Текст книги "Дневники св. Николая Японского. Том ΙI"

Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 71 страниц)

Насчет речи на Соборе нужно будет посоветоваться с о. Ниицума и Оогоем.

Сегодня из Асикага покорное письмо. Да не западня ли для о. Ниицума? Печатей нет.

20 июня/2 июля 1884. Среда.

(Был экзамен в Женской школе – прескучившая материя, – все молча, пиша, – до тошноты скучно!)

Вчера был первый экзамен в Семинарии. Завтра, 3–го числа, – будет второй и последний, а 4–го – в Женской школе – последний.

Из нынешней неурядицы в Семинарии должно выйти то благо, что Семинария должна быть построена и сделаться почти закрытым заведением, чтобы предохранить учеников от растления, вроде нынешнего, от Савабе отца и сына. О. Владимиру написать о сем и просить, чтобы достал средств на построение Семинарии.

Держался спокойно, со властию пред временем Собора и на Соборе. В этом – польза Церкви. Показать – скуку, или гнев, или унылость, подумают, что неуверен в правоте своего пути, и внутри расстройство последует.

С Савабе не заигрывать до Собора и не говорить о нем; захочет служить Церкви, пусть покается, а нет – пусть не служит, и значит как будто его нет вовсе; его единомышленников тоже.

В будущем году на экзамен в Женскую школу непременно запасать в карман газету, чтобы избежать эту омерзительную скуку, какую сегодня чувствовал везде день при молчаливом испытании. И так часто [?] нет; хоть бы расположили молчаливые экзамены вперемежку с устными! В будущем году надоумить Аоку. А для молчаливых все–таки в кармане газету иметь.

Во время Собора пусть непрерывно предносится пред моим умственным взором Святой Апостол Павел. Чтобы он сделал? Пусть мыслится о сем и пусть подряжается ему, …а Господь да поможет в сем. Особенно пусть помнят первые главы Первого Послания к Коринфянам.

22 июня/4 июля 1884. Пятница.

Женская школа и прочие не нужны? Но денег для другого не прибавится, – как если обрубить руки, не прибавится силы у груди.

(В речи катихизаторам) Все вы, когда выходите из школы – ревностны. Отчего? Благодать, призываемая вашим желанием, возбуждает вас и дает огонь; кроме того, смирение еще есть у вас, которое и не мешает действовать благодати. Что же, значит, что послужа вы слабеете? Дух угасили, обленились, а иногда и возгордились, – благодать и оставила вас. «Духа не угашаете», – вот средство, ревность не ослабляете. Скажете – трудно? А вы хотите только легкого труда, хотите пряников всегда по–детски, – не хотите возрастной пищи, хотите широкого пути, – а указываемый Спасителем узкий путь вам не по вкусу, – а крест нести и за Спасителем идти не нравится. Если окончательно так, то лучше не служить. Но ведь не так? А просто слабость? И подумайте какой труд–то именно – самый не трудный на свете; всегда одно и тоже говорить надоедает, но разве надоедает матери всегда одинаково кормить детей или учителю? Что ж, иногда и почувствовать усталость, то средство здесь же около тебя, – помолись, мысленно призови помощь Благодати, – и бодрость с тобой. Вы видали ли, чтобы я без улыбки входил в класс, или на кафедру? А разве мне тоже не надоедает всегда одно и тоже? Так на что же молитва. «Проси и дается, толкни и отверзется», разве пустые слова? Что ж не бросите. Что не употребляете силы, которые с вами и при вас? – Немаловажным побуждением внемлим, но очень похерится и заклонится, будет, и кеокиухоо, – о, как оно закрепит связи между проповедниками и христианами? Посмотрите, и теперь, где питают, там так сживаются, что опять тех же просят. А дурных и ленивых – тогда совсем не будет, – Что до учености, то не придаст она силы, а уменьшит, ибо развлечет, оттянет много мыслей, сердца – на предметы мирские, – Потому–то и были Апостолы неученые, что ученость совсем не нужна для успеха проповеди. Кому нужна вера, тот возьмет от вас веру и не станет требовать науки, зная, что для этого, есть другие источники; и вы, преподавая одну веру, будете сильнее, сосредоточеннее, сердечнее. Между Апостолами один Павел был учен, и того назвали сумасшедшим за ученость. Невелика корысть! И недаром это написано, а в поучение нам, – Но Апостолы были облагодатствованы? Итак будьте и вы! Благодать открыта и для вас, – Вам нужно только яснее усвоять вероучение, – нужно также знать отличие и превосходство Православия пред инославием, – «нужно знать дать ответ освоив его», – иногда обижают вас, видно. – Вот для этого–то только и полезно увеличить время пребывания в Катихизаторской школе. Сделаем это; увеличим на год; пусть будет следующий курс – два года в школе. Что преподавать, предоставьте нам. (Речь этого содержания держать и на Соборе – напечатать потом и рассылать ее в виде письма.)

