Текст книги "Наедине с собой (СИ)"

Автор книги: Николай Сухомозский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц)

Уже не с двумя, а с тремя лыжами вернулся домой. Как отец ни старался, вернуть лыжу к жизни

не удалось. Так бесславно пропали мои 800 однокопеечных монет.

***

В школьном буфете продают пирожки из кукурузной муки с гороховой начинкой. Горячими эти

«хрущевские изделия» – еще ничего. А остынут – шпаклевка шпаклевкой.

***

Летом 1961 г. вместе с братьями Петром и Владимиром Левандовскими шли на Масальский

(остров на реке Удай, где расположен городской пляж). За какой-то мелочью – кажется, пачкой

печенья – зашли в продуктовый магазин. Продавец отпускала товар. Я в это время подошел к

противоположному прилавку. И там, в ящичке с ячейками, увидел сиротливо лежащие… 20

копеек. Это была полновесная порция мороженого, да еще на газировку оставалось!

Долго колебался между чувством стыда и соблазном в виде пломбира. Второе победило. Протянув

руку, я нашел одинокой монете хозяина.

А потом не один месяц мучился, что стал вором.

***

Мне лет 10-11. Живем во времянке. Вместо забора – украинская разновидность плетня («ліса» –

вертикально стоящие лозины).

Раннее осеннее утро. С другой стороны улицы меня передразнивает Николай Пороло – шкет, моложе меня. Улучив момент, стартую, дорогой выдернув прут из плетня. Догоняю и со всей

пацаньей дури шмякаю по голове обидчика. Он неожиданно падает и вопит, по голове начинает

течь струйка крови. Откуда она, если ударил я лозиной?

Появляются взрослые. Начинается разбирательство. А чтобы была понятна суть, нужно вернуться

на десяток часов назад.

Глубокая ночь. Мне, как назло, приспичило справить нужду – да еще тяжелую. Идти в туалет, расположенный в темном углу двора, – страшно. И я не нахожу ничего умнее, как присесть под

плетнем (днем, мол, полка никто не увидел, уберу).

И надо же случиться такому совпадению: гонясь за Николаем, я выдернул прут, к нижнему концу

которого намертво примерзла …львиная доля моих ночных испражнений. Этим случайным

«кастетом» я и приложился к голове бедолаги.

***

Когда начались жуткие перебои с хлебом, мне было 13 лет. В одни руки, помню, давали не более

двух буханок. А что это на семью, пусть даже всего из четырех человек, если основной рацион

питания – именно хлеб?

Так вот, чтобы взять оного больше, в магазин отправлялось не менее двух человек. Очередь

занимали с вечера. Возле лавки и ночевали.

Причем летом даже ложились спать. Прямо на тротуар. И строго в порядке очереди. Так и лежали, ее …не нарушая.

***

В Пирятине до войны существовал пороховой склад (точнее, арсенал). При отступлении советские

войска оружие частично эвакуировали, а частично – взорвали, дабы то не досталась немцам.

Так вот, территория, где он находился, стала излюбленным местом отдыха ищущих приключений

пацанов (девочек я там никогда не видел). Мы все, как ненормальные, рыли землю в надежде

найти что-нибудь взрывоопасное. И находили, надо заметить, очень часто. Особенно патроны и

боеголовки к минам. Последние, научившись ставить на боевой взвод (необходимо боеголовку

развинтить и вынуть «прокладку» из шариков), естественно, взрывали.

В этот раз «рванули» на городском кладбище, сами залегши за удаленным надгробием. Высоко в

воздух – мы такого не ожидали – взлетел огромный ком земли. Его увидели рабочие

расположенного напротив кирпичного завода. И стремглав – на кладбище. Мы – наутек.

Хотя нас и поймали, но, как выяснилось ближе к вечеру, узнали. И поставили в известность

родителей.

Во время «допроса с пристрастием» мы рассказали что к чему. И признались, что боеголовки –

правда, еще не взведенные у нас есть еще. Показали место, где те закопали – во дворе у братьев

Петра и Владимира Левандовских.

Их отец в сердцах выбросил изъятое в уборную. А к утру опомнился: а вдруг там что-то

проржавеет и кого-то вместе с отхожим местом поднимет в воздух?

