Текст книги "Дневники св. Николая Японского. Том ΙI"
Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 71 страниц)
4/16 марта 1888. Пятница на Масленой.
Гуляя в Уено, в моей любимой тихой широкой аллее; изредка только прохожие прерывают течение мыслей; а шум верхушек почтенных сосен, или разом брызнувший сноп лучей на прогалинах от тени – такие успокаивающие и светлые мысли навевают. В прошлом и запрошлом году почти в этом время (в Рождественские отдыхи) там же гуляя, и почти теже мысли, тоже настроение; от той же апатии и уныния старался отделаться. Ныне что за уныние все эти дни, навеянное письмом Победоносцева о том, что Высокопреосвященный Иоаннский уже предлагал в Совете Миссионерского Общества отнять субсидию у Японской Миссии и его собственными речами о неимении средств на храм и прочее! Прогулка прогнала сплин, но надолго ли? Я, кажется, все больше и больше теряю душевную упругость. Положил на этот раз следующее:
1. Молиться всегда, не в пост только, молитвой Святого Ефрема: «Господи, Владыко живота моего! Дух праздности, уныния и прочее… Боже, помоги! И без того я один на Миссии, а уныние – и последнего отнимает от дела Божия! Праздность – вследствие уныния – как она вредна и для Миссии, и для меня же самого, расслабляя и без того слабую душу! И что приятного в праздности? Ну, вот вчера, отдыхая от занятия, читая дрянь, успокоенный нервами – разве чувствовал удовольствие? Чувство человека на приятной лужайке, но с загрязненными сапогами, о чем забыть не можешь, – так и это приятное чувство отдыха и в тоже время сознание праздности и безделья с унынием впридачу.
2. Стараться приобрести «кротость», которой у меня решительно нет. В ссорах, раза три–четыре бывших с покойным Яковом Дмитриевичем Тихаем, я был прав, но кроток не был, – и это меня теперь мучит; пусть же будет урок для будущего – поступаться правом своим в пользу любви и кротости, которые и суть благое иго, даруемое Спасителем.
3. Всячески стараться поскорее кончить постройку Собора, после чего со сдачею моих школьных обязанностей вернувшимся из России, – я буду иметь возможность посещать Церкви. – Тогда ежегодно: полгода – на посещение Церквей, полгода – на переводы Богослужения.
4. Чтобы не забыть эти решения, непременно же с завтра – ежедневно, несмотря ни на какие дни, вставать в три часа, – ложиться между 10 с половиной часами и после обеда не отдыхать, а если в сон станет очень клонить, прилечь на четверть часа. Помоги, Апостоле Павле, – огненнодеятельный из людей! Помогите и Вы, Святые братья – Кирилл и Мефодий, – житие которых профессора Малышевского только что прочитал!
Вечером.
Говорить со всеми, даже с порочными, как с этим мошенником Ильей, – кротко, разумно, от любви – тогда слово большею частию будет производить хорошее действие, по крайней мере не будет вредить; говорить же гневно, гордо, нетерпеливо, – слово будет гнилое – люди так и примут его, и, кроме зла, ничего не выйдет; попробуйте гноем брызнуть на кого, – всяк вознегодует, станет стряхивать, противиться; душевные болячки – гнев, ложь, гордость, нетерпение, злоба, ненависть и прочее – не менее гадки, чем телесные, – из гнойной раны – гнева, гордости и прочего – брызжущее слово – вонюче, мерзко, – оттого и у людей возбуждает – в противодействие – тоже гнев, злость и подобное, – как и лошадь лягнет, когда ее хлестнут; итак – слово кроткое, любовное, разумное ко всякому; и кто его не примет – ему же хуже, а мне вреда не будет.
11/23 мая 1888
(Была рекреация, но дождь; в Россию нужно отправлять Климента Намеда и Сергия Сёодзи. День какой–то больной, недужится).
