Текст книги "Провокации против России"

Автор книги: Николай Червов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

О взаимоотношениях Сталина и Черчилля пишут по-разному. Иногда падкие на сенсацию знатоки-журналисты свидетельствуют о том, что якобы «…сын сапожника из заштатного грузинского городка Гори восседал за столом с английским аристократом Черчиллем, который не питал нежных чувств к своему вынужденному союзнику» и относился к нему свысока.

Между тем на деле все было как раз наоборот. Аристократ Черчилль считал за честь, если во время совещаний ему уделял внимание «сапожник» Сталин и был на седьмом небе, когда советский лидер поддерживал или соглашался с его высказываниями. Аристократ Черчилль восхищался умственными способностями Сталина, его прозорливостью и умением почти мгновенно проникать в сущность обсуждаемых проблем.

Что касается человеческого отношения «сапожника» к аристократу, то оно симпатией не отличалось и носило сугубо деловой и нередко резкий характер.

Во время Ялтинской конференции состоялся обед, на котором Черчилль произнес тост, как он сам писал, «на серьезную тему». «Я возлагаю, – сказал Черчилль, – свои надежды на замечательного президента Соединенных Штатов и на маршала Сталина… которые, разбив наголову противника, поведут нас на борьбу против нищеты, беспорядков, хаоса, гнета». Черчилль говорил, что считает жизнь маршала Сталина «драгоценнейшим сокровищем» и шагает по земле

312

с большой смелостью и надеждой сознавая, что «находится в дружеских и близких отношениях с великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру».

Автор книги «Уинстон Черчилль. Политическая биография» В. Г. Трухановский отмечает, что эти слова были уж очень далеки от истинных чувств Черчилля. Вероятно, Сталин решил показать Черчиллю, что не верит в такую пылкую любовь британского премьера. Он ответил: «Я хочу выпить за наш союз… В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Быть может, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: а почему бы мне не обмануть моего союзника? Но я как наивный человек считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак. Возможно, наш союз столь крепок именно потому, что мы не обманываем друг друга; или, быть может, потому, что не так уж легко обмануть друг друга. Я провозглашаю тост за прочность союза наших трех держав. Да будет он сильным и устойчивым; да будем мы как можно более откровенны».

Черчилль понял, что это серьезный разговор, а не шутка, и много лет спустя в мемуарах написал: «Я никогда не думал, что он может быть таким откровенным»*.

По воспоминаниям очевидцев, отношение Рузвельта с Черчиллем было противоречивым. Довольно часто Рузвельта утомляло упрямство британского премьера. Например, в Ялте, как вспоминает государственный секретарь Стеттиниус, после начала очередной речи Черчилля президент послал американской делегации записку: «Опять полчаса болтовни». Говоря о своих взаимоотношениях с британским премьером, Рузвельт как-то сказал: «Я от него устал! И вы устанете, если вам придется истратить пять часов, как только что сделал я,

* Цит. по: Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль. Политическая биография. М., 1977. С. 429.

313

пытаясь втащить Уинстона в тачке на крутой холм». Вместе с тем Рузвельт привык к Черчиллю и высоко его ценил*.

Отношения Сталина и Рузвельта были взаимно доверительными, уважительными и откровенными. В советской истории Франклин Делано Рузвельт занимает место как выдающийся президент Соединенных Штатов, достойный активного подражания. Он смотрел далеко вперед: добился дипломатического признания Советской России, был нашим союзником в годы Второй мировой войны, восхищался храбростью и патриотизмом советских воинов, мечтал об устройстве послевоенного безопасного мира под контролем будущей Организации Объединенных Наций. Больной, наполовину парализованный, он восхищал окружающих своим интеллектом, оставался всегда ярким, острым и способным на быструю реакцию.

Сталин симпатизировал Рузвельту как человеку и президенту. Их беседы на конференциях носили дружеский, уважительный, можно сказать, доверительный характер. По всем вопросам, даже самым сложным, они находили взаимопонимание. Сталин видел в Рузвельте умного государственного деятеля, а Рузвельт в Сталине – мудрого политика и полководца.

