Текст книги "Электрический остров"
Автор книги: Николай Асанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
– Фу, замучились! – проворчал Башкиров, с натугой разгибаясь и потирая поясницу. – Замыкание. Половина приборов вышла из строя…
Вся аппаратура для научного опыта создается обычно самими экспериментаторами, и посторонний человек в ней даже не разберется. Поэтому им самим и приходилось исправлять разрушения.
Орленов расстегнул пиджак и принялся за работу. Тут было много приборов, которые приготовил он сам, надо самому и исправить их.
– Бросьте, – сказал Башкиров, выключая паяльную лампу.– Мы почти все сделали. – Лампа тихо засвистела и погасла, сразу стало как будто светлее. Ее мерцающее пламя затемняло свет газовых приборов и люминесцентных ламп. Башкиров снова потер поясницу, – ему при некоторой тучности было трудновато ползать по полу. – Откройте-ка окна!
Орленов распахнул окна и с удовольствием вдохнул свежий воздух. Начальник лаборатории, обрадованный перерывом, тоже распрямился и подошел к столу. Башкиров ощипал обгоревший при тушении пожара рукав сорочки и надел пиджак. Пошарив по карманам и закурив, он окликнул Орленова.
– Вот что, дорогой мой, – ворчливо сказал он,– пока что ваша схема пропуска токов высокой частоты через кабель, находящийся под напряжением, небезопасна. Видите, что может случиться даже в лаборатории, когда имеешь дело с большими напряжениями! – Он обвел широким жестом стены и приборы, и Орленов понял, что директор раздосадован больше, чем хотел бы показать.– А если такое дело – я имею в виду замыкание – случится на тракторе? Помните, вы рассказывали, как сгорел фашистский связист?
Орленов вздрогнул. Это воспоминание никогда не оставляло его.
– Улыбышев тоже жалуется на кабель,– сказал начальник лаборатории.– А ему приходится быть особенно осторожным. Ведь электрический трактор будет работать под большим напряжением.
– А разве трактор уже в состоянии готовности? – спросил Орленов.
– Осенью начнутся испытания, – сказал Башкиров. Он внимательно, каким-то оценивающим взглядом осмотрел Орленова и вдруг заявил: – И вам, Андрей Игнатьевич, придется немедленно выехать в Верхнереченский филиал, чтобы на месте провести всю работу по автоматизации управления подстанцией на расстоянии. Вы эту схему предложили, вы и должны изготовить приборы. И вполне безопасные! И испытать их. Вы понимаете, как это важно?
Он присел, отдыхая, на край стола. Орленов молчал, разглядывая разрушения. Башкиров ждал, что его предложение вызовет у Орленова взрыв восторга. Помогать при создании электрического трактора! Что может быть почетнее и приятнее для молодого ученого! И директор с недоумением посмотрел на своего ученика.
– Я не хочу туда ехать, – тихо сказал Орленов.
– Как это – не хочу? – резко отталкиваясь от стола и выпрямляясь, опросил Башкиров.– Мы обсуждали вашу кандидатуру с секретарем партбюро, да и Улыбышев не может пожелать лучшего! Вы обязаны оснастить его трактор самыми современными приборами! И что вас держит здесь? Лаборатория там есть, схема вами придумана, помощники тоже найдутся! Или вы боитесь потерять квартиру?
Орленов молчал. Не мог же он сказать, что ему не нравится ухаживание Улыбышева за его женой. Это было смешно, а кому же хочется показаться смешным? Башкиров меж тем сурово продолжал: – Ну, вот что, Андрей Игнатьевич, я не вижу никаких разумных причин вашего отказа, а неразумные причины вы таите про себя. Значит, будем считать, что разговор окончен. Идите. Выехать надо немедленно.
– Но не завтра же! – взмолился Орленов.