Кликнули – отец, как директор местной нефтебазы, имел такую возможность – саперов. А, надо

отметить, отхожее место Левандовские устроили на месте ямы, из которой во время строительства

усадьбы изымали глину. Глубина зашкаливала ...за восемь метров. И уже до половины, простите

за натурализм, была заполнена дерьмом. Щуп на такую глубину не доставал. Да и двигать им в

густой жиже оказалось весьма непросто.

Начали обсуждать, как поступить. Разговор, в основном, сводилась к двум вариантам: отсосать

содержимое с помощью ассенизационной машины и, предварительно сняв будку, подорвать

боеголовки непосредственно в яме.

Оба высшее военное руководство отвергло. В первом случае, опасались несанкционированного

взрыва, во втором – очень большого разброса дурно пахнущего вещества. Да и собирать

боеголовки, которые разлетятся вокруг (среди них могут оказаться и уцелевшие, а потому –

опасные), было бы чрезвычайно проблематично.

Итог – будку перенесли в другое место. А яму засыпали и забетонировали. А с нами еще раз

провели строгую воспитательную работу – не обошлось и без ремня.

***

Нам – по 15. Естественно, уже интересуют девушки, перед которыми каждый ходит гоголем. А

еще модными стали катания на велосипедах.

Очередное мальчишечье сборище у дома моих родителей. От новой подруги возвращается

незнакомая девушка. Дело молодое – слово по слову, и мы уже все знакомы. Конечно, кто как

может, выпендриваемся. Прозвучало слово «цветы».

И вдруг заявив «Сейчас!» рвет велосипед с места Сашка Запорожец. Мы удивленно

переглядываемся: где на нашем «кутку», да еще вечером, взять цветы?!

Но через десяток минут наши глаза лезут на лоб, когда выпендрежник вручает «даме» роскошный

букет пионов. Как мы потом ни расспрашивали товарища, где и как, на чьем неизвестном нам

огороде, он молчал, как партизан.

Озарило меня на следующий день. Наглец привез цветы …с кладбищенской свежей могилы – в

тот день как раз прошли похороны…

Безусловно, оставаясь джентльменами, девушке впоследствии об этом никто не сказал.

***

В школе мне каждый день давали на завтрак 20 коп. Я никогда их не тратил по прямому

назначению, а собирал. За пять дней набирался рубль, и я на переменке сломя голову бежал в

соседний универмаг, чтобы обменять его на бумажную купюру – так деньги были легче прятать от

родителей. Как правило, хранил я их за обложкой какого-нибудь из учебников. За месяц я набирал

в общей сложности четыре-пять рублей. Лучше, конечно, 5 (для закругления счета приходилось

сдавать бутылки). Ибо в ближайший же выходной, повстречавшись с друзьями, я небрежно

вынимал из кармана синюю пятерку и великодушно… всех угощал, а также брал всем билеты в

кино.

В общем, как теперь понимаю, гусарил. В жестких пределах пяти рублей.

***

В восьмом классе случилась первая в моей жизни серьезная размолвка с девушкой – Тамарой Н.

Встреч со мной она уже который день упорно избегала. А тут от ее младшей сестренки, занявшей

мою сторону, я узнал, что та идет в кино на 15.00. Да не сама, а с …парнем. Трагедия! И все же я

надеялся, что если с ней поговорю, все образуется: не может она уйти к другому.

Мчусь к кинотеатру. Билетов, увы, уже нет. В толпе нахожу двух-трех знакомых, объясняю

ситуацию – никто уступить места в зале не желает. Крах?! Нет, ибо вижу Петра Халеева. Тоже –

мой дружбан. Считай пропуск в зал у меня в кармане. И что я слышу в ответ на свою мольбу?

– Извини, но не могу! Вчера познакомился с классной девчонкой и сам понимаешь…

– Да сходите завтра, если на 17.00 билетов нет.

– Не пойдет, у нас уже планы и на вечер, и на завтра.

Зрителей у здания кинотеатра становилось все меньше. Обреченно я маячил под афишей. И вдруг

кто-то тронул меня за плечо. Оборачиваюсь – это мой сосед и одноклассник Николай Шкарбан.

