лица повести, как на подбор, «красивые» и «хорошие». Вот примеры:

«хорошая женщина» (стр. 11), «красивая женщина» (стр. 14), «высокий такой, красивый ...» (стр.

27), «на ее красивом лице» (стр. 29), «красивый учитель» (стр. 29), «красивая девушка» (стр. 39),

«мама твоя – просто красавица» (стр. 39), «с красивым мужчиной» (стр. 43), «красивая, веселая, трудолюбивая» (стр. 50), «казалась особенно красивой» (стр. 53), «движения ее красивых пук»

(стр. 72) и т.д. вплоть до конца повести.

Так и хочется воскликнуть словами известного литературного персонажа:

– Ваня, не делай нам красиво!

***

Сочувствую авторам, у которых душа органически не уживается с понятием «серпа и молота» в

литературе!

***

Редактор районной газеты «Нова праця» попросил выручить: смотаться на ближайший колхозный

животный двор и сделать оттуда материал.

Уехал. Вот и ферма. Знакомлюсь с людьми. Беседую. Записываю. И направляюсь ко второй

ферме, расположенной в сотне метров.

На воротах стоит доярка:

– Что, сначала у ТЕХ побывали? Уже наслушались!

– Представляю, что они вам наговорили, – подключается к разговору еще одна женщина, вышедшая из здания.

«Вот там материал в руки плывет! – радуюсь я. – На сто процентов – проблемный».

Во время разговора с коллективом выясняю причины вражды двух коллективов одного колхоза.

Возвращаюсь, ночью готовлю материал – бесспорно, гвоздь номера. Утром в предвкушении

заслуженных добрых слов сдаю редактору.

И …получаю по башке административной мешалкой. Мол, слабый я профессионал: вместо того, чтобы написать, как люди перевыполняют планы по надоям, я копаюсь в грязном белье. Короче

говоря, подвел редакцию: материал забраковано, а ставить нечего.

Под конец беседы мы поссорились. К сожалению, весовые категории у нас разные: я – приезжий

молодой студент-недоучка, он – местный уважаемый редактор.

Вышел и подумал: наверное, долго в таких условиях работать не смогу.

***

В предисловии к производственному роману В. Маняка «И сошел день» написано: «В книге идет

речь о глубокой и искренней любви начальника шахты Алексея Грибуна к художнице Ларисе».

Не спешите, читатель! Сей пассаж вас только дезориентирует. Поскольку именно глубины и

искренности в отношениях главных героев и не чувствуешь. Такой себе разговор заводных фигур

– бледный отпечаток настоящих чувств, а не живых людей.

А уровень диалогов?! Особенно если учесть, что герой любит «копаться в историческом фактаже», разбирается в «Ипатьевской летописи», а духовный советчик у него – Спиноза.

Вот один – из наиболее удачных:

«– Я хочу узнать, как дух времени (!) проникает в поры человеческого тела.

– Так вас интересуют люди или время?

– И люди, и время.

– Вас интересуют люди и время? Действительно, нельзя отделять людей от...»

В пяти предложениях пять раз употреблено слово «время» в различных падежах и столько же –

производных от слова «человек».

И над какими только «проблемами» не ломают головы директор шахты и художница! Это и

«относительность Мира», и «внутренний бунт человеческой личности», и «рационалистичность

инженерной психологии», и... А как вам, уважаемый читатель, бегство в «причудливый мир

невесомости»?

Не менее, извините за выражение, глупо и остальное.

***

Поскольку в дипломной имел наглость критиковать метров производственной прозы, то на всякий

случай к своей работе поставил эпиграф «Не называй какую-нибудь мысль неправильной только

потому, что она не совпадает с твоей», процитировав «Мой Дагестан» Расула Гамзатова.

«Старшие товарищи» настоятельно посоветовали эпиграф снять, заменив его на известное

шолоховское «О нас, советских писателей, зловредные враги за рубежом говорят, будто пишем по

указке партии. Дело обстоит несколько иначе. Каждый из нас пишет по указке своего сердца, а

сердца наши принадлежат партии».

Пришлось прислушаться.

***

Один из героев уже В. Маняка исповедуется: «Я еду..., когда мне становится трудно в село.

Возвращаюсь назад обновленный, свежий, сильный».

Если верить автору, достаточно нескольких часов в селе – и тонус у человека – прямо-таки

«фотонный»

Так может этим секретом нужно скорее поделиться с тренерами сборной СССР по футболу?

