Текст книги "Дневники св. Николая Японского. Том ΙI"
Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 71 страниц)
3/15 марта 1886. Понедельник второй недели Великого Поста.
Первую неделю – 24 февраля – 1 марта в первый раз мы здесь постились, как должно, то есть службы были три раза: в 6 утра – утреня, в 10 часов – часы или обедня, в 5 – великое повечерие, на котором читался канон Святого Андрея Критского; ученики все говели, завтрака никакого не было. Я тоже исповедался (у о. Анатолия) и в субботу служил; обедня была в 8 часов, после которой ученикам – чай с булкой.
Сегодня о. Владимир сказал, что подаст прошение об увольнении его из Миссии по болезни. Я сказал, что пошлю прошение в Синод. Комедию ломал. После подал и прошение, но взял обратно. Смотри в исходящей. Вместе с тем нужно будет послать воззвание в Академию.
До сегодня каждый понедельник и четверг проповедывал в Какигариче; сегодня вечером закончил первую часть Осиено кангами и больше не пойду, – слушателей постоянных – один всего, и тот давно уже слышал все —(лысый старик Куйсу). Пусть Оогое один ходит. Я обещался, коли двадцать–тридцать человек будут; сначала так и было, а теперь – вона! Дома время дороже.
Львовский третьего дня – 1 марта – уехал в отпуск на восемь месяцев.
О. Анатолий – уедет тоже.
Итог – один, как перст, останусь! Но ужели Господь не услышит молитву о проповеднике для сей страны? В глубине души есть твердая уверенность, что явится, наконец.
4/16 марта 1886. Вторник второй недели Великого Поста.
Сегодня Павел Сакуси приходил просить дать ему, кроме переводческой, и работу учителя – в Семинарии или в Катихизаторской школе, преподавание географии, истории и тому подобное – «я вам помогал бы», – говорит – «Да и мне полезно было бы; перевод также шел бы не торопясь, с обдумыванием», – Это как будто бы маленькое утешение за вчерашнее влияние на о. Владимира. Вообще, жизнь наша идет, точно езда по крайне ухабистой дороге; то вверх на взгорье, то в колдобину; и это ведь каждую неделю, даже каждый день. Пред Постом – мерзейшее расположение духа было; Первая неделя прошла довольно спокойно, и в конце недели ощущалось радостное настроение – по разным причинам, – я заранее уверен был: непременно сейчас же какая–нибудь мерзость случится: вчерашнее заявление о. Владимира и оправдало это; остаться с Семинарией без учителя – на что хуже! – Даже каждый день, говорю, – кочка и колдобина: ешь с удовольствием, – наелся – тяжело, ложишься спать – приятно, проспишь – скверное расположение духа. – Отчего такой закон? И должны ли мы уравновешивать себя, чтобы ни печали, ни радости, как советует Сенека и другие философы древности? Но что же за удовольствие опять всегда серый день? Ведь от этакой волоеении (?) с ума сойдешь. Нет уж, пусть будет так как есть. Только не тревожиться очень внешним, а находить источник радости больше всего в исполнении своих обязанностей.
31 марта/12 апреля 1886
И для чего же бы я поехал в Россию? Свидание и посмотрение, это – такие эфемерные удовольствия, что в воображении они лучше, чем на деле. Не забывать опытов предыдущих поездок: четыре дня в лучшем месте – я не знал, как провести, и должен был проситься в пустынь. Был два раза я в России по важным для Миссии делам. Если третий раз поеду, то не иначе, как тоже по важному делу, – Бог знает, какое это дело, и в Его Воле оно; нет, – отсюда на тот свет дорога не дальше, чем чрез Россию.
2/14 июля 1886
Ровно 25 лет, как я в Японии. Бог послал сегодня хорошее, кажется, распределение священников: о. Иоанн Оно – в Оосака, о. Яков Такая – на Киусиу, о. Матфей Кангета – в приходе Оно; для Нанебу и Акита нового священника (завтра изберут) о. Тита Комацу – только для Хакодате и Эзо.
