Текст книги "Дневники св. Николая Японского. Том ΙI"

Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 71 страниц)

В утренних газетах, в гостинице, прочитали о сильном землетрясении, бывшем 28 числа, и в Оосака погубившем много народа и зданий; в Гифу, Нагоя – тоже; в Токио было не так сильно, но много оград и заборов попадало. Хранил ли Господь там Миссию с ее немалым населением? Дорогой прочитал книжку об японском Соломоне Оока Ецизеннокаме, как он судил разбойника Дзю–сициро – не особенно мудро. В Нагасаки прибыл в восьмом часу вечера. Отправился прямо на квартиру Павла Морита; дома не оказалось; вернулся потом от Сиги, из Иноса, с запахом вина; комната в беспорядке; служанка, сожалея об отсутствии его, тут же выложила, что он все сидит дома, и к нему никто не ходит – только в шашки играть ходит в Иноса. Вернувшийся Морита показал в себе расположение духа – неподобающее проповеднику: завтра хотел ехать в Нагоя, посмотреть как его родные после землетрясения, – спросить позволения на то, конечно, ему и в голову не приходило; проповедывать же ему хочется в какой–нибудь старой Церкви, где бы он мог каждый день ходить к христианам, а также учить детей – это–де его любимое дело; в новое же место идти не расположен, ибо там некому заботиться о нем и помогать ему и так далее»; словом, выказал себя нравственным недорослем и вихляем – а я еще так располагал на него; о последнем я и стал говорить ему – что–де я надеялся, что он своим примером ревностного и успешного служения дает пример молодым катихизаторам, служащим здесь, на Киусиу, которые почти все нестерпимо ленятся, – что, я думал, чрез год или два – быть бы ему поставленным во диакона здесь, в еще большую помощь о. Петру Кавано – а потом, если Бог благословит и Церковь возрастет – сделаться бы и священником, так, чтобы нынешняя Церковь о. Петра разделилась бы на два прихода – что следует ему желать именно нового места для своей деятельности, чтобы не строить на чужом основании, и так далее. По–видимому, несколько оживился – но надолго ли? Читал свое сочинение, которое хотел поместить в здешних газетах, но которое газеты отказались поместить, – еще бы! Битком два с половиной листа наполнены болтовней о том, что Православие нужно для крепости Японского государства, но что православие до сих пор в Нагасаки не слыхали, а вот он ныне пришел излагать его, – болтун, и легковесная, ветром колеблемая натура; к тому же и болезнен, – вечно возится с лекарствами, чего, впрочем, не было бы, если бы берегся в пище и берег горло от простуды. – Что ему оставаться? Для сокращения расходов хотел переночевать в одном из номеров дома, где квартирует Морита, – затруднились дать приют, потом искал ночлега в японской гостинице – прямо отказали, говоря, что иностранец должен останавливаться в иностранном квартале, и что если дать ему ночлег в японской гостинице, то после штраф за это возьмут. Нечего делать, отправился в отель «Бельвю», где когда–то несколько дней жил; зато имел комфортабельный ночлег в отлично устроенном номере.

20 октября/1 ноября 1891. Воскресенье.

Нагасаки и дальше.

В восемь часов утра отправились с Павлом Морита к Сиге, в деревню Иноса, на лодке чрез рейд. От Сиги и вместе с ним сходили на русское кладбище. Нашли его чистым; но Сига говорил, приведено оно в такой вид только к приезду Государя Цесаревича нашего; сам Губернатор был, нашел его в запустении и велел вычистить, обязав в то время бонзу подпиской, что он и вперед будет хранить его в порядке, иначе три ены в месяц, которые он получает за хранение русского кладбища, будут переданы кому–нибудь другому. Наследник Цесаревич посетил кладбище инкогнито, причем не дождавшись, пока принесут ключ от ограды, перелез чрез нее на кладбище; потом пожаловал бонзе свой портрет с надписью. Посланник Д. Е. Шевич пожертвовал 50 ен на русское кладбище; но бонза принял эти деньги как пожертвование на его кумирню и сообразно с этим употребил деньги, дав расписку, что деньги такие–то, пожертвованные на кумирню, получены и употреблены сообразно назначению – каковую расписку я видел у Сиги, но не взялся доставить ее Посланнику, как неблаговидную.