– Но и не через неделю! – с ударением ответил Башкиров. Сам он не любил долгих сборов, а для решения интересной задачи мог немедля ринуться хоть на Северный полюс. – Будем считать, что через три дня вы отправитесь. Передайте мой привет и извинения Нине Сергеевне. А может быть, мне или жене позвонить ей,– вдруг подозрительно взглянул он на Орленова, который тоже поднялся. Может быть, Нина Сергеевна вас не отпускает? С руководством ее института я договорюсь. Ей разрешат отпуск до сдачи диссертации!– видя, что Орленов молчит, он недовольно сказал: – Ну, приступим, Илья Матвеевич! Надо доделать начатое…
Начальник лаборатории снова встал на колени, а Башкиров зажег паяльную лампу…
3
Утром Орленовых разбудил телефонный звонок. Нина набросила на плечи халат и подошла к столу.
По тому, как изменился голос Нины после привычно звон кого: «Слушаю!» – Орленов понял: звонил Улыбышев. Она отвечала только односложными словами, отвернувшись к окну, и он не мог видеть выражение ее лица.
Нина положила трубку на стол и сказала: – Звонит Улыбышев, просит тебя. Голос ее прозвучал равнодушно. Улыбышев обрадованно сказал:
– Георгий Емельянович утверждает, что вы согласились ехать в наш филиал? Чудесно! Признаться, я и приезжал сюда за подкреплением! Когда вы сможете тронуться?
– Через три дня.
– Отлично! Я приготовлю вам лабораторию в новом корпусе. Вы знаете, мы отстраиваем большой корпус для лаборатории. А ваша работа меня занимает особенно. Очень рад, очень рад! Квартира для вас тоже найдется… – он помедлил немного, словно хотел еще что-то сказать или ждал вопроса Орленова, потом попрощался и положил трубку.
Это был благожелательный разговор начальника с будущим подчиненным. И вчера Улыбышев был только благожелательным, не более.
Когда Орленов вернулся от директора в столовую, Улыбышев и Нина сидели на разных концах стола… Вера Велигина болтала о чем-то с Ниной, Орич, странным образом протрезвевший, убеждал кого-то в том, что настоящую научную работу можно вести только на производстве, и уговаривал всех ехать вместе с ним в Верхнереченск. Улыбышев сидел в компании трех молодых кандидатов и рассказывал о проекте электрического трактора. Как только Орленов вошел, Улыбышев поднялся и стал прощаться, словно ждал его возвращения. Поднялись все. Шумно провожали Орленовых к утреннему поезду, машина Улыбышева следовала позади, а сам он шел вместе со всеми, пел, смеялся и держался в стороне от Нины…
Орленов лениво потянулся, проделал несколько гимнастических движений перед открытым окном и повернулся к жене:
– Знаешь, Нина, Георгий Емельянович предложил мне выехать в Верхнереченск!
Глаза Нины расширились, в них мелькнул испуг.
– А как же я? Как моя диссертация? Осенью у меня защита…
– Он обещал позвонить в институт и договориться, чтобы тебе предоставили отпуск до дня защиты…
– Нет, нет, нет! – Нина упрямо тряхнула головой, и волосы разлетелись черным облаком. Потом она взглянула в ничего не выражающее лицо мужа и с надеждой спросила: – Ты пошутил, верно? – и, отвернувшись, стала собирать с ковра выпавшие из волос шпильки. – А шутишь ты всегда неудачно! Я только вчера смотрела нашу новую квартиру. Три комнаты. Можно отделать тебе кабинет, столовую, спальню. У нас будет свой день для гостей. Будут собираться профессора, доценты… – Она выпрямилась и снова взглянула на мужа. – Ты что, уже согласился ехать?
Андрей, подойдя к ней, обнял ее плечи.
– Улыбышев звонил именно поэтому…
– А я? Что я там буду делать? – жалобно сказала она.
– Будешь работать в институте. А не захочешь, займешься только своей диссертацией.
Ты все о работе, а что же с моей мечтой? Ведь там же и ученых-то нет! А я так хотела организовать для тебя настоящую жизнь, с друзьями, с интересными людьми. – Она жалобно огляделась, словно воздушный замок, построенный ею, рушился на глазах.– Нет, нет! Ты не имел права соглашаться! В конце концов ты должен был сначала посоветоваться со мной…
В этот момент позвонил Башкиров. Георгий Емельянович знал, кто главный в семье Орленовых. Он сразу попросил передать трубку Нине.
