Текст книги "Дневники св. Николая Японского. Том ΙI"
Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 71 страниц)
Общее впечатление от Церкви в Кагосима удовлетворительное: благодать Божия видна здесь; Бог хранит и пасет верующих. Христианских домов здесь 40, христиан 130; были и есть охладевшие; однако же, ни один не вернулся в язычество, даже не ушел никто (кроме брата Фомы Танака) в инославие; ослабевшие все благодушно приняли наставление и обещались ходить в Церковь. Но священник и катихизаторы здесь – недостаточные, – слабы, вялы, безвластны от себя; однако и заменить их некем. Господь да поможет им и возбудит их к потребной деятельности!
Это время для посещения Кагосима довольно удобное, только жарко еще очень, недели две спустя было бы еще лучше.
Жил в Кагосима в трехэтажном домике (Камакура–рой) с очень приветливыми хозяевами–язычниками.
Обещался быть в Кагосима чрез два года, что да поможет Бог исполнить!
Публичную проповедь здесь можно держать не иначе, как пуская слушателей по билетам, и с исключением детей, учеников и всех подростков, которые держат себя здесь нестерпимо грубо, мешая слушать и говорить.
12/24 сентября 1891. Четверг.
На пути из Кагосима в Нобеока.
Тихая погода делает путешествие на Цукугогава очень приятным. В семь часов утра пароход остановился на полчаса в Абурацу взять груз. Абурацу – небольшой город на взморье, закрытом горами, которые здесь иные вверху обрублены каймою высоких скал, вообще же почти до вершин обработаны для возделки полевых и огородных произведений. Выходящие в море рыбачьи лодки все несут огромные мороты шарообразной формы для ловли мелкой рыбы.
С о. Такая составили список всех христиан, принадлежащих к Кагосимской Церкви, оказалось всех 160, из которых 138 в городе, 21 на островах и в окрестностях города.
В Хососима прибыли во втором часу; это небольшой город, береговая линия домов которого построена на каменных стенках. Не останавливаясь, взяли тележки до Нобеока: за 2 ены 20 сен за 5 1/2 ри, за три тележки, из коих везли двое; одна была под чемоданами, из коих мой – нелепо тяжел, вперед наука не брать книг и прочего, без чего можно обойтись. Нельзя, однако, не отметить, что хотя в Хососима мы пробыли на постоялине всего минут десять, но и тут подросток, брат хозяина, обнаружил отличное знание действий миссионеров всех исповеданий на всем острове Киусиу; был в гимназии в Миязаки и там присмотрелся к иностранным миссионерам и прислушался к христианским толкам: так теперь везде распространен интерес к христианству! Нет места, где бы не знали и не говорили о нем!
Под вечер прибыли в Нобеока; мили за 1 1/2 встретил Моисей Ходака, при въезде в город – все христиане и христианки с катихизатором Петром Синовара. Целодневный дождь сделал дорогу до того грязною, что невозможно было выйти из тележки и идти с христианами до молитвенного дома; мы с о. Яковом поехали, а они не могли поспеть за нами, и потому, приехав в дом, мы должны были несколько минут ждать в пустом доме. Когда собрались, о. Яков отслужил вечерню; пели человек пять и плохо – женщины разнили; потом я сказал поучение на слова «Мир вам» – вяло, ибо усталость от пути брала свое. Собрались в другой комнате и несколько язычников; им сказано, что для них будет проповедь завтра вечером с шести часов.
Церковь здесь состоит из четырех домов; христиан 15, с детьми; в доме Ходака 10 человек. Ходака были когда–то Кароо; дом большой с садом и огородом; в доме живет катихизатор, платя, однако, по 1 ене в месяц, ибо обеднел дом. Христиане, по–видимому, хорошие, тем более что один Ходака (Павел) служит катихизатором. Жаль только, что жена Моисея Ходака убежала от него; по его словам, он ни в чем не виноват тут, а смутила–де жену ее мать, бросившая христианство и опять ушедшая в язычество; дорогой дальше мы увидим и жену и узнаем, она ли подлинно виновата; что–то странно, что мать, прикинувши уже пятую дочь мужу, убежала от него без всякой вины с его стороны. Другой дом здесь Алексея Найто, учителя, родственника той Найто – с пятнами на лице, которая была в нашей Женской школе; Найто тоже родственник и Ходака.