– На! – протягивает он билет с оторванной контролькой.

– Не понял!

– Да чего там понимать, – нарочито грубовато сказал он. – Сидел уже в зале. Узнал, что ты тут в

панике. Вот и вышел. А контролеру сказал, что по билету зайдет другой – она пропустит. Давай, а

то уже третий звонок звенит.

Скажете, это мелочь? Ну, уж нет! Это Поступок с большой буквы. А Николай – человек, с

которым, как говорится, можно идти в разведку. Во всяком случае, я отправился бы без малейших

сомнений.

***

Из рассказа отца, вывезенного в годы войны на принудительные работы в Германию. Им вместо

нормальной обуви выдавали деревянные «долбленки». И вот однажды ему на ногу упал

телеграфный столб.

Конечность не пострадала, лишь обувь дала …трещину.

***

Очередной урок. Вдруг в наш 8 «Б» класс заглядывает завуч. Учительница выходит. Возвращается

и называет мою и еще одну фамилию и просит нас выйти в коридор.

Выходим. Там, кроме завуча и незнакомого мужчины с фотоаппаратом, – еще с десяток учеников

из разных классов. А еще – стол.

Завуч объясняет: школьный гость – фотокорреспондент районной газеты «Путем Ильича»

Малинка, а прибыл он, дабы снять школьных отличников. Все подобострастно суетятся. И по

команде местного журналиста пытаются расположиться за столом. Некоторые пытаются пролезть

в первый ряд.

Все это противно, и я отхожу в сторону.

– Сухомозский, а ты чего? – говорит завуч. – Давай к столу!

– Не хочу!

– Что… не …хочешь?!

– Фотографироваться!

– Но ведь это для газеты!

– Все равно не хочу!

– Это не твое личное дело, – начинает не на шутку заводиться завуч, но ее перебивает Малинка:

– Не хочет – пусть не фотографируется.

Я постоял, пока процедура «увековечивания отличников» закончилась, и вместе с одноклассницей

вернулся на урок. Удивительно, но мне никто не сказал ни слова.

Когда на следующей неделе вся школа стояла на ушах – как же, фото ее воспитанников

напечатано в газете! – я, если честно, горько пожалел, что накануне неизвестно отчего

заупрямился.

***

В доме был только один стул. Чтобы пообедать, его использовали …вместо стола. А усаживались

все на тыквы.

***

Я – материалист до мозга костей, не верящий, естественно, ни в бога, ни в черта и молящийся

исключительно на икону Богородицы Науки, один факт моей жизни истолковать не могу.

Мне – лет шесть. Ребенок, как тысячи других. Кроме одной особенности. Я панически боюсь

грома. Едва заслышав его даже в максимальном отдалении, ору благим матом, бегу, не умолкая, изо всех сил домой, бросаюсь на кровать и …засовываю голову под подушку.

Родители, как я могу судить, понимают, что тут «что-то не так», однако в 1956 г. о психотерапевте

слышали разве что в Кремле, поэтому меня решают повести к «бабке-знахарке». Сарафанное

радио услужливо сообщает адрес – село Верхояровка, всего в паре километров от Пирятина.

Что запомнилось?

Лето. Идем, само собой, пешком (об автобусах местного сообщения тогда никто не слышал, да, если бы они и существовали, откуда взять деньги на проезд?) Мимо лесопилки, расположенной на

окраине городка, и дальше – утоптанной дорожкой через колхозное поле, засеянное то ли рожью, то ли пшеницей. Во всяком случае, стебли злака – куда выше меня, поэтому иду, словно

невиданным желтым лесом, в котором птиц заменяют пчелы, стрекозы и бабочки.

Вот и нужный домик. Память сохранила лишь следующие факты.

«Бабка» в керамический сосуд льет предварительно расплавленный воск, и мы все ждем, пока тот

застынет. Дальше знахарка указывает матери на поверхность в миске и говорит:

– Вашего сыночка испугали два подростка, гнавшиеся за ним с палками, – отсюда страх грома.

Вот они, видишь, отпечатались на воске?!

Потом она гоняет по моей голове обычное куриное яйцо – «выкатывает испуг».