В следующем 25–летии – докуда предел земной? И замечательно – как 25 лет назад приехал в Японию одиноким, так и теперь одинок: оо. Анатолий, Владимир и Георгий – уезжают в этом году, – графиню Ольгу Евфимовну Путятину – почти на смертном одре, да и ни к чему негодная по Миссии.
Господи, просвети сию страну светом Евангелия! Сам избери и приготовь проповедников святой Твоей веры и не загради благодати Твоей от сей страны моими беззакониями!
11/23 августа 1886
Сегодня уехал в Йокохаму, а завтра сядет на «Москву» в Россию о. Владимир. Грустно, но, верно, Богу так угодно. В марте еще секретно от меня послал в Синод прошение, воспользовавшись тем, что я забыл взять у него препроводительный рапорт после того, как он отдумал было проситься в Россию. Теперь, как видно, с большою неохотою уезжает в Холм – преподавать Церковную Историю и учения о расколе. «Чтобы я не сделал, чтобы исправить мою ошибку», – говорил он сегодня и с плачем упал в ноги, прощаясь. Грустно и жаль до слез! Но, видно, Воля Божия! К миссионерству он положительно неспособен по непослушанию, гордости, скрытности, какой–то странной безрезонной своенравности и прочего. В миссионерстве же главное – единство, мир, стремление к одной цели. – Чтобы он делал здесь, когда оказался бы лишним, как преподаватель. А это скоро будет, – лишь только из России вернутся наши студенты. Итак, дай Бог, ему счастие и спасение в России, а здесь, даст Бог, обойдемся и без него. Но из России должен быть в скором времени сюда миссионер, внутренний голос говорит мне это. Дай Бог!
15/27 августа 1886
Холера, дождь; в Церкви народа совсем мало было, а служение было торжественное, кроме меня – четыре священника.
Вот образчик, как люди смотрят сквозь свои очки: Тихай сегодня говорил мне, что из всех бывших здесь миссионеров Владимир был самый дрянной; лучше всех–де были: Моисей и Еримий – преданные делу, затем все в нить шли – Гавриил, Дмитрий, Гедеон и ниже всех – Владимир, – как по скату. – Владимир единственный человек, который сделал здесь добро – поставил на ноги Семинарию, и пред которым все прочие выбывшие – нуль, но он не играл постоянно в карты с Яковом Дмитриевичем Тихаем, как Ефимий, не балагурил, как Моисей и Гавриил, – и выходит – всех хуже! Вот и обращай внимание на мнение людей! Поди, узнай, когда человек говорит не а 1а Тихай.
Сегодня письмо от С. А. Рачинского. Хотелось бы видеть в Арсении не такого ребенка доселе – не только застенчивого, но даже «пугливого». Скоро ль образуется из него человек серьезный – каковые здесь нужны? – Не мешает, значит, посылать в Россию людей постарше, как Кониси, Кавасаки. Нужно присмотреться к ним и к Сергию Сёодзи, и Клименту; на классах больше заниматься ими; в классе – ни слова по–японски; сочинения задавать на темы, бывшие предметом классных лекций, – полезнее: разбирать в классе сочинения.
17/29 ноября 1886
Нет мучительнее сомнения – не загублена ли даром жизнь и, вдобавок, множество русских денег? Станет ли Православие в Японии? Кому работать для этого? Ведь вот один – как перст, – ни единой души русской больше в Миссии. Да что здесь! И в самой России штундизм и прочие секты с ножом к горлу лезут, а миссионеров – один о. Арсений Афонский на всю Россию нарасхват, – и нет помощников, учеников у него, – жалуется, бедный, и ищет, и едва ли найдет! Итак, не рано ли еще пускаться русскому в заграничное миссионерство? Колоссами высятся везде Католичество и Протестантство! Какие массы людей! Какие неоглядные, неистощимые фаланги деятелей! А здесь – хоть бы кто на помощь (настоящую помощь, разумеется)! Что же? Капля брызги, которая бесследно выльется в песок! Как ни закручиниться, как ни прибедниться? Разве чудо Господь сотворит, направив Японию на Православие! Но какое же основание ожидать чуда? Достойна ли Россия того, и достойна ли Япония? Первая спит на своем бесценном Православии, а вторая – самое небо готова обратить в деньги, или выкроить из него иностранный пиджак. Боже, Боже, как громадны, неистощимы средства, силы и ресурсы и материальные, и нематериальные – у Католичества и Протестантства, – и какая бедность до голости у нас, не имеющих ровно ничего, кроме истины, без малейших средств и ресурсов, даже развить ее! Куда наши 12 тысяч христиан! Скоро протестанты и католики сомнут нас под ногами и оставят далеко позади себя! А там что – ничтожество и исчезновение? Уже ли это? Итак – жизнь загублена! Множество кровных русских денег брошено в огонь! Какое мучение может быть горше этой мысли! Уныние и расслабление злым червем точат меня! Боже, не дай совсем ослабеть! Если же в самом деле я здесь совершенно бесполезен, то укажи путь в Россию!