Орленов мог только догадываться, о чем говорит директор, но по тому, как односложные ответы Нины сменялись более пространными, он понял: Нина сдается. Орленов усмехнулся про себя. Как Нина все-таки восприимчива к лести! Ага, вот Башкиров заговорил о ее работе! И, конечно, прочит ей блестящую защиту диссертации. И Андрей мысленно поблагодарил директора за то, что тот не поленился поискать для Нины самые весомые слова! Он-то, наверное, долго бы еще подбирал их!
Через день Орленовы выехали в Верхнереченск. Будущее было безмятежно и радостно. Андрей теперь и сам посмеивался над своей неожиданной ревностью, а Нина и не знала о ней. Она уже очень красочно представляла, как будет работать над интересным для ее диссертации вопросом: насколько выгодно применение электромеханизмов в сельском хозяйстве. И ученые там есть… Вскоре Орич с Велигиной выедут вслед за Орленовыми, так что они не будут одиноки на новом месте. Кажется, Вера Beлигина окончательно решила взять судьбу Орича в свои руки и сделать из него человека. Нина обязательно поможет ей в этом добром деле…
Нина выкладывала свои надежды, а Андрей тянул маленькими глотками пиво со льдом, поглядывая в окно вагона-ресторана. Мимо проплывали зеленеющие поля, веселые березовые рощи, тихие реки. У него были свои мысли, которыми он не решался поделиться с женой, чтобы она не сочла его самонадеянным. Он начинал свою научную деятельность в необыкновенное время, как раз на середине двадцатого века, века технического прогресса и великих открытий. Он трудился в стране, где наука служит высокому делу переустройства общества. И этот год – Орленов знал – должен был стать переломным в технической истории страны. На всех крупнейших реках страны строители закладывали новые могучие гидростанции. Скоро электричество получит более широкое распространение, чем пар, в свою очередь открывая возможность для широкого применения атомной энергии, увеличивающей силы и возможности общества в миллионы раз. И во всем этом Орленов сможет сам принять участие, так как ему посчастливилось стать ученым именно в это интересное и волнующее время, в середине двадцатого века.
Была весна пятидесятого года.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Это был действительно остров, то есть часть суши, окруженная со всех сторон водой, остров на большой красивой реке…
Остров вытянулся с севера на юг. Он был покрыт зеленью садов, лугов и полей, в которой четко вырисовывались своей необыкновенной белизной здания лабораторий и хозяйственные постройки филиала института. На зеленом фоне здания эти выглядели игрушечными.
Шофер, встретивший Орленовых на вокзале, знал, как и откуда показать приезжим их будущее обиталище. Он остановил машину на городской набережной, которая была значительно выше, чем остров, – город стоял на горе. Отсюда остров был виден как с самолета. Шофер хвастливо сказал:
– А вот и наш островок!
Нина взглянула и немедленно вышла из машины. Андрей последовал за нею.
Река казалась жемчужной от утреннего тумана, который плотно прижимался к ней. Солнце вставало за островом, освещая белые многоэтажные дома как бы изнутри. Здания эти оседлали пологий холм, а на другом холме возвышалась огромная мачта ветроэлектростанции, на которой еще догорали красные огоньки – сигнал для летчиков. Сельскохозяйственные фермы и поселок располагались на берегу. Над рекой на остров был переброшен двухэтажный мост, в верхней части которого шли поезда, а понизу двигались автомобили и прохожие. На реке, затененные туманом и как бы висящие в воздухе, плавали рыбачьи лодки.
– Верблюд,– сказала Нина.
– Что? – не понял Орленов.
– Остров похож на верблюда.