Дать оценку происходящему я тогда в силу возраста, естественно, не мог. Сейчас же, услышав

подобное из чужих уст или экрана ТВ, верящих не зло бы высмеял. Но…

Закавыка в том, что грома я с тех пор бояться перестал.

Наоборот, грозу люблю!

Пирятин. Юность быстротечная (1967-1969)

1967 год

У меня появилась страсть на каждый последующий урок пересаживаться за другую парту. Делая

перекличку и называя мою фамилию, учителя начинают искать меня, шаря глазами по классу.

Видимо, математику Морозу по кличке Радикал это надоело, и он, найдя меня в новом углу, с

сарказмом заметил:

– Вы, Сухомозский, в этой комнате, по-моему, только на печке (в каждом классе имелась печка, которой зимами отапливали помещения – Авт.) еще не сидели!

***

Потасовки на танцах из-за девушек – привычное дело. Обычно они заканчиваются тем, что

проигравший выставляет магарыч. Но вчерашняя для парня, учащегося в параллельном со мной

классе, по фамилии Гоц закончилась больницей, чего раньше не бывало. Хотя и сильно избитый, он, по рассказам, чувствует себя неплохо и на все требования родителей, милиции назвать его

обидчиков, сделать это отказался: не по-мужски, мол. Выйдет и сам с ними разберется.

И вдруг новость – парень неожиданно умер. Три дня назад еще был и уже нет! Все это просто не

укладывается в голове. Ведь скоро выпускные экзамены, самостоятельная жизнь. И тут…

Среди ребят ходят упорные слухи, что избили (а теперь, получается – убили) десятиклассника сын

высокопоставленного городского чиновника и еще один тип из неблагополучной семьи.

С большей несправедливостью я еще в жизни не сталкивался.

***

Так получилось, что мы с девушкой признались друг другу в любви. Естественно, с обеих сторон

прозвучал трогательный вопрос: «А давно ты меня любишь?». Девушка ответила, что уже второй

год. И добавила:

– Все свои чувства я поверяла дневнику! Если хочешь…, могу дать почитать.

Что ж, почему бы и нет? Наоборот, это чрезвычайно интересно.

Между тем девушка робко интересуется: а как же мои чувства, когда вспыхнули они? Мне не

хочется ударить в грязь лицом, и я отвечаю, что тоже – такое вот совпадение! – люблю ее около

двух лет.

– И тоже веду дневник, – вру напропалую. – И там все это записано.

– А ты дашь мне его почитать? – шепчет девушка.

– Какой разговор! – отвечаю уверенно.

– А когда? – не унимается она. – Сегодня можно?

– Сегодня, к сожалению, не получится, – мотаю головою я. – Последний раз я ночевал у родного

дяди, там дневник и оставил. Но завтра прямо с утра схожу его заберу и принесу тебе.

– Хорошо! – соглашается девушка. – А мой я тебе вынесу прямо сейчас.

Вы думаете, придя домой, я сразу же бросился читать ее записи? Ошибаетесь, хотя было безумно

интересно. Но я первым делом начал искать хоть какую-то толстую тетрадь. А найдя, даже

отказавшись от ужина, сел… писать дневник. И сочинял его до самого утра. Задним, естественно, числом, но события стараясь вспоминать реальные. Ну и «разбавлял» их собственными чувствами.

Безусловно, поступок сей меня не красит. Но дневник был воспринят девушкой на «ура». Мелочь

подлая, а приятно!

***

Имя, отчество редактора пирятинской районной газеты Григорий Остапович. Его персональный

водитель за глаза строгого шефа иначе, как Григорий Гестапович, не называет.

***

Скуки ради задумали с другом детства Николаем Божко выйти в эфир. Дело в том, что в городе

были довольно многочисленные любители общаться друг с другом при помощи радио.

Необходимые для этой цели приставки, кстати, изготовляли сами. Своих координат

радиохулиганы не выдавали, имея позывные. Некоторые в эфир выходили регулярно в одно и то

же время, так что мы их так же регулярно слушали, стараясь угадать, кто за каким псевдонимом

скрывается. А то решили отличиться и сами, перейдя из разряда потребителей в разряд

производителей.

Ума самим изготовить приставку у нас, конечно же, не хватило. Поэтому мы одолжили ее у

знакомого подпольного радиолюбителя.