18/30 ноября 1886
Вчера написанное – одно малодушие. Нашей нетерпеливости хотелось бы, чтобы перед нашей секундой бытия сейчас же и развернулись все планы судеб Божиих. Вероятно, во всем есть смысл, что на [?] сам человек не ставит в противоречие разуму Божию. Ведь я же не для себя, не по самолюбию поехал в Японию, а все хотелось сделать какое–либо добро, – так отчего же не положиться на Волю Божию? Вероятно, и моя жизнь имеет какой–нибудь смысл и какую–нибудь пользу – ну, хоть бы даже ту, чтобы показать, что в России нет миссионеров. Если в простой былинке, которую мы небрежно растаптываем, всякая клеточка имеет свое назначение и приносит свою долю пользы, то человек неужели бессмысленнее и малоценней клеточки?
Подумать бы так, значит, уже разом отказаться бы от всякой ломки и всякой веры. Итак, нужно непоколебимо стоять на посту и спокойно делать, что под рукой. Не заботится о прочем: мы рабы, – хозяину видней, – он пусть заботится! Но и небезучастно относиться к своей службе, как то делают дрянные рабы – а влагать сердце и душу в нее, но спокойно– от неудач не опускать голову и руки, от удач не поднимать выше обыкновенного голову и не давать пульсу биться сильнее – Хозяин то правит ладьей жизни нашей – и затишье ли, быстрее ли течение, – все это Его дело, а наше спокойно грести, не выпуская весла, пока смерть не выбьет его из рук. Ныне мало вероятия на обращение Японии в Православие; слишком уж много здесь протестантовых и католических миссионеров – до 500 человек; и слишком Япония во всех решительно отношениях увлечена цивилизацией протестантских и католических стран; аглицкий язык повсеместно изучается, – школа, флот, придворные обычаи, войска, дома, фабрики, – все, все, – все копия с протестантских и католических образцов; о России же нигде, ни при чем, ни в чем – ни слова, ни мысли; одна речь и есть о России – с голоса иностранных газет – речь злословия, зложевания, неприязни, опасения; словом – свет и тьма, – вот для Японии другие государства и Россия. А чтобы веру взять, нужно любить, уважать ту страну, откуда взято! Но, быть может, для Японии ныне и нехорошо, неполезно взять Православие. Она желает ныне и веры иностранной, как ресурса для подъема своей государственной жизни; для такой же цели действительно больше годятся идущие на всякие мирские сделки – инославия – Православию же нет тут места. Православие должно быть принято, как Вера Христова, а не как одна из шпор подгонять брыкающего и фыркающего ныне коня японской государственности. Слишком замучено! Пусть отстоится, успокоится, глубже и яснее будет видно внутрь. Не удовлетворят тогда инославия, – износятся, истощатся; пусть несколько столетий для этого потребуется, но что истощатся, то это несомненно. Тогда придет очередь и Православию – неистощимо глубокому и бесконечно высокому. Правда, при этом уже моя жизнь в Японии совершенно не имеет смысла, – исчезнет и теперешняя здешняя Православная Церковь; лишь только Микадо примет какое инославие – православные тотчас бросятся вслед за ним – какие же теперь православные! Все мелко, эгоистично, незрело! Останется, может быть, один о. Павел Ниицума и несколько человек, – кто – не знаю, потому даже и Савабе в запрошлом году, по поводу смуты, хотел уйти к протестантам, – за кого же можно поручиться, когда явится такой стимул, как пример Императора! – Но – говорю – вероятно же имеет какой–нибудь смысл и моя жизнь в Японии и нынешняя здешняя Православная Церковь! Не может же быть, чтобы Господь ко всем невзгодам бедной Русской Церкви, дал еще нанести ей удар в ланиту: «Не годна–де ты в миссионерстве и в Японии», – это было бы жестоко! Итак, я во тьме; но, закрывши глаза, доверюсь же Господу! И подкрепи мой дух, Господи!