На ночь отправили меня за 7 чё в постоялин, и преплохой, со множеством беспокоющих несекомых, не давших выспаться.
13/25 сентября 1891. Пятница.
Нобеока.
Утром, с семи часов, о. Яков крестил некую Хаба, нареченную во святом крещении Мариею; она двадцати четырех лет, из Окаяма, куда и вернется скоро. Она была два раза замужем – один муж помер, другой бросил ее, заведши сюда; учение знает еще плохо, но очень просила крещения, говоря, что в Окаяма ее родители не дадут ей креститься, а вернувшись крещенная, она постоит за свою веру. После крещения сказано было краткое поучение ей и бывшим на богослужении.
Разболелась голова, что очень неудобно, когда нужно поучать. – Написал поздравительное с Ангелом письмо жене и дочери Посланника Вере Федоровне и Вере Димитриевне Шевич. – Дождь рубит без перерыва; за полдень; есть хочется, а за едой нужно тащиться на постоялин; церемонятся ли эти Ходака предложить, мол, сомацу, или очень бедны, не разберешь.
С двух часов посетили христиан – всего три дома: Озаки – бедный портной, Ито – такой же бедный учитель; у обоих жены язычницы, значит, и сами плохие христиане; Найто, за рекой от Ходака, – жена тоже язычница, и в доме иконы нет, хотя один из самых первых христиан – тоже, значит, очень плох по вере. Побыл еще я у Мияке, здешнего богача и члена Парламента, с которым познакомился на судне – дома не застал.
Моисей Ходака показался мне таким расторопным, и такой он говорун, что мне пришло на мысль сделать его помощником (ходзё) по проповеди очень еще не опытному здешнему катихизатору, с платой 3 ены в месяц, сроком на конец шестого месяца, то есть до Собора будущего года, с тем, однако, чтобы из Нобеока не отлучался, хотя здесь может иметь другую службу. Согласился и, по–видимому, с радостию; о. Яков и катихизатор Синовара также очень довольны сим.
Вечером, с шести часов, должна была начаться проповедь для язычников, но началась с двадцати минут восьмого; едва собралось человек 25; говорил сначала о. Яков пятьдесят минут, потом я столько же. О. Яков большой мастер говорить, только после нельзя сказать, о чем он, собственно, говорил; и потому я посоветовал ему вперед объяснять тему своей проповеди и, переходя от предмета к предмету, объявлять: «Теперь о том–то». Слушали проповедь прилично, но к концу, видимо, устали; всего лучше говорить сначала вечера, пока у всех внимание свежо.
Церковь в Нобеока началась так: года четыре назад Моисей Ходака, будучи в Кагосима, стал спорить с Яковом Нива о вере и был им переспорен и убежден; вернувшись в Нобеока, он сначала возбудил негодование: «мол, в чистую местность, откуда началась Япония, забирается нечистое учение», но мало–помалу родные стали убеждаться. Призван был Яков Нива и сказал здесь проповедей семь, возбудив внимание многих; к сожалению, некому было продолжить, и почти все, начавшие слушать православие, были уловлены потом епископалами. Потом был здесь катихизатор Фома Танака, но странно вел себя – на сумасшедшего похож; потом – Павел Танака, Иоанн Мабуци; ныне Петр Синовара, – все юные и малоопытные, оттого до сих пор так мала здесь Церковь. Впрочем, не больше она и у протестантов: там разом крещены были многие, но больше крестившиеся думали о заведении сношений с англичанами и о морских выгодах, и потому ныне уже успели рассеяться. У католиков, кажется, всего один здесь.
