Текст книги "Наедине с собой (СИ)"

Автор книги: Николай Сухомозский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц)

– Выскочи в коридор и предупреди мать: меня нет дома.

А сам на всякий случай спрятался в спальню. И ушел Петр, приехавший из другого города, так

меня и не повидав. Почему я поступил столь странным образом, объяснить не могу до сих пор.

Разве потому, что Петр, будучи старше, случалось, над нами, младшими, изгалялся. Но все равно

это меня не оправдывает: чего в детстве не случается.

***

Надо же, в этот раз беда приключилась с нашим однокурсником по кличке Мирек. Однако прежде

чем о ней рассказать, – несколько слов о главном действующем лице.

Не знаю даже, как его описать. Этакая фарфоровая кукла с жеманными манерами. Не от мира сего.

Прическа, где волосок уложен к волоску, отполированные ногти, выщипанные брови, дорогой

парфюм. Мирек абсолютно искренне мог в общежитии сунуть товарищу по комнате под нос свой

носок:

– Понюхай, как благоухает!

Без преувеличения, аромат был приятный – студент на «запахи» стипендии не жалел. Однако

согласитесь, нормального в таком поведении мало.

Кстати, на кукурузе в колхозе, куда нас вывозили на месяц, как-то здорово похолодало. Мирек

буквально превращался в сосульку в своей стильной рубашечке. А у меня был свитер и

болоньевая куртка. Пожалел, ссудил ему вторую. Когда через несколько дней он ее возвращал, то

буквально захлебывался от восторга:

– Венус, венус!

– Что за «Венус», Мирек? – недоуменно переспросил я.

– Как, ты не знаешь?!

– Не знаю!

– У тебя же куртка фирмы «Венус»! Что означает Венера… Посмотри, тут внутри написано!

Честное слово, мне лично было по барабану, какой фирмы моя шмотка. Но для моего визави.

Так вот, вернусь к чрезвычайному происшествию. В том же колхозе Мирек перебрал спиртного, пошел в уборную и там свалился. А в колхозном отхожем месте, как вы понимаете, говна – по

колено. Вот в нем студент-журналист и вывалялся с ног до головы, пока его там не увидели

местные. Случай тут же стал известен высокому университетскому начальству, и Мирек из вуза

вылетел.

Так что наши ряды редеют.

***

На лето декан, он же – преподаватель дисциплины «Проблемы журналистского мастерства»

Дмитрий Прилюк, дал всему курсу задание что-нибудь написать. И вот начало нового семестра.

Работы сданы. А сегодня на занятии разобраны по косточкам. К превеликому ужасу, моя названа в

числе лучших. Особенно напугала фраза декана:

– Не исключено, я лучшие работы лично рекомендую ряду изданий для публикации.

Что тут, скажете, страшного? Радоваться надо? Как бы не так!

Дело в том, что я, конечно же, поленился идти куда-то за материалом. Тем более, не для

публикации, а для мусорной корзины в кабинете декана. Идея и рыбку съесть, и на хорошую

оценку «сесть» появилась в голове, когда мы с женой ехали из Словечно в Овруч. Сел и написал, как в музее партизанской славы я встретил нескольких посетителей, с которыми разговорился.

Они, естественно, оказались партизанами, приехавшими из разных уголков страны встретиться в

местах бурной военной молодости. Вместе с ними я еду вдоль дороги и слушаю рассказы

очевидцев: здесь давали бой; там имярек сумел сбежать от конвоиров и т. д., и т. п. Фамилии, конечно же, вымышленные.

Теперь представьте себе, если послезавтра или на следующей неделе мой опус, наряду с другими, опубликуют и вдруг выясниться, что все в нем – неправда. Представляете, какой скандал

разгорится?!

То, что меня выпрут из университета, можно не сомневаться. И это в тот момент, когда мое

нехилое, как для второкурсника, журналистское мастерство признано самим деканом.

1973 год

Мне дали место в студенческом общежитии. Но …в комнате с тремя пятикурсниками. Я им – как

пятое колесо к телеге. И всем своим видом они это дают понять: меня просто в упор игнорируют.

Попытки завести разговор ни к чему не приводят. Мужики хранят упорное молчание, как Зоя

Космодемьянская на допросе.