Из протокольных записей бесед обращает на себя внимание, что на первой же встрече с советским лидером Рузвельт попытался создать атмосферу доверительности. Не было никакой натянутости, настороженности, никаких неловких длительных пауз.

Что касается поведения Сталина на конференциях, то дополнительно к тому, что о нем было сказано выше, А. А. Громыко подчеркивал следующее: «Где бы ни доводилось его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он человек мысли. Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его определенного отношения к обсуждаемому вопросу. Вводных

* Трухановский В. Г. Указ. соч. С. 357.

314

слов, длинных предложений или ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило, если кто-либо говорил многословно и было невозможно уловить мысль, понять, чего же человек хочет. В то же время Сталин мог терпимо, более того, снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития испытывали трудности в том, чтобы четко сформулировать мысль… Сам он брал точностью в формулировании мыслей и, главное, нестандартностью мышления…»

Сталин обладал способностью читать текст «постранично, а не по строчкам», что поражало окружающих его коллег, особенно при проведении международных конференций, совещаний и т. д.

Известно также, что советский лидер не носил с собой никогда никаких папок с бумагами. Так он появлялся на заседаниях, на любых совещаниях, которые проводил. Так приходил и на международные встречи – в ходе конференции в Тегеране, Ялте и Потсдаме. Не видели никогда в его руках на таких заседаниях ни карандаша, ни ручки. Он на виду не вел никаких записей… Приходил он на совещания или на заседания международных конференций подготовленным.

Представляет интерес следующее впечатление А. А. Громыко: «Когда в ходе заседания говорил Сталин – выступал он, как правило, с непродолжительными заявлениями, – все присутствующие в зале ловили каждое его слово. Он нередко говорил так, что его слова резали слух обоих лидеров западных держав, хотя сами высказывания по своей форме вовсе не были резкими, тем более грубыми – такт соблюдался. То, что заявлял Сталин, плотно укладывалось в сознании тех, к кому он обращался.

Бросалось в глаза, что Рузвельт и Черчилль неодинаково реагировали на заявления Сталина: спокойно и с пониманием – Рузвельт и со строгим выражением лица, а то и с выражением плохо скрываемого недовольства – Черчилль…

315

Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотами его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.

Выступал или делал замечания премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он на «ты» не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей…

Тем не менее как-то само собой получалось, что все присутствующие – и главные, и не главные участники – фиксировали взгляды на Сталине. Даже если говорил другой участник, то почему-то большинство присутствующих все равно наблюдали за Сталиным, за выражением его лица, за взглядом, стараясь понять, как он оценивает слова и мысли своих коллег.

И вот тихо, как бы между прочим, начинал говорить Сталин. Он говорил так, как будто кроме него присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было. Каждое слово звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его этой аудитории и в этот момент.

Обращало на себя внимание то, что во время высказываний Сталина, даже если они не относились к высокой политике, Рузвельт часто старался дать понять свое отношение – либо кивком головы, либо своим открытым взглядом – к словам советского лидера»*.

Видевший Сталина югославский генерал сказал о нем: «Весь его облик был таков, что вызывал уважение к государству». В воспоминаниях, высказываниях о нем руководителей разных стран, встречавшихся с ним, встает образ человека, производящего огромное впечат-

* Громыко А.А. Памятное. М., 1988. С.181, 227-228.

316

ление своей государственной мудростью, значимостью каждого слова, каждого жеста.

Историей еще не сказано своего основательного, серьезного слова об антигитлеровской коалиции: ее формировании, противоречиях и разногласиях в многогранной практической деятельности, о ее развале и переходе к «холодной войне», о великих лидерах коалиции, приведших мир к великой Победе над фашизмом. Критическое отношение к этим вопросам, а также ко многим другим событиям войны в целом потребует переоценки ряда положений, отрешения от демократической лжи ельцинского периода.