Местность Такацихо, в 15 ри от Нобеока, весьма замечательна; там «такамано хара», «уки хаси», на который сошли Изанаги и Изанами, – два выдающиеся над рекой с обоих берегов красные камня, «ивато», где скрывалась оскорбленная Аматерасу, – пещера, в которую можно спуститься только по веревке, и в которой, говорят, есть большое озеро; словом, это местность, с которой начинается японская история. – Ри в 5 от Нобеока есть «они–но ме», светящаяся в темном месте в скале горы; лучше всего видно издали, особенно с моря, и в темную ночь, – что сие?
14/26 сентября 1891. Суббота.
На пути из Нобеока в Миязаки.
Расстояние 23 ри. О. Яков один ездит за 1 1/2 ены, теперь отдали 6 ен 20 сен, да после на чай 50 сен, ибо у меня двое везут, да под чемоданами тележка, да дождь рубил с утра. Отправились в половине седьмого утра из Нобеока, прибыли в Миязаки в двадцать минут двенадцатого ночи. Остановились в первой попавшейся гостинице, чтобы не беспокоить спящих в церковном доме. Дорогой проезжали города: Мимицу, где домов 1000 – дома почти все с мезонинами японской архитектуры; город – у большой реки и тянется по берегу моря; Цуномаци, где в два часа обедали, Таканабе, где, о. Яков говорит, есть протестанты. Множество селений по дороге. Много гор совсем каменных; камень базальтового строения окаймляет дорогу во многих местах.
15/27 сентября 1891. Воскресенье.
Миязаки.
В восьмом часу пришел здешний катихизатор Игнатий Като, и в восемь отправились в церковный дом, расплатившись в гостинице, ибо Като сказал, что место приготовлено там. Пред домом стояли, выстроившись в ряд, все христиане с цветками в руках, в том числе серьезные чиновники; входная дверь украшена отличною зеленою аркою, а над дверью – верх безобразия! Мой портрет, да еще обрамленный соломенной веревочкой, по–синтуистски. Церковный дом очень хороший, молитвенная комната убрана прилично, и все чисто и в порядке; только увидел я, что две иконы в молитвенный дом посылать не нужно; здесь посланные из Миссии иконы Спасителя и Божией Матери (что из Новодевичьего монастыря) в приличных киотах, но первая устроена на стене против престола, пред нею лампадка, вторая висит сбоку в нише токо, действительно, если поставить ее рядом с иконой Спасителя, то лампада где? Неудобно, оттого другая икона совсем лишняя.
Познакомился с христианами; спросил у детей молитвы: мальчик Давид хорошо прочитал, дал ему Троицкий образок, девочка – худо, дал медный образок. В девять часов началась обедница; пели человек шесть и в один голос очень порядочно, почти нисколько не разнили. Проповедь была на слова «Радуйтесь о Господе», что избежали мрака, узнали Отца Небесного, сделались братьями ангелов, приобрели мир с Богом, людьми и собою, но храните эту радость усердным служением Богу (о нессин) и так далее. После обедницы и проповеди так беседовал с братьями, между прочим, убеждая воспитывать детей для Неба, в чем родителям помогают Ангелы– Хранители детей, женщин убеждая, кроме того, завести фудзин симбокквай.
Обед ухитрились устроить иностранный и, разумеется, пришлось остаться голодным: мясо – тверже подошвы, суп из рыбы – горький–прегорький – должно «бата» купили.
