Текст книги "Неизвестная блокада"

Автор книги: Никита Ломагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 76 страниц)

Еще одним свидетелем поведения Жданова в наиболее сложное для Ленинграда время был бывший помощник Г.М.Маленкова Д.Н. Суханов, который в августе-сентябре 1941 г. сопровождал своего шефа, прибывшего в составе Комиссии ГКО СССР вместе с Молотовым В.М., адмиралом флота Кузнецовым Н.Г., Командующим ВВС Жигаревым П.Ф., Командующим артиллерией Вороновым Н.Н. в Ленинград «по поводу выяснения дошедшего до Сталина сообщения о намерении Ворошилова К.Е. готовить к сдаче Ленинград противнику и переходу к партизанской борьбе». Как вспоминал Д.Н.Суханов:

«в результате выяснения обстановки в Ленинграде, Ворошилов К.Е. был отстранен от командования фронтом и ему было поручено заняться штабом партизанского движения в Москве, а в Ленинград прибыл Жуков Г.К. и приступил к наведению порядка в обороне города, при этом наибольшую помощь и активное взаимодействие Жуков Г.К. встретил не со стороны Жданова А.А. (находившегося частенько в специально сооруженном во дворе Смольного бункере, принимая горячительные напитки), а со стороны генерала Кузнецова А.А., который в 1944 г. после снятия блокады был утвержден первым секретарем Ленинградского горкома и обкома ВКП(б), а в 1945 году Секретарем ЦК ВКП(б)»²⁰.

По свидетельству Г.К. Жукова, 10 сентября 1941 г. Военный Совет Ленфронта в его присутствии рассматривал вопрос о мерах, которые следовало провести в случае невозможности удержать город. Однако в результате обсуждения было решено защищать Ленинград до последней возможности²¹.

3. Г.К. Жуков

Деятельность Г.К.Жукова в Ленинграде в сентябре-октябре 1941 г. достаточно подробно изложена в литературе. Этому периоду своей биографии сам маршал впоследствии уделил тринадцатую (что вполне символично для Ленинграда в условиях блокады!) главу своих воспоминаний²². Не повторяя известных фактов, отметим лишь, что в кратчайшие сроки Г.К.Жукову удалось восстановить управление войсками, укрепить дисциплину, мобилизовать все имевшиеся ресурсы для упрочения обороны города. В результате этого немецкое командование не только не смогло взять город²³, но и перебросить на московское направление подвижные соединения 4-й танковой группы, что в значительной степени способствовало успешной обороне Москвы. Однако попытки деблокировать Ленинград не увенчались успехом. Одной из причин этого была пассивность командующего 54-й армией маршала Г.И.Кулика, не поддержавшего своевременно действия Ленфронта в начале 20-х чисел сентября, когда имелась реальная возможность прорвать блокаду.

Однако добиться стабилизации положения под Ленинградом тоже было крайне тяжело. После того как 16 сентября 1941 г. немцам удалось прорваться к Финскому заливу между Стрельной и Урицком (Лигово), а 17 сентября захватить Слуцк (Павловск) и вклиниться в центр г. Пушкина, Военный Совет Ленфронта потребовал от командного, политического и рядового состава 42-й и 55-й армий стойко оборонять занимаемые ими рубежи и не оставлять их без письменного приказа. Этот шаг был необходим из-за заметно ухудшившегося морально-политического состояния войск, особенно 42-й армии. Политдонесения Политуправления фронта от 15 и 18 сентября 1941 г. обращали особое внимание на это обстоятельство. О критическом положении на фронте говорило и значительное количество дезертиров. Только с 13 по 15 сентября в городе по подозрению в дезертирстве были задержаны 3566 человек. В связи с этим Военный Совет издал приказ № 0035, обязывавший всех военнослужащих регистрироваться в комендатуре. Невыполнившие этот приказ считались дезертирами, а гражданские лица, укрывавшие их, предавались суду Военного Трибунала.