Особое зло наносят фальсификаторы истории, которые умышленно перевирают и искажают ее, описывают то, что им выгодно, и умалчивают о том, что невыгодно из корыстных соображений. На мой взгляд, давно пора рассказать правду и вымыслы о втором фронте – важнейшем вопросе истории Второй мировой войны. Почему имеется такая необходимость?

Дело в том, что второй фронт – это тоже наша история. Тем более что на Западе о втором фронте очень много говорят и пишут.

На протяжении всей войны в Европе советско-германский фронт был главным, решающим. Красная Армия вела ожесточенную борьбу против основных, наиболее боеспособных войск фашистской Германии. Англо-американские войска, показав мужество и боевое мастерство, внесли значительный вклад в общее дело разгрома врага. Но в силу противоречивой политики и стратегии правительств Лондона и Вашингтона они вели военные действия на второстепенном, хотя и важном фронте Второй мировой войны.

Второй фронт в Европе, открытый США и Англией в июне 1944 г., оказался запоздалым и мог лишь помочь Советской Армии завершить разгром вооруженных сил фашистской Германии.

Сегодня это вынуждены признать многие зарубежные исследователи и историки в США, Англии и Герма-

317

нии. Например, западногерманский историк К. Риккер пишет: «Когда западные союзники летом 1944 г. предприняли наступление на «крепость Европа», исход Второй мировой войны был уже определен поражением Германии в России… Германия проиграла Вторую мировую войну еще до вторжения Запада; немецкое войско вследствие тяжелой трехлетней борьбы в Восточной Европе было так ослаблено, что оно не могло больше противопоставить высадившимся в Нормандии американским и английским войскам стойкого сопротивления».

Кстати, И. Сталин еще в декабре 1943 г., возвратившись с Тегеранской конференции, говорил о том, что Рузвельт сдержит свое слово об открытии второго фронта в 1944 г. «Ну а если не сдержит, – рассуждал он вслух, – у нас хватит и своих сил добить гитлеровскую Германию».

Такая уверенность Сталина базировалась на том, что СССР к этому времени достиг военно-экономического перевеса над гитлеровской Германией. В наших руках была стратегическая инициатива на фронтах, полное превосходство в военном искусстве и никто в военно-политическом руководстве страны не сомневался, что советский народ и Красная Армия способны один на один разгромить врага.

Открытие второго фронта, безусловно, облегчило бы положение нашей стране в кровопролитной борьбе против общего врага и самое главное – сократило бы сроки всей мировой войны, значительно приблизило бы освобождение народов от угрозы фашистского варварства. Но союзники тянули до июня 1944 г., после чего начали спешить, боясь, что СССР завершит разгром фашистской Германии самостоятельно. Так оно и получилось. Начав операцию «Оверлорд» с большим запозданием, фактически «за пять минут до двенадцати», союзники упустили возможность остановить русских не на Эльбе, а на Висле. А если бы еще немножко потянули, то советские войска могли оказаться у берегов Ла-Манша и высадка союзников во Франции стала бы не нужной.

318

Западная пропаганда и в прошлом, и особенно теперь излишне преувеличивает роль и значение второго фронта в исходе Второй мировой войны. В частности, широко распространяются утверждения о том, что вторжение союзных войск на север Франции сыграло решающую роль в ускорении разгрома фашистской Германии. Делаются попытки доказать недоказуемое, а именно: что открытие второго фронта было решающим фактором краха национал-социализма, единственным путем, который позволил быстро положить конец войне, и т. д.

Все эти и подобные им заявления далеки от истины, являются вымыслами и опровергаются фактами.