В Консульстве мы никого не застали, кроме фельдшера П. И. Харина, которому я дал десять икон и семь–восемь видов храма обделать в киоты и рамки и поставить в комнатах вновь устроенного при консульстве русского морского госпиталя, – В двенадцать часов мы с Морита выехали из Нагасаки на небольшом пароходе. Вечером в каюте имел с ним продолжительную беседу, сообщая разные практические наставления по проповеди.

21 октября/2 ноября 1891. Понедельник.

Фукуока.

В десять часов утра прибыли в Фукуока. Затем целый день о. Петр с Морита отыскивали удобную для катихизатора квартиру. Квартир много; из них остановились на одном, гозорят, очень приличном и просторном доме на одной из центральных улиц города; но так как есть другой наниматель, то не решено сегодня, будет ли это наш дом. Я не смотрел квартиру, боясь вмешательством иностранца испортить дело; целый день читал японские газеты и книжки.

22 октября/3 ноября 1891. Вторник.

Фукуока.

Вопрос о квартире еще не решен. О. Петр и Морита готовили афиши об имеющей быть проповеди 5 числа в семь с половиною часов, в доме общественных Собраний на Накадзима; на афишах будет обозначен адрес Морита и то, что он «православный проповедник для Фукуока»; разумеется, на него будет указано в конце моей проповеди – «у него, мол, ищите дальнейшего наставления в вере», – для этого собственно и проповедь устрояется; следовало бы сказать ее завтра, 4–го числа, но, по случаю сегодняшнего японского праздника – Рождения Императора, завтра не будет выхода газет – значит, лучший народ не будет знать о проповеди – из афиш узнают о ней только ходящие по улицам; поэтому и отложено до вечера 5–го числа, когда утром напечатано будет объявление о проповеди в двух здешних газетах, также с прописанием адреса проповедника Морита. Слово здесь не связано: в полицейском управлении, у которого следовало, по правилам, испросить разрешение, сказали: «Речь, проповеди, все что угодно – пусть говорится», – тогда как в некоторых местах, например, в Накацу, неохотно давали разрешение, хоть и нигде не запретили. Но расходов, которых проповедь будет стоить: за залу нужно отдать одну ену, циновки – шесть ен, освещение – одну ену, стол, циновка, цветы на нем (по принятому обычаю) и прочее – все будет около пяти ен.

По газетам оказывается, что землетрясение, бывшее 28 японского прошлого октября (16 октября старого стиля) в шесть часов утра, [?] в Нагоя, Гифу, Оогаки и кругом по радиусу до Оосака и пр. есть самое большое после бывшего в 1853 году, в котором погибла наша Диана (в Идзу, около Симоды). В указанных городах упало 810 домов  [2]2
  По газетам 1 ноября нового стиля, погибло: 2169 человек; ранено: 2757 человек; упало домов: 34799.


[Закрыть], погибло более двух тысяч людей, кроме множества раненых.

Странные пожары, последовавшие за падением, довершили несчастие бедных жителей; картина бедствия, рисуемая газетами, ужасна; но она, конечно, не представляет полной действительности. Мосты на широких реках в районе землетрясения повреждены так, что железнодорожное сообщение прервано, рельсы в иных местах также разбросаны; железнодорожные станции упали. По догадкам ученых, нынешнее землетрясение – не вулканического происхождения, ибо местности, пораженные им, лежат все вне вулканической цепи, а произошло оно вследствие стягивания гор – вероятно, по нынешней теории, что земная кора, охлаждаясь, постепенно стягивается, дает трещины, изломы горных пород и кряжей, отчего и страшные местные потрясения.

23 октября/4 ноября 1891. Среда.

Фукуока.