23 июня/5 июля 1884. Суббота.

Однако самое лучшее средство – благополучно провести Собор, смотреть на этот Собор, как на все доселе бывшее. И чего я волнуюсь? Все обстоит благополучно и идет, как должно; стало быть – мирна и вяла должна быть речь первая, и вяло идти же потом – обычна ведь с японцами вялость! Потом – даром пропадает вялость и медленнее, скорее достигнуть цели.

Именно на Соборе – все совершенно по–старому! Только последнюю речь можно сказать поживей и серьезней. Только Савабе – «беречь» даст Бог, пригодится для «кеокиухоо».

Одиннадцать ночи. Сейчас только ушел Иоанн Овата, прощавшийся пред отправлением домой к больной матери. Второй раз уже предупреждает насчет Собора – «чтобы не произошло что нехорошее на нем». – Что же? «Кемпакусе» много будет, и свое «я» выставляющие будут стараться замутить, – Тебе осторожным нужно быть, – А это опять же вести Собор по доселе набитой колее и смотреть, чтобы не втерлись в него враги, которых нельзя допустить говорить в Церкви.

26 июня/8 июля 1884. Вторник.

Не имеют к чему придраться, так говорят – «Епископ русский – не знает наших обычаев». (Это о человеке–то двадцать пять лет жившем в Японии!) Так покажите же, в чем это незнание и какой вред оно принесло?

Слава Богу и хвала Ангелу– Хранителю за все! Приписка 9 (21) сентября 1884.

9/21 сентября, воззв. к бонз.

Бонзам, наподобие сегодняшнего письменного возражателя:

Вы набрали полные карманы камешков и побрякушек и с пренебрежением смотрите на золото: «У нас–де – полные карманы». Да выгрузитесь, освободитесь из–под хлама на время и тогда сравните ваш камень с нашим хлебом жизненным, вашу змею с нашей речью.

…Бог дал человеку легкие и создал воздух, дал глаза и создал предмет зрения, дал разум и велел назвать имена животным, – точно также дал свободу и указал древо познания добра и зла, – без сего последнего человек также не ощутил бы себя свободным, как без предмета зрения ничего бы не увидел, без земли под ногами – не ходил бы и прочее.

12/24 сентября 1884

Айайся совсем расползается – в Сейкёо– Симпо никто не хочет писать – раз ждут денежной награды (как можно заключить из слов Оогое); хотя все обеспечены содержанием, – а Сейкео– Симпо приносит двести ен убытку – значит – «Церковь убыточна сколько угодно – нам дела нет, хоть мы сыты по горло от той же Церкви». Другой раз, – все не терпят Хорие, начальника айайся, действительно нестерпимого по гневливости и гордости, даже Оогоя – и тот, по–видимому, совсем потерял терпение и просит освобождения от службы в редакции. Третий раз – не выдерживают японцы постоянства в работе – слишком изменчивы и поверхностны.

Сегодня – хоть закрывай газету, – статей наполовину нет помещать в следующем номере. Одно средство есть помочь – улещивать, ублажать, гладить по головке. Хорошо и на вашем инструменте суметь ладно поиграть.

23 сентября/5 октября 1884. Воскресенье.