Наряду с этим устанавливались три заградительные линии южной части Ленинграда и 4 заградительных отряда для проверки всех военнослужащих, задержанных без документов²⁴. Приказ Военного Совета № 0040 от 19 сентября 1941 г. «Ни шагу назад» предписывал командирам частей и начальникам особых отделов на месте расстреливать оставлявших во время боя передовую и бегущих в тыл²⁵ .

Показателем роста пораженческих настроений был факт «братания» и перехода на сторону противника ряда военослужащих второй роты 289-го артиллерийско-пулеметного батальона 168-й стрелковой дивизии, дислоцированной в Слуцко-Колпинском укрепрайоне²⁶. В этих условиях необходимо было принимать самые решительные и жесткие меры, и Жуков это сделал.

5 октября 1941 г. Военный Совет Ленфронта издал приказ, в котором предписывалось строжайшее наказание виновников «братания», а также принимались меры с целью предотвращения подобных фактов в будущем. В частности, в нем говорилось:

«...6) по всем изменникам, пытавшимся совершить предательство, завязывать переговоры с противником и перейти на сторону врага, открывать огонь без всякого предупреждения и уничтожать всеми средствами, 7) командиров и комиссаров подразделений, в которых будут иметь место предательское «братание» и измена, арестовывать и предавать суду военного трибунала, 8) ОО НКВД Ленфронта немедленно принять меры к аресту и преданию суду членов семей изменников родины...13) все, кто попустительствует предателям и изменникам, будут беспощадно уничтожаться как пособники врага. Приказ довести до командиров и политруков рот»²⁷.

Репрессивная политика на Ленинградском фронте, проводимая его руководством, подчас выходила за пределы действовавшего в то время законодательства. В связи с ростом числа измен начальник Политуправления Балтийского флота в своей директиве от 28 сентября требовал от подчиненных ему органов «разъяснять всему личному составу кораблей и частей, что семьи краснофлотцев и командиров, перешедших на сторону врага и сдавшихся в плен, будут немедленно расстреливаться (курсив наш – Н.Л.), как семьи предателей и изменников Родины»²⁸. Эта директива, «как незаконная», была отменена лишь в начале 1942 г. Многое из того, что было предпринято командующим Ленфронтом с целью укрепления дисциплины в войсках, являлось своего рода новаторством и впоследствии применялось на других фронтах, в частности, в ходе Сталинградской битвы.

Деятельность Г.К. Жукова в Ленинграде примечательна еще по одной причине. Именно он постарался закрепить сохранявшиеся в течение всей блокады основы отношений между разными институтами власти и управления, оставив «в наследство» менее сильным, чем он Командующим фронтом, определенный порядок работы Военного Совета. Этот порядок предусматривал четкую организацию деятельности Военного Совета, унифицированность требований ко всем институтам (партии, Советам, УНКВД, Военной прокуратуре, Военному Трибуналу и др.), которые обращались к нему по делам службы, не отдававая при этом предпочтения ни одному из них. Это, безусловно, было не только элементом дисциплины, но и важнейшим инструментом политики, позволявшей военным сохранять свое номинальное «первенство» на протяжении 1941—1944 гг. и как уже отмечалось выше, даже бросать вызов Жданову.

В условиях блокадного Ленинграда одна из опасностей для власти состояла в том, что «повестку дня» работы Военного Совета могло в значительной степени формировать территориальное Управление НКВД. Это было вполне реально не только в связи с ослаблением партийной организации, стабилизацией фронта и объективным возрастанием в этих условиях органов госбезопасности, но и активностью, которую проявлял молодой и амбициозный начальник Управления П.Н.Кубаткин, ставший после войны руководителем советской разведки. Более того, УНКВД ЛО могло стать исключительным каналом информации, на основании которой принимались бы важнейшие военно-политические решения. Этого, однако, не произошло во многом благодаря позиции Г.К. Жукова. Во-первых, восстановив информационную работу в частях действующей армии и усилив органы разведки и контрразведки, он заложил прочные основы для формирования собственных каналов информации, которые в ряде случаев, давали более точные сведения, чем УНКВД²⁹. Во-вторых, он «приравнял» УНКВД ко всем остальным информирующим органам по весьма формальному моменту, что было закреплено впоследствии специальным Постановлением Военного Совета от 8 марта 1942 г., согласно которому было запрещено «входить в Военный Совет с записками, справками по вопросам текущей работы, превышающими 3—5 страниц текста на машинке»³⁰.