Он часто дивился точности, с какой Нина находила образное определение того, что привлекало ее внимание! И на этот раз был вынужден согласиться с нею. Огромный двугорбый верблюд лежал среди реки, вытянув тонкую длинную шею и чуть повернув голову к городу. А выше острова, на реке, была расположена крупная гидростанция, плотина которой, похожая на выгнутую гребенку, замыкала горизонт. Да, надо было отдать должное административному таланту Улыбышева – он с толком выбрал место для филиала.
– Поехали? – улыбнулся, глядя на своих восторженных пассажиров, шофер. – Туристы тут и по часу стоят, а вам – жить, успеете еще насмотреться!
Да, они не сторонние наблюдатели. Они сами приложат руки, чтобы остров стал еще краше. И Орленовы безмолвно сели в машину.
Двухквартирный домик, предназначенный для новых научных сотрудников, стоял на самом берегу.
Вторая половина была приготовлена Оричу и Велигиной. Лаборатория исследования токов высокой частоты была уже создана, и Орленову оставалось позаботиться о заказе необходимых приборов и о создании тех, которых еще нет в технике. Но это уж обязанность каждого исследователя —ты должен уметь делать все, как рабочий, конструировать, как изобретатель, применять, как ученый. И домик и лаборатория очень понравились Орленовым.
Их встретил заместитель директора по хозяйственным делам Сергей Сергеевич Райчилин, плотный, высокий мужчина с тщательно выбритой головой, шумный, веселый, говорливый. Уже по настроению этого хозяйственника можно было определить, что дела филиала идут хорошо. Он сказал, что Улыбышев выехал в южные районы области, где должны были осенью начаться первые опыты по электрифицированной пахоте.
Райчилин усердно помогал молодым людям устраиваться на новом месте. С его помощью часть мебели Нина купила в городе, кое-что ей выдали со склада, И уже через два дня, придя домой, Андрей удивился, как быстро изменился даже внешний вид их домика. Занавеси, выплывающие из открытых окон наподобие воздушных шаров, ровный строй стульев вокруг обеденного стола, чистые скатерти и салфетки тоже немало влияют на самочувствие человека. А когда он как-то увидел под окнами первую разбитую руками Нины цветочную клумбу и аккуратно высаженные кусты, ему показалось, что он живет здесь уже давно и не желает ничего лучшего.
Скоро на остров приехали Орич и Велигина, и теперь Андрей, возвращаясь с работы, находил на веранде позади домика Павла, который ожидал его у шахматной доски. На кухне в четыре руки хлопотали Нина и Вера Велигина. Вера вышла замуж за Орича, но сохранила свою девичью фамилию. «Чтобы он боялся,– пояснила она. – Будет бездельничать, уйду. Если равноправие, так уж полное. Я готовлю диссертацию, пусть и он готовит. А то, я знаю, дай ему волю, пальцем о палец не ударит!»
Это были шутливые утверждения, но Орленов слышал в них затаенную боль. Вера не могла простить Павлу, что он загубил свою первую диссертацию. А Орич, словно и забыв об этом, безмятежно пользовался нечаянным отпуском, выпавшим ему из-за отсутствия директора. Приехав на остров, он даже не поинтересовался лабораториями филиала, будто раз навсегда решил, что станет заниматься только тем, что предложит директор. Понятно, почему Вера волнуется. Так можно прожить всю жизнь, не сделав ничего, чтобы оправдать свое бытие. А Райчилин, должно быть по совету Улыбышева, не очень торопил новых сотрудников.
Впрочем, Орленова и не надо было торопить. Ему самому не терпелось поскорее взяться за дело. Он задумал уже несколько интересных опытов по использованию токов высокой частоты, и теперь ему надо было только получить санкцию директора.
