Текст книги "Дневники св. Николая Японского. Том ΙI"
Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 53 (всего у книги 71 страниц)
В ожидании сбора христиан исследовали Церковь по метрике, из которой, впрочем, здесь только выписка, подлинная же метрика в Фунао.
Христиан в Накане 18, в четырех домах; кроме того, умерло 4 и один охладел; да одна ушла от мужа и вышла за язычника. Всех домов в Накане 120. К Накане принадлежат селения: Хангивара. 3 чё от Накане; там один дом христианский с тремя христианами; домов в Хангивара до ста; Касагами с 130 домами, в 5 чё от Накане; там всего два христианина, и те охладели; Цунода с 20–ю домами, из которых 4 христианских, и в них 16 христиан, из которых один охладел; от Цунода до Накане 20 чё по дороге в Фунао. Итак, всех христиан в этой Церкви 36, из которых 14 мужчин, 11 женщин и 11 детей. Все эти четыре деревни ныне соединены в одно селение, под названием Хонгомура.
Гию здесь два: Матфей Като из Накане и Кирилл Бада из Цунода. Христиане по воскресеньям сбираются к Като на молитву, но при ходит всего 10 человек, не больше; в субботу же совсем не имеют общественной молитвы.
Христиане Накане до сих пор жертвовали на содержание священника и катихизатора по 38 сен в месяц, христиане Цинода 25 сен – всего от всех здесь 63 сен; но заготовили прошение мне и ныне подали, чрез о. Фаддея, не брать с них этих денег, ибо они в нынешнем году пострадали от наводнения. Отвращение меня взяло и говорить о сем; я сказал: «Пусть не заботятся – такая ничтожная помощь их не нужна Миссии». Дом Като, прямо видно – богатейший, большие поля со всем обилием плодов земных, да не внизу только, где они действительно пострадали от воды, а на верху, на возвышении; как после, при посещении христиан, оказалось, другие здесь и в Хангивара также зажиточные, особенно Павел Като, учитель, от которого бежала жена; беднейший из них один, но и у того мы нашли перед домом огромные скирды риса. И при всем том просят простить им 38 сен! Что за грошовики! И скоро ли христианские чувства пробьют эту толстую кору языческого своекорыстия! Обидно за них.
В час началась обедница; после нее поучение, перешедшее в наставление непременно завести здесь для оживления христианского усердия, мужское и женское симбокквай, со своими кооги, и рассказано, как вести его.
В четыре часа отправились посетить христиан здесь и в Хангивара. В шесть часов была вечерня с поучением пользоваться особенно святыми таинствами Покаяния и Причащения для воспитания души для Царствия Небесного. С семи часов началась проповедь для язычников, которых было человек 20; говорили о. Фаддей и я, – кончили в десять часов.
5/ 17 октября 1892. Понедельник.
Цунода. Соофуке. Фунао.
Утром верхом на грузовых лошадях (для меня, впрочем, нашлось у Като ездовое седло) отправились из Накане, ибо ночью шел дождь и предположенное вчера путешествие пешком не могло состояться, – тележек же здесь нет.
В Цунода посетили христиан; два брата Вата, Кирилл и Мефодий, живут богато, особенно первый; другие два дома бедноваты, но не бедны. Сопровождаемый Кириллом по деревне я спросил: «Здесь было наводнение?» – «Нет», – говорит; значит, прошение – простить кёокиу 25 сен с христиан Цунода по причине наводнения лживо. После, при объяснении в доме Мефодия, оказалось, что Матфей Като включил в прошение христиан Цунода без их ведома и согласия. Тот поступок Като очень неблаговидный. Стали сетовать еще христиане, когда мы сидели в доме Мефодия, что Матфей Като никем не любим – совсем неприветливый, ни к кому не ласковый; «Например, – говорил Кирилл, – вчера спозаранку пришел к нему в дом Томии, некто из этой деревни (из Рокуга, 1 ри от Цунода, катихизатор Симеон Томии, у которого там жива мать), хороший между язычниками, читающий Священное Писание, уже совсем близкий к христианству (двоюродный брат Симеона Томии); пришел послушать проповедь; принес в подарок Като полотенце, – и хоть бы слова привета от Като было, ни чашки чаю, ни чашки воды даже, – так и просидел все время до проповеди, и, конечно, другой раз к Като не придет, поэтому и молитвенная комната в его доме некстати, – люди стесняются ходить и на молитву». Я убеждал снисходительно относиться к недостаткам Като, а смотреть на его доброе, которого у него не мало: он – первый по времени из здешних христиан; его сын служит катихизатором, и служит хорошо; если–де смотреть только на дурное в человеке, то и нас всех также нельзя терпеть, как Като, и так далее.