Николай в назначенный день уселся возле стационарной магнитолы, а я с переносной «Спидолой»

вышел на улицу – подальше от дома, чтобы его ловить и определить качество звучания.

Расположился на шоссе – у самой бровки. Настроился на волну и тут же услышал… тарахтение

мотоцикла. Поднял голову. «Иж» с коляской, двигавшийся в сторону Прилук, начал

разворачиваться обратно. Но это было самым страшным. А то, что и за рулем, и в коляске

сидело… по милиционеру. И они явно направляли транспортное средство ко мне.

Сказать, что я обмер – значит, не сказать ничего. Я почти умер. Лишь в голове угасала мысль:

«Как же им удалось так быстро нас запеленговать?!». О неприятностях, вплоть до уголовного

наказания, думать было некогда. Я лишь лихорадочно соображал, что же мне делать. Как

предупредить друга? Ведь доказать что-либо власти смогут лишь если увидят Николая с

приставкой. У меня же в руках «Спидола» – сижу слушаю музыку. Кто докажет обратное?

Но ведь бежать бессмысленно. Они на мотоцикле – мигом догонят. Да и ноги меня, четно говоря, не очень слушались.

Тем временем милиционеры подрулили ко мне вплотную.

– Парень, – обратился один из них ко мне. – Ты случаем не знаешь, где можно найти Илью?

(Илья – наш годок, живущий по соседству с Николаем. Примерным поведением не отличается –

стоит на учете в детской комнате милиции).

– Не знаю! – честно ответил я.

– А когда ты его последний раз видел?

– Позавчера.

– Ну, хорошо! – и милиционеры укатили.

Я на слабо гнущихся ногах забежал в дом, где Николай колдовал над «Минией».

– Ну, что, – спросил он. – Хорошо проходит?

– Там милиция! – запыхавшись, произнес я.

И не успел больше сказать ни слова, как Николай со всей дури рванул провода приставки и тут же

сунул ее в открытую форточку.

– Да они уже уехали! – успокоил его я.

Увы, сделанного уже не поправишь. Рванув с испугу «по живому» друг нанес существенный вред

не только приставке, но и магнитоле. После ему пришлось отдуваться перед родителями. А что

касается выхода в эфир, то больше мы сделать это даже не пытались. По завязку хватило одного

раза.

***

Последний школьный звонок. Выпускной вечер. Встреча солнца на о. Масальском. И – взрослая

жизнь.

Кем быть? Куда пойти учиться? У меня с этим все просто и сложно одновременно. Список

профессий (в порядке уменьшения их статуса), которым я готов посвятить жизнь, выглядит так: летчик – космонавт – астроном – журналист – ихтиолог – смотритель маяка – лесничий.

Две первых – с моим-то зрением – отпадают сразу.

Чтобы получить специальность астронома, нужно сдать вступительные экзамены по математике

письменно и устно, а также физике. Кому, как не мне, знать, что, несмотря на приличные оценки в

аттестате, я эти предметы на высокий балл не вытяну.

Итак, остается журналистика. Сочинения писал исключительно на пятерки, постоянно печатался в

районной газете «Путем Ильича». За экзамены особо не волнуюсь – предметы любимые. Да и

профессия – нравится.

А в случае чего – существуют еще по крайней мере три специальности, которые по душе.

***

Кино, танцы, кафе «Ветерок» – карманных денег не хватает. Поэтому с Виталием Филоненко и

Анатолием Костенко разгружаем вагоны на железнодорожной станции.

Постепенно не только втянулись, но и стали в некотором роде спецами. Например, отчетливо

понимаем: лучше всего попасть на ракушечник, лес или, в крайнем случае, щебенку. Хуже всего –

цемент россыпью: тут никакие респираторы не помогут – отхаркиваться почти раствором

придется не одну неделю.

А вчера нарвались …на стеклотару (пол-литровые бутылки). В результате вконец не

опарафинились исключительно потому, что по дороге встретили Александра Возного, тоже

изъявившего желание подработать.