Что такое похоть? Это что–то чуждое природе нашей. Или нет? Так душе разве свойственно объединение, блуд и подобное? Конечно, нет. Телу? Тоже нет, – тело, коли душе нужно, только забыть и о пище, не только о пресыщении, тем более и блуде. И выходит, что грех и похоть – не в природе человека, а лишь «у зверей ее лежит» (Быт. 4, 7). Диавол же вбрасывает в человека семена похотей, пользуясь сею близостью оных к природе человека, оттого–то всякое искушение и приписывается диаволу, как и должно, – без него похоти были бы [?] инертны.
22 мая/ 3 июня 1888
Если когда, то сегодня особенно я понял необходимость соблюдать праздники. Сегодня воскресенье; кроме того, было поставление диакона (Сайкайси); но никогда – целый день я не был в таком ужасном расположении духа, как сегодня. Я рад бы был умереть, уничтожиться, быть чем угодно, только не на своем месте, словом, был несчастным и грешным человеком, – и это из не соблюдения заповеди Господней о празднике. Утром – с семи часов было занятие с Накаи – чтение и исправление перевода моей речи Русской Церкви от лица Японской, по случаю 900–летия; работа заняла два часа, работа – совсем будная, утомляющая, а не успокаивающая; потом – о постройке – дело насчет крестов, совсем возмутившее меня, – человек требует 6% награждения за то, что поставил сумасшедшую цену за кресты и сделал очередной невозможный заказ ему крестов; дал ему заметки, налепленные им на его бумаге. В Церковь к торжественной встрече пришел совсем расстроенный. То есть это и не было бы расстройство, если бы был день деловой, – по–деловому все и пошло бы: одного бы поправил, другого выбранил и делу конец, но к празднику–то все это не идет; к молитве неподходяще, с миром душевным, попутным для молитвы, несогласно. Оттого и в Церкви – все не успокаивало, ошибки – и нелепые ошибки несносных купцов–японцев, которым хоть тысячу раз повторяй – забудут и переврут – возмущали; молился плохо; только в Таинстве Священства – видимо, благодать Божия есть – слезы едва мог удержать при поставлении. После службы опять будет дело: жена Ильи за деньгами пришла вопреки всякого права Ильи на получение, о чем вчера и предыдущие дни было несколько раз говорено. Это вновь возмутило меня, и затем весь день испорчен: не молился, как следует, не отдохнул душой, как следует (а завтра нужно опять за трудные недельные дела). Никогда я не был в таком скверном, несчастном, убийственном, адском, ужасном расположении духа, как ныне. Это адское мучение! Господи, дай умереть!
11/22 октября 1888
Завтра отправляюсь в Сендайскую Церковь; вернувшись, сдам свои классы в Катихизаторской Симеону Мии и стану посещать окрестные Церкви; состояние постройки храма теперь уже позволяет это. Без присмотра все разленились, и истины не узнаешь; например, в прошлом году переменили священника в Сендае: о. Матфея Кангета вывели в Нагоя, а о. П. Сасагава в Сендай; оказывается, что это сделано было вследствие интриги; всего четыре негодяя в Сендае решили прогнать строгого о. Матфея и прогнали, а мы в прошлом году на Соборе думали, что для пользы Церкви делаем перемену. И эта интрига стоила ослабления Церкви в Тоокайдо, ибо там о. Сасагава очень полюбили, и в Сендае, и от него зависящих Церквах, ибо там больше пригоден о. Матфей. Урок мне хороший! Знай сам все непосредственно, тогда не будешь игралищем мерзавцев, для которых интересы церковные ни по чем. Помоги, Боже!
26 октября/ 7 ноября 1888. Среда.
О. Сергий прибыл 10 (22) октября. Кажется, человек хороший; усердно принялся за японский язык, так что в Оосака просится, чтобы между японцами, не слыша русского слова, поскорей научиться по–японски. Дай Бог ему!