Дом для проповедника удалось нанять за 3.80 ен в месяц тот, который выбрали о. Петр и Морита; действительно, дом чистенький и на хорошей улице (Тенсин маци, № 11). Объявление о проповеди сегодня сдано в газеты и завтра выйдет; афиши по городу развешаны, инде наклеены. Вечером пришлось из окна наблюдать за отправлением протестантской епископальной проповеди, в доме насупротив гостиницы; в семь часов вечера сначала пропели, голоса в три (иностранец – миссионер, и человека два японца в унисон) пели гимн, потом прочтена глава из Священного Писания и затем японский катихизатор стал говорить проповедь; обращена она была главное – к христианам, которых было четыре человека, но относилась и к язычникам, которые останавливались у дома, меняясь постоянно и не превосходя, сколько я видел, человек десять–двенадцать; за катихизатором говорил миссионер. Не знаю, сколько такой род проповеди доставляет христиан; но и что же делать? Как иначе? Конечно, лучше, если знакомые собирают слушателей, и они сидят и слушают последовательное раскрытие учения; быть может, у них есть и это; а кроме этого, то, что я видел, – единственное средство.

24 октября/5 ноября 1891. Четверг.

Фукуока.

Рано утром доставили газеты с напечатанными в них объявлениями имеющей быть сегодня вечером проповеди; разнесено и еще несколько афиш по городу сегодня утром, так что всего афиш по городу сегодня утром, так что всего афиш вышло около 50. – До полудня съездили с о. Петром к Таисии Сёодзи и ее дочери Фотине, жене офицера, живущим за городом; потом с крыши здания «Кёосин квай» (где будет проповедь) любовались видом Фукуока и Хаката, разделяемых рекой: Хаката видна вся, как на ладони, Фукуока же тянется бесконечною линиею по берегу моря, теряясь от глаза в зелени дерев.

Вечером в семь с половиной часов была проповедь для язычников. Слушателей собралось человек пятьсот; говорил сначала Павел Морита, представляясь слушателям в качестве здешнего проповедника, но ему почти не дали говорить; смех и шум сопровождали почти каждое его выражение; и это не потому, что было что–то смешное в его речи или в нем самом, а по грубости публики; бедный Морита видимо смутился; голос его слабый, совсем недостаточный для такого числа слушателей, и говорит он – нужно сказать – не так, как бы следовало: многословия много и пустовата речь; говорил минут двенадцать, сказал в заключение свой адрес и раскланялся с невежливой публикой. Потом настала моя очередь; положил я говорить полтора часа и столько говорил, объяснив после предисловия о необходимости религии для человека, как дающей человеку самую необходимую для него истину и столь же необходимую высшую помощь – религии, конечно, истинной, ибо только она может дать сие, христианское учение вкратце – от учения о Боге Едином до совершения Спасителем Тройственного служения для спасения человека; но речь беспрерывная была перываема шумом и смехом; собравшиеся бонзы, видимо, намеренно старались мешать речи; но кроме них, множество грубой молодежи и учеников – просто из дурачества смеялись и кричали. Пробовал я убеждать – быть тише; делал то о. Петр; наконец, серьезные из слушателей гневно кричали на буянов, или, вставши, обращались с речью, убеждая не мешать слушать – ничто не помогало. Такую шумливую и беспорядочную аудиторию я видел второй раз – первый был в запрошлом году в Мориока.

На будущее время нужно будет держать проповедь здесь не вечером, а днем, часов с двух, как было в Кумамото: тогда на проповеди будет народу меньше, но будет народ серьезный, который придет слушать, а не шуметь; мальчуганы в то время в школе, простой народ занят, бродяжного элемента в аудитории не будет.

Тем не менее надлежащее дело сделано: Морита представлен жителям Фукуока и Хаката как проповедник. Завтра еще будет проповедь о. Петра и в нанятом для него доме – объявление о ней послано сегодня также в обе газеты; даст Бог, найдутся люди, которые после того пожелают слушать продолжение Христова учения, и таким образом дело проповеди, с Божиею помощью. Дай–то Бог!