Долго выдержать «пытку полным игнорированием» я не смог. И начал ночевать в комнатах

однокурсников, где по той или иной причине пустовала кровать. Однако везло далеко не каждый

вечер, поэтому я нашел выход из ситуации. Раздобыв матрац, простынь и подушку у кастелянши, засовывал оные принадлежности под стол (не рядом с ним, ибо не всегда трезвые официальные

обитатели, выходя ночью в туалет, могли на меня наступить!) комнаты №33 и там спокойно спал.

Увы, моя «одиссея» стала известна в родном Пирятине – причем в извращенном виде.

«Постаралась», как я впоследствии выяснил землячка-однокурсница, переведенная на дневное

отделение с заочного (за какие, интересно, заслуги?) Лилия К. Ее интерпретация была следующей: Сухомозский ежедневно напивается до того, что спит под столом.

И пошел слух нехороший городом. Родители, как призналась мать, не знали, куда от стыда за сына

девать глаза. Дошло до того, что пирятинский сосед Виктор Степура меня как-то по простоте

душевной спросил:

– А это правда, что ты лечился от алкоголизма?!

***

Несколько раз напечатался в журнале «Хлебороб Украины» и газете «Друг читателя». Все это

благодаря Анатолию Терещенко – у него связи, по-моему, везде. Да и фотографирует он отлично.

А на тексты начал подряжать меня. И вот – командировка. Едем в Народичский и Овручский

районы Житомирской области. Именно это направление выбрано не случайно. Поскольку

каникулы, моя жена уедет раньше к родителям и подготовится к нашему прибытию. А мы, выполнив задание в Народичах, переберемся в Овруч. Где не только поработаем, но и славно

отдохнем.

Встретили нас отлично. Под конец заехали, по настоянию одного из председателей колхоза, к

дояру домой: дабы отведать разносолов, которые он готовит самолично, поскольку не женат.

Самогон под грибочки пили стаканами. Причем, что интересно, не отставал и водитель, которому

еще предстояло отвезти нас в соседний район. Наконец попрощались, сели в УАЗик и двинулись в

путь – предстояло преодолеть где-то километров пятьдесят. Но в темноте и по глубокому снегу.

Ничего – добрались.

И сразу – за накрытый в лучших традициях украинского хлебосольства стол. Водитель с морозу

хватил еще два стакана и, распрощавшись, укатил. А мы продолжили дегустировать напитки и

закуски. Поскольку свекор перед этим зарезал поросенка, то развернуться было где. Гулянка

покатилась на славу. Супруга, обеспокоенная количеством выпитого мной и Анатолием, пыталась

мягко повлиять на ситуацию. Напомнила, что назавтра у нас с утра еще с Киева оговоренная

встреча с первым секретарем Овручского райкома партии. Увы, на нас это никак не повлияло.

Короче, надрались все более чем изрядно. И тут гостю приспичило в туалет. А поскольку в

украинских деревнях это заведение испокон веков расположен на улице, сопровождать

однокурсника вызвался я (не бросать же друга в беде?!).

Несмотря на дозу, выйдя, я сразу почувствовал: мороз давит градусов под тридцать. А Анатолий, как назло, все никак не мог опростаться. Выглянула обеспокоенная жена:

– Накиньте что-нибудь на плечи!

Я отмахнулся. Супруга вернулась в избу. И тут, наконец, появился командированный.

– А что там? – пьяно спросил он, ткнув пальцем на калитку.

– Улица, – ответствовал я на правах человека, ориентирующегося во дворе тещи.

– Давай выйдем. Немного просвежимся.

Холод, конечно, чувствовался, но и градусы грели. В общем, вышли мы на улицу. И тут Анатолий

увидел водозаборную колонку.

– Хочу воды! – дохнул еще народичским перегаром. – Пошли попьем.

– Пошли! – согласился я.

А, надо заметить, что капли воды, которые неизменно вытекают из крана, хотя его уже и закрыли, в течение дней и недель образовали под трубой намерзший конус высотой сантиметров

восемьдесят. И вот однокурсник, словно бравый солдат Швейк на смотре, строевым шагом рванул

на колонку. И, естественно, со всего роста – аж луна пошла деревней! – грохнулся о конус лицом.