Добившись стабилизации фронта под Ленинградом и укрепив дисциплину в войсках, К. Жуков не успел решить задачу по прорыву блокады – его военный талант нужен был для того, чтобы отстоять Москву. 6 октября 1941 г. после разговора со Сталиным Жуков получил приказ передать командование фронтом своему заместителю генералу И.И. Федюнинскому и возвращаться в столицу³¹.

Как выяснилось вскоре, расставшись с Жуковым, ленинградцы, сами того не подозревая, утратили последний шанс вырваться из вражеского кольца, поскольку преемники Жукова оказались недостаточно подготовленными для решения столь сложной задачи. У них не было ни опыта, ни знаний, ни воли, ни того таланта, которые были нужны для спасения города. Наконец, их авторитет как в Москве, так и в Смольном был недостаточным для того, чтобы отстаивать нужные фронту решения как в плане обеспечения и снабжения, так и притока новых кадров для руководства соединениями и частями фронта. Власть из крепких рук Жукова вернулась к нерешительному и малоинициативному функционеру Жданову, который, очевидно, осенью—зимой 1941—1942 гг. ею тяготился.

4.  А. А. Кузнецов

Как и все пострадавшие в ходе так называемого «ленинградского дела», А.А. Кузнецов оставался запретной темой для историков в течение нескольких десятилетий. Кроме того, многие архивные материалы, имевшие отношение к нему, в связи с его арестом и расстрелом были изъяты и уничтожены. Поэтому историкам довольно сложно воссоздать деятельность этого, несомненно, выдающегося человека во время войны, показать во всем многообразии его работу в горкоме партии и в Военном Совете, раскрыть его представления о власти, ее ответственности, о смысле борьбы за Ленинград и принесенных жертвах, и, наконец, о сохранении правды о ленинградской трагедии.

Одним из немногих сохранившихся источников являются материалы бюро Ленинградского горкома ВКП(б), а именно выступления А.А. Кузнецова на заседаниях бюро горкома в 1941—1943 гг., а также подготовительные материалы к ним. Пожалуй, за исключением А.А. Кузнецова, никто из ленинградских руководителей не признавал открыто (естественно, в среде партаппарата) исключительности тех условий, в которых они находились в период блокады, никто из секретарей ГК не использовал это обстоятельство в качестве аргумента с целью улучшения работы партийных функционеров и проявления большей заботы о нуждах вымиравшего населения, никто с таким моральным правом, как А.А. Кузнецов, не мог заявить в феврале 1942 г. от имени руководства города, что «мы – отцы всех детей», настаивая на том, что «кроме собственных детей необходимо заботиться о всех детях», особенно оставшихся без родителей³².