25 октября/6 ноября 1891. Пятница.

Фукуока.

Тогда выехал из Фукуока; в Оосака заехал к о. Оно, но он не мог решить, можно ли взять Алексея Савабе из Кёото для посылки в Куруме; вместе с ним отправились в Кёото; на станции железной дороги встретили ожидавшего Савабе; от него тотчас же узнали, что ему нельзя оставить Кёото; поэтому, не останавливаясь там, тотчас же я взял билет до Оогаки и распрощался с о. Оно и Алексеем Савабе, оставив Куруме Провидению Божию, за неимением, что сделать более.

Поздно вечером прибыл в почти разрушенный конеца город Оогаки; без особенного труда, однако, нашел катихизатора Мефодия Цуция – в шалаше; и ночью страшно было смотреть на следу землетрясения; а на завтра утром – просто ни с чем нельзя сравнить чувство какого–то тупого ужаса и печали; к землетрясению здесь присоединился еще пожар, сметший почти все и развалины несчастного города.

Днем же, пока доехал до Нагоя, среди беспрерывных развалин и поникшего от горя и копавшегося в сору и пыли люда, голова разболелась от ужасных ощущений; еще, кажется, ни за какие блага не захотел бы вновь проехать этим ужасным местом.

В Нагоя старался помирить христиан с о. Матфеем Кангета; виноват во всей разладице больше всех катихизатор Петр Сибаяма, самолюбивый, немогущий выносить замечаний священника; неправ и о. Матфей, слишком резкий и сердитый в выговорах. Не сладить ему с этою Церковью; по–видимому, помирились, но, как после оказалось, ненадолго.

В тот же вечер выехал из Нагоя и назавтра был в Токио, кончив на этот раз поездку по Церквам.

Миссионерские заметки

при посещении Церквей

Поездка по Церквам в Циукоку, Сикоку

и в средине острова Ниппона

Епископ Николай

11/23 октября 1891 года

1892–й год

30 апреля/12 мая 1892. Четверг.

В Окаяма пишется.

Выехал из Токио в шесть часов утра. Заехал в Тоносава, чтобы посмотреть, какие колокола дать для Сейндайского храма. – Сказал плотнику Василию, приезжавшему со мной, что дам самый большой, только не совсем, а одолжу; и если Сейндайская Церковь будет процветать, то не отберу, а опустится – возьму колокол обратно; пойдет туда и следующий за большим колокол. В Окаяма приехал 1/13 мая, в пятницу, во втором часу.

1/13 мая 1892. Пятница.

О. Никита Мори и катихизатор Яков Фудзий найдены в благополучии; но Церковь не в цветущем состоянии: мала; по метрике крещеных 87; из них налицо около 60 здесь и в ближних селениях, одиннадцать померло, прочие ушли в язычество и инославия или до того охладели, что нельзя считать христианами. Есть и усердные; особенно Сергей Сусака – молодой чиновник; он и [?], и чуть не единственный певец, и большой хлопотун. До вечера говорили про церковные дела. В восемь часов вечера о. Никита отслужил вечерню; я сказал – о христианском усердии. Дети все знают «Отче наш»; других молитв не знают; дал, впрочем всем по иконке.

2/14 мая 1892. Суббота.

Окаяма.

Утром обедница и панихида; христиан с детьми собралось человек пятнадцать. После службы объяснил обычай употреблять кутью. Служба продолжалась от половины восьмого до девяти; и пели совсем недурно: Яков Фудзии – катихизатор – и две женщины; так что сюда нужен только органчик для спевок, а учителя пения из Токио не нужно, все равно больше одноголосия ничему не может научить; органчик японской работы, ен в 18, наверное, скоро приобретут: женщины на своих симбоккваях собрали уже семь ен; я вчера дал пять ен, мужчины постараются об остальном; обещались, хоть не с видимой охотою.