Встал. И снова вперед. И снова – мордой о наледь. На меня (голова-то нетрезвая) напал просто

истерический смех. Чем больше раз с завидным упорством и всяческой потерей чувства боли, Анатолий хряпался об лед, тем сильнее меня разбирал хохот.

Не знаю, чем бы закончилась попытка напиться, если бы, встревоженная нашим затянувшимся

отсутствием жена, не вышла на поиски. Пристыдив меня, она забрала гостя в хату.

Утром нас разбудили: надо ведь 18 км добираться до Овруча – на интервью. Стонущий от

головной боли Анатолий первым делом просит в постель… зеркало. Ему подают. Дальше – сцена

из «Ревизора». Ибо такой распухшей и многоцветной хари я, сколько живу, не видел. О каком

интервью можно было говорить, если вообще на улице показываться стыдно. Отлежавшись в

Скребеличах трое суток, Анатолий, надвинув шапку глубоко на лоб, отправился назад в столицу.

Не сомневаюсь: эту командировку он будет помнить и спустя десятилетия.

***

Летом поехал немного заработать. Комиссаром интернационального студенческого стройотряда –

в совхоз «Боскольский» Комсомольского района Казахстана. Но уже через неделю стал его

командиром. Мудак, занимавший эту должность, как начал квасить еще в поезде, так и не

просыхал. Ребята поняли, что заработать при такой «организации» им удастся разве что на пару

билетов в кино, и, собравшись, начальство переизбрали. Горького пьяницу отправили назад в

Киев.

***

По существующей практике в каждый отряд прикомандировывали либо одного-двух

трудновоспитуемых, либо в таком же количестве – иностранцев (из студентов). Чтобы, так

сказать, закалять их в горниле трудовых будней. У нас их (отряд-то интернациональный!) была

ровно половина.

Работали мы в печи по обжигу сырца. Когда, став в цепочку, перебрасывали друг другу

доведенные до кондиции кирпичи, из-за разлетающегося во все стороны пепла трудно было

дышать. И что интересно: мы, советские, на сей нюанс не обращали ни малейшего внимания –

грязное производство оно и сеть грязное. Но негры! Они уже через двадцать минут… объявили

забастовку, требуя респираторы. Чем сильно нас удивили: нам подобное и в голову не приходило.

Что тут началось! Понаехало стройотрядовское начальство, подключились местные органы.

Кончилось тем, что все иностранцев из нашего отряда убрали, рассовав их по одному в другие.

Так бесславно, едва начавшись, закончилась идея интернациональных строительных отрядов в

Киевском университете.

***

Утро на целине. Из школы, в которой предстоит жить в течение трудового семестра, вышли на

улицу – к умывальникам, стоящим вряд, как коровьи поилки. Начали чистить зубы. И почти все

ребята-славяне бросились к иностранцам с одной-единственной просьбой:

– Дайте немного импортной пасты – попробовать, отличается ли она от нашей и, если да, то чем?

Я, естественно, не подошел (хотя, признаюсь, тоже было интересно «попробовать»).

Исключительно из чувства гордости и собственного достоинства!

***

Вчера закрывал наряды с прорабом. «Назакрывались» так, что все (был еще один из местных

бригадиров) буквально выползли из «Прорабской». Встала дилемма: как добраться в поселок?

Нет, мотоцикл с коляской бригадира стоял тут как тут. Но кому его вести?

Прораб уж очень шустро как для его состояния взобрался на заднее сиденье и заплетающимся

языком, почти как Гагарин, скомандовал:

– Поехали!

Я хотел было пристроиться в коляске. Однако меня – откуда только силы взялись?! – оттолкнул

бригадир:

– Не-а, здесь я сидеть буду!

И едва не головой вниз нырнул в коляску.

Мне, никогда не ездившему на мотоцикле, оставалось место лишь… за рулем. После средней

продолжительности колебаний и настойчивых требований собутыльников ехать, я, заведя

колымагу, взгромоздился на сиденье.

– Ты только руль крепче держи, – подал голос из коляски бригадир. – А скорости я буду тебе

переключать рукой прямо отсюда. Вот эту, – потрогал он пальцем ножной переключатель.