В два часа отправились посетить братьев, всего 8 домов, в девять были в доме чиновника, еще язычника, Абе, приемыша покойника Иосифа Абе и Нины. У пяти чиновников жены и дети все еще язычники, только сами чиновники христиане, по одному в доме; что за причина сего? О. Яков говорит, что церковное расстройство от дурного поведения бывшего катихизатора Яманоуци, позадолжавшего всем христианам для заведения поля с тутовицей, будто бы в церковных интересах, и оказавшегося недобросовестным; тогда–де этим там смущены были все, что вот жены всех чиновников перестали слушать учение, а в Дзёонга– Саки домов 5 уже христианских отпали от христианства. Но, конечно, и холодность к вере чиновников–мужей причина невнесения христианства в их семьи. Чиновник Феодор, что из Оби, сегодня явил еще замечательный признак своей холодности; когда мы были у него, между прочим, говорит: «И в видах экономии полезно христианство: в прошлом году умер у меня отец, так нужно было хоронить по всем обрядам буддизма, что обходится дорого»… И тени печали или даже мысли нет о том, что отец остался навеки во тьме и сени смертной, а о том горюет, что по–язычески дорого было хоронить. Обещались ныне все чиновники, что их жены будут слушать учение; Абе с женой также обещались слушать. У Петра Нои отец–старик не помешал сыну с семейством сделаться христианами, а сам и слышать не хочет о вере! Толковал–толковал я ему о необходимости слушать учение, – говорит: «Ничего не слышал», и говорит это на вопрос данный вдали от него и негромким голосом; значит, хитрит старый на свою голову!
С семи часов была назначена, с половины восьмого началась проповедь для язычников; на этот раз говорил я первый, чтобы говорить неусталой аудитории; слушали очень внимательно; кто–то один нелепо кричал что–то, упоминая мое имя, наруже; но это почти не мешало говорить и слушать. Тема была: о необходимости для человека веры, о том, что такое истинная вера, и изложены догматы сначала до грехопадения; проповедь продолжалась час слишком. После меня говорил о. Яков; аудитория наполовину сократилась, но оставшиеся также слушали внимательно, а он говорил отлично.
Несколько чиновников и их жен опоздали к моей проповеди; так Игнатий просил сказать еще для них кое–что; сделано и это; в одиннадцать часов кончено слово, и слушатели и христиане разошлись.
Жарко и Миязаки в это время так, как в Токио бывает среди лета, и комаров бездна; здесь даже жарче, чем в Кагосима.
Город лежит среди равнины, и общий вид отчасти напоминает Саппоро, также много зелени и групп больших деревьев.
16/23 сентября 1891. Понедельник.
Минзаки и Дзёогасаки.
Утром, с семи часов, было крещение двоих – племянника чиновника Георгия Мори, ученика Николая Накано, и младенца, сына Петра Нои.
После – часов в десять, поехали в Дзёогасаки посетить христиан, но увы! Пришел один только фонарщик Яков Секия (наученный христианству Петром Сираи, который сам потом ушел из Церкви, повторение истории Иуды, который тоже, вероятно, многих научил до измены); прочие 6 домов, 14 человек, совсем отпали от христианства, а здешнему катихизатору и горя мало! Жалуются на Яманоуци, он–де расстроил – благо есть на кого свалить, а своей беспечности не сознают ни о. Яков, ни Игнатий Като. Зашли мы в дом Симеона Кисима: в правом углу буддийская божница с свежею зеленью, в левом синтуистская веревка, а икона Спасителя стоит на полу, на токо: так язычество победило Христа в доме! Больно было смотреть. Пришел, наконец, и хозяин, и, кажется, у него не совсем исторгнуто христианство из сердца, дрожа явился, между тем, как если бы совсем все потерял, стоило сказать ему, обращаясь к нам: «Идите, я не знаю вас»; вечером обещался прийти в церковный дом; жена его, как тигрица, держа одною рукою ребенка у груди, другою размахивая ковшом, ходила по дому и около; прочем, когда мы стали уходить, осклабилась и она: «А чаю?!» – говорит, видя, что совсем уходим; таков заветный обычай – угощать чаем, и такова японская вежливость, что даже сварливая язычница не решается нарушить их. Из соседнего дома все до единого ушли до нашего прихода, догадавшись, что мы зайдем и к сим верным; о прочих в деревне сказали, что их тоже никого нет дома. Так мы и вернулись ни с чем. Дал я наставление Игнатию непременно завести проповедь в Дзёогасаки, тем более, что и деревня–то совсем близко, только через длинный мост, каждый день может ходить на проповедь; место для проповеди должно быть найдено в той местности, где охладевшие христиане, но не обращаться к ним настойчиво, а открыть проповедь вообще для язычников; кстати, пригласить и их слушать; авось–либо оживут. Самое лучшее бы нанять дом Симеона Кисима на часы проповеди: дом большой, удобный; Симеон тогда, наверное, оживился бы; быть может и жена – хоть из–за выгоды смягчится.