Работа на станции была одна – загрузить вышеупомянутую стеклотару. Договорились, что за все

нам заплатят 32 рубля (по 8 рублей на брата). Шли к вагону и удивлялись, отчего так легко

работодатель согласился с названной нами суммой. Заодно прикинули: закидаем за пару часов

ящики с бутылками и рванем на остров Масальский на пляж.

Увы, легко только сказка сказывается. Ибо когда мы забрались в вагон и приготовились

принимать ящики со стеклотарой, к двери подрулил автопогрузчик с …ковшом, наполненным

бутылками. Даже без намека на какие-либо ящики!

Появился и работодатель. Дабы показать, что тару нужно укладывать рядами почти под потолок –

ряд горлышками внутрь, ряд – наружу: так устойчивее.

Начали «подрабатывать». О, если бы вы только представить могли, сколько крохотных

полулитровых бутылок может вместить обычный крытый грузовой вагон! Какой там пляж?!

Стрелка часов уже приближалась к цифре «5», а наполнению ведра маковыми зернышками не

было видно конца. В очередной раз сели передохнуть и завели разговор о том, что шибко

продешевили:

– Но он же нас не предупредил, что грузить бутылки придется не ящиками, а поштучно! Поэтому

имеем полное право добиваться пересмотра первоначального соглашения.

На том и порешили. А, предвидя жесткий отказ, приготовили работодателю «сюрприз».

Первый раунд переговоров закончился ничем: идти на уступки хозяин положения не собрался: мол, договор – дороже денег. А что мы изначально не врубились, так это наша, а не его вина.

Формально он, безусловно, был прав. Но …по сути, это следовало классифицировать как

издевательство. И я выбросил наш козырь:

– Если вы считаете оплату справедливой, он, – тут мой палец уперся в грудь примкнувшего к нам

дорогой Александра, – сейчас позвонит отцу и посмотрим, что из этого выйдет.

– Что вы меня пугаете?! Лучше идите дозагружайте вагон!

– Но его фамилия Возный, – рассекречиваю я наш сюрприз.

– Ну и…

Пауза. После которой начинаются …переговоры. И нам обещают заплатить не по 8, а по 10

рублей. С чем мы бодро соглашаемся. И уходим грузить поштучно бутылки, закончив только к

24.00.

Почему «сработала фамилия Возный? По той «простой» причине, что отец Александра уже много

лет – первый секретарь Пирятинского райкома партии.

***

Неприятная неожиданность. Документы на факультет журналистики Киевского государственного

университета у меня не приняли. Причина – отсутствие трудового стажа.

Правда, заодно посоветовали:

– Вступайте на филологический. Потом – переведетесь.

Я так и сделал. И поехал домой готовиться к экзаменам.

***

Первое августа. Мой первый в жизни столь серьезный вступительный экзамен – в стенах

Киевского государственного университета. Сочинение по украинской литературе. Дабы, так

сказать, проветрить мозги и набраться впечатлений после бесконечных сидений над книгами, отправиться на него решаю пешком. Время рассчитал, как в аптеке, – где-то без десяти девять был

у стен красного корпуса. Народу у входа – пруд пруди. Причем, как вскоре понял, в основном

болельщики. Еле протиснулся к дверям: им-то можно тут околачиваться, а мне экзамен нужно

сдавать.

Но что это?! Ребята с красными повязками на рукавах народ «фильтруют». Гордо двигаюсь мимо

них – мне-то сюда, в главный корпус, по делу.

– Вы куда, молодой человек? – останавливает меня один из парней.

– Как куда? – удивляюсь я. – На экзамен! Я же абитуриент.

– Ваш документ!

– Какой еще документ?! – возмущаюсь я. – У меня экзамен через пять минут.

– Вы должны были получить соответствующую бумаженцию с вашей фотографией. А без нее, откуда мы знаем, что вы действительно абитуриент?

Постановка вопроса мне и самому кажется логичной. Однако… экзамен уже, похоже, начинается.

– Ребята, – буквально взмолился я. – Первый раз поступаю, не знал, что нужно иметь с собой этот

растреклятый документ. Оставил его дома. Но времени ехать за ним нет. Уже пять минут, как

начался экзамен.

– Да без этой бумаженции тебя к нему все равно не допустят! – урезонивают парни.