А пока он знакомился с новыми товарищами – «островитянами». Ведь ему теперь жить их интересами, а они станут делить с ним его заботы и идеи. Одно только было непонятно: в институте он подходил к товарищам просто: «Над чем работаете? А, очень интересно! Но есть еще такой вариант…» – и человек прислушивался, стремился узнать больше, точнее, не стеснялся рассказать и о неудаче, зная, что получит и дружеский совет и помощь. Здесь же этот путь почему-то не приводил к желанным результатам. Некоторые из коллег смотрели на Орленова испытующе, настороженно, отмалчивались, как будто боялись его. Другие, видно, ждали, как он покажет себя, чтобы определить свою позицию. И лишь немногие были искренне рады тому, что в филиале появились новые научные работники, со своими мыслями и темами, что, так сказать, «нашего полку прибыло…»
2
Не только Орленов заметил, что переживает некий «испытательный срок». Как-то об этом заговорил с ним и секретарь партийной организации филиала Горностаев.
Константин Дмитриевич Горностаев руководил лабораторией электрификации животноводства. Высокий, широкоплечий, лет шестидесяти, человек этот выглядел так, будто сердит на весь мир. Брови нахмурены, на лбу глубокие морщины, чумацкие усы оттянуты вниз, причем правый казался длиннее, может быть потому, что Горностаев, гневаясь на что-нибудь, начинал теребить этот ус. Только внезапная лукавая усмешка в уголках губ вдруг показывала, что он в сущности добродушный человек.
– Ничего странного в этом нет, – сказал Горностаев, когда Андрей намекнул ему на то, что не ожидал от коллег такой сдержанной встречи. – Люди проработали вместе не один год, так сказать, притерпелись, притерлись друг к другу. В самом маленьком коллективе бывает и недовольство и зависть. Как говорится, сколько людей, столько идей! Одни ждут от вас чуть ли не чудес, другие удивляются, как это так, только что прибыли, а уже обласканы дирекцией, третьи прикидывают, а нельзя ли вовлечь вас в свои мелкие свары и ссоры…
– Однако вы не очень-то доброго мнения о своем коллективе,– и Орленов невольно улыбнулся.
– Ну, ну, нельзя же так! – видно было, что Горностаев обиделся. – Коллектив есть! Он работает над важнейшими проблемами, в нем есть и сила и единство, но ведь коллектив-то состоит из людей! А люди-то разные! Есть и хорошие и плохие! Но коллектив тем и силен, что хороших поддерживает своим одобрением, а плохих сдерживает. Вот подождите, покажете себя в деле и сами увидите, как изменится к вам отношение! Те, кто сейчас смотрит на вас неодобрительно, может, станут еще вашими лучшими друзьями…
Но в глубине души Константин Дмитриевич и сам был недоволен своими объяснениями. Какой же это коллектив, если он не втягивает, а выталкивает новых работников, как пробку из воды. И где тогда влияние партийной организации? Вот что сказал бы он сам на месте Орленова. Но Орленов промолчал, может быть, согласился с Константином Дмитриевичем, может, просто решил подождать. Однако сам-то Горностаев не мог ждать, тем более что на поверхность спокойной жизни филиала вдруг начали выплывать какие-то давние, казалось, всеми забытые споры. Так, похороненный было стараниями Константина Дмитриевича спор о том, какая из лабораторий является для филиала важнейшей, вдруг возник снова. Приезжие еще только распаковывали чемоданы, a кому-то уже интересна была их точка зрения на этот предмет, кто-то уже собирался привлекать их на свою сторону. Константин Дмитриевич даже пошутил: «Не тяните пиджак за рукава, разорвете!»
Для него самого такого спора, конечно, не существовало! В глубине души он считал важнейшей свою лабораторию. Ну, а дальше, само собой разумеется, идет лаборатория электрификации полеводства, которой руководит Улыбышев. Однако филиал занимался еще и вопросами применения ветроэнергии и созданием электромеханизмов для самых различных отраслей сельского хозяйства. Большая часть этих работ была сосредоточена в так называемой лаборатории частных проблем. А попробуйте-ка доказать научному работнику, затратившему годы жизни на конструирование какой-нибудь электрической ловушки для насекомых-вредителей, что его ловушка – маловажное занятие, и он сразу встанет на дыбы. Да и нечестно делать из какой-нибудь темы подкидыша, если она утверждена Ученым советом. Поэтому Константин Дмитриевич с равным участием относился к работе любого звена в филиале.
