Текст книги "Неизвестная блокада"

Автор книги: Никита Ломагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 76 страниц)

¹¹⁹Там же. Л.7—10.

¹²⁰По состоянию на 1 июля 1941 г. в Леноблгорлите вместо 96  сотрудников по штатному расписанию работали 33 человека, в том числе – в радио-газетном секторе из 12 сотрудников осталось всего 7. Сотрудники Главлита находились также в подчинении партийных органов, а не НКВД, хотя и выполняли, в том числе, задачи по охране тайн в печати.– ЦГАИПД СПб. Ф.25. Оп.10. Д.318. Л.74-75.

¹²¹ЦГАИПД. СПб. Ф.4000. Оп.10. Д.320.Л.83—84.

¹²²Там же. С.137-139. Оценивая совещание писателей армии, города и флота, О. Берггольц лаконично отметила в своем дневнике, что оно «плохо прошло. Эти тупые «руководители» – Маханов, Фомиченко, – чем они могут зажечь? Да и личный писательский состав – сер и ленивомыслящ.

Я тоже выступила плохо, почти без подъема, потому что в середине совещания совершенно очевидна сделалась его никчемность. Я вообще не люблю этого организованного лицемерия...» – Берггольц М.Ф. Об этих тетрадях// Звезда. № 5. С. 164.

¹²³Там же.Л.144.

¹²⁴ЦГАИПД. СПб. Ф.4000. Оп.10. Д.320.Л.156—158.

¹²⁵Там же. Ф.25. Оп. 2. Д.4537. Л.56—59.

¹²⁶Там же. Ф.24. Оп.2в. Д.5761. Л.137.

¹²⁷Там же. Ф.415. Оп.2. Д.140. Л.31—32.

¹²⁸Например, А.Д.Александров. Реакционная роль немцев в России (по русским журналам 1-й четверти XIX в.); И.Ф.Ковалев, Н.Д.Худяков. О зверствах немцев в первую империалистическую войну (по архивным неопубликованным материалам Чрезвычайной следственной комиссии); О.М. Фрейденберг. Расовая теория в свете нового учения о языке и др.– ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.2. Д.329. Л.20.

¹²⁹BAR Collection «Research Process – USSR». Артемьев В.П. Деятельность органов госбезопасности в Советском Союзе. C.2.

¹³⁰Там же. С.5.

¹³¹В соответстствии со ст.58—10 УК РСФСР под «антисоветской агитацией» понималась «пропаганда или агитация, содержащие призывы к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст.ст.58—2—58—9), а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания». – Уголовный кодекс. М.: Юрид.изд-во Министерства Юстиции СССР. 1947. С.30.

¹³²В 1941—1943 гг. Главные политуправления армии и флота неоднократно указывали на необходимость создания условий, исключающих возможность слушания радиопередач противника, особенно на пунктах связи. В дополнение к приказу наркома ВМФ № 161 от 5 марта 1941 г. и директивы ГлавПУВМФ № 40 от 1 сентября 1941 г., была издана еще одна директива – № 63, в которой говорилось о фактах прослушивания немецких передач, в том числе и на Балтийском Флоте, а также о неотложных мерах по пресечению впредь такого рода действий. – ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д. 186. Л.85—86.

¹³³ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.186. Л.2—4.

¹³⁴Идеологическая работа КПСС в действующей армии. С.80.

¹³⁵ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.9. Л.15.

¹³⁶Там же. Д.101. Л.51.

¹³⁷Там же. Д.11. Л.50.

¹³⁸Там же. Д.19/1. Л.44.

¹³⁹Там же. Д.3. Л.107.

¹⁴⁰Там же. Д.8. Л.63.

¹⁴¹Там же. Д.11. Л.49.

¹⁴²Там же. Д.8. Л.63.

¹⁴³Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П. н. 38. Том 1. Д.10. Л.1—2.

¹⁴⁴Там же. Л.2—3

¹⁴⁵Там же. Л Л.3—6.