В одном ри от Цунода Софуке (80 домов). Здесь также посетили христиан, три дома: 1) отца катихизатора Ивана Иван – Авраама, торгующего здесь; у него старуха жена и дочь десяти лет, просящаяся в женскую школу; 2) некоего Фомы Иваса, обедневшего, кажется, по лености, но прежде, говорят, богатого землевладельца; 3) Петра Катори, здешнего богача и очень уважаемого в окрестности земледельца. Этот Петр крещен мною пятнадцать лет тому назад; но потом ослабел в вере, хотя совсем ее не потерял, ибо икона стоит на своем месте в его кабинете; даже совсем вышел из Церкви (дакквайсита): объявил и даже написал здешним христианам, что он больше не принадлежит к их обществу. Принял он меня холодно, но мало–помалу разогрелся; я совсем забыл, что он крещен мною, – и он на первый раз ко мне не признался, но разговорились, и я припомнил, как крестил его в Мацузаки, как был потом у него. Оказалось, что он вышел из Церкви просто по нежеланию быть в обществе людей с неодобрительным поведением, каковы некоторые из здешних христиан. Я предложил ему постараться основать в Софуке церковную общину самостоятельную. Обещал прислать катихизатора на месяцы, свободные для земледельцев от работы, даже того самого, который был здесь пятнадцать лет назад, Спиридона Оосима. Он известит меня, если решится на это; во всяком случае, обещался он с этого времени воспрянуть духом; не знаю, на сколько Господь поможет ему в этом; горд он, к сожалению – это видимо; но в тоже время и добра в нем много, и христианское чувство не погасло; не погасло же, значит, если стоя пятнадцать лет один, в среде несимпатичных ему людей, не сделался окончательно ренегатом. О. Фаддей будет отныне больше заботиться о нем.
К полдню прибыли в Фунао. 10 чё от Софуке. Старик Моисей Тоба и несколько других христиан встретили за деревней. Здесь настоящий маленький храмик и около него дом, также очень маленький, для церковника, которым служит ныне Павел Такахаси, живущий здесь с женой Софьей, – отец бывшего катихизатора Григория и учительницы Надежды Такахаси. В ожидании сбора христиан, рассмотрели метрику, которая здесь одна для Фунао, Мацузаки, Тадарада, Софуке, Цуноде, Накане, Касуками, Кадзики, Фуса. Всех записанных в ней крещенных 174. Мы сосчитали только принадлежавших к Фунао, Мацузаки и Тадарада: оказалось 78 душ налицо; кроме того, умерло 26; охладевшим сказался всего один. Значит Церковь здесь, сравнительно с многими другими, и большая, и хорошая. Сицудзи здесь четыре: Николай Судзуки, Симеон Тосима, Давид Тосима и Яков Хиракава. К богослужению собираются мало: в субботу человек 10, в воскресенье человек 15. Читает службы Павел Такахаси; человека четыре поют; учились они у Надежды Такахаси, бывшей здесь у отца на каникулах, – Есть собрание женщин; именно во второе и четвертое воскресенье месяца человек десять женщин после службы остаются в Церкви и говорят о церковных делах.
Жертвуют мужчины в месяц 72 сен, то есть, как объяснял Такахаси, обещали жертвовать, что, однако, плохо осуществляется; женщин 9 положили давать по 2 сен в месяц, что значит, составляет 18 сен, коли все дадут. Бывают и экстренные пожертвования. Так, в нынешнем году сложились все здешние и окрестные Церкви, до Киороси включительно, и купили японской парчи на гробный покров, который с подкладкой и кистями стал 20 ен. Его берут по Церквам, где есть покойник, и немедленно возвращают сюда на хранение. При покрове показали мне два длинных знамени, одно с белым крестом, другое с красным; их несут пред гробом. Вот и новый обычай, совсем самородный в Церкви; я уж посоветовал кстати делать крупные надписи на знаменах текстов из Священного Писания, как: «Блажени умирающие о Господе», и подобные.