Тихай – мономан гаммы, простой гаммы вверх и вниз. Даже уж и спевки почти совсем перестал делать, а протянуть гамму – четверть часа или больше – и домой, – Нет ничего хуже человека гордого и в то же время тупого! Сколько я бился с ним, убеждая учить пению как следует, – но скорей можно научить железо понимать человеческую речь, чем его – понять речь здравого смысла. Оттого у нас после десяти лет пения певчие на простом «Господи, помилуй» разнят. Вот мучение–то с такими олухами! Когда уедет, как я счастлив буду! Хотя, конечно, ни словом не буду способствовать его уезду. Господь с ним, пусть живет; все же что–нибудь есть (хоть как уж надобно–то что есть, – вечно одно и тоже самое простое!). Но зато – ни удерживать его, ни тем более после хлопотать о наградах ему – слуга покорный. Награждать его, или брата его – Анатолия – за лень, апатию, за внесение немира в Миссию, за дурной пример, – за весь этот вред, который они, при малой службе, наносят Миссии, – грехом было бы! – Тихай не только сам не поет и не учит, а испортил вконец и Львовского, который тоже уже и лыка не вяжет по ленности, – даже старое забывают у него.

Мерзавцы! – Диакон Крыжановский точно увез с собою хорошее, оживленное пение.

Что за мучение жить с подобными людьми, как Тихай, Анатолий и Львовский! Полны способностей – как прекрасно могли бы служить, и почти ничего не делают! Боже, дай терпение и пошли усердных служителей делу Твоему здесь!

26 сентября/8 октября 1884. Среда.

Я лично сержусь именно в то время, когда не пишу о России и не думаю о ней или вообще не имею какого–нибудь постороннего дела. Свободная мысль всею тяжестью падает на обыденные дела, концентрируется, застаивается. Ибо с японцами далеко не уйдешь, ну и мутится, – отсюда потоки бурных речей и гневных вспышек по поводу постройки, как вчера по поводу дела Ольги Евфимовны, которое подрядились в сорок дней, а теперь уже девяносто, и еще – девяносто пройдет пока кончат. В виде Фонтанеля. (Что за безобразие! А что поделаешь с японцами, когда нигде и ни в чем с ними нельзя дела делать быстро, точно, словом – как следует!) Нужно всегда хоть корреспонденцией с Россией заниматься, – все же лишняя мысль и работа уйдет туда, а не будет здесь и мне портить кровь, а японцам мешать идти их скверным черепашьим и вечно уклоняющимся в стороны путем. – Сколько пришлось в последнее время сердиться по поводу школ, учителей, учеников, построек! А нужно помнить еще, что есть [?] преть – мерзейшая, доселе бывшая роковою, преть, – нужно особенно беречься от вспышек и ограждать себя крестом, который и носить для того на груди – мой спасительный деревянный крест.

Мы тогда успокаиваемся, когда находим начала и становимся на них твердою ногою: значит, мол, «Божья Воля», или – «не переделать нам, – к чему же и волноваться?» Только нужно, чтобы начала были неложны, чтобы не надували мы себя. Что до моих теперешних обстоятельств, то – действительно, не переделать мне японцев, чтобы были они благородны душой (а не подлы, как Савабе, его сын и futti quanti), исполнительны, честны и прочее. Стало быть, вообще, я от гнева честно могу воздержаться, не говоря уже о том, что гнев – грех сам по себе; стать могу твердо. Дай Бог устоять!

29 сентября/11 октября 1884. Суббота.

Вчера Давыдов говорил, что слышал от французского посланника: «Католические миссионеры–де отзываются, что с смертью вашей Церкви здесь разрушатся, – и теперь уже есть разделение, да сдерживаются». – Но, во–первых, я еще не завтра, по–видимому, помру, во–вторых, Церковь здесь православная, стало быть, Христос сам ее хранит; в-третьих, в самом деле, нужно подумать о прочном устройстве порядка церковного.

Авось – Бог не выдаст, свинья не съест, и католические миссионеры напрасно прождут случая воспользоваться обломками Православной Церкви здесь!

Вчера говорил Давыдову, чтобы он дал мне случай познакомиться со здешними министрами и прочими.