С горем пополам, не с первого раза (мотоцикл глох), мы тронулись. Газа добавляю чуть-чуть –

чтобы только двигались. Но этот хренов бригадир, недовольный медленной ездой, все время

переключает рычаг на более высокую передачу, дабы хоть таким макаром увеличить скорость.

Так, рывками, и под аккомпанемент мата мы и движемся.

Помню, что встретили огромную толпу школьников – как раз закончились занятия. Потом – стадо

коров. И тех, и других – чудо! – миновали благополучно. Чуть дальше съехали в кювет и

перевернулись. Слава богу, все обошлось – скорость-то я продолжал держать минимальную.

Вытащили мотоцикл, прораба, снова расселись по местам и двинули дальше – домой к шефу.

Честно говоря, править я уже не отказывался – ей богу, понравилось.

Вот и дом прораба. Во дворе гуляет его сынишка с товарищем. Бригадир кричит, чтобы они

открыли ворота. Я въезжаю, делаю круг по двору. Выжимаю сцепление (недаром в свое время

окончил курсы трактористов-машинистов!), нажимаю тормоз. Мотоцикл останавливается, как тот

баран, глядя передом на новые ворота. С помощью вышедшей супруги и бригадира,

самостоятельно выбравшегося из коляски, они снимают с заднего сиденья хозяина положения (все

это время одна моя рука нажимает на тормоз, а другая выжимает сцепление).

Увидев, что операция «Эвакуация» завершена успешно, я облегченно вздыхаю и… сам оставляю

мотоцикл. А он, сволочь, уже без меня как рванет на ворота. И только повалив их, глохнет.

Несмотря на такую потерю, прораб дал команду жене метать на стол побыстрее и побольше

закусок и выпивок. И мы еще не раз выпили за упокой прорабских ворот и мое умение водить

мотоцикл, да еще с коляской.

***

Конец августа. Стройотрядовский сезон закончен. Все ребята улетели домой. Остался я и

Григорий – командиры двух «бригад». Нужно подводить итоги, в первую очередь, финансовые. А

для этого следует «подсуетиться». Этим несколько дней и занимались.

Наконец бабки подбиты, аккредитивы оформлены – в путь-дорогу. Из совхоза «Боскольского», где

вкалывали, через Троицк добираемся до аэропорта г. Челябинска. А там – кранты! Конец лета –

народу уйма, а билетов – ноль. Вскоре узнаем: народ здесь мучается уже по нескольку суток.

Как быть? Посоветовавшись, решаем брать билет не на Киев, а на …любой населенный пункт

Украины: дома, как говорится, и стены помогают. А в случае чего – можно и поездом добраться до

столицы.

Увы, «на Украину» билеты тоже напрочь отсутствуют.

Мы – при деньгах и немалых. Пытаемся «договориться» с одним кассиром, другим. Не

получается. Но и оставаться в Челябинске на постоянное место жительства как-то не больно

хочется. Поэтому разделяемся, чтобы сразу в двух «секторах» контролировать ситуацию.

Настроение, естественно, на нуле.

Проходит час за часом – ситуация не меняется.

И вдруг слышу позади негромкий голос:

– Кому на Украину?

Первая реакция – оцепенение. Да, мы с Григорием готовы были покупать билет в любой

украинский город. Да, меня было не удивить вкрадчивыми вопросами на Киевском центральном

автовокзале «Кому в Одессу?», «Кому в Бердичев?» Но чтобы в аэропорту ходил пилот и

приглашал левых пассажиров – это нонсенс.

«Вдруг, – думаю, – это один из жуликов, незаметно провожающий нас из Казахстана с целью

похищения заработанного двумя стройотрядами?!» С другой, а вдруг происходящее – правда и

появилась сути, фантастическая возможность вырваться из Челябинска? Как назло, Григория

нигде не вижу. Но за типом, ищущим желающих лететь Украину, глаз не спускаю. А вот и спина

Григория в очереди! Зову. Продолжая контролировать ситуацию, перетолковываем. И решаемся: нас – двое молодцев, причем не хилых, чего опасаться?

Настигаем зазывалу. Разговор короткий. Да, они сейчас вылетают в Днепропетровск и, если

маршрут устраивает, нас берут. Переглядываемся и…

– Куда идти?