Церковной земли здесь 300 цубо; куплена она от Авраама Тосима за 10 ен, то есть он почти всю стоимость земли пожертвовал. На нее христиане перенесли купленный домик, который, вместе с переноской, вошел в 70 ен. (И говорят, что здесь поступил нечестно Николай Судзуки; домик куплен именно от него, и преплохой); в нем христиане прежде собирались на молитву. Потом куплен и перенесен сюда дом, составляющий нынешнюю Церковь; обошлась эта постройка в 100 ен.
Около трех часов сказали, наконец, что христиане собрались, и мы начали служить вечерню; пели совсем плохо – человек пять мужчин. Проповедь; убеждение завести мужское и женское симбокквай с своими кооги; рассказано как вести его. Охотно согласились мужчины и женщины. Испытание детей в знании молитв; трое прочитали «Отче наш»; другие оказались незнающими. Сказано поучение родителям об обязанности их воспитывать детей для Неба, в чем им помогать даны Ангелы, которые, если родители не будут учить детей молитвам и страху Божию, станут обвинять их пред Отцом Небесным.
С пяти часов назначена была, еще до нашего приезда, проповедь для язычников. К половине седьмого человек 15–20 язычников собралось. О. Фаддей, потом я сказали обычные начальные поучения язычникам. К десяти часам проповедь кончилась, к одиннадцати разошлись и христиане. От беспрерывного многочасового говоренья у меня горло устало страшно.
6/18 октября 1892. Вторник.
Фунао.
Спал я в Церкви, ибо больше негде; впрочем, Церковь неосвященная; да и подобие Церкви составляет только нечто вроде иконостасной перегородки, без икон, кроме Евангелистов.
Обедница и панихида назначены были с семи часов, человек 30 с детьми христиан собралось к восьми. Отслужили, потом было длинное поучение: объясненье первого, второго и третьего прошения молитвы Господней с приложениями к местным христианам и обстоятельствам. Перейдено – к симбокквай и предложено здесь же избрать людей для кооги, утвердить часы собраний и прочее, что все и сделано. Потом сказано поучение о помиловании усопших и объяснено значение кутьи – Сицудзи представили мне охладевшего в вере Сабина, который, однако, теперь оживился и просит иконы, ибо он после крещения не получил ее, и крестика вместо потерянного им. Даны, равно как и другим, затерявшим свои крестики.
Сегодня мы предполагали посетить дома христиан и к вечеру отправиться на лодке в Сакура. Но дождь рубит беспрерывно целый день; теперь вот уже половина второго часа пополудни, а никуда нельзя выйти, – дождь рубит, – утонешь в грязи. В третьем часу дождь несколько стих, и мы отправились посетить христиан в Фунао и Тадарада, оставив Мацузаки на завтра. Ибо эта деревня у озера, по которому нам плыть в Сакура, посетили сначала в Фунао пять домов, потом в Тадарада четыре, потом опять в Фунао два, ибо Фунао разбросано на довольно большом пространстве, и Тадарада ближе к церковному дому, чем большая часть Фунао. Сначала посещенные пять домов все – незажиточные, но и не бедствуют. В Тадарада два дома очень богатые: Давида Тосима (которого покойный отец – Авраам, пожертвовал землю под Церковь) и одного молодого человека, которого отец и все в доме еще язычники, и у которого поэтому иконы в доме не оказалось – не волен повесить, тогда как буцудан – великолепный; попросил, впрочем, ныне у меня икону; еще один дом зажиточный; только самый старый христианин Симеон Тосима бедно и очень грязно живет, «потому что ленив», говорят. Остальные два дома в Фунао, оба Тоба, один старика Моисея, quasi ученого, – зажиточный, другой Александра – первейший по богатству здесь. Этот Александр Тоба крещен мною в Токио, пятнадцать лет тому назад; я потом был у него – принятый во втором этаже надворного строения. Он совсем охладел к вере, и до сих пор не заявлял себя христианином; Благодать Божия, однако, хранила и