Вечером сегодня предположено было женское собрание для утверждения правил и избрания «говорил» на следующее собрание. Хотели собраться к семи – собрание открылось в десять минут девятого: самый досадный недостаток японцев – недержание слова и недорожение временем. Продиктованы были мною правила, какие приняты в других Церквах, и приняты единодушно; на следующее собрание во второе воскресенье десятого месяца выбраны две «говоруньи», из коих одна Ирина Найто, бывшая в Миссийской школе и живущая за 3 ри от Миязаки, в Кураока, откуда будет приходить на собрания вместе с матерью; выбраны и две хозяйки – Затем предложено было избрать фукёоин из мужчин и женщин, но все нашли это ненужным, уверяя, что все поголовно будут стараться о распространении веры. Потом я рассказал о страдании завтра празднуемых мучениц, о. Такая кратко объяснил молитву Господню, Игнатий Като плел о воспитании детей, и очень вяло, и усыпительно. В заключение я поблагодарил за прием и распрощался с христианами, имея уехать дальше рано утром. Из Дзёогасаки никто не был, кроме жены Секия; Кисима обещался быть сам и привести других и надул – должно, жена запретила.
Церковь в Миязаки состоит из 9 домов с 20 христианами; да в окрестностях есть христиане; всего с окрестностями в этой Церкви 48 христиан. Трудились здесь по проповеди: Петр Сиракава, Павел Косуги, Павел Яманоуци, Лин Исизака и ныне Игнатий Като. Нужно бы сюда человека поживее Като, который сделался несносно вялым.
17/29 сентября 1891. Вторник.
Мияконодзё.
В семь часов утра выехали из Миязаки в Мияконодзё, 15 ри от Миязаки, и приехали на место в шесть часов вечера; дождь лил весь день. Дорогой заехали в Такаока, 4 ри от Миязаки, к чиновнику Кириллу Ицидзи; у него и икона спрятана, креститься не умеет, в доме один он христианин и видно, что плохой; но когда бывает в Миязаки, в Церковь приходит; кое–что христианское в душе хранится. Лет пятнадцать тому назад он был у меня на Суругадае с Накаоодзи и думал поступить в Катихизаторскую школу, но сацумское восстание отвлекло.
В 6 1/2 ри от Миязаки, в Ямасита, деревеньке домов 15, заехали к христианину Ивану и жене его Марье, мелко торгующим съедобным; Ивана дома не нашли, Марья угостила обедом, время которого тогда было, и видно, что женщина добрая, нянчит собачку за неимением детей. В Ситая, деревеньке только что начавшей свое существование с проведением здесь дороги, построен охотничий дом князя Симадзу, приезжающего иногда охотиться здесь в своих лесах на кабанов.
Дорога сегодня почти все время шла по берегу большой реки, потом в гору, и чем выше, тем страшнее становились обрывы и обвалы от нынешних дождей и виднелись пропасти, до дна которых глаз не достигал.
В Мияконодзё привели остановиться в отличную гостиницу, но затем показали преубогую Церковь; дом–то церковный – отличный, но живая Церковь состоит всего из четырех душ, и то не здешних, а приходных. Стоило держать здесь катихизаторов и расходоваться четыре года, а о. Якову и горюшка мало! Отслужили вечерню, сказал и назидание братии, а потом предложил на рассуждение, не убрать ли отсюда катихизатора в другое место, где он может быть более полезен. Священник и катихизатор никакого не могли дать совета и позорно молчали; насилу выручил собрание доктор Куно, слушатель учения; он стал представлять, что теперь только настает время для учения здесь, доселе народ был не настроен в пользу слушания; к тому же катихизаторы протестантизма и православия много поносили взаимно учение один другого, подрывая тем в глазах слушателей авторитет учения (должно быть, Петр Тадзима). Между тем в комнату понабрались и язычники–чиновники; рассуждение было при них, и некоторые тоже подали голос за удержание здесь катихизатора. Потом я обратил несколько слов к ним о необходимости веры для человека и для них в частности. – В одиннадцатом часу вернулись в гостиницу, где была приготовлена ванна и ужин. Вечером здесь уже прохладно, так как местность возвышенная.