Как начинать речь к неверующим? Хоть следующим образом. Представьте, что за дверьми этого дома вас ждет одно из трех: или вы убиты будете при выходе, или взяты в тяжелый плен, или приняты в светлое царство. Вы не знаете что же именно? Но знаете, что из этого дома вам выйти неизбежно. Не будет ли не благоразумием, если вы беспечно направляетесь к двери, не думая и не исследуя. Или вы уверены, что непременно будете убиты. Но на чем же основана эта уверенность? Не нужно ли проверить, прочна ли основана? Спросите у людей. Гул всех веков и народов – против нас. Стало быть, нужна проверка, и – нет нужды важнее этого нужно, – особенно для руководительствующих.

30 сентября/12 октября 1884. Воскресенье.

В один час дня, когда сомнение в прибытии Ольги Ефимовны не переставало грызть меня (хотя наружно оного никому не было видно во все время), пришла телеграмма из Нагасаки от Костылева, гласящая: «Путятина сегодня вечером на Хиросимамору выйдет» (из Нагасаки).

Слава Богу! На душе легко! Дай Бог, чтобы чрез нее здесь устроилось спасение императрицы и потом многих!

1/13 октября 1884. К <…> (сношение).

Какая это Немизида вечно сторожит род людской и не дает никому проглотить ни одного сладкого куска, – без того, чтобы не поперхнуться? Ни одной радости нет на земле, которая не была бы тотчас же отравлена. – Обрадовался было я приезду Ольги Ефимовны Путятиной – а сегодня Ирина Ямасита пришла проситься вон из Миссии, мол, «плохо знаю живопись, нужно учиться», – и собралась учиться гравированью на меди, стало быть – прощай навеки! С этим капризным олухом ничего не поделаешь! Я и уговаривать не стал; поручил Анне, – как к стене горох. Итак, живописица потеряна для Миссии, – и это совершенно отравило мне радость ожидания Путятиной! Да и что! Не нужно ждать никакой радости на земле; придет она, – закрывать для нее сердце, зная, что коли это забудет сделать – злая Немизида тотчас тебе по лбу. Ну вас к лешему – все земные радости и горя! Быть равнодушным ко всему, и баста! – Только выдержит ли эта философия! Эх, дрянь – человек! Скоро ль умереть?

2/14 октября 1884. Вторник.

Мы, когда мечтаем о деле, то оно нам нравится, а примемся – прескучно. И это естественно: в думах нам представляется дело целостным, с его успехом, благими результатами и прочими благами; а станем делать, то нужно по капле – процесс надоедливый, ну скучно. – – Душа нас не обманывает; когда кончим дело, тогда получим удовольствие, о котором мечтали, но изволь–ка добраться до него! Торопливость мечты тут скорее вредна, чем полезна, – когда она покажет нам радужные крылья, тогда ползет червем уже и не в мочь – ну и бросаем часто – и скверно делаем!

5/17 октября 1884. Пятница.

Ольга Ефимовна Путятина приехала; из Порт– Саида шла на «России» Добровольного Флота. Прибыла, по–видимому, здоровою. Сегодня в двенадцатом часу дня встретили ее в Миссии и отслужили благодарственный молебен. С нею прибыла сестра Милосердия Марья Клементьевна. – Дай Бог, Ольге Ефимовне сослужить добрую службу Церкви Божией здесь! Очень рады мы все были ее приезду. О. Анатолий с судна проводил ее в Миссию; часть Женской школы, с Анной во главе, встретили ее на станции железной дороги, здесь – все ученицы и ученики ожидали и нрекрасно пропели по–японски молебен. Из Посольства были за нею карета на станции, и секретарь (Ал. Ник. Шпейр) с женой тоже были на станции встретить, – а потом приезжали с визитом к ней. Сегодня же Rev Lloid с женой посетили ее, был случайно у меня. – Дай Бог, дай Бог ей послужить делу Миссии здесь с успехом!

1 1/23 октября 1884. Четверг.