В десятом часу отправились посещать христиан, были в четырнадцати домах, в том числе и у катихизатора; есть еще одиночных верующих несколько, рассеянных в городе, у тех не были, ибо–де мужья или господа не принимают. Лучшие из христиан: слепец Петр Дазай (с женой и двумя малолетними детьми) и Иоанн Сато с женой Марией, дочерью покойницы Анны Морита; все бывшие христианами еще десять лет тому назад, когда я был здесь. Сато, тогда больной нервами и сумасшествием, теперь совсем здоров и преусердно читает и прислуживает в Церкви; он наследник очень богатого купеческого дома, но по болезни уступивший права наследства младшему брату, который, как богач, разумеется, не верует и не думает слушать учение; впрочем, и о делах своих мало заботится, а вдается в политику – «к дзиую–то» принадлежит, по поводу чего, вероятно, богатство течет у него мимо рук, и он быстро клонится к упадку. Иоанн же Сато имеет дом, часть которого отдает жильцам, добывая чрез то ен восемь в месяц, на которые и проживает с женой. Есть мысль у христиан – и он сам желает того, чтобы дом его с землей под ним отчужден был в пользу Церкви; но для этого Церковь должна иметь ен тысячу; тогда бы Иоанн купил себе маленький домик для жилья, а нынешняя его усадьба, кстати сказать, и весьма хорошее место занимающая в городе, послужила бы сначала для приспособления к устройству в ней молитвенного дома, со временем же к постройке Церкви; и священнику с семьей там было бы где жить. Но, по неименью денег, это ныне неосуществимо; и других способов для придания более благолепного вида сей Церкви я не вижу; вчера поднял было речь, что христиане должны думать о постройке здесь Церкви, потому что это место для всего Циукоку – «Хокквай»; другие Церкви тоже должны помочь прилично установиться здесь своему священнику; но сегодня вижу, что речь об этом пустая – не могут ничего сделать – слишком мало христиан; и все беднота больше. Староста Сергей Сусака (чиновник, младший брат жены катихизатора Фудзии) показывал «приходскую» тетрадь: в месяц иной раз не больше двадцати сен – всего сбор с христиан; еще нужно удивляться, как они сколачиваются на уплату 80 сен за квартиру катихизатора и 50 сен – приплаты к4 1/2 енам, идущим из Миссии на дом для священника. – Были, между прочим, сегодня у Марии Танака, старухи, жены покойного седобородого Луки Танака, из Кодзима, который в Токио в 1884 году с другими участвовал в смуте Церквей; умер он в Токио в запрошлом году, оставив семью в бедности, а был когда–то богат, но разорил его прожектёр Петр Ока, бывший женатым на его дочери; теперь Ока совсем промотался и болтается где–то около Сайкёо, а жену прогнал, развелся; ныне она учится повивальному искусству; ребенок же живет здесь у старухи Марии; сын старика Луки отправился в Америку изучать медицину, но последние три года об нем ни слуху, ни духу; дочь свою, лет шестнадцати, Марью, отдал в школу католиков здесь, и та теперь католичка; так беспутный старик Лука растранжирил и имущество, и семейство свое, пустившись в Токио и там еще отчуждавшись от Церкви; жил бы себе, как десять лет тому назад я застал его в Кодзима – почтенным, уважаемым, многосемейным и богатым – тогда и седая длинная борода очень шла к нему; ныне старуха Марья с дочерью католичкой и внучкой живет в бедности, и Бог весть, чем пробивается.

Дома христиан здесь рассеяны на далекое расстояние один от другого; катихизатор живет совсем вне города – думал, там найдутся слушатели между сизоку – нет никого; нужно ему поселиться в более людном месте. Из одного дома, за городом, у обедневшего сизоку, ныне промышляющего платно плотничеством, просит о. Никита взять одну девчонку на воспитание в Женскую школу; но школа почти полна; не знаю, взять ли.