¹⁴⁶ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.33. Л.355—356.

¹⁴⁷Там же. Д.32. Л.37.

¹⁴⁸Там же. Д.101. Л.135—136.

¹⁴⁹Там же. Л.26—27.

¹⁵⁰Там же. Л.128.

¹⁵¹Там же. Д.8.Л.122.

¹⁵²Полностью эта работа была закончена только в середине марта 1942 г., когда Политуправление фронта проинформировало Управление кадров ГлавПУРККА о том, что все работники эстонской национальности из политорганов фронта изъяты.– ЦАМО. Ф.217.Оп.1217.Д.303.Л.120.

¹⁵³ЦАМО.Ф.217. Оп.1217. Д.32. 328—329.

¹⁵⁴Приложение (СД и НКВД), документ № 43.

¹⁵⁵Приложение (настроения), документ № 50.

¹⁵⁶Там же, документ № 49.

¹⁵⁷ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.186.Л.107.

¹⁵⁸ЦАМО. Ф.217.Оп.1217.Д.32.Л.170.

¹⁵⁹Приложение (политический контроль), документ № 15.

¹⁶⁰ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.32. Л.529.

¹⁶¹С начала войны по 20 октября 1941 г. 18-я армия взяла в плен 122

447 человек. – Приложение (СД и НКВД), документ № 20.

¹⁶²ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.13. Л.374—378.

¹⁶³Там же. Д.32. Л.529.

¹⁶⁴Приложение (СД и НКВД), документ № 33.

¹⁶⁵Там же.

¹⁶⁶Там же, документ № 35.

¹⁶⁷Там же, документ № 33.

¹⁶⁸Там же, документ № 34.

¹⁶⁹ЦАМО. Ф.217. Оп.1217.Д.26. Л.523.

¹⁷⁰Там же. Д.13. Л.486.

¹⁷¹Приложение (СД и НКВД), документ № 59.

¹⁷²ЦГАИПД СПб. Ф.25. Оп.2. Д.4655. Л.21, 26.

¹⁷³Приложение (СД и НКВД), документ № 39.

¹⁷⁴ЦАВМФ.Ф.102. Оп.1. Д.229. Л.258, 345.

¹⁷⁵Там же. Л.346—347.

¹⁷⁶ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.229. Л.346.

¹⁷⁷Там же. Л. 346—347.

¹⁷⁸Там же. Л.348.

¹⁷⁹Там же.

¹⁸⁰Приложение (СД и НКВД), документ № 41.

¹⁸¹ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.232. Л.93.

¹⁸²Там же. Л.97.

¹⁸³ЦАМО.Ф.217. Оп.1217. Д.165. Л.211—212.

¹⁸⁴Там же. Л.213.

¹⁸⁵Там же. Л.214.

¹⁸⁶Там же.

¹⁸⁷ЦАВМФ. Ф.102. ОП.1. Д.232. Л.132, 134.

¹⁸⁸ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.165. Л.406.

¹⁸⁹РЦХИДНИ. Ф.644. Оп.1. Д.40. Л.61.

¹⁹⁰ЦАМО. Ф.32. Оп.795436. Д.6. Л.76.

¹⁹¹С некоторыми изъятиями содержание этой директивы изложено Н.И. Соболевым в книге «Идеологическая работа КПСС в действующей армии 1941—1945». С.82—83.

¹⁹²ЦАМО. Ф.32. Оп.795436. Д.6. Л.88—89об.

¹⁹³ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.5. Л.39об.

¹⁹⁴ЦАМО. Ф.32. Оп.11309. Д.165. Л.139.

¹⁹⁵Вишневский В.В. Дневники военных лет: (1943, 1945). М.: Советская Россия, 1979. С.306.

¹⁹⁶ЦАВМФ. Ф.102. Оп.1. Д.311. Л.224.

¹⁹⁷Там же. Л.34об.