Война и блокада дали А.А. Кузнецову шанс вырасти в крупного руководителя и стать впоследствии одним из секретарей Центрального Комитета. Как уже отмечалось, номинальный руководитель Ленинградской партийной организации Жданов был вовлечен в решение многих проблем на уровне ЦК, нередко отсутствовал в городе и, кроме того, часто болел. Для карьеры А. А. Кузнецова это было уникальное стечение обстоятельств – в мирное время взгляды, которых он придерживался и пропагандировал на уровне горкома партии, не вполне вписывались в сложившийся за довоенное десятилетие порядок вещей, а в годы длительной блокады они оказались востребованными. В условиях нарастающего усиления административной системы и усиления культа личности Сталина, довоенные призывы А.А. Кузнецова отказаться от навязываемого Москвой слепого доктринерства («расширение политического и культурного кругозора происходит слабо, все обучение сведено к одному «Краткому курсу») могли ему дорого обойтись. Напротив, смелая пытливость, необходимость повседневной аналитической работы, постановка новых задач – вот те качества, которые, по мнению А.А. Кузнецова, должны были развивать в себе партийные функционеры. Буквально за неделю до начала войны А.А. Кузнецов важнейшим недостатком в работе партийного аппарата в Ленинграде назвал неумение обобщать факты: «если факты не обобщать, не анализировать, то они сами по себе ценности не представляют», – подчеркивал он в одном из своих выступлений перед партийным активом³³.

Максимальный отказ от излишнего администрирования, способность принимать самостоятельные решения на уровне своей компетенции – это как раз то, что было необходимо в условиях ускоренной индустриализации и начавшейся вскоре войны. Изменение сложившегося в партии бюрократического стиля управления виделось А.А. Кузнецову достаточно просто:

«...пройдет года три-четыре, мы будем работать без решений, без резолюций. Чтобы сеять весной...решения выносить не надо. Надо сеять. Чтобы убирать хлеб ... решения выносить не надо. ... Надо убирать... Много решений получается от нашей некультурности, от нашей азиатчины, от нашей распущенности, недостаточной требовательности к себе и другим»³⁴.

Алгоритм успеха партийного руководства, по мнению А.А. Кузнецова, также был несложен и включал в себя три элемента: во-первых, тщательная подготовка вопроса и принятие по нему правильного решения; во-вторых, неукоснительное проведение этого решения в жизнь и, наконец, в-третьих, осуществление контроля за его реализацией³⁵ . В ходе начавшейся войны с Германией добавился еще один важный элемент – необходимость рассматривать все проблемы под политическим углом зрения. «Война, – говорил А.А. Кузнецов, – это прежде всего вопрос большой политики. Быть командиром и не быть политиком – это поражение»³⁶.

Самостоятельность при принятии решений отнюдь не означала призыва к отказу от иерархии власти. Напротив, А.А. Кузнецов подчеркивал, что «надо воспитывать людей так, чтобы они немного побаивались начальников... Людей нужно воспитывать в страхе в хорошем смысле этого слова, воспитывать уважение к вышестоящим товарищам»³⁷.

А.А. Кузнецов много сделал для формирования дивизий народного ополчения, часто выезжал на передовую, эффективно руководил комиссией по строительству оборонительных полос вокруг Ленинграда и в самом городе. На чрезвычайную значимость этой работы, проведенной в кратчайшие сроки, указывали немецкие разведорганы, предостерегавшие военное командование о неминуемости больших жертв в случае штурма Ленинграда. Наконец, Сталин неоднократно давал поручения А.А. Кузнецову по обороне города и, в отличие от Жданова, ни разу не устраивал ему разносов. Несомненно, А.А. Кузнецов был коммунистом до мозга костей, беспредельно преданным Сталину и верящим в его слова: «Раз товарищ Сталин сказал... – это закон, это святость, мы в это верим и мы победим»³⁸. Но он был молод, умен, честен и инициативен, своей неиссякаемой энергией внося свежую струю в деятельность руководства города. И все же в конце августа 1941 г. А.А. Кузнецов не мог нейтрализовать те негативные тенденции, которые развивались в среде местной элиты.

5.  Осень 1941 г.: кризис партийной организации и усиление УНКВД

Неудачи на фронте и невнятность позиции Жданова и Ворошилова в августе—начале сентября 1941 г. создали крайне неблагоприятную атмосферу как среди работников партийного и советского аппаратов, так и среди руководителей предприятий. Этот новый слой, который возник и вырос в результате ускоренной индустриализации и культурной революции и, по мнению некоторых западных авторов, должен был являться важнейшей социальной опорой режима, в условиях войны повел себя не вполне патриотично.