Самому Горностаеву приезжие понравились. Особенно заинтересовал его Орленов. Орленов был коммунистом, а коммунистов в партийной организации филиала было всего четыре десятка, и научных сотрудников среди них меньшинство…
Однако надо было что-то предпринять для того, чтобы новые сотрудники могли легче и естественнее войти в коллектив. И Горностаев после разговора с Орленовым, пошел навестить своего заместителя по партбюро Ивана Спиридоновича Подшивалова.
Подшивалов руководил лабораторией частных проблем. Горностаев никогда не мог понять, каким образом Иван Спиридонович, практик-энергетик, ухитряется справляться со столь разнообразными темами, какие разрабатывались в его лаборатории. Но во всяком случае получалось так, что именно Иван Спиридонович успевал лучше других. Причем, хотя сам он был человеком замкнутым, ухитрялся все и обо всем узнавать первым. Горностаев подозревал, что молодые сотрудники лаборатории частных проблем души не чают в Подшивалове и добровольно исполняют обязанности его референтов по всем остальным вопросам. Как бы там ни было, Иван Спиридонович проявлял необыкновенную осведомленность во всех делах филиала, хотя зачастую сутками не выходил из своей лаборатории, занятый каким-либо новым опытом.
Горностаев и Подшивалов дружили давно. Они были ровесниками, да и судьбы их оказались до смешного похожими. Когда вводили ученые степени и присуждали их «по совокупности работ», то есть без защиты диссертации, оба еще не успели сделать столько, чтобы получить звание. В те годы им казалось, что все у них впереди, напишут они и книги и открытия сделают, а потом началась война и стало не до диссертаций. И кончилось все тем, что оба остались без ученых степеней, тогда как такой вот Орленов, едва достигнув тридцати лет, уже кандидат технических наук, а года через три-четыре, глядишь, станет доктором.
Утешало их, что Улыбышев очень ценил их знания и доверил им руководство самыми ответственными участками. Но если разобраться как следует, не случится ли так, что завтра в филиале появятся еще два-три кандидата наук и не сменят ли они их, ученых без степени, на ответственной работе? Вслух ни Горностаев, ни Подшивалов не говорили об этом даже друг с другом, но оба следили за «новыми веяниями» и видели, что такая замена постепенно происходит во многих институтах. И если Горностаев, скажем прямо, скрепя сердце соглашался, что это правильно, то Подшивалов нет-нет да и ворчал что-то о «молодых да ранних…» Однако, перекипев немного, он и сам старался вытянуть своих молодых помощников, следил за их научной работой, подгонял, когда они задерживались с подготовкой диссертаций, редактировал эти диссертации и жалел только об одном: урожай обещал быть обильным, но не в этом году. Как назло, все темы требовали продолжительных исследований, а в других институтах, как Подшивалову казалось, степени раздавали слишком легко, вот отчего в филиале «остепенившихся» работников так мало.
Встретились друзья в маленькой комнатке лаборатории частных проблем, где Иван Спиридонович проводил свой новый опыт. Иван Спиридонович уже ждал Горностаева, благодушный, улыбающийся, с венчиком седых кудрявых волос вокруг розовой лысины, с розовым лицом ребенка. Константин Дмитриевич рядом с ним был похож на дядьку-солдата, приставленного в няньки к младенцу. Только младенец-то был слишком строптив.
– Я вижу, на праздник попал! – ворчливо сказал Горностаев, оглядывая лабораторию и потом уже впиваясь пытливыми глазами в лицо приятеля.– Значит, на сегодня дела обстоят так: одна серия опытов закончена, начинается другая?
В дальнем углу лаборатории стоял огромный стеклянный цилиндр. К нему был подведен ток большой мощности. Цилиндр был наполнен каким-то газом и семенами ржи. Горностаев посмотрел на него с молчаливым восхищением.