Во– первых, если второй фронт был таким решающим, то почему же союзники затягивали годами его открытие? Почему вторжение в Европу состоялось в июне 1944 г.? Думаю, что ответ однозначный: открытие второго фронта 6 июня 1944 г. было вынужденным для США и Англии. Гигантская битва на советско-германском фронте к этому времени вступила в завершающую фазу Черчилль и Рузвельт своими глазами видели и прекрасно понимали, что окончательный разгром Германии Советскими Вооруженными Силами -дело считанных месяцев. Англия и США могут опоздать в Европу и она окажется освобожденной советскими войсками.

1 мая 1944 г. Сталин в приказе ставил задачу советским войскам: «Преследуя же врага, мы должны вызволить из немецкой неволи наших братьев поляков, чехословаков и другие союзные с нами народы Западной Европы, находящиеся под пятой гитлеровской Германии». Руководители США и Англии после заявления Сталина осознали, что речь идет об окончательном разгроме и ликвидации преступного фашистского режима и освобождении всей Европы от гитлеровского гнета.

Черчилль и Рузвельт знали также другую реальность: гитлеровское военное командование фактически вынуждено было признать, что немецко-фашистские войска не способны сдерживать наступление советских

319

войск. Немецкий генерал X. Мантейфель своему командованию доносил: «Стремительное продвижение Красной Армии свело на нет последствия передышки, достигнутой арденнским наступлением, и сделало неизбежным быстрое окончание войны. Поэтому выигрыш времени на Западном фронте оказался обманчивым». Ближайший помощник Гитлера генерал А. Йодль доносил своему шефу: «На Восточном фронте обстановка, крайне напряжена… не хотелось бы скрывать, что я учитываю возможность наступления новых тяжелых кризисов». Йодль докладывал правду. Грандиозное наступление Советской Армии в июне-августе 1944 г., развернувшееся в Белоруссии на фронте в 1000 км завершилось разгромом группы армий «Центр» и уничтожением 67 дивизий врага. В результате была образована огромная брешь на всем центральном участке фронта, заполнить которую фашистскому командованию не хватало ни сил, ни средств.

Реальная ситуация была такова, что когда наши союзники летом 1944 г. предприняли вторжение в Европу (операция «Оверлорд»), исход Второй мировой войны был уже определен поражением Германии в России. Германия фактически проиграла войну еще до операции союзников «Оверлорд». Именно поэтому и Черчилль, и Рузвельт спешили, понимая, что не дай бог, если Германия, да и не только она, станет коммунистической.

Во– вторых, конечно, положение Германии после открытия второго фронта резко ухудшилось: она оказалась в тисках двух фронтов, в международной изоляции и на грани поражения. Однако, объективно оценивая огромный размах операции «Оверлорд» и смелые действия американских и английских солдат и офицеров в ходе военных действий, необходимо признать все-таки тот исторический факт, что сам успех операции стал возможным благодаря сокрушительным поражениям Германии на советско-германском фронте, где решалась ее судьба. Здесь в это время находилось 228 дивизий и 23 бригады -всего 4,3 млн человек. На территории

320

Франции, Бельгии и Голландии – лишь 60 дивизий (группа «Запад» под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта).

Из 60 дивизий было 50 пехотных, половина которых не имела своих штатных средств передвижения, а 11 пехотных дивизий находились в стадии восстановления после поражения на советско-германском фронте. Перебросить же войска с Восточного фронта и усилить группу армии «Запад» противник не мог, так как предстояло крупное летнее наступление Красной Армии.

Таким образом, не столько союзники открытием второго фронта облегчили положение советских войск, сколько советские войска облегчили союзникам его создание, обеспечили успешные военные действия англо-американцев. Ведь не зря же Черчилль присылал довольно часто поздравительные послания Сталину: «От имени Правительства Его Величества и от всей души я хочу выразить Вам нашу благодарность и принести поздравления по случаю того гигантского наступления, которое Вы начали на Восточном фронте».