13/25 декабря 1886
Утром, в девятом часу, когда я только что начал экзамен у учеников среднего отделения Семинарии, оказалось, что горит Женская школа; пожар начался от железной трубы ванны. Сгорело – не более, как в час, все связанное, и нужно сказать, нелепейшее здание, где, несмотря на видимую величину, могло поместиться не более тридцати пяти учениц, без классных комнат.
Ольга Ефимовна Путятина вызывается построить новую школу. Посмотрим, что Бог даст.
22 декабря 1886/3 генваря 1887. Утром.
Спокойное было вступление в японский новый год. Чувства и мысли скорее благоприятные, чем метущиеся и тоскующие. Что Бог даст в будущем, – душа более и более спокойно представляет воле Божией. Одно обстоятельство, по–видимому, ничтожное, а может, и вправду ничтожное и случайное, – ободрило несколько, хоть на два–три дня.
Иногда тоска нападает от беспрестанной толкотни вокруг тебя людей, хочется в уединение, с жаждой устремляешь взор на каждый уголок, где бы удобно побыть одному, отдохнуть. Но какой обман! Избави Бог, когда поддаться этому искушению, пока хоть капля сил будет служить людям! Вот вчера вечер, сегодня утро – свободны, нет входящих по делам, – и что же! Не знаешь, что с собой делать! Скорее ложиться спать, ибо скучно до нестерпимости! Нет, миражи все наши мечты о покое и отдыхе на земле! Не покой и отдых, а удовлетворение сил и стремлений – вот что нам нужно, чего все так жаждет душа, а это будет там, разве, не на земле.
Еще замечание: сделать возможно приятным для себя – быть приятным и полезным окружающим, а до сих пор это не всегда бывает; например, после обедни, как хотелось бы, чтобы не набивались в обе двери полное жилье людей! Уставши после проповеди или службы так хотелось бы отдохнуть. Но вчера воззвал за обедней и после я почувствовал перемену в этом расположении и с удовольствием всех принимал, ибо всем же мы должны быть всем по возможности. Дай же, Боже, и вперед это расположение!
Вечером в пять часов.
Утром в десятом часу пошел в Уено гулять, погода была превосходнейшая. – В прошлом году в это время на подобной прогулке думал по поводу о. Владимира и графини, что «здравый смысл» и «добрая воля», в сущности, далеко не обыденные явления в жизни, а весьма редкие и ценные. Ныне думал, что протестантов слишком большие массы наплыли из Америки и Англии. Но – в Божиих руках, – какой быть Японии – православной или инославной!! И потому спокойно нужно смотреть в глаза будущему, не смущаясь и не ослабевая духом ни при каких обстоятельствах. – Раб Божий Петр Накацукаси, из Асакуса, пристал, и вместе ходили на кладбище.
29 декабря 1886/10 генваря 1887. Понедельник.
День определенный был для отдыха; но как он грустен!