На полях в Хиунга, на пространстве 20–30 саженей, можно видеть возделываемые подряд: сахарный тростник и тутовицу, вату и горох, чай и просо, и прочее. Рис везде также возделывается. У дороги между другим мелколесьем множество камелий, которые также идут на дрова, как и простой сосенник.
18/30 сентября 1891. Среда.
Мияканодзё и Сёонай.
Утром, в восемь часов, отправились в селение Сёонай, 2 ри от Мияконодзё, повидаться с тремя христианами: так как дома их разбросаны, а дождь делал дорогу среди полей непроездною и не проходною в сапогах, то Ходака, отправившись несколько ранее, собрал христиан в постоялый дом, где я и увиделся с ними; христиане совсем новые и плохие; в домах даже икон нет, и, очевидно, не соблюдают они обычных молитв. Дал им по троицкому образку и завещал молиться, а также и поведеньем, и словом являть здесь христианство; все трое мужика, хотя, говорят, из сизоку, – безграмотные, что особенно неудобно при поучении вере и молитвам.
Так как в дом собралось много язычников, то предложено слово и им; любопытствующие только видеть иностранца скоро разошлись, более серьезные, человек 15, слушали до конца. Между ними были: хозяин гостиницы – Ногуци и торговец Ямаку. Оба сии в минувшую двадцать четыре года тому назад войну за Императора при уничтожении Сёогуната, дрались на стороне империалистов, и увы! Не получили до сих пор награды за то; все прочие воины, как сизоку или вообще двухсабельные, награды получили, а они оба, как из простонародья, обойдены были. Хлопотать о сей награде был в Токио Ямаку девять лет тому назад, и был тогда у меня, на Суругадае, – советоваться, как он ныне говорит, о своем деле, и до сих пор помнит меня, хотя я никак не мог его припомнить, к сожалению. И – о ужас! До сих пор, вот уже двадцать четыре года по восстановлении Императора, никак не могут добиться они, два героя, вознаграждения своих заслуг, и до сих пор ведут тяжбу о сем. Советовал и им продолжать слушать учение, но что–то мало надежды, что сии герои хоть мало смирились под иго Христово; у гостиника и ныне глаз подбит – геройства, как видно, не наклонен бросить.
Вернувшись, пришлось очень плохо пообедать почти ничем, потому что наготовили мясного и яиц, несмотря на то, что вчера толковал – сегодня, кроме овощей и рыбы, ничего не давать. Потом был вчерашний врач Куно, сын усердной здешней христианки Анны. Говорил, что катихизатор здешний не делает ничего здесь – гуляет, как ребенок, с молодыми товарищами; в дома, где расположены слушать учение, не ходит – робок, слаб, совсем как ребенок, хотя поведения не дурного. Совершенная правда, вижу сам это. Но пока совсем некем его заменить. Куно говорил про врача Сенокуци, что он в душе совсем верует, но боится открыто сделаться христианином, ибо всю практику потерял бы. Сам Куно, по словам Ходака, такой же. Куно еще говорил про самого старого здесь врача Нобе, лет шестидесяти, что он имеет в руках список моей речи при погребении маленького Сайго (я в первый раз слышу, что эта речь записана) и часто говорит, что дело душевное именно такое, какое по моей речи; но ко мне Нобе ныне почему–то не пришел, когда его звал двукратно Куно – раз ко мне в гостиницу, другой – к себе, когда я был у Куно, – должно быть, тоже боится потерять больных.