у него икону, как у Петра Катори (с которым они вдвоем – первые люди по округе по богатству и почету). Ныне он оживился. Вчера пришел в Церковь, участвовал в молитве, слушал все поучения и проповедь к язычникам, зазывал стоявших вне Церкви язычников войти; он здесь окружной староста (сончё); его пример может привлекать к слушанию веры других, если он, так как вчера, открыто будет заявлять себя верующим, что он обещался делать отныне. К сожалению, у него отец есть, в 67–летний старик, нехотящий приникнуть ухом к христианству, вероятно, потому, что держит наложницу, которую – знает – что должен бросить, если сделается христианином. У Александра Тоба приемышем Иоанн Тоба, родом из Киороси, но должен быть до времени только, ибо у него родился свой сын; приемыш учился в Семинарии и вышел при недавнем беспорядке в оной; а юноша добрый – жаль, что вышел. У Александра Тоба иконы не оказалось. Ибо после крещения не было такой, какой он хотел – Спасителя с державой; после же он охладел и не позаботился приобрести. Ныне я дал ему икону Спасителя и советовал выписать из России – в серебряном окладе, соответствующую его богатому дому.
При посещении христиан меня таскали в тележке, ибо иначе к завтрему сапог не стало бы; на всю округу здесь всего одна тележка и оказалась, потому о. Фаддею и катихизатору пришлось месить глубокую грязь пешком, что в гета, впрочем, почти нипочем. Во время нашего путешествия дождь, наконец, стих. К сумеркам вернулись домой; я сильно прозяб и потому с удовольствием напился чаю. В восьмом часу пришли несколько христиан и малость язычников. Отслужили вечерню, причем Павел Такахаси читал, и плохо, какой–то прерывающийся голос у него, притом же, по–видимому, малограмотен. После службы я рассказал историю Товита в назидание, как Господь хранит чрез Своих Ангелов людей благочестивых. Потом о. Фаддей говорил поучение оставшимся двум язычникам (прочие язычницы, пришедшие с детьми за плечами разбрелись до окончания моего рассказа). О. Фаддей говорит поучения хорошо; слово его – живо и умно, подобиями и примерами умеет пользоваться. Когда все разошлись, мы втроем и Павел Такахаси остались в Церкви, и учли Павел Такахаси и катихизатор Акаси жаловаться на Николая Судзуки, что он никогда не ходит в Церковь, жаден до прибыли и прочее, – на других тоже, находят, что здесь, кроме некоторых, совсем нет хороших христиан; очень уж Такахаси рисует все мрачными красками, кажется; я убежден смотреть любовно, снисходительно к недостаткам, ибо и достоинства – хоть бы у того же Судзуки есть, – он первый по времени здесь христианин и немало сделал для Церкви, по крайней мере, прежде, если не теперь; теперь он, действительно, сделался плох, по–видимому, тоже просил не брать кёокиу с сей Церкви, 70 сен, – и это его дело, другие приложили печати по его настоянию.
Акаси – катихизатору, положили мы заботиться о приобретении новых христиан в Киороси, Фуса и Оомори, ибо там он останавливается подолгу; в других же Церквах пусть имеет заботу только о христианах; и пусть посещает другие Церкви по два раза в месяц, по крайней мере первые два месяца отныне, чтобы завести назначенный по Церквам симбокквай: в первое посещение пусть укажет, что готовить для кооги, во второе – пусть посмотрит, приготовили ли, и поможет приготовить, если нужно. Когда собрания заведутся и установятся, тогда он может посещать христиан по разу в месяц, чтобы иметь больше времени говорить катихизации новым слушателям в Киороси, Фуса и Оомори (каковые три места, по близости, составляют одно). На путешествия ему будет даваться помощь от Миссии.
О. Фаддею я сильно внушал не принимать таких прошений с отказом от кёокиу, какие ныне подали Като в Накане и Судзуки здесь (они, впрочем, отослали эти прошения в Миссию, и о. Фаддей оттуда захватил их).