– Я уговорю, упрошу преподавателей, только попустите, – я чувствую, как меня начинает

охватывать нешуточная паника. Это же надо: месяц сидеть в Киеве на подготовительных курсах и

даже не попасть на экзамен.

Мужики, наконец, сваливаются надо мной. Мчусь по коридорам. А они напоминают лабиринт.

Время идет, а я все никак не могу найти нужную аудиторию. Когда это происходит, не без

помощи добрых людей, часы показывают уже 9.20. Распахиваю дверь, говорю. Что я абитуриент, прошу прощения за опоздание и направляюсь к свободной парте.

– Молодой человек, а ваш экзаменационный лист?

– Понимаете, я не знал, что его нужно брать с собой оставил на квартире.

– А без него мы не имеем права допускать вас к экзамену. Кто вы вообще такой?!

– Я вас очень прошу, давайте я напишу работу, сдам вам и поеду за экзаменационным листком. В

течение часа его обязательно привезу.

– Э-э, нет! Так дело не пойдет! Покиньте аудиторию, не мешайте людям думать. И появляйтесь, если успеете, здесь с экзаменационным листком, или не появляйтесь вообще.

Делать нечего. Вылетаю на улицу: на часах – 9.30. Люди уже полчаса пишут сочинение, а я

болтаюсь по Киеву, как говно в проруби. В отчаянии машу рукой. Третья машина

останавливается. Торопливо объясняю, в какой я ситуации и прошу на всех парах сгонять к моей

квартире и обратно.

– Нет вопросов, шеф! Ты платишь – я еду.

Быстро сговариваемся о цене. Она, кончено, заоблачная, однако иного выхода у меня нет. И, надо

отдать должное водителю, уже в 10.10 я был у двери аудитории.

– Вы все-таки намерены писать? – удивленно спросил меня один из преподавателей. – Ну-ну!

Берите бумагу, темы вон написаны.

Минут пять смотрю на доску, как баран на новые ворота. В конце концов, голова начинает

понемногу соображать. Прикидываю, что за оставшееся время глубоко изложить любую

конкретную тему мне не удастся, поэтому выбираю вольную. И начинаю усердно скрипеть пером

по бумаге. Похоже, с такой скоростью я не писал еще никогда. Тем не менее, когда первые

абитуриенты начали сдавать свои работы, а моя еще не дошла и до половины, сердце у меня

екнуло. Пришлось добавлять газу еще. Как бы там ни было, в отведенное время я уложился (иного

просто не было дано).

Так что полученной «четверкой», учитывая экстремальность ситуации, я остался доволен.

***

Видимо, в компенсацию за первый на втором экзамене (устная литература), считаю, мне повезло.

Несмотря на то, что по билету, кажется, ответил более чем нормально, с двумя последними

дополнительными вопросами (их было пять) вышел конфуз. Я не знал, кто такая Олена Пчилка и

кто был отец Леси Украинки.

И, тем не менее, преподаватели поставили мне «5»!

***

Еду в Пирятин после сдачи последнего вступительного экзамена. Сажусь на ВДНХ на автобус

№14, который идет на Ленинградскую площадь. Ехать очень долго, считай через весь Киев. Зато

там я «десяткой» доберусь до Красного Хутора и дальше – на попутку. Дешево и быстро. Что еще

студенту нужно?

В автобусе – страшная давка. На одной из остановок меня прижимает к девушке, симпатичной во

всех отношениях. На ней – сарафанчик тончайшей ткани. Мои брюки – тоже не из толстого

шевиота. Она стоит спиной. Меня прижимает к ней все больше: немного народ, немного сам

стараюсь. Не чувствовать упирающуюся в задницу плоть дама не может. Однако никаких

телодвижений не делает. Видимо, нравится. Автобус-гармошку, между тем, постоянно качает.

Еще сильнее «качает» мое тело. Все активнее. Моментами кажется, что девушка тоже

непроизвольно мне помогает. Так и едем: кажется, мой «конек-горбунок» уже находится у нее

между половинок круглой попки. А, может, так и есть – в голове-то сплошной смог от

переживаемого.

Вдруг я как будто очнулся. Чего-то было не так. И вдруг понимаю: исчез гам в автобусе.