Вечером, с половины седьмого часа была всенощная, продолжавшаяся час; ирмосов здесь еще не поют, не знают, как петь. С восьми часов объявлена была проповедь для язычников; но так как много слушателей в доме помещаться не могут, то широкого объявления не было, а вывешен лист у ворот, и чрез христиан сказано их знакомым. Зато же и слушателей собралось человек семь–восемь; прежде катихизатор Фудзии плел «о свете Христовом», причем бесконечно размазывая невозможнейшую физику о глазах; малосодержателен и многоглаголив; на подобиях неистощим. Я говорил обычную начальную проповедь язычникам, хотя во время проповеди и последние язычники ушли, оставив христиан дослушивать то, что им давно известно. Проповедь тем не менее продолжалась почти два часа.

3/15 мая 1892. Воскресенье.

Окаяма – Сеноо.

Часов в восемь утром, когда собрались дети, стал экзаменовать их по Священной Истории; некоторые оказались довольно хорошо знающими историю Иосифа, сына Иакова. В девять часов началась обедня. Проповедь была о плодах Воскресения Христова. В два часа началось женское собрание в Церкви; мужчины допущены были слушать; женщин собралось пятнадцать, говорили семь, некоторые хорошо. – При прощаньи с Церковью, когда хотел расплатиться за стол, оказалось, что питала Церковь на нарочно собранные для того деньги; в вознаграждение за это я дал еще пять ен на орган для спевок, дал также о. Никите на конфеты детям две ены, катихизатору одну ену; все приняли очень охотно. В пять часов выехали мы с о. Никитой в Сеноо. В деревне Дайфуку, у Давида Сато, все христиане ждали, и отсюда пошли пешком до Сеноо. Пред церковным домом здесь – цветочная арка из азалий. Была вечерня; проповедь на слова «Мир вам»; разговор о Церкви; девочкам певчим дал по иконе, ибо молитвы поют на память; мальчики оказались незнающими молитв. Положили с следующего воскресенья открыть женское собрание, которого еще нет здесь; наиболее разумная из христианок здесь – мать семинариста Якова Сато, приносимая в Церковь на спине сына Павла Урада, учителя, ибо ноги в параличе. Церковный дом здесь и с землей под ней – пожертвован Церкви Ананием Фукусима. У него же приготовлено было и помещение мне, во всех отношениях роскошное, только с мучительной кроватью.

4/16 мая 1892. Понедельник.

Сеноо.

Утром с семи часов обедница и панихида. Потом посещение христиан; посещено пятнадцать домов; были и на кладбище, где похоронен Павел Накакоодзи. Видели тканье циновок; посетили двух богатых язычников, подающих надежду сделаться христианами. Вечером с восьми часов проповедь для язычников; собралось человек триста; сначала шумно, потом хорошо слушали. О. Никита говорил проповедь об исполнении пророчеств в Христе, совсем непонятную для язычников. Я – обычную первоначальную для язычников. – Из этой местности катихизатор Николай Такай; но у него дома все язычники, и потому не были там; отсюда же Дионисий Кубота; его отец и мать еще несчастнее – земледельцы, не богатые, но и не бедные. Селение Сеноо – весьма зажиточное; земля превосходно возделана, процветает, кроме того, производство цветных и всяких других циновок, производство сои из бобов, тут же культивируемых в изобилии; наш богач Ананий Фукусима именно – один из сих производителей. Поражает необыкновенное обилие детей в селении. Народ хороших нравов.

5/17 мая 1892. Вторник.

Утром Сеноо. Вечером Кодзима.