Он должен в таких случаях говорить наедине с человеком, пристыдить его (мол, мне стыдно и доложить Епископу такую просьбу, он – иностранец, и что подумает о нас, грошовиках!) и прочее.
В один час мы легли спать, и холодно же было ночью! В драповом подряснике под драповой рясой нельзя было согреться – в первый раз в нынешнем году так холодно.
7/ 19 октября 1892. Среда.
Мацузаки. Сакура.
Утром, простившись с несколькими собравшимися христианами Фунао, отправились в Манузаки: посетили семь домов; ни одного дома нет бедного; а Фурукава – купец, Деяма (у которого развешаны были по комнате писанные приветствия мне), Ханасима, сосед Николая Судзуки, вместе с ним самый старый христианин в Мацузаки, очень зажиточный, Николай же Судзуки и совсем богатый. У всех есть иконы и молитвословы. Пока достигли дома Николая Судзуки, последнего из посещенных, был почти полдень, так что кстати Николай Судзуки предложил обед.
Он оказал мне расписание христиан этой Церкви – по два дома – на помощь дому, где есть покойник; первая пара уже исполнила свою очередь у недавно умершего; в первый раз вижу здесь такое заведение, и оно очень целесообразно. С холма у дома Судзуки мы осмотрели окрестности, пообедали и, простившись с катихизатором Акаси, которого приход здесь окончился, и остальными христианами этой Церкви, отправились на лодке по озеру Инба в Сакура, 3 ри от Мацузаки, с о. Фаддеем вдвоем; лодочники были христиане. В четвертом часу прибыли в Сакура и остановились в гостинице Кадзусая, Цубои – фамилия хозяина, жена которого и дочь – христианки; жена Дарья пятидесяти лет, дочь, забывшая свое имя, но по словам матери – Ольга; обе давние христианки, лет пятнадцать тому назад крестившиеся, но совсем забывшие веру, имеющие в доме икону, только случайно доставшуюся им от недавно умершего здесь христианина – портного Судзуки, и ту не употребляющие, христианского чувства, однако, последнюю искру не потерявшие. Насчитывают они целый десяток катихизаторов, приходивших в Сакура на проповедь, от Спиридона Оосима до нынешнего Иоанна Катаока включительно; и вот плод всей этой когорты – они сами, сын Дарьи, ныне где–то в другом месте живущий. Полицейский Петр Ямада, тоже пятнадцать лет тому назад крестившийся (тот самый, которого католики чуть не совратили и для поддержания которого в борьбе с ними отправлялся в Сакура Петр Кавано из Токио четырнадцать лет тому назад) и вышеозначенный умерший портной.
Есть еще христиане в Эбара. 20 чё от Сакура (100 домов населения). Катаока там проповедывал, и ныне 5 христиан там в пяти домах, все – молодые люди, работающие сапоги на стоящих здесь солдат. Пока мы говорили с Дарьей о Сакура, пришли двое из них, Сергий и Павел, как видно, прямо из мастерской, с руками в смоле и саже; люди показались мне порядочными, тем более, что все они из сизоку. Принесли они здешнюю метрику; в ней записано крещенных в Эбара 9, из них 2 – дети катихизатора Катаока, 2 теперь в Токио. У них в Эбара есть маленькая икона, и они, по их словам, собираются вместе молиться. Сегодня трое из них заняты то того, что не могли прийти видеться со мной; двое пришедшие также поспешили уйти, сказав, что должны идти к своему делу. Пришел Петр Ямада, тоже на короткое время, ибо оставил свое дело в полиции, к которому должен поспешить вернуться. Снова посетовали на доселешнюю неуспешность проповеди в Сакура, и предложил я следующее Петру: так как он родом здешний, то знает множество здешних сизоку, а здесь их много, ибо была резиденция князя в 11 май коку; пусть же он найдет одного или двух между ними, от 20 до 40 лет, с хорошим поведением, незапятнанным именем и способных еще учиться; пусть предложит им в перспективе катихизаторскую службу; но так как в Катихизаторскую школу можно поступить только христианину и с наклонностию к проповедничеству, то пусть Петр избранного им пошлет в Токио; здесь сей будет помещен у какого–нибудь катихизатора и научится христианству; если он, узнав веру, не почувствует сердечного желания принять ее, то пусть с тем и вернется в Сакура; если же крестится, то будет помещен в Катихизаторскую школу и чрез два года выпущен будет катихизатором именно в Сакура. Эта мысль мне пришла потому, что Петр Ямада сказал, что здесь трудно пришлому войти в близкие отношения с людьми – очень неохотно завязывают знакомство и дружбу. – Сказал я Петру, что если избранный им будет, то он может получать на пищу от меня, пока будет изучать веру. Ямада обещался поискать, и, если найдет, известит меня о том.