Тип подводит к служебной двери, распахивает:

– Видите, самолет стоит?

– Видим!

– Идите и садитесь!

Идем летным полем. Никто нас не останавливает. Подходим. Такой самолет я вижу впервые: у

него нет боковых дверей, к которым подается привычный трап (это был Як-40). Как у грузового, откинут зад. По нему мы и забираемся в салон.

Тот тоже сразу же вызывает удивление. Точнее, его интерьер. Сразу видно, машина – не для

простых смертных.

Через некоторое время появляются два пилота. Мы делаем вывод, что больше желающих лететь

зайцами не нашлось. Мелькает мысль: а куда залетим? Но уже поздно, все герметично закрыто, двигатели работают.

Все окончилось благополучно. Ближе к вечеру мы уже были в Днепропетровске (самолет был

служебный и выполнял некий спецрейс), сразу же взяли билеты на Киев и уже почти ночью

приземлились в Жулянах. Радости, что так удачно добрались, было столько, что на ул.

Ломоносова к студенческим общежитиям решили идти пешком. И благополучно – через поля и

сады, спотыкаясь в темноте и изредка падая, – добрались.

***

По возвращении из стройотрядов каждый из нас, поимев энные суммы денег, сходит с ума по-

своему. Анатолий Шилоший пьет только марочную мадеру – о белом крепком и слышать не хочет.

Георгий Лелюх уже второй месяц на занятия и с занятий ездит исключительно на такси. Я накупил

подарков жене.

И все хором – увлеклись игрой в очко на деньги. Просиживаем ночи напролет. Чума какая-то на

наши головы, право.

***

Моя жена, пока я был в стройотряде, сумела добиться нам в ректорате двухместной комнаты в

общежитии №4 (таковых было всего по две этаж). Кайф, а не жизнь!

В один из дней – дело обычное! – в дверь постучали. Открываем. На пороге – Анатолий Згерский.

Мнется, а вид – загадочный.

– Заходи! Чего встал?!

– Да я не один.

– Ну, так заходи не один!

В проеме появляется моя однокурсница Алла Ярошинская. Странно: мы с нею особо близкими, в

отличие от Толика, не были.

Но, как водится, приглашаем обоих к столу. Згерский лезет во внутренний карман пиджака и

вытаскивает небольшую, граммов на триста, плоскую бутылочку коньяка.

– Ты что, охренел?! – комментирую на правах хозяина ситуацию я. – Это сколько же вина на эти

деньги вышло!

– Возьмем еще и вина, – соглашается однокурсник. – А сейчас давайте выпьем конька.

Давайте – так давайте! Кто откажется?

Наливаем, поднимаем стаканы. Анатолий перехватывает инициативу:

– У меня есть тост!

– Оглашай! – милостиво разрешаю я.

– Давайте выпьем за новую семью!

У нас с женой глаза лезут на лоб. Згерский это видит и продолжает:

– Именно так! Мы с Аллой только что из ЗАГСа, – и бросает на стол соответствующий документ.

– Расписались. Кроме нас, об этом знаете только вы. Даже родители не в курсе. Так что надеемся

на ваше молчание…

Посидели мы хорошо – пару раз даже пришлось бегать в гастроном за вином. А когда

неожиданные гости ушли, мы еще долго удивлялись: надо же, ведь они даже не встречались. Ведь

и в универе, и в общаге – все на виду. Короче, чудеса!

***

Еще немного – об игре в «двадцать одно». Усаживаемся за стол после занятий (звонок был в

19.05). И начинается: тут кто-то рискует сыграть ва-банк, а в дверь – стук. Это подошел

припозднившийся игрок. Как подобное действует на нервы, может понять лишь тот, кто играл. И

вот я предложил идею. Собираемся до 20.00. После «часа икс» дверь никому не открываем.

Больше недели вышеуказанное неписаное правило соблюдали. И вот по уважительной причине

опаздываю я – автор идеи. А играть хочется – аж коленки дрожат. «Ну, – думаю, – пойду постучу.

Мне-то откроют». Стучу. Ноль эмоций. Подаю голос, прошу открыть – один-единственный раз в

виде исключения. Друзья исключения не делают. Более того, даже голоса не подают.