В четвертом и пятом часу обошли дома христиан: Анна Куно приняла у сына, – у нее же ныне сын положил больного; Иосифа Оокуса – юношу – не застали дома, но отец и мать отдали почтение, хотя сами и не думают слушать учение; икона висит как прилепленная на стене картина, без рамы и даже без доски; у чиновника же Иоанна Нигатомо и совсем спрятана икона. «Не примите, что я дурно думаю об учении, но времени нет ходить на богослужение», – стал оправдываться он, не думая, что еще больше обвиняет себя, выражаясь об учении, как выразился бы язычник; жена его и двое детей язычники. А все оттого, что катихизатор ни к чему не годный; дорогой журил его за бездеятельность и за слабость и робость в проповедывании. Уцида не застали дома, девчонки, сестры жены Павла Оциай, тоже. Вот и вся Церковь, почти равная нулю, за исключением усердной христианки Анны Куно, находящей, по словам ее сына, всю радость жизни в молитве; она и от нервной болезни исцелилась принятием христианства, значит – чудесно.
С семи часов назначена была проповедь для язычников, с половины восьмого началась; была первоначальная, как обыкновенно для язычников; слушателей собрался полный церковным дом и коридоры; много стояло и вне; слушали очень внимательно; только мальчишки снаружи мешали криков; продолжалась один час и двадцать минут; затем о. Яков говорил с час. Когда язычники разошлись, сказано было еще несколько к христианам и готовящимся к христианству о необходимости христианской веры и для блага Японского государства, ибо японский народ, несомненно, скоро может сделаться богатым, но если в то же время не примет христианства и не наложит чрез то узды на свои страсти, сдерживать которые язычество сделалось бессильным, то от роскоши и упадка нравов скоро погибнет. Поблагодарил также христиан за кастеру, которую они принесли в подарок такую огромную, какой я и в Токио не видал; она пошла на угощение их же после проповеди. На проповеди было много чиновников; между прочим с маленькими двумя дочерями, которые, конечно, дремали; он с ними еще до проповеди был у меня; двенадцатилетняя дочь его только что в мае приехала из Токио, а там жила на Суругадай, как раз около Миссии, в доме Сакамото, и часто гуляла со мной в Миссии; отец когда–то и сам жил на Суругадае около Миссии; теперь он, желая непременно сделать мне какой–нибудь подарок на память, пришлет широкую доску из глазастого кеяки на стол; я обещался устроить из нее что–нибудь в Соборе (стол в разницу, например), под тем видом и согласился принять; будущей весной с младшим братом, торговцем, обещался прислать.
Итак, в Миякодзё: гостиница – хоть куда, но Церковь – хоть брось; куда как лучше бы наоборот!
19 сентября/1 октября 1891. Четверг.
Какуто – ночлег.
В семь часов утра выехали из Миякодзё в Хитоёси; дорога была прескверная, и потому сделали всего 13 ри и заночевали в Какуто, в 9 ри от Хитоёси. Пред Кобаяси, 9 ри от Мияконодзё, чрез речку пришлось переходить раздевшись догола – другого средства перебраться не было. В Кобаяси есть один христианин – полицейский Иоанн из Мияконодзё; с ним повидались; была еще здесь жена Моисея Ходака из Нобеока, Марья, которую мать ее, отобравши у Моисея, отдала служащему здесь полицейскому Боба, но и ее, ни Боба в городе не нашлось ныне.
Местность, которую сегодня проезжали, очень живописная; вблизи виднелся дымящийся вулкан; в иных местах едешь, точно по большой теплице: среди камелий, лимонных и разных других вечнозеленых дерев; впечатление портили только плохие дома с ветхими соломенными крышами и грязная дорога. Поля везде отлично возделанные; рис превосходный, даже видел водную коноплю, наравне с чайными кустами.
В Какуто едва попали: чрез большую реку нужно было переходить в темень, в восьмом часу, по узким гнущимся доскам; я, конечно, упал бы, и потому предпочел полураздеться и сесть в тележку, в которой и перевезли, с нижнею частию тела в воде. И преплохой же ночлег здесь, должно быть, – блохи уже едят, когда сидишь, а что будет, когда ляжешь?
20 сентября/2 октября 1891. Пятница.