А как же нужен благочинный! Сегодня узнал только: в Кесеннума семнадцать человек наших ушли в католичество – конечно, по лености катихизатора (Яков Яманоуци, – то–то он перепросился в другое место, а мне и невдомек причина!) всех же в прошлом году человек девяносто, кажется, ушло в католичество; в Мариока – пять и в разных местах. И все это – от недостатка знания учения верующими и от бездеятельности катихизаторов и вялости священников (вроде о. Бориса). Да, давят численностью католики и протестанты! У нас – никого, хоть шаром покати, русских, – там – сотни иностранных патеров и пасторов. Дало бы знать себя православие, если бы были органы его! Но где их взять? И кому жаловаться на нет? История! Пройдут сотни лет – мы будем еще слепее на поле миссионерства, чем теперь. Католики и протестанты, а их тогда и след исчезнет, теперь же вон – терзайся, что по воле [?] уходят туда за неимением присмотра!
Эх, преобразование в церковном управлении в России неизбежно! Не нужен Вселенский Собор! К чему он? Догматы и каноны – все определено; католики же и протестанты еще не созрели для публичного покаяния и принятия их в Церковь Русскую – нам Церковный Собор наш нужен, – для наших частных дел, – и нужен не раз, а часто–часто; если не так часто, как установлено Апостольскими правилами, то в пять–шесть–семь лет раз нужен. Что на нем решать? Да наши церковные дела. Разве нынешнее синодальное управление хорошо? Шедше во весь мир – заповедь Спасителя – а не совет для добровольного исполнения; значит – обязанность Церкви – проповедывать язычникам; Святейший же Синод заботится ли о том? Нужен отдел Святейшего Синода для заведывания миссионерством. Духовно–учебный отдел нужно преобразовать: Академии должны разрабатывать науку ближе к жизни, а не писать на темы, в которых и диавол ногу сломит, или которые и лягушкам не нужны. Богослужение должно быть переведено на русский язык (на раскольников наплевать).
27 октября/9 ноября 1888. Четверг.
Итак, с сего времени начинаю по Церквам ездить! Из Академии теперь уже трое: Симеон Мии, приехавший в прошлом году, и Арсений Ивасава с Пантелеймоном Сато, приехавшие вместе с о. Сергием.
21 ноября/2 декабря 1888
Интересный и вместе ужасный тип русской женщины сегодня встретил. Жена адмирала Владимира Петровича Шмидта, начальника здешней нашей эскадры Тихого океана, была сегодня с мужем и дочерью здесь в Церкви. После службы у меня за чаем был, между прочим, следующий разговор: «Говорят, буддизм сходен с христианством», – начала адмиральша Юлия Михайловна, – «в нравственном учении буддизма, действительно, есть некоторое сходство с нашей религией; да и в какой же языческой религии его нет? Нравственное учение язычников черпается из совести, которая и у них не потеряна». «Но, говорят, учение Христа заимствовано из буддизма». – «Ну это говорят люди не знающие хорошо ни учения буддизма, ни учения Христа». – «Нет, да отчего же бы Христу и не заимствовать из буддизма, если ему что понравилось? Он (Христос) был человек умный», – «Христос был Бог и изрекал свое учение, как Божественное повеление; Будда же, как и все в мире, и весь мир пред Ним Ничто», – оборвал я, чтобы прекратить это излияние нечистоты из клоаки генеральского разума, – Прощаясь, адмиральша, видимо, чтобы сгладить дурное впечатление своим отзывом о Христе, выпалила еще: «Я ведь большая поклонница Христа!» – Долго уже я живу на свете, а все приходится удивляться. И это – христиане! Мать детей – уже тоже женатых и в чинах! Какие же понятия–то она им внушала? Так–то высший класс у нас в России невежественен, – хуже в сто раз, чем необразованные мужики – касательно Веры. В школах долбят кое–что, но не понимают и скоро забывают, а потом вся эта сально–грязная струя низменных ходячих французско–немецких мнений и говоров хлещет в их мозги и сердца, и делаются они смрадны и мрачны до гнилости и отупения, и омерзения, когда иногда вонючей пеной выступят, или брызнут из их душ, как это случилось сегодня с адмиральшей. Грустно! Мучительно! Скорей бы Россия сдунула с себя эту накипь и нагар!
21 декабря 1888/2 генваря 1889. Среда.