Когда неприятель нападает нечаянно сзади и поражает оглушительным ударом, тогда человек не может не efartle, так моя вера со мной; разом почувствовал нестерпимую и неунимающуюся боль в правом боку. Ночью от спокойного лежанья боль уменьшилась, а утром с шести часов возобновилась с такой силой, что я готов был на стену лезть. Послал за доктором Сасаки; пришел ученик – и, по–видимому, не поняв в чем дело, посоветовал одного – спокойно лежать. Я лег, потому что после ничего и предпринять нельзя было – Боль успокоилась, и, когда пришел Сасаки, я почти не чувствовал себя больным, – Сасаки успокоил насчет того, что это не заворот кишки или что–либо в этом роде серьезное, а просто засорение слепой кишки; велел день лежать, принимая касторку и легкую пищу. День весь пролежал до головной боли, и вот теперь пишу успокоенный, что еще до смерти можно будет докончить перевод псалмов.

Ольге Ефимовне, бывшей сегодня у меня три раза, нужно серьезно поговорить по–братски, не слечь ныне мне в постель. Больше ничего еще не нужно.

3/15 декабря 1884

Славны бубны за горами! Ольга Ефимовна, приехавши служить делу Божию здесь, и не говорит о деле Божием здесь, а все о родных, о доме и разных других предметах. Впрочем, и может ли хоть немного служить? Больна и чахоткой, и водяной, и позвоночным хребтом. Лежит теперь в постели по случаю неприготовленности еще ее дома здесь, – Эх–ма! К Царству–то Небесному она, несомненно, готова; но готова ли здесь на какую–либо службу, Бог весть! [Будет] ли и от нее, как от других, не один убыток Миссии!

О. Гедеон, если приедет, то дать ему нужно помочь несколько месяцев, чтобы несколько научиться языку, научиться служить по–японски, узнать церковные дела юга и чтобы мне узнать его, затем его немедленно в Оосака и навсегда, если он способен! Но не торопиться отправить его и не торопиться насчет его, а узнавать его прежде всего.

О. же Владимир, по–видимому, неисправим во лжи и своенравности – упорстве. Так и обращаться с ним.

15/27 декабря 1884. Суббота.

О. Гедеон приедет; но не целомудренным, а с похотью на мирское. Бог с ним! Предоставить ему писать сочинение на степень. Пусть здесь живет и преподает в Семинарии; тем временем о. Владимир будет иметь больше времени заняться японским языком и, может быть, поставлен на церковную кафедру.

С Нового года заняться знаками; вставать в три часа ежедневно. Иметь в виду семь лет и с 1892 года быть готовым по богослужению.

16/28 декабря 1884

Есть судья – Иоанн Исида, доселе бывший в Исиномаки, теперь переведенный в Хиросима. Из благочестия даже вино пить и табак курить перестал, как сегодня слышал от Нумабе. Посмотрим, продержится ли. Очень они ненадежны – эти благочестивые чиновники, – тотчас в кругу своей братии прелюбодеев мира теряют свой дух, как например, бывший начальник тюрьмы – Стефан Савабе, теперь обратившийся опять в язычника, а прежде казавшийся таким усердным. – Дай Бог, Иоанну Исида устоять против мира и диавола! В Исиномаки он очень способствовал поднятью Церкви, – Дай Бог тоже в Хиросима!

Сегодня было поставлено во диакона для Коодзимаци Симеона Юкава и посвящение в стихарей Василия Токеда и Иоанна Судзуки – чтецов Церкви в Коодзимаци. О. Павел Ниицума говорил здесь проповедь: плохо, – много огня, но слишком много повторений, водянистости, плохих оборотов, вроде: «кеитейраомобё», – а что «омобё», об этом он, подумавши, скажет.

Положено сегодня (в разговоре с Мидзуно) восстановить учрежденные в прошлом году собрания священников и катихизаторов у меня два раза в неделю, – для поднятия годности в приходе о. Сато.

19/31 декабря 1884

Присмотреться к о. Гедеону, и, если покажется достойным, предложить ему великую службу: теперь Япония видит, что ей не избежать христианства; но какое? Три их! Пусть же о. Гедеон возьмет на себя доказать, что Православие должна принять Япония. Семь лет для этого, – есть время изучить язык и написать сильнейшие сочинения о сем. Затем принято будет Православие – заслуга о. Гедеона, не принято – не вина Русской Миссии, с ее стороны сделано будет все, – специально даже человек будет посвящен для уяснения, что Православие – истина, и его должна взять Япония, но значит для Японии рано возвыситься до сего – не суждено еще то в судьбах Божиих, – Мое дело – перевод Богослужения, о. Владимира – школа, о. Гедеона будет – доказыванье, что Япония должна быть православною. – Сказать это о. Гедеону; но пусть он хранит это в своем сердце и пусть факты являет, что у него на сердце, – пусть разом заговорят – наши с торжеством: «Да, Япония должна быть православною», – язычники с убеждением, инославные со злостью; до того же пусть о. Гедеон молчит и воспитывает силу в средоточенном сердце; а если станет здесь болтать о своем деле, – значит пуст.