Хитоёси.
В виду вчерашнего заявления хозяйки, что в ее фтонах «номи» нет, а «сирами» «скосику» есть, я лег спать прямо на матах, подославши кетто, но «номи» оказалось столько, что пять раз пришлось вставать, чтобы вытрясать их из белья, заснуть почти не пришлось. Зато путешествие утром вознаградило ночную невзгоду. От Какуто – подъем на гору (Какуто–гое) ровно 3 ри и спуск потом столько же; поднялись выше облаков; и когда солнце залило светом всю глубокую долину между горами, покрытую облаком, – что за прелестный вид всей местности! Понимаешь, почему Священное Писание представляет Господа сидящим или восходящим и нисходящим на облаке; легче и прекраснее ничего нет на земле. Человеческое жилье, виднеющееся кое–где сквозь облака внизу, кажется кучками муравьев – как мелки дела человеческие в сравнении с Божиим созданием!
С вершины горы носильщик наших с о. Яковом чемоданов спустился по прямой тропинке вниз; мы же, не предупрежденные о том, вместе с нашими возницами встревожились, думали, что он убежал с чемоданами, и часа полтора ждали и разыскивали его. Впрочем, в Хитоёси прибыли не поздно, всего три часа было. Катихизатор Павел Косунги и 8 человек христиан, в том числе Павел Курамото, встретили в деревне за 3 ри от Хитоёси. По прибытии в город встречены были христианами у церковного дома, пред которым христиане выстроили зеленую арку. Отслужена была мною лития и сказано небольшое слово, после чего катихизатор познакомил меня с христианами; дети испытаны были в знании молитв, и все решительно оказались знающими не только главные молитвы до «Отче наш», но и 50–й псалом, и все без стеснения прочитали молитвы, даже трех–пяти летние знают краткие молитвы и умеют истово креститься. Этим Церковь больше всего обязана жене катихизатора Агафье: она и представляла детей, заставляла их читать, поправляла, подсказывала. Ей же Церковь обязана и пением, которое в один голос довольно стройное и умелое; видно, что много потрудилась она, обучая детей и взрослых; много детских голосов, участвующих в пении, делает то, что оно слышится несколько хоровым. – Поговорили еще несколько о церковных делах и разошлись до вечерни. Главные радетели здешней Церкви – это: Павел Курамото, богатый купец, тридцати трех лет, и его мать Елена. Они почти одни купили землю под Церковь с домом (150 ен), пристроили к нему алтарь и поддерживают церковный дом; другие христиане участвуют, но мало, притом же другие христиане здесь почти все родственники Павла Курамото. Еще другой превосходный христианин, с которым я ныне лично познакомился, сизоку Иоанн Кикуци, живущий в Юномае, 8 ри от Хитоёси; он – бывший Кароо здешнего князя, управлявший здешнею местностию; человек ученый, умный, превосходной нравственности и ныне ревностный христианин; он когда–то убеждал Павла Курамото принять христианство; когда же сей, будучи в Оосака, узнал там православную веруй, приняв ее, вернулся сюда, Кикуци возревновал и сам не медлить с принятием. – «убеждал–де других, сам отстал»; сделавшись же христианином, и весь свой дом обратил в христианство – и ныне у него истинная домашняя Церковь; в праздники непременно совершаются в доме богослужения, на которых сами поют и читают; пению отчасти помогает живущий в Юномае учителем школы Григорий Такая, сын о. Якова, когда–то бывший в Семинарии (и исключенный по решительной неспособности к изучению русского языка, а ныне в школе в Юномае преподающий, между прочим, аглицкий язык! И вот такие преподаватели, вероятно, в половине школ, – а изучают; сущее аглицкое!). В Юномае есть еще один христианский дом, где три христианина, – Иоанн Кикуци почти со всем своим семейством и христианин из другого дома к моему приезду прибыли сюда и, обнаружив чрез то истинно приятное христианское усердие, сделали, кроме того, совсем ненужным мое путешествие в сторону за 8 ри, чтобы познакомиться с ними и благословить их.