Под действием тока газ в цилиндре светился голубоватым сиянием. И казалось, каждое зернышко ржи светится отдельно, как будто окруженное сияющим покровом. По мысли Подшивалова, насыщенный ионизированными частицами зародыш в зерне должен был развиваться более успешно и дать повышенный урожай.
– Угадал, угадал! – пророкотал Подшивалов, потирая лысину.
Горностаев не раз шутил, что Иван Спиридонович и полысел-то оттого, что во время опытов слишком часто хватался за голову, когда случались неожиданные результаты! Подшивалов в самом, деле ставил изумительные опыты. Недавно, к примеру, он при помощи микровольтметра доказал, что каждое живое растение и семя излучает в окружающую среду некоторое количество электричества, и попытался определять по этому признаку жизнестойкость растений. Он же провел опыты по уничтожению сорняков при помощи электрического культиватора, в котором каждая ножка излучала в землю высокочастотные импульсы, убивавшие корни сорняков. Идей в этой лысой круглой голове, наверно, хватило бы на целый институт, а не только на лабораторию частных проблем.
– Ну-с, и когда же ты накормишь пятью хлебами семь тысяч человек? – шутливо спросил Горностаев.
– Я бы и накормил, да боюсь, давка будет! – засмеялся Подшивалов. – Но вот то, что облученные семена дают уже при всходе вдвое больше зеленой массы, я доказал! – и, без церемонии взяв приятеля за рукав, потащил к весам, на которых лежали пучки всходов: пышный, толстый – из облученных семян и тощенький, в столько же стволиков – контрольный. —
Мой вычислитель, Шурочка Муратова, ахнула, когда сравнила вес. Ускоряется созревание урожая, а если воздействие скажется и на развитии колоса, то мы получим возможность удвоить урожай!
– Хорошо, что не обещаешь сразу усемерить,– засмеялся Горностаев.
– Как это?
– А так. Психологи и следователи утверждают, что если человек, пытаясь нечто доказать, повторяет число семь или другое с семеркой, он наверняка врет. Да вижу, вижу! – тут же добавил он, заметив, что Подшивалов обиделся. – Вижу, что результат есть! – повторил он.
За долгие годы своей работы с такими же энтузиастами науки, каким был и он сам, Горностаев взял за правило не умалять успеха сотоварищей назойливым скептицизмом. Успех приходит не так уж часто и стоит большого труда. Другое дело, если вызывает сомнение сама цель исследования или опыта или его методика. Горностаев отлично знал, что бывает и так – иные тупицы пытаются спрятать свое неуменье и бесталанность за спиной удачливого открывателя, вольно или невольно считая, что раз паровая машина уже работает, она может окупить один или два бесплодных опыта по созданию вечного двигателя…
– Ты с новичками познакомился? – спросил Горностаев, вспомнив о цели своего визита.
– По-моему, они на чемоданах сидят, а я не люблю знакомиться на вокзале, – пренебрежительно ответил Подшивалов.
– Ну, не скажи! – невольно рассердился Константин Дмитриевич. – Орленов оборудует лабораторию, Велигина и Орич интересуются теплицами. Зачем же людей напрасно обижать? Мне звонили из обкома, просили показать на областной выставке сельского хозяйства наши новые машины. Вот и подбросим ему это дело. Кстати, и с нашими работами познакомится. Да и нам его оценка интересна, все-таки он уже кандидат наук…
– Вот, вот, – проворчал Подшивалов.– Пусть младенцы глаголют истины, а мы будем смотреть им в рот.
– Да что ты взъелся раньше времени? Если Орленов даже и покритикует нас, так это пойдет только на пользу. Чужой глаз лучше видит. Мы тут свыклись с тем, что над каждой проблемой, годами торчим, а может, иные уже решены или просто отброшены?
– Конечно, конечно, новая метла чисто метет, только весь сор на улицу вываливает,– поддразнил его Подшивалов.
– А ты хотел бы, чтобы сор в избе оставался?
В лабораторию вошел невысокий худощавый молодой человек в белом халате. Он остановился у порога.
– О чем спорят громовержцы?