1885 год

2/14 января 1885. Среда.

Леность и гневливость – вот два врага мои и Миссии. Их мне нужно стараться искоренить в текущем году.

Что–то Бог даст в этом году! Денег на храм нет! Пошлет ли Бог? Если да, значит Бог любит Японскую Церковь.

Едут оо. Гедеон и Митрофан. Что за люди? Столько было здесь негодных для Миссии, что радость медлит, боясь обмануться, а равнодушно ожидаются. – Между тем, мелькает мысль и о Корее. Сегодня Корейский Ким–е–Кин с тремя человеками свиты был просить за двоих. Эх, если бы о. Митрофану сделаться корейским миссионером, и из прошенных нет – хоть бы одному – добрым помощником ему!

Дело же в Японии по Миссиям идет. Слушая про другие Миссии, иногда дух волнуется, так вчера при рассказе протестантского проповедника Нагасаки о Тоса, что там уже Протестантская Церковь из двенадцати христиан, плакавших при расставании с ним, что в Сайкео – девяносто туземных христиан, но таких усердных, что они на христианское сооружение пожертвовали раз больше тысячи ен, другой – больше двух тысяч ен и прочее. Ужель у нас только христиане больше плохие, сухие, иссохшие, бесплодные, не жертвующие (или, по крайней мере, очень мало)? Эх – что–то Бог даст вперед!

В самом деле, если о. Митрофан окажется серьезным человеком, то иметь для него будущее – сделаться корейским миссионером. Учителя корейского языка достать нетрудно: если не благодаря этому случаю – как с визитом Ким–е–Ким. то из Владивостока нужно выписать, даже съездить туда для этого. – Это не забывать и иметь в виду, не говоря на первый раз о. Митрофану, а высматривать, что за человек; и если окажется подходящим – предложить ему и способствовать.

Да благословит Бог это!

11/23 января 1885. Пятница.

Все чаще и чаще приходит мысль, что, быть может, Япония и действительно еще недостойна истинного христианства. Японцы, особенно высшие, исключительно гонятся за западной цивилизацией, – о вере же у них не видно ни мысли, ни попечения. Вот и теперь, Оояма, военный министр, говорят, из Европы писал, что «в войсках непременно нужно ввести христианство, ибо так–де в Германии – без христианства нельзя управить войском»; но когда вернется сюда, между разными военными преобразованиями, вероятно, начнется и введение христианства, как атрибуты цивилизации войска, как введение одного из военных атрибутов. Конечно, для этого им больше всего годится протестантство. Кстати же тут и протестантских миссионеров – только клич кликни, – сотни, мало – тысячи будут, и на все руки готовы, на все уступки согласны; или японцы надеются принять «цвет» европейцев, как птица – цвет окружающих предметов – то и протестантские миссионеры в свою будут принимать цвет японцев – что–де угодно. Все же они из высокообразованных стран, пред которыми японцы пресмыкаются, – это ли не христианство! Но – как все это далеко от истинного христианства, которое принимать должно во смирении сердца и для истинно духовных, вечных целей! «Смирение», «духовные цели», «вечное спасенье», – как все это далеко от понятия японских принципалов! Как они слепы и глупы, как недоразвились до этих предметов! В зачаточном состоянии еще они! И им ли православие! И не нужно ни обижаться, ни волноваться, ни досадовать, что не придется видеть введение Православия в Японию, а молиться – тою же моею неизменною молитвой; и – трудиться неустанно: быть может, Господь благословит составить зародыш Православной Церкви в стране, и будет она зерном горчичным, из которого в свое время вырастет дерево. – А между тем на том свете маленькая колония японцев в Царстве Небесном основывается: вот и теперь умер Исаак Ооцуки, в Семинарии, – прежде бывший в Причетнической школе; кладут в гроб, сейчас будет первая панихида; славный, кроткий, добрый юноша, – верится, что Бог предмет его в Горнее Селение! И все какие добрые помирают, точно зрелые колосья срезываются! Виссарион Авона, Николай Такахаси, теперь Ооцуки!