В 2 1/2 ри от Сакура, в Инбагоори, – селение (из 120 домов) Нанае. Там теперь Павел Ниицума, недавно лишенный сана и монашества за блуд. Прибывши в Сакура, мы тотчас отправили посланца туда с зовом Ниццума сюда, сегодня вечером или завтра рано утром. Он ответил, что сейчас придет с одним или двумя из братии. В десятом часу вечера и пришел, видимо, очень обрадованный свиданием; я тоже был рад видеть его и утешить, так как, мне казалось, он должен немало страдать в душе. Я, однако, ошибся; какого–нибудь горя и следа в его лице не было. Я обратился к нему с следующими словами, после первого приветствия: – Брат Павел, ты взял ношу не по силам, упал под ней; встань, возьми другую по силам и иди бодро к Царствию Небесному: прими Таинства Покаяния и Причащения, потом перевенчайся с Марией Изава и живите себе с Богом, – Я этого исполнить не могу, жениться я не намерен, – Отвечает, и лицо его сделалось совсем нехорошее, то ожесточенное лицо, которое я видел у него, когда убеждал признаться в грехе, или очистить себя от подозрения, толкуя с ним много раз в Миссии. – Но как же ты будешь жить? Ведь ты виноват в блуде с нею и прижитии ребенка! – Молчит, с лицом совсем уже злым, – Или ты не виноват? В таком случае, зачем же ты не доказал свою невиновность? – Я принял ваше решение о лишении меня сана; чего же больше? Хотя решение это состоялось без меня, – Но ты был зван три раза; и не только три; твоим друзьям я постоянно твердил еще, чтобы звали тебя в Токио; ты не послушал никаких убеждений; решение и состоялось в твое отсутствие, как по Закону делается, когда обвиняемый упорно отказывается явиться. И какие ты отговорки представлял! Будто я тебя хочу заключить здесь под арест в комнате, как будто ты не знаешь, что по духовному суду это невозможно! Или еще лучше: будто я хочу послать тебя в Россию в заключение там под арест. Как можно выдумывать такие нелепости! – Я их не выдумывал, мне писали из Токио. – Возвращаюсь к главному: зачем не хочешь жениться на Марье, чтобы покрыть грех? – Затем, что я обещался не жениться, и не нарушу своего обещания. – Так опять спрашиваю: не виноват ли в грехе? Сто раз я тебя спрашивал, и вечно ты молчишь на этот вопрос, – теперь тоже уклоняешься от прямого ответа: виноват, или нет? – Скажу одно: я не имею отношения к тому ребенку. Ребенок этот взят Марьей на воспитание, это не ее, – Так отчего же она тогда не явилась в Токио, чтобы одним появлением своим доказать, что совсем не беременна и не скрылась, чтобы родить? Я убеждал тогда тебя, чтобы вызвал ее. – Я писал ей, но она не захотела приехать, больна была. – Это дело такое важное для всей Церкви, что и больная должна была приехать, хоть бы в носилках. – Теперь я больше ничего не скажу на ваши вопросы, а чрез три года вы узнаете все, – тогда все объяснится. – Ты уже говорил об этих трех годах, но почему же не теперь? Не думаешь ли ты принять напрасное поношение для душеспасения, и потому не открываешь своей невиновности? Но ты мог бы это делать, будучи частным лицом; в качестве же священнослужителя ты не имеешь права – вместе с собою позорить всю Церковь в глазах не христианства только, и наших, и инославных, но и язычников, – Во всяком случае, теперь я больше ничего не скажу и жениться не стану. – Напрасно было и приходить сюда с таким расположением духа, и я ошибся, позвав тебя; думал утешить, а ты тот же ожесточенный, который мучил меня в Токио, и, страдая из–за которого, я ночи не спал. Вернись к себе и обратись ко мне тогда, когда душа твоя размягчится и почувствуешь нужду в покаянии. Ты всегда найдешь во мне любящего тебя по–прежнему.