Оборачиваюсь и немею. На весь двойной салон – всего несколько человек (остальные вышли). И

они с интересом наблюдают, как нам все еще «тесно» и как нас укачивает. Я, естественно, тут же

отпрянул, жалея, что секс-маршрут так быстро закончился.

***

Вернулись документы из Киевского университета. Короткое резюме: «Вам отказано в зачислении

по конкурсных причинах». Что же, случай не из ряда вон! Из моих одноклассников с первого

захода поступили единицы. Мне, как и остальным, счастье не улыбнулось. Несмотря на набранные

18 баллов (две «4», две «5»).

Готовясь спрятать бумаги до следующего лета, нечаянно развернул характеристику. И увидел

несколько красных линий. Откуда они? Всмотрелся. Оказывается, в Киеве ее внимательно

изучали. Так что, видимо, мои оценки позволяли мне стать студентом. И выбирали по

характеристикам. В моей же, увы, нашлись «избранные места», которые вряд ли понравились

членам приемной комиссии. Кто-то их и подчеркнул: куда, мол, такому типу в столичный вуз?!

Не поленюсь, чтобы не процитировать: «Имеет хорошие способности, но систематически

недорабатывал, через что учился на «4»и «5». …Иногда проявлял эгоизм, нежелание участвовать в

общественно-полезной работе. Слишком самоуверенный».

Вряд ли у кого вызовет сомнение, какие именно фразы в характеристике были подчеркнуты.

***

Выбор рабочих профессий для юноши, обдумывающего житье до следующих приемных

экзаменов в вуз, в Пирятине невелик. Предприятий, куда берут без блата, по сути, два: мебельная

фабрика и кирпичный завод. Первое в этой паре считается куда престижнее.

Туда и направляю стопы. Увы, офтальмолог во время прохождения обязательного медосмотра

зажег передо мной красный свет. На все уговоры типа «Зачем острое зрение человеку, таскающему плиты ДСП и ДВП?» следовал неумолимый ответ:

– Не дай бог тебе в глаз попадет щепка, и ты на него ослепнешь, кто будет отвечать? Я не хочу. Да

и тебе рисковать не советую.

Путь остается один – на кирпичный завод чернорабочим. В грязь, глину, холод. К родителям, всю

жизнь на этом предприятии пашущим.

***

Радость: мое стихотворение опубликовала районная газета «Шляхом Ілліча».

Но что интересно. Редактор Григорий Остапович Бажан словосочетание «Дорожчого за Україну

Нічого нема на Землі» попросил заменить на «Дорожчого за Батьківщину Нічого нема на Землі».

В таком виде мой опус и увидел свет.

Странно, что ведь Украина – тоже моя «Батьківщина». И родной Пирятин. Да и мозаика Родины

без одного кусочка неполна. Более того, уродлива.

Однако зла на редактора не держу: он поступает так, как от него требуют. В противном случае, придется искать другую работу.

Я не верю ни в мистику, ни в приметы, ни в прочую святость или чертовщину. Но когда набирал

этот текст и правил, то вдруг с изумлением увидел: в последней строфе «за Україну» нет. Хотя

было. Конечно, никакого божьего промысла я здесь не вижу. Скорее всего, ткнул пальцем не в то

время и не в то место. Однако совпадение, что ни говори, – налицо.

***

Домой пришел под утро. Гулянья по поводу 50-летия Великого Октября получились знатными. А

какие фейерверки!

Однако один маленький нюанс праздник испортил. Не знаю, как другие, но я был уверен, что

именно в этот день капиталисты обязательно нападут на СССР. И эта тревога на подсознательном

уровне немного смазывала эффект.

Слава Богу, обошлось без войны!

***

Обеспечиваю надежную крышу социализму в черепичном цеху кирпичного завода. Работа

несложная, но требующая недюжинных физических данных, которыми, чего там скромничать, я

обладаю.

Моя задача состоит в том, чтобы, нагрузив тачку песком, прикатить ее в цех, вывалить. Везти ее

нужно по узкой металлической «ленте». Сантиметр-другой в сторону – и, соскользнув на грунт, тачка переворачивается. Ее, нагруженную с горой, виртуозно мог гнать только один человек –

огромный, как шкаф, Иван Мазепа. Но уже через недельку я составил ему достойную