Гуляя вУено, в излюбленных двух аллеях, решил: строить ныне ограду вокруг Собора, а дом для Семинарии – подождать, ибо и в старом еще не тесно. Мешать будет дом внизу, против предназначенного спуска от Собора, но и это потерпит года три (ибо еще полтора года Собор не будет готов); а между тем, о. Анатолий внушит собрать тысячи три на обстройку потом этого места оградой; он это может между его знакомыми. Устрой, Боже, все это! И в Семинарию и в Катихизаторскую школу ныне принять. Грустно сжиматься, – не к славе Божией это; хотя и шириться – к славе ли Божией – Бог весть! – Какою судил быть Японии – Православною или инославною, кто знает! Материальна и мелка она очень, на внешность очень набрасывается, а внешность – при сотнях миссионеров, учителей, учительниц – со всеми обаяниями цивилизации, – у инославных; православие может убедить только своею внушительною силою, убедительностью, непобедимостью – но захотят ли прислушаться, вникнуть, испытать, вот в чем все! Поверхностны очень японцы, вертлявы, несерьезны, – в этом смысле протестантство по ним. Но ужели у них нет больше достоинства перед Богом, как быть брошенными в объятия этого вонючего разлагающегося трупа, именуемого протестантством! Как он смердит в протестантской текущей прессе (Japan Mail – этот презрительный лакей и прочее), в заманиваньи и прочем! Духу нет выносить! А людей еще сколько одурманенных им, вроде Bishop’a, Williams’a, Bickeit’a и других, и дурманят, и дурачат они в свою очередь других. «Какая, по его мнению, вера войдет сюда», – спрашиваю я сегодня Соесима. «Я про себя не говорю», – отвечал он, – «но другие говорят, что протестантство; все чиновники так говорят; много дочерей высших лиц приняли протестантство, – учителей так много». Вот те и раз! И резон! «Чиновники» и «дочери» – решат ли, что Японии быть протестантской?
Если решат, значит Япония и не заслуживает более того, значит и жалеть ее нечего! – По словам Соесима, унитарианизм сюда также сильно полезет (о сем же говорил вчера Нагасана, рассказывавший про обед у Токугава – князя – унитария), ибо был учитель Нат – американец и сорок гостей; у Ната уже до сорока прозелитов из высшего круга, по словам Нагасана; Токугава же принял унитаризм в Лондоне и имя «Еммануил»! (Позже – также спиритизм; Соесима говорил про какого–то Цуда, который просветил сею верою и фокусами ее в Европе у некого Бенета.) Несчастная Япония, если только она не изберет в скорости православия! Наползут сюда все исчадия диавола, вопьются в ее тело, станут пить ее соки и заражать ее ядом… Господи, будь милостив к сей стране! Избавь ее отсей горькой чаши! Если же она заслужила ее, то дай ей сперва и исцелиться от яда и мрака светом единой Твоей спасительной истины! Ради молитв Пречистой Твоей Матери и всех Твоих Святых умилосердись над сею страною!
28 декабря/10 генваря 1889. Четверг.
Утром гулял в Уено, в моей аллее – советнице. Решил в будущем году усиленно позаботиться об устроении своей внутренней жизни. Все до сих пор шло спустя рукава; нужно же, наконец, взять инициативу. Да поможет Господь в наступающем году особенно одолеть этот корень всех зол – «леность». Ведь, в самом деле, если бы человек во всякое время употреблял все данные ему Богом средства и силы – как много человек сделал бы! Отчего же нет этого? Ответ один: леность заедает! И во мне – как много этого зла! Жалуюсь, что людей нет; но сам же я в себе гублю, по крайней мере, одного человека: если бы не лениться —[?], все равно было бы, что двое нас; а теперь и один–то – через пень колоду. И грех, и стыд! Итак, помоги, Господи, в будущем году наблюдать: в отношении к Богу – молитву и чистоту – ума и языка, в отношении к людям – терпение и приветливость, к себе самому – прилежания и умеренности! Внешним признаком заботливости о сем да будет с нового года ежедневное (и в воскресенье) вставанье в три часа и неотдыханье после полдня; регулятором да будет ежедневное ведение записи того, что касается Миссии; запись сия пусть будет делана после ночного осмотра дома в десять с половиною часов.