С сими словами я хотел распрощаться с ним, но симпатия к нему взяла верх, и я, сняв с души неприятное расположение, обратился с вопросом о его теперешнем житье–бытье. И он тотчас же переменился; лицо сделалось добрым и приятным; с радостью, почти с восторгом, он начал рассказывать про свое нынешнее дело. На деньги Марии Изава, 1000 ен, он купил земли больше 33 тысяч цубо, и теперь строит на ней школу для мальчиков и девочек. В школе будут учителями бывшие с ним в Коодзимаци Осатаги, Давид Огава и еще кто–то, учительницами Марья Изава, две другие девицы оттуда же, из Коодзимаци, ныне живущие там. Разводит также на земле тутовицу, чтобы производить шелк, делает огороды для овощей; работает сам и все с ним. Умеет он привязывать людей к себе; должно быть, не верят в то, что он виноват, все живущие с ним и подчиняющиеся ему точно рабы. Христианство также проповедует он там; своего хозяина Такеда, у которого ныне квартирует, обратил в православие, а он уже почти был убежден принять протестантство. – Когда сто человек будет приготовлено к крещению, тогда позову Епископа крестить; кстати, и освятить наше место и школу.
Я ответил, что при нынешнем его двусмысленном положении относительно Марьи, не могу исполнить его просьбу; священника же пришлю. Убеждал его продолжать проповедь, хотя это будет его частным делом, но не зарывать в землю Богом данного ему таланта – красноречия и знания вероучения. Говорит он, что в продолжении трех лет устроит школу и все, что он предположил, сдаст (должно быть Марии, которой деньги) и отправится сам проповедывать. Я ничего не сказал ему на это, ибо в душе сильно сомневаюсь, чтобы его школа и все его предприятие три года продержалось.
При нашем с ним разговоре присутствовал о. Фаддей. Приведенные же им с собою Иоанн Оохаси и Давид Огава дожидались в дальней комнате и не слышали разговора. Простившись, наконец, с Ниццума задушевно и дружески, я благословил присланных им в комнату ко мне Оохаси и Огава. – Что за странный этот человек! Отчего не сознается или не открывает свою невиновность? О. Фаддей думает, что гордость мешает ему. Мне кажется, что скорее желание иметь даровых работников и работниц, ибо теперешние окружающие его, вероятно, освободились бы от очарования и оставили бы его, если бы убедились несомненно из его собственного признания, что он виноват, хотя и теперь его виновность доказана слишком явно, но только не для слепых, быть может, каковы очарованные им нынешние рабы и рабыни его.
8/20 октября 1892. Четверг.
Циба. Тоогане.
Утром совершили утреннюю молитву вместе с Дарьей и Ольгой, как вчера и вечернюю; потом Дарья и пришедший Петр Ямада рассказали, между прочим, про неодобрительное поведение здешнего катихизатора Иоанна Катаока: занимает деньги у всех, ленится проповедывать, выпивает при случае лишнего; недавно, в ожидании меня, жил четыре дня у Кадзусая, ел и пил – пил лишнее, угощал приходивших из Эбара христиан, а пришлось к расплате: «Заплачу, мол, в конце месяца»; с тем и ушел.
В девять часов отправившись из Сакура, к полудню прибыли в Циба. 5 ри от Сакура. В Циба тоже проповедовали несколько наших катихизаторов по временам, и по метрике здесь значится 15 крещеных, из которых двое умерли, один в тюрьме за растрату казенных денег, один был в тюрьме за подлог – теперь неизвестно где, прочие тоже все в разброде; двое всего, кажется, ныне в Циба, но и тех нельзя отыскать, только один из крещенных в Циба налицо – это сам нынешний катихизатор здешних мест, вышереченный Иоанн Катаока. Живут в Циба христиане, пришедшие из других мест, три семейства: 1) Давид Онума, бывший катихизатор, ныне письмоводитель при губернаторе, с женой и четырьмя детьми; 2) христианин из Такасаки, обучающий здесь шелководству, с женой и ребенком и 3) христианин из Токио, служащий в тюрьме, с женой; служит еще врачом в тюрьме племянник Онума, учившийся некоторое время в Семинарии.