В критический момент борьбы за город накануне блокады часть руководителей предприятий поддалась паническим настроениям и проявила «эгоистический интерес», выразившийся в стремлении «использовать государственные средства в личных целях». В архивах не сохранились точные данные о количестве подобных деяний. Однако сам факт того, что 5 сентября (!) 1941 г., когда ожидался штурм города, бюро ГК ВКП(б) сочло необходимым принять специальное постановление «Об усилении финансового контроля за расходованием государственных средств и материальных ценностей», говорит о многом. Очевидно, проблема была столь серьезна, что даже угроза падения Ленинграда не оттеснила ее на второй план и не заставила перенести рассмотрение этого вопроса на более «спокойное» время, как это делалось впоследствии. В постановлении ГК ВКП(б) отмечалось, что руководители ряда предприятий и организаций г. Ленинграда ослабили внимание к вопросам экономии, учета, бережного и рационального расходования государственных и материальных ценностей.

В документе, в частности, говорилось:

«...в последнее время имеют место случаи незаконных выплат из соцбытфонда и других источников на лечение, компенсации за неиспользованный отпуск; выплаты за «сверхурочные работы» в воскресные дни руководящим работникам аппарата; производство расходов на эвакуацию семей под видом служебных командировок; грубейшие нарушения финансовой дисциплины, приводящие к прямому использованию государственных средств в личных целях; безхозяйственное расходование средств по эвакуации и консервации предприятий и организаций; несвоевременная сдача наличных денег в кассы банков; рост растрат и хищений в торгующих организациях; составление фиктивных сделок и операций и ряд других антигосударственных действий. Больше того, отдельные работники, рассчитывая на ослабление финансового контроля в условиях военной обстановки, встали на путь обмана государства, воровства и расхищения государственных средств...»³⁹

Это постановление является косвенным подтверждением того, что часть руководителей предприятий разуверилась в возможности отстоять Ленинград и, пользуясь ситуацией, готовилась к эвакуации, рассчитывая, что в суете и спешке их поведение не будет замечено. Кроме того, перечень приведенных в постановлении деяний охватывал практически весь спектр финансовых нарушений. Это был еще один мощный удар по скудным ресурсам города, поскольку в результате появления избыточного количества денег цены на черном рынке сразу же подскочили и населению пришлось полагаться лишь на то, что можно было получить по карточкам.

Партийные функционеры среднего звена также переживали кризис, боясь признать то, что произошло со страной в первые месяцы войны. Заведующий отделом пропаганды и агитации Свердловского РК ВКП(б) И. Турков отмечал впоследствии, что «в тот период времени мы карту почти совершенно изъяли, чтобы не показывать наглядно наше отступление. У всех было очень тяжелое настроение»⁴⁰.

В материалах горкома партии отложились документы, из которых явствует, что даже занимавшие высокие посты в партийных и советских органах работники совершали антипартийные поступки. Так, 4 октября 1941 г. начальник УНКВД ЛО П. Кубаткин направил А.А. Кузнецову спецсообщение, в котором говорилось о «непартийном отношении к работе заведующего Ленинградским отделением ТАСС И.М. Анцеловича, нашедшем свое выражение в распущенности, трусости, а также грубости по отношению к сотрудникам». Опросом членов бюро ГК ВКП(б) 6 октября 1941 г. было решено Анцеловича от работы освободить и утвердить заведующим Ленинградским отделением ТАСС Н.Д. Коновалова⁴¹.