В восемь часов, простившись с собравшимися в молитвенном доме христианами, выехали мы с о. Никитой в Кодзима. Ананию в благодарность за прием я дал образок Спасителя в серебряной ризе, для путешествий, и крестик в две ены. В Кодзима прибыли в половине одиннадцатого, на полчаса раньше, чем обещали. Ка, отец семинариста Стефана, дальше всех встретил; потом отец Фомы Такеока и прочие. В Церкви нужно было ждать с полчаса пока придет дочь Такеока, девица лет семнадцати, заправляющая пением. О. Никита отслужил литию; поют четыре девочки хорошо, но бедно; христиан собралось с детьми человек тридцать. Проповедь сказана о христианском усердии. Потом проследили по метрике состояние христиан; отпадших почти ни одного; есть охладевшие, есть отлучившиеся в разные места… Сицудзи два; в Церковь на богослужение приходит человек двадцать пять – новых слушателей ныне ни одного. Богачи здешние Николай Нозаки, Яков и Иоанн Огино [все] на Церковь дают, но в Церковь не ходят; одного Якова Огина я видел между христианами. Церковь здесь построена отдельным зданием, и большая, на гранитном фундаменте (обычном, впрочем, здесь для всех зданий). Но иконы в ней без рам; стоит постройка ен триста; кроме того куплен для катихизатора тут же находящийся у Церкви дом, стоящий с оградой ен сто; все это дано местными христианами (только двадцать ен прислано мною). Церковные здания стоят на земле, принадлежащей Николаю Нозаки, купленной им за 80 ен. Дети, по испытании, все оказались знающими молитвы, и потому награждены иконками.

Часа в три отправились посещать христиан; богачи Огино, видно, совсем мало знают веру и нисколько не усердны в ней – в доме у обоих, кроме их, никто не крещен; советовал им, между прочим, выписать из России хорошие иконы в серебряных окладах для своих домов.

Николай Нозаки заявлял намерение выплатить мне за воспитание Даниила Кониси, так как постыдно, вопреки его обещанью, задержано им. Я сказал о. Никите и катихизатору Павлу Окамура, что если он заплатит 1200 ен за четыре года воспитания (ибо за пятый – первый – заплатил прежде), то я пожертвую двести ен на покупку земли, что под Церковью здесь, в Кодзима, и тысячу ен на покупку земли и постройку Церкви в Окаяма. (С дорожными оттуда 450 рублей – для Кониси, Нозаки должен еще больше). Катихизатор Павел Окамура получает здесь от христиан в год 60 ен; христиане вносят эти деньги, обыкновенно за раз, что удобнее, ибо не надоедает частым клянчаньем денег.

В восемь часов отслужили вечерню, и было слово для христиан безыскусное: 1) о необходимости соблюдать день Господень; 2) о необходимости воспитывать детей в христианской вере (против Иоанна Огино и других, оставляющих свои семейства в язычестве); 3) о служении женщин делу распространения веры и необходимости сего служения здесь, также об устройстве женского симбокквай здесь; кончено выбором говорящих на будущее собрание, имеющее произойти здесь через две недели. В половине одиннадцатого часа Церковь распущена.

Здешний катихизатор Павел Окамура хочет в другое место на проповедь – надоело ему здесь сидеть почти совсем бесплодно для умножения Церкви; тем не менее переменить его трудно: его любят и для содержания его жертвуют; взять его прямо было бы против правила – не восхищать у Церкви избранного катихизатора, когда Церковь содержит его; здесь же дают ему в месяц по пять ен; а сам он, по слабости, не решится сказать, что он желает в другое место; да и не легко было бы ему передвижение; у него четверо детей, притом же обжился он здесь так, что все в местности знают его. Сегодня, когда посещали христиан, он на минуту куда–то отлучился, и о. Никита прямо спрашивает у проходящих чужих детей: «Не прошел ли вперед Окамура?» – «Они–то почем же знают Окамура?» – спрашиваю я, удивленный. – «Его все знают здесь по бороде», – говорит о. Никита.

6/18 мая 1892. Среда.

Кодзима.

Утром стал испытывать нескольких собравшихся детей в знании Священной Истории; никто и понятия о ней не имеет; рассказал им историю пророка Илии, и наказал катихизатору Окамура вперед учить детей. В половине восьмого утра началась обедница, за ней панихида; собралось человек пятнадцать с детьми; после службы рассказал значение молитв за умерших и панихидной кутьи. Потом посетили несколько христианских домов, между прочим – Иоанна Такеока, отца катихизатора Фомы; человек еще не старый, но, по словам священника, решительно ничего не делает; питают его и всю семью жена и старшая дочь, восемнадцати лет, Марина, заправляющая пением в Церкви; Иоанн же ленится и иной раз целые дни валяется под одеялом; впрочем, эта леность, как говорит о. Никита, не от «воо яку», а от «синкей» – значит, нервная болезнь своего рода; живут тканьем поясов и крашеньем материи; детей – три дочери, маленький, восьми лет, сын, сын Моисей – бродит где–то, и Фома – катихизатор; так как Фома просил помощи на семью, то я предложил чрез о. Никиту отдать маленькую дочь, двенадцати лет, в Миссийскую школу в Токио; но мать отозвалась, что дочь слаба характером – и Господь с ними! Деньгами же помогать ленивому хозяину не следует, тем более, что и Фома на проповеди ленится.