А-ах, Господи, сколь благ для нас закон Твой! Для избранников Твоих он неважен – «праведнику закон не лежит», – «дураку, или особенно злому человеку закон не писан» (что, вероятно, принадлежит его уродству, и Ты, конечно, милостью рассудишь сие); но для нас, для посредственников – закон Твой – вся надежда наша на жизнь! Не будь его – все мы расслабли бы телесно и изгнили бы душевно, но закон Твой – узда для нас, – и мы, поволновавшись порочными мыслями и чувствами, все же остаемся не очень уклоненными от пути, не расслабленными телесно, исключая обычных немощей – не изгнившими вконец душевно. Все это не мешает нам быть последними из грешников, не об этом и речь теперь, – не о гордости и смирении – а о благе закона Твоего, Господи!
В 1859–й год я вступал в Академию, в 1869–й – в Хакодате, – и скверно было! в 1879–й – здесь, и тоже печально было, хотя, однако, тогда было четыре тысячи христиан, а в 1869 – всего три – разница в десять лет очень резкая, – более утешительная, чем ныне, когда пятнадцать тысяч христиан, значит пропорциональное возрастание Церкви – меньше, чем тогда было.
В 1889–й год вступаю здесь, – нерадостно; Собор не кончен; христиан – сравнительно мало, инославные массою давят. По предыдущим примерам судя, следовало бы и в нынешнем году отправиться в Россию. Но для какого же дела? Если только не по вопросу водворения православия в Японии, то не желаю и не дай Бог ехать в Россию. Моя единственная цель жизни и радость – просвещение Японии Православием, – и я верю, что сие будет, верю также твердо, как верю в Бога, но достойна ли Япония принять Православие, или ей еще сужден полумрак, – Господь весть! Если бы было побольше таких людей, как Ниицума, то, несомненно, Япония была бы достойна, по Ниицума пока один – прочее все дело рынка.
Краткий дневник
по миссионерству
с 1/13 января 1889 года
Начальник Японской Духовной Миссии,
Епископ Николай
1889 годЯнваря 1/13 1889. Воскресенье.
За обедней – толпа церковно–японских христиан. Кроме того, с российской канонерской лодки «Кореец» пришли сорок два матроса при офицере (Михаил Федорович Алексеев – чудесно исцеленный о. Иоанном Сергиевым в Кронштадте). Литургия вся, как обычно, была на японском; только на Великом Выходе по–русски помянут был Российский Царствующий дом и прочие. Молебен Нового года был по–русски. Из судовых девять человек певчих подвинулись к клиросу и пропели отлично молебен, я же служил по–русски. Видно, что и японцам это было очень приятно, – молились с усердием, хотя не понимали слов (но понимали порядок служения, ибо за несколько дней виден был тот же молебен по–японски).
Матросы были угощены чаем и японским суси, после чего ученики проводили их на железную дорогу.
В Посольстве застал страдающего простудой посланника (Д. Е. Шевич). Но, когда приехал с поздравлением Соесима, – нужно было видеть, как сей больной посланник разливался в комплиментах и сладких речах с ним. Именно нужно иметь дипломатические способности, чтобы во всякое время быть в состоянии говорить вещи и умные – дельные, полезные, и говорить их слегка (сообразуясь с обстоятельствами, какие есть). Жаль только, что эта игра остроумия, изящества и ловкости вся терялась от неумелого перевода, каким был перевод Сиги, как видно, очень забывшего русский язык. Соесима кряхтел, молчал или отвечал незначительными фразами именно потому, что Сига не в состоянии был передать ему игривой и умно–изящной речи русского посланника. Мне припомнилось время, когда Соесима играл в остроумие с Посьетом (в 1872 году, когда Великий Князь Алексей Владимирович посещал Японию). Но тогда перевод был другой.