Утром, гуляя почти два часа по краю купола при солнечной погоде, думая, что для возбуждения мысли о миссионерстве и действия сообразного необходимо: 1) не только внести в программу духовных заведений указание на миссионерскую обязанность Церквей, но и 2) в учебники ввести, например, Гомилетики – в конце учебника хоть, что–де проповедничают: хоронят безыскусственности и 3) в сочинения академистов: вместо нынешних бессодержательных писаний академисты лет в двадцать могли бы разработать все обличение католичества и протестантства. – Но доброе настроение испорчено было известием об успехах протестантов в Маебаси; промелькнули в уме и успехи в других местах, успехи – чисто материальные, массовые, – точно стадо свиней в огороде топчет траву, а подчас и капусту (в Маебаси дело); хворостина против свиней – радикальное средство; но – против протестантов и хворостину некому в руки взять. Их массы – массою врываются и топчат нас – я один! Один против сотен и тысячей – что может? Итак, в службе есть и утешение сознания своей непричинности, но тем не менее грустно и скорбно! Ведает, впрочем, про то наш хозяин – Христос. Если Он допускает – значит, так тому и быть должно! Мы же не виноваты! Не виноваты, что протестанты численностью и массою берут верх! Истина наконец воссияет! Не нам видеть это сияние, – но будем же шире душой – нескольких лет расстройства, лжи! Э-эх, грустно! Но в тоже время и что же грустить! Немного уж лет осталось жить на свете, недолго страдать!..
В России штундисты, граф Толстой – протестант самого низшего пошиба, Владимир Соловьев, некогда просившийся сюда в число миссионеров, – Католицизм, или за Папство в его дрянном смысле, – здесь протестантизм – методизм, баптизм и всякая дрянь, – Боже, что за мучение видеть воочию все это вместе с Истинной Христовой Верой! Забыться бы следует в обычных письменных и других текущих занятиях! Время праздничное всегда время – самое трудное и печальное!
30 декабря 1886/11 генваря 1887. Вторник.
Католичество и Протестантство ныне в мире в полном расцвете. Миллионами образованных умов, развитых сердец и крепких воль они обладают и располагают. Что же удивительного, что они везде имеют успех. Это – туча, нависшая над миром. Но Бог допускает это. Даже больше! Бог, вероятно, и помогает доброму в Католичестве и Протестантстве, ибо доброе везде – Божие. Вот и здесь, над Японией, все более и более собирается и нависает эта туча. – Печалиться ли, как я вчера делал? Но ведь это же малодушие, маловерие, нетерпение и гордость. Мы же знаем, что истина победит; так давай–де нам победу сейчас! Своею маленькою пядью – не иначе мы хотим мерить протяжение времени, и сфальшивить–де можно, как купец, поскорей притянуть к себе конец! Обладание истиной должно доставлять спокойствие, иначе мы сами не верим в свое обладание. Придет время: образованные умы, ныне служащие инославию, сами же разнесут его по клочкам, как ложь; а ныне невежественные умы православные – разовьются и отравят в себе весь блеск Православия, – и пойдет оно волнами по лицу земли, – не облаками и тучей. Вместо католического рабства узнают люди подчинение истине, вместо протестантского своеволия возлюбят свободу. – Так не печалиться же, а делать спокойно свое дело с радостною уверенностью в будущей победе. Мир принадлежит истине, а не лжи; истина же в Православии здесь нужна, чтобы истина постепенно овладела миром: скороспелое и насильственное завоевания – непрочны. Православное Миссионерство должно быть делом всей Русской Церкви, – не разных hoard of Missions и тому подобных мелких делений. Но нужно, чтобы в сознание Русской Церкви вошла обязанность миссионерства.
1887 год
30 мая/12 июня 1887. Суббота.