Разозленный, вытаскиваю пожарный рукав (они висят на каждом этаже), один конец подкладываю

под двери, а со вторым тащусь за угол в умывальник (кто живет в общежитии №4, дислокация

ясна). Надеваю на кран и врубаю воду. Шланг толстый, струя небольшая, заполнение идет

медленно. Однако я терпеливо жду. Наконец пошла – родимая!

Из-за угла выглядываю. Вода в щель под дверью течет исправно. А там – тишина. Странно…

И вдруг из комнаты – громом небесным – отборнейший мат. Двери распахиваются и мои друзья с

разъяренными не на шутку лицами бросаются на меня… с кулаками. Не исключено, побили бы.

Но я так рванул, что гонку по коридорам и этажам они не выдержали. Да и карты манили обратно.

Может, там как раз разыгрывали банк.

Как впоследствии ребята мне рассказывали, они были так увлечены игрой, что на какой-то

незначительный посторонний шум (мало его в студенческом общежитии?!) не обратили внимания.

А потом один из них случайно вынул ногу из домашнего тапка и поставил… в лужу. Тут-то они

все поняли и не на шутку взъярились.

***

Сегодня вчерашняя история имела свое неожиданное продолжение. Часика в десять иду в

столовую. Закрываю комнату и, обернувшись, вижу как по длинному коридору со своим

солидным портфелем важно прошествовал Борис Антонов (самый возрастной среди нас плюс

секретарь первичной парторганизации курса). Только хотел крикнуть, чтобы он меня подождал, как слышу голос коменданта (вредный студент пятого курса юридического факультета).

Притормаживаю, оставаясь за углом вне зоны обозрения.

– Это что такое? – грозно вопрошает комендант.

– Не знаю, – отвечает Борис.

– Как не знаете, вы же на этом этаже живете! Ваши журналисты, по-моему, не совсем здоровые

люди. Им в дурдоме жить, а не в общежитии. А ну, быстренько сверните гидрант и повесьте его на

место!

Я осторожно выглядываю из-за угла. Антонов, партийный бог и отец двух детей, оставив

портфель в сторону, сматывает шланг, которым я накануне заливал игроков в карты! Вот это

уважение со стороны коммунистов. Мелочь, а приятно!

***

Кстати, о нелюбимом нами коменданте, выселившем четырех моих однокурсников. Причем

одного за дело, а троих – за компанию. К счастью, отстоять свою правоту невинно пострадавшим

удалось. А дело было так.

Валентин Тарнавский, пользовавшийся заслуженным успехом у женщин, своего, как правило, не

упускал. А поэтому являлся в комнату ближе к утру. И до обеда (а иногда – и дольше) отсыпался.

Чтобы вечером отправиться на очередное свидание с очередной пассией.

Так было и в этот раз. Часика в одиннадцать троица, живущая с ним, решила сходить перекусить.

А потом вернуться, разбудить гуляку – и на занятия. Ключа, поскольку покидали комнату минут

на сорок-пятьдесят, под дверь, как обычно, не подсунули, что в дальнейшем сыграло роковую

роль.

И, надо же, едва они ушли, Валентин проснулся от острого желания немедленно сесть на унитаз.

К двери – она закрыта. И, о боже, ключа нет. Как и терпения. Что делать? Валентин разгоняется и

за пару раз вышибает дверь. Направляется в туалет. И тут же возвращается, вспомнив, что если по

коридору будет идти шебутной однокурсник, дверь, прислоненную им аккуратно к стенке, обязательно утащит. Ищи потом ее!

Валентин возвращается, берет дверь и марширует с нею в туалет. Неудобно, зато надежно.

Сделав дело, гуляка вдруг обращает внимание, что двери комнаты и кабинок одинаковы по

размеру. Только цветом разнятся: первая – бежевая, а вторые – синие. Но последние ведь – целые, в отличие от пострадавшей. Недолго думая, Валентин двери меняет. И, вернувшись, навешивает

раздобытую целехонькую дверь на завесы в комнате. Остается успеть до занятий врезать замок.

Он одевается и отправляется в магазин за оным.

В это время коменданту взбрело в голову в очередной раз проинспектировать свои владения.