Какой же была позиция западных держав, наших союзников? Она четко проявилась в ходе войны. Заявив о поддержке СССР с первого дня войны, а затем пойдя на создание антифашистской коалиции, США и Англия не всегда действовали по-союзнически. Нередко они ставили свои государственные интересы выше общих союзнических, пытались подчинить ведение военных действий своим намерениям и целям, использовали любые возможности для того, чтобы переложить на СССР основную тяжесть борьбы с Германией, а свои силы сберечь на «потом» и на завершающем этапе войны использовать их для навязывания англо-американской воли европейским народам да и Советскому Союзу.

Именно о такой позиции союзников докладывал в Москву советский посол в Лондоне И. Майский: «Британское правительство хотело бы отложить создание второго фронта на более отдаленный срок, с тем

321

чтобы дождаться момента, когда Красная Армия сделает всю основную работу и перешибет становой хребет германской военной машины. Тогда англичане вместе с американцами смогли бы «комфортабельно» высадиться во Франции и без больших потерь проделать путь до Берлина… Но, с другой стороны, если англичане и американцы в погоне за своей «комфортабельностью» слишком затянут создание второго фронта на Западе, они могут пропустить момент и позволить Красной Армии прийти в Берлин раньше союзников. Этого англичане и американцы страшно боятся»*.

А. А. Громыко в своих мемуарах пишет: «Америка долго находилась как бы на распутье. Выжидала и колебалась… Более того, находились в США и такие политики, которые хотели бы видеть, как Советский Союз и Германия друг друга обескровливают и соответственно, по мнению этих политиков, увеличивают шансы на то, что последнее слово при подведении итогов войны останется за Соединенными Штатами»**.

Многие историки и политики на Западе до сих пор сожалеют о том, что политические и военные руководители США и Англии «чрезмерно» затянули открытие второго фронта и упустили возможность остановить русских не на Эльбе, а намного раньше, например, на Висле или еще лучше – на западной границе СССР. Тогда можно было бы разговаривать с ними «с позиции силы», то есть диктата. Однако эти господа не учитывают одну простую истину – летом 1944 г. советские войска имели реальные возможности вести решительные наступательные операции до берегов Ла-Манша и без вторжения союзных войск на север Франции. Это в то время хорошо понимали и политики, и генералы, готовившие операцию «Оверлорд».

* Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Документы и материалы. Т. 1. М.: Политиздат, 1983. С. 339-340.

** Громыко А. А. Указ. соч. Т. 1. С. 90.

322

Не помогла нашим союзникам их попытка разыграть на завершающем этапе войны антисоветскую карту. Речь идет о сговоре за спиной СССР резидента стратегической разведки США А. Даллеса с нацистским представителем опергруппенфюрером Вольфом («Дело Вольфа – Даллеса») 6 возможности капитуляции германских войск и открытии фронта англо-американским войскам в Северной Италии. Это стало достоянием обмена посланиями между Сталиным и Рузвельтом.

29 марта 1945 г. Сталин направил Рузвельту послание, в котором писал: «…я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт.

Только в целях создания такой гарантии и было Советским правительством признано необходимым участие представителей Советского военного командования в таких переговорах с врагом, где бы они ни проходили – в Берне или Казерте. Я не понимаю, почему отказано представителям Советского командования в участии в этих переговорах…»

Ответное послание Рузвельта 2 апреля: «Никаких переговоров о капитуляции не было, и если будут какие-либо переговоры, то они будут вестись в Казерте все время в присутствии Ваших представителей.

Я должен повторить, что единственной целью встречи в Берне было установление контакта с компетентными германскими офицерами, а не ведение переговоров какого-либо рода».

Сталин, не получив удовлетворительного ответа, 5 апреля направил новое послание: «Вы утверждаете, что никаких переговоров не было еще. Надо полагать, что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющих-

323

ся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были и они закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на Западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на Восток англо-американские войска, а англо-американцы обещали за это облегчить для немцев условия перемирия. Я понимаю… в результате этих сепаратных переговоров в Берне… англо-американские войска получают возможность продвигаться в глубь Германии почти без всякого сопротивления со стороны немцев, но почему надо было скрывать это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников – русских?