В одиннадцать часов вечера.

Однако же не терять из виду и средства, которые могут быть употреблены для обращения Императора. – Одно из них – употребление в пользу Соесима. Самос первое знакомство мое с ним в Хакодате, в 1871 году, завязало религиозный спор. Он тогда: «хоть в ад, но с Микадо» и прочее. Я резко отвечал ему и этим, кажется, заинтересовал его. Пусть это будет тоном и для дальнейших сношений с ним. – С Микадо он, однако, принужден был разлучиться, как и ныне, – значит [?]рия неудачна. – Его шелковая материя и до сих пор у меня хранится и ждет его крещения. – Ольга Ефимовна Путятина приехала, и дочь его действительно может быть ее ученицей, – Он теперь свободен от государственных дел, как будто Бог блюдет его именно для религиозного дела. – Нет, – ну, вот н забудешься так, как ныне, когда никто не вспоминает его. – Способности у него именно – сильные к религиозному делу, только смирение нужно ему; гордость – его враг, раз она уже преградила его путь; да не заградит она дверь для дальнейшего пути! – Пусть он усвоит веру – именно как веру, для спасения души, а не для государственных целей, которые все – малы и узки в сравнении с целями веры… Пусть поднимается, шире взглянет…

Но прежде чем Соесима обратится, нужно перевести все – нужное о вере в этом отношении, – из здешней библиотеки и из выписанных книг.

А выписать нужно все за прежние, невыписанные годы духовные журналы, специальные полемические книги, сочинения Овербека на английском, о. М. Готье, академические лекции. Кроме переводов, всего годного, – составить записку с краткими доводами. – Именно специалист должен бы быть для этого. Хорошо, если бы о. Гедеон взялся быть таковым.

13/25 генваря 1885. Воскресенье.

Приехали: о. Владимир – с окладистой бородой, о. Гедеон – «угрюм», о. Митрофан «зелен». Не успел еще дать себе отчета – благо или нет прибыло, – больно большая сутолока людей была. Могу сказать только, что «не идеально», – как–то больно прозаично и серо. А может это–то и есть предвестие лучшего; потому что по ложке: «чем хуже, тем лучше», как и наоборот.

15/27января 1885. Вторник.

У о. Гедеона жизнь побывала на плечах, – и потому он слабей. Блестящего не обещает, по–видимому (дай Бог ошибиться), – но и вреда Миссии не причинит. – Если приживется, несомненно, полезен будет.

О. Митрофан – молод совсем, на жалованье 1500 рублей. Но, кроме преподавания в Семинарии, за то пусть ревностно изучает пение и непременно сделается подрегентом (которым он уже и был в русском хоре). Львовскому так и сказать: «Без этого, мол, и не дам на дорогу в Россию в отпуск, если не поставит вместо себя на клиросе о. Митрофана». А о. Митрофану всячески заповедать – дойти до регентства и принять его от Львовского.

16/28 января 1885. Среда.

О. Гедеону я за столом сегодня и предложил взять на себя доказать, что из «Православия, Католичества и Протестантства именно первое истинно и должно быть принято Японией». На этом и настаивать, если человек покажет склонность служить Японии христианством. По–видимому, на него надеяться можно, – уже сорок лет, не скороизменчивый возраст, стало, – приехал сюда и говорит искренно, – «Обличение» («Полемику», или еще как, – словом – опровержение католичества и протестантства) или лучше «Уяснение истины» (так как наша главная цель должна быть – не спор с католиками и протестантами, до которых нам никакого дела, поелику они не касаются нас здесь, а объяснение людям истинности своего православия). Должно быть написано о. Гедеоном в разных объемах и видах, – для всех, – и просто, коротко, и обширно, учено, и еще обширней и ученей. К несчастью, перевести прямо – решительно ничего цельного. – Так пусть составит. Но сначала испытать его, может ли, и в каком духе. Не разом вешаться на шею. Пусть охлаждают меня прежние ошибки с людьми.