Заходит в туалет на пятом этаже. А там на кабинке дверь мало того что иного цвета, так и с

указанием номера комнаты. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы пойти к вышеозначенной

комнате. На ней комендант видит синюю дверь с большой буквой «М».

Короче говоря, пока ребята вернулась из столовой, а виновник ЧП из магазина, они все ретивым

комендантом из общежития уже были выселены.

***

С некоторыми преподавателями у меня определенно не складываются отношения. Теперь с

майором Жуковым на «военке». Армию с ее «Есть!», «Никак нет!» и «Так точно!» я давно терпеть

не могу, а тут – то же солдафонство некоторых офицеров. Но ведь это УНИВЕРСИТЕТ, а не

затерянная в тайге военная «точка»! Да и поступал я в гражданский вуз, на фига мне эта «военка»?

Почему никто не спросил, хочу я эти занятия посещать или нет?! Почему ее навязывают всем без

разбора?

Коса на камень нашла вчера. Командир взвода из числа студентов, увидев, что вышеупомянутый

майор заходит в аудиторию, дал привычную команду «Встать! Смирно!». Все вскочили, лишь я не

шевельнулся. Жуков удивленно произносит:

– А вы, боец, почему не встали?

– А я и сидя неплохо себя чувствую. Да и с вами в коридоре уже поздоровался.

– Встать!!! – взбеленился майор.

С моей стороны – ноль эмоций. В конце концов, все закончилось тем, что с помощью

заведующего кафедрой меня с занятий выдворили. И без промедления доложили об этом в

деканат. Вопрос встал ребром: или я приношу Жукову свои извинения, или меня отчисляют с

«военки», что автоматически влечет за собой исключение с университета.

Выбор – не приведи господи делать подобной никому. Извиняться я, конечно, не намерен. Однако

и терять университет не хочу.

***

По-моему, это уже катастрофа! Хотя начиналось все с неумного куража. Сидели мы на лекции, по

традиции на задней парте, – я, Толик Шилоший и Антон Щегельский. В перерыве между парами –

конец декабря – всем раздали анкеты газеты киевской областной молодежной газеты «Молодая

гвардия» (я там, кстати, несколько раз печатался). И попросили, заполнив, в конце занятий (пара

была последней) сдать старосте курса.

Наша троица с азартом взялась за дело. Причем сообща заполняли одну анкету. В графе

«Фамилия, имя, отчество» указали данные… нашего декана. В графе «Должность» написали

«Доцент-онанист». Хобби? «Обслуживаю Нелю». Какая статья, опубликованная в течение года,

больше всего понравилась? «Изнасилование гермафродита группой педерастов». Ну, и дальше – в

таком же духе.

Анкету пустили по рядам (творчество хоть кем-то должно быть признано). Публика читала и

веселилась. Тут прозвенел звонок и все рванули по домам.

На следующее утро обстановка на факультете – словно кто-то помер. Оказалось, помер я как

студент. Заодно со своими «подельщиками».

Короче говоря, декан, вызвав с утра пораньше старосту и парторга курса (мы занимались во

вторую смену), поведал им жуткую историю. Оказывается, пару часов назад к нему зашла

уборщица и со слезами (!) на глазах протянула изрядно измятую бумагу. Вы уже поняли, что это

была злополучная анкета.

Ладно, мы сочинили ерунду! Но где вы видели уборщиц, которые разворачивают и читают

каждую измятую бумаженцию?! Когда же им лоск наводить в аудиториях?

Ясно, какая-то сволочь заложила! Но и декан хорош! Выбросил бы «пашквиль» и баста. Или

вызвал нас по одному, пристыдил. Так нет. Глупой шутке, кажется, стараются придать

политический оттенок.

***

Вчера сыграли шутку – уже добрую! – со старостой нашей группы Юрием Евтушиком. Поздно

вечером спустились на первый этаж (сами живем на четвертом) и взяли у входа «столешницу» с

алфавитными ячейками для писем всех живущих в общежитии. И таки втаскали ее наверх – прямо

под дверь комнаты, где живет объект шутки. То-то, встанет ночью в туалет. Распахнет дверь, а тут

почта с доставкой на дом.