И вот получается, что в данную минуту немцы на Западном фронте на деле прекратили войну против Англии и Америки. Вместе с тем немцы продолжают войну с Россией – с союзницей Англии и США».

Рузвельт в тот же день ответил Сталину: «Я уверен, что в Берне никогда не происходило никаких переговоров, и считаю, что имеющиеся у Вас об этом сведения, должно быть, исходят из германских источников, которые упорно старались вызвать разлад между нами, с тем чтобы в какой-то мере избежать ответственности за совершенные ими военные преступления. Если таковой была цель Вольфа, то Ваше послание доказывает, что он добился некоторого успеха.

Откровенно говоря, я не могу не чувствовать крайнего негодования в отношении Ваших информаторов, кто бы они ни были, в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчиненных».

В заключительном послании на эту тему 7 апреля Сталин ответил: «В моем послании от 3 апреля речь идет не о честности и надежности. Я никогда не сомневался в Вашей честности и надежности, так же как и в честности и в надежности г-на Черчилля. У меня речь идет о том, что в ходе переписки между нами обнаружилась разница во взглядах на то, что может поз-

324

волить себе союзник в отношении другого союзника и чего он не должен позволить себе. Мы, русские, думаем, что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника.

Трудно согласиться с тем, что отсутствие сопротивления со стороны немцев на Западном фронте объясняется только лишь тем, что они оказались разбитыми. У немцев имеется на Восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без ущерба для своего дела снять с Восточного фронта 15-20 дивизий и перебросить их на помощь своим войскам на Западном фронте. Однако немцы этого не сделали и не делают. Они продолжают с остервенением драться с русскими за какую-то малоизвестную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столько же нужна, как мертвому припарки, но безо всякого сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как Оснабрюк, Мангейм, Кассель. Согласитесь, что такое поведение немцев является более чем странным и непонятным.

Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле».

Причина полемики между двумя лидерами по бернскому инциденту состояла в том, что президент Рузвельт попал в неловкое положение, воспользовавшись искаженной информацией своего государственного департамента и Черчилля. По существу, он был дезинформирован и дал втянуть себя в полемику со Сталиным. При этом Черчилль постоянно давил на Рузвельта, заставляя занять жесткую позицию по отношению к Сталину. Но в конечном счете президент США, разобрав-

325

шись в истинном состоянии дела, не пошел на поводу британского премьера*.

Тайное стало явным. А. Даллес рассказал до мелочей, как под предлогом «поиска путей к миру» велись «сверхсекретные» переговоры за спиной своего союзника – Советского Союза, как было отказано участвовать в них советским представителям, как начиная с 12 марта Москва жестко требовала прекратить сепаратные переговоры с фашистским военным руководством.

Союзники проигнорировали эти требования. А. Даллес поведал о том, что Черчилль предлагал Рузвельту предъявить совместный англо-американский ответ на «русский выпад». Назревал открытый разрыв между СССР и его западными союзниками. Только мудрость Рузвельта предотвратила этот разрыв.

Однако президент Рузвельт долго искал формулировки для ответа Сталину. Он несколько раз перечитывал телеграммы советского лидера, особенно внимательно – его послание от 7 апреля. Они казались президенту обидными, даже оскорбительными. В завуалированной форме ставились под сомнение честь и союзнический долг, выдвигалось обвинение, что немцы сдаются на Западном фронте (после бернского инцидента), а на Востоке жестоко сопротивляются – «странно и непонятно».

Впервые за время взаимной переписки ответ Рузвельта затягивался, он не знал что писать. С одной стороны,

* Аллен Даллес в своей книге «Тайная капитуляция» (М., 2002) рассекретил «строжайшую секретность бернского инцидента», то есть сепаратные переговоры, которые он вел от имени правительства США в Швейцарии с 28 февраля по 29 апреля 1945 г. с обергруппенфюрером СС Карлом Вольфом (личный представитель Гиммлера, командующий всеми силами СС в Италии) по вопросам капитуляции германских войск в Северной Италии. Имел связи с фельдмаршалом Кессельрингом (командующий гитлеровскими войсками в Италии, затем Западным фронтом), который согласился открыть Западный фронт для англо-американских войск взамен на «достойные» условия перемирия для немцев.