Остановившись в гостинице, по прибытии в Циба, мы послали известие Давиду Онума, и он тотчас прибыл, видимо обрадованный свиданием.
Поговорили мы, в тоже время пообедали и отправились с о. Фадеем дальше, ибо не было причины останавливаться дольше, за несуществованием местной Церкви.
В сумерки прибыли в Тоогане. остановились в гостинице и послали за катихизатором Иоанном Катаока. Он пришел с женой и грудным ребенком, который у него третий из детей. Рассказ о Церкви не занял много времени; всего здесь два христианина: слепец, крещенный в Токио, и перешедший из католичества в Кабусато. Потом, есть слушатели здесь, в Тоогане, и в окрестных деревнях, по словам Катаока, человек 13 (а по недавнему письму его о. Фаддею 26). Проповедывал здесь прежде Петр Дзикен, недавно в Токио ушедший без спроса с катихизаторства и из города, по огорчению от истории с Павлом Ниццума; Катаока говорит, что он оставил здесь по себе недобрую память, что будто к нему ныне сбежала дочь хозяина, у которого он квартировал. Впрочем, Катаока не совсем можно доверять. Он же сейчас плел, будто гостиница Кадзусая в Сакура – дом нехорошей репутации, что–то вроде публичного, между тем как мы сами с о. Фаддеем только что из него и не заметили никаких признаков сего, равно как и от других слышали хорошие отзывы о нем. Сказавши Иоанну Катаока, чтобы он завтра утром к восьми часам собрал в молитвенную комнату двух христиан и тех из слушателей, которых можно, я простился с ним в десятом часу вечера. – Дождь все идет; дороги скверные; холодно и всегда пасмурно, что очень портит путешествие.
9/21 октября 1892. Пятница.
Тоогане. Кабусато.
В восемь часов утра отправились в квартиру катихизатора Катаока, где молитвенная комната и где должны были к этому времени прийти оба христианина здешней Церкви: слепец Исаак и Гавриил, что из католиков. Живет Катаока на самом конце города, или лучше за городом, а город Тоогане – длиной в 1 ри, значит, к нему слушателям добраться очень неудобно, особенно в дурную погоду; живет в школе, то есть занимает крошечный домишко около самой школьной комнаты – значит, для катихизаций в удобные часы совсем неудобно. Нашли мы еще одного слушателя там. Отслужили литию; стал я говорить поучение двум братьям и слушателю и скоро же свел его на поучение катихизатору. С второго месяца живет здесь Катаока, и ни одного крещения! Значит, ленится, а также разбрасывается: завел, по его словам, катихизации в разных деревнях на разных расстояниях, до двух ри включительно, и, конечно, говорит везде и всем понемножку и редко; оттого никто ничего не воспринимает и не принимает – нет и приготовленных к крещению. Сам же говорит, что слушатели есть, сегодня пред всеми тоже насчитал 13; если слушатели есть, а крещений нет – катихизатор сам себя обвиняет – значит, он или ленив, или не умеет распоряжаться; у Катаока, как видно, и то и другое. Строго я наказал ему: отныне далеко от Тоогане катихизаций не заводить, сосредоточить свои силы и время катихизаций последовательно и часто, по крайней мере, в два дня раз одним и тем же слушателям, если каждый день нельзя для них. О. Фаддею наказал наблюсти, чтобы это было исполнено. Но едва ли выйдет прок из Катаока: беспутный он, кажется, неисправимо. Трое ребятишек его сновали и кричали все время тут же; катихизатору нужно иметь комнату для семейства, отдельную от молельни, и там держать своих детей во время проповеди; оттого и даются катихизаторам квартирные особо; но с такими, как Катаока, что поделаешь!