Младшая сестра Анны Кванно – начальницы Женской школы, Мария Кису, жена Акилы Кису, в Иигава, привела дочь Веру в Женскую школу. Девочке ныне лет двенадцать–тринадцать. Отец, больной человек, любит дочь до того, что и спит с нею, ни на минуту не может расстаться, ибо единственная дочь. Отец и христианином сделался, просвещенный своею малюткой дочерью, лет шесть–семь тому назад; она, будучи уже крещена вместе с матерью, не переставала своим детским лепетком учить его христианству и надевать ему на шею крест, который он, наконец, и возложил на себя, и возложил истинно, ибо с тех пор на одну только постройку Собора здесь пожертвовал 150 ен, не говоря уже о питании катихизатора в Иигава и прочем; признаки по–японски достаточно поразительные, чтобы показать искренность обращения Акилы. – Когда я в прошлом ноябре был в Сендае, Акила со всем семейством прибыл в Сендай, после позволил жене и дочери побыть в Токио. Вере, дочурке, очень понравилось здесь Женская школа, и она упросила отца отпустить ее поучиться здесь; особенно понравилось пение здесь, а она была там днем главною певчею; здесь она увидела, как еще мало знает пение. [?] Отец не помешал ей; бедный, как он, должно быть, страдает ныне от разлуки с милою крошкою (именно милою, ибо Верочка действительно премилое дитя). Мать пробудет ныне с нею здесь с неделю и вернется. Я говорил ей, что Акила может взять дочь домой во всякое время, но мать говорит, что дочери отпуск в школу на три года, в которые она не будет потревожена из школы.
Между поздравлениями с Новым годом был некто, проживший семь лет в Кронштадте. Говорил, что н днях был симбокквай бывших в России, собралось человек двенадцать. Говорил, что сторонники России здесь: граф Сайго, Инамото и Курода. В добрый час им!
Мне кажется, что Верочка Кису должна со временем послужить Церкви. А как нужны такие лица из Женской школы! Графиня Путятина была слишком груба для понимания сего рода службы; ныне Елисавета [?] – горда, Анна Квано – стара; никого нет для бескорыстного, ревностного глаголанья Слова Божия, желающих из женщин особенно! Пошли, Господь, диаконисе для сей Церкви!
2/14 января 1889. Понедельник.
Был с новогодним визитом Соесима, граф. На вопрос мой: «Вероятно, в Парламенте (имеющем открыться в будущем году) будет поднят вопрос о вере для Японии?» Отвечал: «Не будет, ибо вера не касается Правительства; вера будет оставлена на произвол каждого». – «Но какой же веры будет Император?» – «Это его личное дело». – «Однако же вера весьма важна и с точки зрения государственной, и Правительству не след относится к ней безразлично; Япония теперь в периоде искания веры для себя; только Правительство имеет возможность исследовать и определить, какая же вера истинная; для частных лиц – это весьма трудно, средств не хватает, да и частное лицо, нашедши истину, не будет иметь авторитета, чтобы преподать ее государству; если Правительство не поможет народу в этом деле, наползут сюда всевозможные секты, раздробят и поделят Японию», и так далее. Уже не в первый раз я ему толковал все это, а ныне рассказал, как наш Святой Владимир отыскал истинную веру; говорил о разности отношений разных христианских исповеданий к Правительству; если войдет сюда католичество, то японский император сделается рабом (дорей) Папы; если протестантство, – вера будет на послугах Правительства, или же как ныне в Америке (хвалящейся – «свободная вера в свободном государстве») и Франции – будет раздавлена Правительством. Все это граф слушал в перемежку со своими нелепейшими возражениями: «Я, мол, сам сочиню веру», и подобное, или же, по–видимому слушая, кажется, ничего не слышал, а думал себе свое, ибо ни на волос он не поддается никаким религиозным убеждениям вот уж сколько лет. И, смотря на него, грустно становится за Японию; один из лучших людей Японии и, кажется, может быть принят за представителя и выразителя духа народного; ужели и вправду – так почти все иностранцы отзываются об японцах – народ сей совсем безнадежен в религиозном отношении, индифферентен или невер по природе?