326

он видел в Сталине надежного союзника, который 5 апреля еще раз подтвердил это делом, объявив о денонсации российско-японского договора о нейтралитете, то есть сдержал свое слово – через 2-3 месяца после разгрома Германии начать войну с Японией. Эта была сильнейшая поддержка Рузвельту, всему американскому народу. В этом он видел залог мира и дружбы с Россией в послевоенное время. С другой стороны, Рузвельт не считал возможным, хотя бы завуалированно, честно признаться во всей перипетии бернского инцидента.

Особенно довлело над президентом то обстоятельство, что в 1941 г., когда гитлеровцы, блокировав Ленинград, стояли у ворот, Москвы, Сталин не допускал и мысли о сепаратном мире с Германией. А вот американцы накануне разгрома Гитлера полезли к нему с намерением «договориться за счет русских». Все это была правда, и тень взаимного недоверия много дней мучила президента. Наконец ответ Сталину все-таки был найден!

12 апреля он телеграфировал Сталину: «Благодарю Вас за Ваше искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблек и отошел в прошлое…

Во всяком случае, не должно быть взаимного недоверия и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать в будущем».

Добрые отношения советского и американского лидеров прослеживаются в телеграмме Черчиллю в связи с кончиной 12 апреля 1945 г. президента США: «В Президенте Франклине Рузвельте советский народ видел выдающегося политического деятеля и непреклонного поборника тесного сотрудничества между нашими тремя государствами…

Что касается меня лично, то я особенно глубоко чувствую тяжесть утраты этого великого человека – нашего общего друга»*.

* Переписка… Т. 1. С. 371-372.

327

«Франклин Делано Рузвельт

Скончавшийся 12 апреля президент Соединенных Штатов Америки Франклин Делано Рузвельт являлся одним из крупнейших и популярнейших политических американских деятелей на протяжении всей истории страны…

Рузвельт участвовал в конференциях трех лидеров великих держав – в Тегеране в 1943 г. и в Крыму в 1945 г. Прогрессивный образ мыслей Рузвельта, его непримиримость к фашистской агрессии и стремление обеспечить безопасность мира в будущем немало способствовали успеху этих исторических конференций.

Внезапная смерть Рузвельта вызовет скорбь во всех свободолюбивых странах».

«Правда», 13 апреля 1945 г.

Смерть Ф. Рузвельта на завершающем этапе войны существенно ухудшила советско-американские отношения, негативно сказалась на деятельности антигитлеровской коалиции. Президент Рузвельт был верным сыном капиталистической Америки, но он был одновременно другом Советской России, выступал за установление послевоенного мира с Россией. Уход его из жизни открыл «зеленый свет» Трумэну и Черчиллю к «холодной войне» против СССР. Появление в руках Америки атомного оружия ускорило противоборство и сделало бывших союзников непримиримыми врагами.

Смерть Рузвельта воодушевила гитлеровских главарей и самого Гитлера на возможную сепаратную сделку с англо-американцами и отчаянные поиски путей почетного выхода из войны.

Конечно, бернский инцидент был благополучно исчерпан. Но что бы ни говорили в прошлом и теперь на этот счет, военное сопротивление гитлеровцев на Западном фронте прекратилось и дорога западным союзникам была открыта. 22 апреля 1945 г. фашистское командование приказало снять с Западного

328

фронта все войска, которые еще противостояли англосаксам, и бросили их на защиту Берлина против Красной Армии. И здесь у Гитлера был «расчет»: превратить столицу в крепость, удержать ее любой ценой и попытаться столкнуть между собой советские и англо-американские войска. Но авантюра не удалась, она была сорвана сокрушительным наступлением советских войск.