О. Владимир и Анатолий, по–видимому, между собою пикируются; для поэзии явно. Пусть. Нужно не обращать на это внимания. Вероятно, вред Церкви не произойдет.

Ной Мурай помирает. Сегодня был у него. Жаль. Усердный служитель Церкви. Таких усердных катихизаторов мало.

18/30 генваря 1885. Пятница.

Что бы ни говорили пессимисты и святоши, но сумма добра, сострадания, милосердия, любви на земле увеличивается, стало мир идет не под гору, а в гору. Где же теперь прежнее безжалостное рабство, пытки, муки, продажи людей и прочее? Если пишут в Северо– Германской газете, органе Бисмарка, в пику Англии, что в Австралии существует миллионер, нажившийся ловлею и продажею людей на съедение людоедам, то ведь это единичные факты, в озноб повергающее нынешнее общество при одном слышании. А прежде пытки–то – излюбленное орудие правды – не гораздо ли хуже были? Моментальное страдание или долгое, что же лучше? Любовь, любовь и любовь! Вот главное – и в Законе Божием, и в мире людей! Буди же!

Приезд оо. Гедеона и Митрофана сдать а архив, и пусть все идет обычной колеей. Много думать нечего. Первый вчера заявил себя нелюдимым и странным, притом же и эгоистом (я ему – о высших целях для него здесь – ответ на вопрос Японии – где истинное христианство? Он – о кандидатстве; да – не люблю, чтобы ко мне ходили; словом, тот же вдовец, попорченный жизнью, и притом очерствелый, – сорок лет уже). Сегодня снес ему крест заграничный, и отныне – ни ногой к нему без дела. Второй – совсем зелен и молод, притом же о. Владимир говорит, что груб, стало нужно далеко с ним держаться. Господь с ними! Не особенно радуют! Впрочем, будущее покажет, насколько они хороши и будут полезны Миссии. Дай Бог, чтобы оказались полезны! Довольно уже Миссия глупо теряла деньги и сердца.

Но однако сделать замечательным хоть тем приезд новых братий, чтобы прекратить всякое гнилое слово, – да не исходит оно отныне из уст моих – ни наружно, ни внутренне! Помоги, Боже!

Сегодня уехал судья из Исиномаки Иоанн Исида судьей в Хиросима, очень благочестиво настроен. Вчера поздно вечером (я должен был встать) явился и долго рассказывал о Церкви в Исиномаки. Сам – «для меня главное теперь – распространение веры», – Дал ему крест, книги, все доселе вышедшие. Дай ему, Боже! – Ночевал здесь и сегодня в десятом часу отправился, чтобы в четыре часа сесть на пароход к югу. Обещался ему непременно оставить Спиридона Оосима в Исиномаки, хотя бы даже о. Иоанн Оно поселился там (сей ныне, кажется, без угла).

19/31 генваря 1885. Суббота.

Десять часов вечера.

Плох, по началу, о. Гедеон. Сегодня первое богослужение для него здесь, и у него – не говоря уже о религиозности, не хватило любопытства придти сначала и уйти с концом: пришел далеко за началом, ушел – не знаю когда, но во время проповеди и по окончании его не было. – Воображаю себя на его месте по приезде в Японию: да я бы прилип к месту, чтобы все видеть и слышать, и ничто меня не оторвало бы прежде конца его. – Не понимаю, чем может быть занята душа таких людей, как о. Гедеон! Разве уже оглядывается в недоумении, как волк, попавший в овчарню. Так зачем же было и ехать! Господи, скоро ль Ты пошлешь настоящих людей, или хоть бы одного человека? – А о. Гедеона употреблять как заурядного попа – может, этим – своею поповскую опытностью по требам будет полезен, если доживет до знания японского языка в потребных для того размерах. Больше едва ли на что будет годен! Отвечать на вопрос: Японии – «какая вера истинна» – куда ему! Одеревенелость души тотчас видна. Не с такою душою отвечать на подобные вопросы, а с горящею духом любви и ревности!