Сегодня в четыре часа вечера Ольга Ефимовна, графиня Путятина, уехала в Йокохаму, завтра уедет в Сан– Франциско и дальше домой. А только что наступило ей время творить дело, для которых четырнадцать лет ждал ее: предлагали представить ее Императрице, – значит, открывала случай познакомиться с Императрицей и говорить ей о вере. Но «на меня целый год не обращали внимания», то есть когда она жила в Тоносава, зачем я не бросал Миссии и не летел ухаживать за ней? и тому подобное. И глупа же! А сколько самолюбия и каприза! Поди ж ты, проникни сквозь эту чуть не ангельскую оболочку. Ведь чуть ли не врагом Миссии и всей здешней Церкви уехала! Что Женскую школу ненавидела всей душой – это верно: и из–за чего? «Никто–де не скажет: не нужно ли для вас что сделать, – один полицейский только и предложил сию услугу». А сама оттолкнула от себя школу, да и всех христиан, так что и зайти–то боялись. Скатертью дорога! Знать не годится для дела, что Божий Промысел не удержал ее здесь. А яд дрязг в о. Анатолия (вчера вернувшегося из отпуска) влила, когда сегодня, затворившись полтора часа, завтракала с ним наедине, – это по физиономии его видно, – совсем другой, чем был утром. Урок мне – ни с кем никогда не говорить о людях нехорошее, – укротить навсегда порыв чесать язык, – с нею же, к несчастию, болтал, что о. Анатолий вял, ленив и прочее – и все это, и многое–многое другое, в чем она, по глупости, не поняла меня; например, вчерашней моей речи ей на исповеди, что ей следует не уезжать, а служить, – все перелито в о. Анатолия и отравило его. Господь с ними! Благодушие и терпение только пошли, Бог!
5/17 июня 1887. Пятница.
День был серый, со свинцовыми тучами все время. И на душе было с утра целый день так серо, так свинцово тяжело, что таких дней в жизни мало, а если бы было больше, то ада не нужно другого. Так грустно, так печально, так безотрадно и теперь, что, должно быть, это вот и есть то страшное состояние, когда Благодать Божия совсем отстает от человека; только, Боже, за что же это? Ужели и без того бедному человеку – так мало страданий, что Ты еще бичуешь его, – к ранам раны прилагаешь! Но за что же? Чем мы, бедные, виноваты, что грех прежде нас существует и что мы, рождаясь, точно в кипящий котел попадаем? – Какая причина грусти сегодня? Да много причин. Во–первых, эта вечная азбучная работа; у другого есть движение вперед; здесь – вечно повторение одного и того же – все в самых простых понятиях и фразах; возвыситься – ни на дюйм нельзя; кричат – «не понимаем! Не спеши, нужно записывать», – это каждый год, каждый курс, почти двадцать лет! Пусть бы работа приходская, с народом – можно хоть в нравственности двигаться, – здесь сфера школьным понятиям, вечно вращающимся на одном и том же, – что за мертвенная работа! Но к концу года как это нравственно, умственно и физически утомляет, при 4–5 классах ежедневно, в пятьдесят один год жизни, – без надежды отдыха даже во время каникул! Во–вторых, неизвестность, ведет ли все это к чему–либо путному, или все это пойдет прахом! Вон Сакума уходит же в протестантство и уволакивает своего сына (впрочем, ни к чему не способного молодца, – вчера взял его из школы), а слушал уроки в Катихизаторской школе целый год. Конечно, Православие – свет в сравнении с протестантством; но почти все японцы зауряд такие холодные ко всему, кроме интересов плоти, что в отчаяние приводит. Полтора года благодеяний – большое жалованье – почти ни за что – и ни искры доброго чувства в душе! Там – аглицкий язык, вязанье шапок и прочая цивилизация – туда! Кстати же, за дрянную службу в школе гувернером, я сделал раз или два выговор Сакума, – «[…]» – и предлог есть на меня свалить вину, что выходит, мол, врагом назвал, – что за низость! Впрочем, отчасти и мне урок – не делать гневных выговоров, хоть бы и сто раз справедливых, чтобы не подавать этим мерзавцам поводов к злоречию. Эх! Скоро ли я обращусь в камень! Пора бы, как давно по душе пора обратиться в прах, и как я жду этого, Боже, как жду! – В-третьих, одиночество, – что за безотрадное одиночество суждено мне! Не с кем целые годы слова по душе перемолвить! В-четвертых, оставление благодатью Божиею, – И вот вследствие всех этих причин и других (нынешнее чтение, навевающее прескверные мысли монографией еретиков Нестория и Евтихия) – такое давящее состояние души, что сегодня на классах едва мог пересилить себя, чтобы говорить лекции. Боже, не дай еще таких дней! – Но нельзя как–нибудь сделать, чтобы таких дней не было? Разве с еще большим усердием предаться исполнению долга? А восполнить себя что, – совесть говорит: Помоги, Бог!