Смотри, ребята и станут чемпионами мира!

***

Собранный материал, выражаясь все той же производственной терминологии, – это всего-навсего

кирпичи, из которых с помощью мастерка-пера необходимо возвести дом-произведение. И с какой

оценкой его примет комиссия-критика, насколько довольными останутся жильцы-читатели

зависит исключительно от талантливости автора.

***

«Бережанские портреты» Е. Гуцала считаю творческой неудачей. Здесь не живые персонажи, а

бледные тени, действие растянуто до невозможности, одни размышления «наплывают» на другие.

«Портреты» страдают описательностью, скучным перечнем жизненных эпизодов, «украшенным»

словесными красивостями, а иногда – даже манерностью стиля.

Чувствуется, сердце Евгения не лежит к производственной тематике. Так зачем себя насиловать?

Это золото и в грязи блестеть, а неумение писать не прикроешь никакими словесными

«бриллиантами»: тусклое ни при каких условиях не сиять.

***

Погожий летний день. Мы с женой приехали на выходные к родителям в Пирятин. Шагаем

центральной улицей города. И вдруг видим – навстречу идут отец с матерью. Куда? Ведь знают, что мы вот-вот появимся. Оказывается, только что им передали: умер мой дед по отцовской

линии. И они едут в деревню Белоцерковцы на похороны.

Ну что ж, на похороны – так на похороны. Мы разделились: родители – на автостанцию, мы –

отдыхать после трудовой недели.

Только на следующий день меня осенило: куда логичнее было бы, если бы я, не обязательно с

женой, тоже провел деда в последний путь.

***

Героев производственной прозы ничего, кроме работы, не интересует. Именно о ней они думают

по дороге к цеху (ферме), на обратном пути и даже вечером – чуть не до третьих петухов. Наутро

имярек идет на работу, чтобы …значительно перевыполнить задания.

Хочется крикнуть: опомнитесь! Что за бездушные механизмы, ваши персонажи? Почему они

оторваны от окружающего мира? Где эмоции, чувства? Разве такие люди живут вокруг вас, уважаемые инженеры человеческих душ?

***

В романе В. Маняка наткнулся на такое выражение: «безмышечная» гримаса на лице. Что за зверь

такой, если учесть, что гримаса – это именно сокращение мышц?

Еще один перл: «Он был озадачен, спокойно рассудительный». Озадаченный, по словарям, означает взволнован до предела. И на тебе – уточнение: «спокойно рассудительный». Совсем не

тот случай, когда одинаково или в лоб, или по лбу.

На странице 131-й – фраза «профессионально ...затянулся». Неужели появилась профессия

курильщика? Может, и разряды присваивают?

А еще И. Дьячко в повести «Живая основа» поставил цель докопаться, какая она – душа. Четких

данных по всему, получить не удалось, поэтому автор сообщает, что она – тонкая. Правда, столь

же, – не пишет. Видно, еще не измерил...

***

Руководителем дипломной мне назначили Анатолия Григорьевича Погребного. Поскольку я уже

пребывал на заочном отделении, то виделся с ним всего два-три раза. Главное – он не мешал. А

мне это и нужно было.

Скажу, не скромничая: никакой, даже минимальной компиляции, в моем опусе не найти.

Дипломная – стопроцентно самостоятельная работа, тем более, автор позволил себе критиковать и

маститых писателей, включая Владимира Яворивского с его «Цепной реакцией».

Писалось мне, как никогда. Такая деталь: однажды так «поперло», что шесть суток не спал.

Отвез дипломную руководителю. Прочитав, он ее похвалил, сделал ряд замечаний. На том и

расстались.

А когда я приехал на защиту, Анатолий Григорьевич неожиданно зазвал меня в свой кабинет. И, протягивая листочек бумаги, как бы несколько конфузясь, сказал:

– Правилами подобное не предусмотрено. Но я их нарушил и написал отзыв на вашу дипломную.

Вряд ли он сыграет какую-либо роль на защите. Однако не написать я не мог.

Выйдя из кабинета Погребного, я тут с нетерпением развернул бумагу. И вот что прочитал:

«Отклик на дипломное исследование М. Сухомозского... Считаю, что дипломная работа т.

Сухомозского может быть оценена очень высоко. Главное ее достоинство – СОБСТВЕННОЕ

мнение автора – свежее, нешаблонное, достаточно глубокое. Это то, чего мы ищем во всех