Партийные информаторы сообщали, что передовики производства отказывались вступать в комсомол и в кандидаты в члены ВКП(б), опасаясь прихода немцев⁴². В постановлении бюро Московского РК ВКП(б) «О работе партийных организаций по приему новых членов в июле—сентябре 1941 г.» отмечалось, что в более чем 150 первичных партийных организациях района вообще не было приема в партию⁴³. Более того, в сентябре—октябре 1941 г. бюро РК рассматривало отдельные случаи, когда «из страха перед создавшейся в городе обстановкой» члены ВКП(б) уничтожали свои партийные билеты⁴⁴ или же исключались из партии за проведение антисоветской агитации⁴⁵. Ряд коммунистов и комсомольцев, проживавших в районе, старались скрыть свою принадлежность к партии и комсомолу, не принимая никакого участия в работе среди населения⁴⁶. Такие же настроения среди членов ВКП(б) отмечались и в других районах Ленинграда.

Оценивая положение с приемом в партию в Красногвардейском, Ленинском и Московском районах осенью 1941 г., Горком ВКП(б) вынужден был констатировать, что на ряде предприятий прием совершенно прекратился⁴⁷. Аналогичные явления отмечались и среди членов ВКП(б) – депутатов Советов. 26 октября 1941 г. бюро Московского РК ВКП(б) констатировало, что из 124 депутатов районного совета лишь единицы проявляли политическую активность, а остальные самоустранились⁴⁸. Наметившийся разрыв представителей власти и народа предлагалось немедленно устранить, «сплачиваться вокруг ВКП(б)»⁴⁹.

Таким образом, с начала войны и до октября 1941 г. многие парторганизации не проводили партийных собраний и лишь после указания ГК были проведены собрания с обсуждением вопросов о задачах партийно-политической работы. Как отмечалось в документах райкомов, все это «порождало чувство растерянности, неуверенности в своих силах, заброшенности»⁵⁰ . О нарастании недовольства в связи с продовольственными трудностями свидетельствовало и то, что его стали проявлять не только рабочие, но и представители «идеологического цеха». Так, 8 октября 1941 г. в горком ВКП(б) сообщалось, что в Музее Революции «появились отдельные носители нездоровых настроений», которые утверждали, что «в Ленинграде не жизнь, а каторга», что для улучшения положения с хлебом «нужна частная торговля». Создавшуюся в городе ситуацию со снабжением отдельные работники музея иронично называли «полным коммунизмом» и утешали себя тем, что в случае прихода немцев «рядовых коммунистов трогать не будут»⁵¹.

Одной из внутрипартийных причин создавшейся ситуации было то, что с началом войны произошло изменение партийных кадров в Ленинграде. Как отмечал А.А. Кузнецов, «лучшие ушли в армию, на другую работу, а тут остались такие кадры, которые с полуслова уже не понимают». Преклонный возраст и малограмотность части актива, а также привычка жить по директиве и нежелание думать характеризовали положение, сложившееся осенью 1941 г.⁵²

Ошибка руководства Ленинградской парторганизации, как отмечал А.А. Кузнецов, состояла в том, что «воспитание кадров мы упустили»⁵³. В то время как городская партийная организация (не говоря уже о Советах) переживала серьезный кризис, столкнувшись с многочисленными трудностями, Управление НКВД по городу и области, как организация, оказалось намного прочнее. Утрата многими партийными организациями инициативы неизбежно влекла за собой фактическое перераспределение властных функций (информирование и подготовка принятия решений, политический контроль и др.) в пользу более эффективной структуры – УНКВД. Однако в руках партийного руководства оставались важнейшие привилегии в период блокады, связанные с распределением продовольствия, которые были недоступны тому же НКВД.