– И не говори, Гриша, – пожаловался Подшивалов, – Константин Дмитриевич совсем переметнулся к новичкам.
Молодой человек поморщился, а Горностаев, почуяв в нем своего сторонника, немедленно ринулся в атаку.
– Рассуди нас, Григорий Алексеевич,– обратился он к молодому человеку.– Я считаю, что Орленов должен познакомиться с нашими работами и дать им свою оценку, а Иван Спиридонович против. Но ведь не можем мы вечно жить за семью замками?
– Ничего, этот Орленов сам все замки откроет, – засмеялся молодой человек. – Я видел, как он ходит по острову, – глаза во-острые, нос вытянут! От него не спрячешься: и достижения увидит и недостатки не обойдет.
– А ты, чуть что, сразу и о недостатках! – рассердился Подшивалов.
Молодой человек не ответил, он думал о чем-то другом. Горностаев не торопился уходить, хотя и понимал, что у Григория Алексеевича есть какое-то секретное дело к начальнику лаборатории. Горностаеву давно уже надоело секретничанье, которым Подшивалов окружил свои работы и работы помощников. Получалось так, что секретничанье это не столько защищало лабораторию от сторонних наблюдателей, сколько укрывало ее сотрудников от критики. Может быть, даже и начальника…
Григорий Алексеевич Марков был, пожалуй, любимым учеником Подшивалова. Подшивалов сам и открыл этого молодого человека в какой-то маленькой электромастерской. Марков не получил высшего образования. Окончив техникум, он пошел на производство, но страсть к изобретательству загнала его в такие дебри термодинамики и энергетики, что во многих вопросах он разбирался лучше иного дипломированного ученого. Естественно, что старик Подшивалов, отыскавший этот самородок, относился к нему с той ревностью первооткрывателя, которая бывает иной раз деспотичнее родительской любви. Помолчав немного, Марков неловко спросил:
– Что же мы будем делать с ультразвуковой установкой, Иван Спиридонович? Надо бы написать в биохимический институт. Может, они подскажут что-нибудь интересное?
– Рано! – строго сказал Подшивалов.
– Но я закончил всю серию опытов, как вы советовали.
– А ты повтори!
– Так можно повторять до бесконечности! А установка будет стоять.
– Потом, потом, Григорий Алексеевич!– недовольно сказал Подшивалов, и молодой человек, чуть заметно пожав плечами, вышел.
Вот это и была самая неприятная причуда Подшивалова! Он словно бы боялся выпустить из-под своего контроля те приборы и аппараты, которые создавались в его лаборатории. Константин Дмитриевич знал, о чем идет речь. Марков спроектировал и построил ультразвуковую установку для консервирования фруктов. Но, продолжая опыты, он выяснил, что токи высокой частоты убивали микроорганизмы в любой среде. Следовательно, эту установку можно было применить не только для консервирования фруктов, но и для консервирования мяса, молочных продуктов. Надо было только посоветоваться с биохимиками, может быть, привлечь их к созданию промышленных образцов. И вот Подшивалов запрещал ему «рассекречивать» работу.
– Слушай, Иван, ты долго будешь держать Маркова на голодном пайке?
– Он пока еще не голодает! – сердито ответил Подшивалов. – Тут, – он ударил себя по лбу, – идей хватит не на одного Маркова!
– Но ведь установка-то готова?
– А это еще надо проверить!
– Да ты и так проверяешь ее целый год!
– А большие открытия сразу не делаются! Вот Башкиров пришлет к нам биолога, тогда мы и закончим проверку.
– Но Марков прав, проще обратиться в институт биохимии.
– А по-моему, сложнее! – упрямо ответил Подшивалов.– Посторонним у нас делать нечего. От них только смуты начинаются. Не успеешь оглянуться, как на наш прибор посадят чужую марку и будет установка уже не филиала, а какого-нибудь другого учреждения. Вот и с выставкой так же может получиться. Орленов распишет наши работы, глядишь, кое-что попадет в печать, а там ищи-свищи, когда на них новый автор объявится.