После обеда опять посещали дома христиан; между прочим, были в доме Григория Камой, отца семинариста Стефана; здесь в доме девять человек: баба, отец, мать и шесть детей (кроме Стефана); старшему пятнадцать лет, и он начинает помогать отцу; питает же всех отец своей работой – тоже красильной: красит холот в синий цвет для носков; дети все здоровые; дом цветет здоровьем и свежестью, хотя и не богатый; Григорий с женой, видимо, благочестивые люди.

До четырех часов кончили обход христиан и с тем все церковные дела; между тем можно выехать только завтра утром, ибо вечером проповедь для язычников, а она, кажется, совсем бесполезна, ибо – что же можно сказать и что узнать в один раз только! Только и пользы, что по этой проповеди можно узнать, как народ относится к христианству: мало соберутся или много, спокойно слушают, или шумят – все это показывает разное настроение народа в разных местностях…

В половине девятого часа вечера началась проповедь для язычников. Говорил сначала о. Никита о том, что христианство нужно здесь, что оно не причиняет вреда государству, как иные думают, и прочее. Слушателей собралось довольно. Но во время моей проповеди почти все язычники ушли – осталось человек тридцать; впрочем, народа серьезного – учителей и чиновников; ушедшие же были частию дети, частию люди, видимо, приходившие только поглядеть на иностранца; неприязни никто никакой не обнаружили. Оставшиеся же слушали так серьезно, что, кончивши проповедь, я пожалел, что не продолжил, ибо слушатели долго оставались неподвижно на месте.

О. Никита Мори гораздо серьезнее и лучше священник, чем я об нем думал; он только болен желудком, и вообще слабого здоровья, но трудящийся; у него масса проповедей, написанных им самим на всякие случаи; он очень внимателен к внушению: поправишь в чем раз, другой не нужно поправлять; усердно ли заботится о душах верующих, не знаю, но знает он свой приход отлично.

7/ 19 мая 1892. Четверг.

Хиби – Цурадзима.

Утром отправились в Хиби, три ри от Кодзима; там пять христианских домов; лучший Иосифа Синомия (сын Симеон); всех христиан, с детьми, ныне девятнадцать; кроме того, двое померли; из последних – жена Иосифа, забеременевшая под старость и незадолго до родов умершая от какой–то болезни; Иосиф и поныне не утешился в своей потери, что, нужно сказать, не незамечательно в Японии, где люди так легко находят утешение в наложницах; уж это показывает, что он хороший верующий. Встретили все мужчины, одетые в лучшие платья, далеко от селения; христиане собрались также все разодетые; видно, что с усердием встречают. У Иосифа собрались; отслужили литию, причем пели мы сами: о. Никита, Павел Окамура и я – там еще петь некому; сказано поучение; потом побывали в домах христиан; учителю Павлу Ясуи я сильно внушал завести воскресную школу для языческих детей – он начальник учебной части здесь и может. Потом у Иосифа пообедали, после чего опять было поучение, причем я внушал христианкам, которых уже семь больших, начать женское симбокквай; советовал также прислать в Женскую школу одну из девиц, которых две, поучиться пению церковному, чтобы потом водворить его здесь. Катихизатору говорено, чтобы он оставался здесь дольше, приходя сюда, научать желающих слушать, чтобы скорее увеличить Церковь; здешние христиане уже жертвуют на его содержание.