Иерархия потребления, безусловно, существовала в блокадном Ленинграде и на уровне органов власти и управления. Лишь в конце февраля 1942 г. на основании договоренности с секретарем ГК ВКП(б) Я.Ф. Капустиным начальник УНКВД ЛО направил председателю Ленгорсовета Попкову списки работников райотделов НКВД на 4 страницах «для зачисления на ужин при РК ВКП(б)»⁵⁴. Ранее такими привилегиями работники райотделов НКВД не пользовались, находясь на котловом довольствии № 1⁵⁵, в то время как партийные и советские органы, не говоря уже об уровне Военного Совета, ГК и ОК ВКП(б), тягот голода в дни блокады на себе практически не ощущали⁵⁶. Для того, чтобы представить себе уровень снабжения руководителей среднего звена (район города), приведем выдержки из спецдонесения УНКВД, относящегося к одному из наиболее сложных для Ленинграда дней кануна 1942 г., когда резко возросла смертность и появились случаи каннибализма. Заместитель начальника УНКВД ЛО в своем спецдонесении № 10145 от 22 декабря 1941 г. информировал секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) Я.Ф. Капустина о вопиющих нарушениях в сфере распределения продовольствия со стороны руководителей Приморского района города Ленинграда на протяжении военных месяцев 1941 г.

В донесении говорилось:

«С наступлением войны секретари Приморского РК ВКП(б) и Председатель Райисполкома организовали в столовой № 13 при Райисполкоме 2 нелегальные группы на незаконное получение продуктов питания без карточек. Первые месяцы войны, когда продуктов питания в городе было достаточно, существование таких двух групп в 5 и 7 человек не вызывало никаких резких суждений и толкований, но теперь, когда с продуктами питания положение в городе весьма серьезное, существование таких двух групп казалось бы недопустимым.

С ноября месяца одна из групп в 7 чел. на получение продуктов питания без карточек была ликвидирована, а группа в 5 человек остается существовать и по настоящее время. Продукты питания без карточек секретарь РК ВКП(б) Харитонов дал указание получать коменданту Сергееву непосредственно самим от треста столовых, а не столовой № 13, что им и делается.

По имеющимся данным известно, что трестом столовых перед ноябрьскими праздниками было отпущено специально для столовой №13 – 10 кг шоколада, 8 кг зернистой икры и консервы (курсив наш – Н.Л.) Все это было взято в РК ВКП(б), а 6 ноября из РК ВКП(б) звонили директору столовой Викторовой, требуя предоставления еще шоколада, на что последняя отказалась выполнить их требование.

Незаконное получение продуктов идет за счет государства, на что ежемесячно расходуется 2-2,5 тысячи рублей, а в ноябре месяце было израсходовано 4 тысячи рублей. Представленный трестом столовых счет на 4 тысячи рублей пред. Райисполкома Белоус к оплате, последний отказывается его оплатить, а хочет сумму в 5 тыс. рублей отнести за счет спецфондов.

Харитонов, полученные директором столовой № 13 папиросы «Зефир» для всего аппарата РК ВКП(б), в том числе и сотрудников РО НКВД, дал приказание директору эти папиросы около 1000 пачек никому не выдавать, заявляя: «Я сам буду курить».

Сейчас нет возможности выдавать детям пирожное, а Белоус в начале ноября с.г. звонил Таубину: «Достать ему 20 шт. пирожных». Это последним было выполнено. Сообщается на Ваше распоряжение»⁵⁷.

Нами установлено, что бюро ГК ВКП(б) на своих заседаниях не рассматривало этот вопрос, а упоминавшиеся в документе лица продолжили работу на прежних должностях. Конечно, очевидна опрометчивость руководителей района, обидевших работников райотдела НКВД. Кто знает, стало бы УНКВД обращаться в горком, если бы чекистов не обделили папиросами. Обращает на себя внимание неоперативность УНКВД в реагировании на поведение Харитонова и Белоуса – злоупотребления имели место с начала войны, а информация в Смольный пошла лишь в конце декабря 1941 г. Вероятно, обида все же имела место, и накопленному компрометирующему материалу был дан ход. Опасность такого рода материала для всех ленинградских руководителей состояла, прежде всего, в том, что он постоянно откладывался не только на Литейном и в Смольном, но и в архивах НКВД, а если речь шла о проступках работников номенклатуры ЦК, то и в партийных архивах, проходя через руки не только зам. наркома НКВД, но и секретарей Центрального Комитета, которые при случае могли использовать эти материалы во внутрипартийных интригах. Забегая вперед, отметим, что за годы блокады в центральный аппарат НКВД с Литейного ушло столько негативной информации о ленинградских руководителях и об отношении к ним горожан, что их с лихвой хватило бы на десять «ленинградских дел».