Чуть ли не больше по нему Наст, унитарий из Америки, проповедующий ныне в Токио и, говорят, всегда имеющий большую аудиторию и последователей из высшего класса! Если только такие крупицы религиозного верования, почти равные нулю, он может переваривать своим духовным желудком, то долго еще ждать, пока он возрастет до глада [голода] истинной веры.
3/15 января 1889. Вторник.
Японский религиозный журнал «Ниппон–но кёогаку» – презанимательный. Чего хочешь, того и просишь. Тут буддисты ругают на чем свет стоит христианство, – под тем же христиане провозглашают победу над буддизмом, а дальше опять буддизм доказывает, что христианство в Европе вымерло и что буддизму – широкая дорога в Европу, – не только здесь. Здесь же синтуист тычет свою засохшую веру, точно могильный <…>, – а дальше другой синтуист толкует, что «Такамано Хара» – не больше, чем «жилье микадо в Яманото» и что ни богов, ни неба нет, в Мо <…> и его ученики эту истину, чтобы не закрыть рынка для своих книг. Тут же и унитарий (а равно и в Дзидзисимпо) извивается змеей: «Нет Бога, – впрочем, есть Бог; мы не христиане, впрочем, мы христиане; мы не молимся, впрочем, мы молимся; однако наша молитва – только выражение желания высшей жизни», и прочее. В каждом номере журнала можно найти и православную статью. В самом деле такой чистейший, откровеннейший индифферентизм – интересное и характеристичное явление. Впрочем, тут есть и хорошая сторона: сим органом можно пользоваться для выражения православных мыслей.
Вот католический орган: «Тенсю–но Банпей» «Ее Soldat du Dieu» [1]1
Воин Бога ( франц.)
[Закрыть] – ни в каком отношении позволить нельзя. Это именно солдат, грубый человек, пьяный, драчливый и сквернословящий, сказать же путное ничего не умеющий. Статьи преглупые, а половина журнальца всегда наполнена полемическими статьями, то есть грубою бранью и ложью но отношению к православию, не менее и к протестантству; отвратительно читать, почти никогда не одолеешь все статьи; как это рисует католичество! Больше сорока патеров здесь, и такое глупое и ничтожное издание! В нашем Симпо в десять раз больше ума, не говоря уже о других качествах. Попался еще им этот Владимир Соловьев – несчастнейший ренегат; жуют и смакуют его и тычут эту жвачку вот уже больше года! Нашли утеху! Видно, обеднение, когда и это им кажется драгоценным орудием против православия! Бедные. – Но как бы то ни было, Японии католической не быть. Третьего дня Соесима при одном выражении: «При католичестве Японский Император сделался бы рабом (дорей) Папы», покоробился до того, что не захотел дальше продолжать на эту тему. Нет, Папскую туфлю Япония целовать не будет!
4/16 января 1889. Среда.
Как подл может быть англичанин за деньги, примером может служить издатель «Japan Mail», капитан Бринкли. Совершенная собака на задних лапах в каждом своем номере пред японцами, особенно пред властями, от которых получает субсидию. О чем бы ни была речь – скалит зубы улыбающийся пес тут как тут; только – на других псов сия собака ворчит и скалит зубы в другом тоне; какая грызня с «Japan Herald», издающимся здесь, в Йокохаме, но более независимом, хотя тоже часто становящимся на задние лапы и со всею аглицкою сворнею борзописцев; пояснением может служить и сегодняшний номер, где Бринкли грызет аглицкую газету «Standard» за чуть–чуть неблагоприятный отзыв о японцах. – А в религиозном отношении что за ничтожный этот Бринкли! Добрую сторону наплытия сюда миссионеров находит только в том, что это способствовало поднятию здесь спящего буддизма. В Христа не верует, хотя и считает себя христианином; мертвым трупом протестантство так и разит из его газеты; хоть в этом польза, клиническая польза показать иногда тот или другой отрезанный от трупа член!