Правда, подежурили, дабы быть свидетелями реакции старосты, только до двух часов ночи. Пиво

закончилось, и мы отправились спать. Пикантную картину за бесплатно наблюдали другие. Равно, как и то, как «столешницу» тащили опять вниз.

1974 год

Наша группа сдавала первый экзамен зимней сессии. Каждый из «фигурантов-анкетчиков», чтоб

вы не сомневались, получил по развесистому «неуду». И это притом, что у меня, к примеру, в

зачетке за два с половиною года – только несколько четверок, а то все «отлично». Ясно, что

пускают нас по тому же замкнутому кругу, что в свое время Цымбала и Лазаренко. Чтобы

исключить за неуспеваемость.

И в самом деле, не напишешь же в трудовой «Исключен за то, что обозвал декана онанистом». По

той простой причине, что такой статьи в КЗОТе пока нет.

***

Второй экзамен. И Антон, и Анатолий поимели по «двойке». Я в аудиторию не зашел, хотя был

вместе с группой. Зачем давать повод преподавателю получать удовольствие?

***

На третий меня уговорили все-таки пойти. Снова пустил товарищей по несчастью вперед. И снова

у обоих – неудовлетворительно (за три «хвоста» исключают автоматически). И все-таки

переступаю порог аудитории. Хоть в глаза преподавателю посмотрю – больше ведь не увижу.

Беру билет, готовлюсь, отвечаю. И, честное слово, отвечаю классно. Те, кто зашел после меня и

готовится, с интересом наблюдают за развитием событий. Задав дополнительный вопрос, молодая

преподавательница (недавно у нас появилась) извиняется и говорит, что ей надо на пару минут

выйти. Мои друзья и супруга, караулящие в коридоре, потом сказали, что бегала та в деканат. Но

мы-то, сидящие на экзамене, этого не знаем.

Возвращается. Задает мне еще пару вопросов. И – вы не поверите! – снова заявляет, что должна

выйти. Не было ее минут шесть. Наконец заходит. И говорит, протягивая мне зачетку:

– Придете на пересдачу!

Выхожу и иду к гурьбе меня поджидающей.

– Что?! – одними глазами спрашивает меня супруга.

– На пересдачу! – отвечаю я.

Мы начинаем бурно обсуждать отлучки преподавательницы в деканат. Что бы это значило? И

вдруг супруга толкает меня в бок:

– Тебя зовут!

Я оборачиваюсь. На ступеньках – преподавательница, только что не принявшая у меня экзамен. Я, недоумевая, подхожу.

– Извините, пожалуйста, меня, – слышу совершенно неожиданное. – Вы предмет знали. Но я иначе

не могла. Еще раз простите!

Что ни говорите, а это – ПОСТУПОК.

***

Сознание в СССР, вопреки утверждению классиков марксизма-ленинизма, определяет не

материальное бытие, а идеологическое битье.

***

Неприятности – неприятностями, а приколы – по расписанию. В этот раз решили подшутить над

Толиком Лютым, который почти ежедневно допоздна засиживался в библиотеке и являлся в

общежитие не раньше 23.00.

Предварительно, сбросившись втроем по сорок копеек, купили навесной замок. Вечером задрали

матрац на кровати разыгрываемого и замком к панцирной сетке «пристегнули» банный тазик

вверх дном. Ключ тут же выбросили в снег за окно. Выключив свет и улегшись в свои постели, стали ждать Толика.

Вот он появился. Потянулся к выключателю, но все зашикали:

– Не включай! Мы уже почти уснули. И так мешаешь отдыхать, приходя так поздно (это притом, что в нашей комнате раньше двух редко когда ложились). Но Толик не придал значения сему

нюансу. Немножко приоткрыв дверь, дабы хоть полоска света проникала внутрь, разделся и, откинув одеяло, с размаху приземлился на кровать. Мы под одеялами еле сдерживаемся от смеха: что же будет дальше? Толик что-то бубнит себе под нос, начинается возня. Потом раздается мат и

тут же вспыхивает свет.

– Что за мудаки положили сюда тазик? – возмущается однокурсник. Он еще не видит замка. А

когда видит, то традиционное спокойствие обычно выдержанному парню изменяет вовсе. Однако