Приведенное выше спецсообщение наводит на мысль о том, что получение в блокадном Ленинграде сотрудниками Смольного и руководителями среднего партийного звена немыслимых для простых горожан даже по меркам мирного времени продуктов не считалось зазорным. Более того, это, вероятно, было нормой. На одном из заседаний бюро ГК в 1942 г. А.А. Кузнецов, призывая партийный актив «войти в положение граждан города, которые были подвержены серьезным психологически перегрузкам», подчеркивал, что проблемы быта не столь остры для партийных функционеров, «ведь мы и лучше кушаем, спим в тепле, и белье нам выстирают и выгладят, и при свете мы» (курсив наш – Н.Л.)⁵⁸. Однако когда вскрывались факты спекуляции продуктами питания, это вызывало мгновенную негативную реакцию руководства ГК.17 ноября 1941 г. бюро ГК ВКП(б) вынесло решение по вопросу о группе судебно-следственных работников, «допустивших либерализм при рассмотрении и решении дела на бывших работников магазина № 50 Садовникова и Иванова и непонимание политической значимости преступления в обворовывании покупателей и продаже продуктов без карточек». В итоге двое судей были сняты с работы, Куйбышевскому райкому партии было предложено привлечь к партийной ответственности районного прокурора, а партийной организации городского суда предлагалось обсудить вопрос о «либеральном отношении членов городского суда» при рассмотрении дела на бывших работников магазина № 50⁵⁹.

Столь же решительно обходились и с сотрудниками аппарата Смольного. Так, 25 февраля 1942 г. опросом членом бюро горкома было принято решение об исключении из партии инструктора отдела пропаганды и агитации горкома партии Б.С. Вайгант и двух ответственных партийных работников в связи с фактами спекуляции и мародерства. Об этих фактах А.А. Кузнецова проинформировал начальник Ленинградской милиции Грушко 16 февраля 1942 г. В специальном постановлении горкома отмечалось, что «в трудных условиях снабжения продовольствием отдельные члены и кандидаты в члены партии не только не вели решительной борьбы со спекулянтами и мародерами, но и сами использовали эти трудности в целях личной наживы»⁶⁰.

Пораженческие и «голодные» настроения зимой 1941—1942 гг. отмечались даже у сотрудников УНКВД, персональные дела которых разбирались на заседаниях бюро Дзержинского РК ВКП(б). Еще раз подчеркнем, что за исключением высшего руководящего состава Управления, остальные сотрудники НКВД с практически неограниченным рабочим днем не имели существенных преимуществ перед работающими ленинградцами, получая продовольствие по установленным Военным Советом нормам. В связи с этим, в частности, один из чекистов заявил 6 декабря 1941 г., вскоре после празднования Дня конституции, что «лучше 100 грамм хлеба, чем доклад о сталинской конституции. Если с питанием будет также продолжаться, то лучше застрелиться»⁶¹. Об аналогичных настроениях в органах милиции сообщал начальник отделения пропаганды и агитации Ленинградской милиции Д.В. Денисевич. 6 января 1942 г. он направил А.А. Кузнецову записку, в которой говорилось о «бездушном» отношении руководителей партийной организации милиции Короткова и Александровича к подчиненным, в результате чего в последние месяцы участились случаи самоубийств, хотя в мирное время этот показатель в Ленинграде был самым низким по всему Советскому Союзу. Несмотря на то, что в результате проведенной проверки многие факты в отношении Короткова и Александровича не подтвердились, проблема самоубийств в рядах милиции осталась⁶².