Елизавета Котама приходила просить прибавки жалованья. Я думал – для помощи обедневшему брату, но совсем нет, – «на платье, на Лексикон» и тому подобное. Дал ей строгое наставление не терять уважения, которым начинает пользоваться, служа Церкви; пришла сюда добровольно – посвятить себя Богу, так пусть сохраняет это настроение. Пусть не дает места диавольскому внушению гордыни (что–де уже сколько служу) и себялюбию. Если бы любовь к ближним или Богу привела ее сюда с просьбою, – иное бы дело, просто же себялюбие не может быть исполнено. Советовал ей вести дневник, чтобы наблюдать за собой, за развитием своего внутреннего человека. Впрочем, обещал ей давать от себя по 1 ене в месяц в прибавку к нынешним от Церкви 4 енам. Дай Бог, чтобы она вразумилась; по–видимому, начинает зазнаваться. Эх, японцы – малонадежный народ!
5/ 17 января 1889. Четверг.
Прочитал «Афоризмы» и «Максимы» Шопенгауэра. Отчасти годен сей пессимист–философ для пояснения истины, что «мир во зле лежит» и что все люди от рождения заражены грехом. Но учение его, что «зло позитивно, а благо негативно» и что несчастье и страдание – общее правило и даже цель сей жизни, – что за дикое ученье!
Оттого он и сходится с буддизмом; буддистское изречение: «Это есть сансара, море похоти и вожделения, а потому мир [?] рождение болезни, одряхления и умирания – это есть мир, который бы не должен существовать» советую повторять всякому четыре раза в день.
От него–то буддизм вошел краешком своего тумана в некоторые пустые головы в Европе и Америке, а отсюда и в Японии – «буддизм–де будущая религия Европы на место исчезающего там христианства». Это – вонь мертвеца здесь, ворошимого некоторыми жуками кавказской породы. Это же признак, что в инославии – гибель духу человеческому.
6/18 января 1889. Пятница.
Богоявление.
После богослужения был по–русски молебен для русских с лодки «Кореец». Благочестие, видимо возрастает во флоте. С такого маленького судна – пожертвование на постройку храма до 260 долларов.
Возвратившийся с обзора Церквей о. Федор Мидзуно сообщил немало хорошего об усердии окрестных христиан, особенно в Акуцу (мито), Ооцу и в Симооса. Недостает усердных проповедников, – пошли их, Боже! Везде теперь можно проповедовать, лишь бы было кому. Все это море голов, совершающих жизненный путь без мысли, куда он ведет, начинает чувствовать беспокойство среди густого тумана…
7/19 января 1889. Суббота.
Утром урок с молодыми проповедниками. Частный и Общий Суд: воины возвращаются по одиночке с поля битвы, и торжество по окончании всей войны… Когда Общий Суд, мы не знаем, как не знают рабочие, когда будет окончено здание нашего храма, и в каком он виде будет: каждый делает свое дело, но общего плана не знает… Но признаки есть, когда будет окончено, – это – когда ремесленники внесут свою долю труда, когда останутся только негодные отброски материалов, наконец, когда леса станут разбираться. Так и там: когда все народы, услышав Евангелие, внесут свою долю в создание Церкви, когда на земле останутся одни негодные отброски – злые последователи антихриста, и когда звезды спадут и прочее… Искупитель наш должен быть всемогущим и для того, между прочим, чтобы истинно возродить и претворить нас; иначе, например, Святой Пророк Давид мог ли бы наслаждаться блаженством при сознании своих грехов, или Моисей Мурин, или разбойник с креста? Но чувство греха и страдание у них погашено, ибо они ветхого человека сбросили и родились во Христе; ныне не ощущают боли от своих прежних падений – все равно человек не ощущает боли от падения и ушибления, когда он был пятилетний, отчего? Оттого, что он совсем новый человек; взрослым он только помнит, что ушибся тогда, но боли не чувствует (если она была тогда исцелена). Нужно так душой нам возрасти в Христе, – это великое таинство; и все, что в Священном Писании о возрождении говорится – великая и отрадная истина, истина буквальная.