¹⁹⁸Там же. Ф.11. Оп.2. Д.655. Л.311.

¹⁹⁹Там же. Л.44.

²⁰⁰Там же.

²⁰¹ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.165. Л.478.

²⁰²Там же. Д.131. Л.93.

²⁰³Там же. Л.95—96.

²⁰⁴ЦАВМФ. Ф.11. Оп.2. Д.750. Л.1—46.

²⁰⁵ЦАМО. Ф.217. Оп.1217. Д.327. Л.104.

²⁰⁶Там же. Д.350. Л.32—33.

²⁰⁷Приложение (СД и НКВД), документы №№ 48—50.

²⁰⁸ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.2. Д.8.Л.5—6.

²⁰⁹Там же. Ф.25. Оп.2. 4683. Л.38,43.

²¹⁰Ленинград в осаде. Сборник документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Отв. ред. А.Р.Дзенискевич. Спб: Лики России. 1995.С.448.

²¹¹На пространность спецсообщений УНКВД и наличие значительного количества в них повторов обращали внимание Г.К.Жуков, а также руководящие работники центрального аппарата НКВД.

²¹²Приложение (политический контроль), документ № 23.

²¹³Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп. 2. П.н. 43. Д.2. Л.25—27.

²¹⁴Там же. Л.28.

²¹⁵Bakhmetiev Archive. Collection «Research Program – USSR», box 7. В.П.Артемьев. Деятельность органов государственой безопасности в Советском Союзе. Очерк в двух частях. Бавария, 1950. С.30.

²¹⁶В довоенное время из нескольких тысяч писем, поступавших на имя Жданова каждый месяц, лишь единицы были политическими доносами. – Приложение (довоенные настроения), документ №7.

²¹⁷Ни одна действующая спецслужба не заинтересована в раскрытии источников получаемой информации даже в далеком прошлом, поскольку это может подорвать к ней доверие со стороны нынешнего и будущего поколений агентов и информаторов.

²¹⁸Приложение (политический контроль), документ №10.

²¹⁹Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.1. Д.4. Л.150—243.

²²⁰Приложение (политический контроль), документ № 23.

²²¹ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.2в. Д.6955.С.12

²²²По воспоминаниям одного из офицеров, работавших в 268-м госпитале в Ленинграде, все без исключения больные и раненые, прежде чем попасть в какой-либо госпиталь на лечение, в обязательном порядке проходили через так называемый приемно-распределительный госпиталь № 1, находившийся в парке за монастырем Александро-Невской Лавры с выходом к Неве у Обводного канала. В нем осуществлялась сортировка больных и раненых по роду заболеваний и ранений. В приемно-распределительном госпитале врачи оказывали первую помощь, ставили диагноз и направляли больного или раненого в соответствующий госпиталь. В этих госпиталях имелся штат политработников, которые изучали письма бойцов родным. В функции врачей и санитарок входило выявление «самострелов» и симулянтов. В сестры и санитарки шли охотно по двум причинам: во-первых, потому что они получали 400 грамм хлеба, спецодежду и работали в тепле, а, во-вторых, эта работала освобождала их от военных трудовых повинностей. – Ершов В. Работа НКВД в госпиталях во время войны. Новый журнал. Кн.37 (1954). С.284—289.

²²³По воспоминаниям некоторых участников Гарвардского проекта, в 1936—1938 гг. после допросов в НКВД некоторые профессора выбрасывались из окон, но «очень часто по возвращении они должны были дать обещание о сотрудничестве с НКВД и доносить на своих друзей». – Project on the Soviet Social System. Interview Records. Harvard University. Volume 19.»A» Schedule Protocols 357—385. Р.30.

²²⁴ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.3. Д.6.Л.12.

²²⁵Там же. Ф.24. Оп.2а. Д.165. Л.1—83.

²²⁶Например, пункт 3 директивы № 1908 Наркома ВМФ (как и аналогичный приказ Наркома обороны) предусматривал подчинение уполномоченных и начальников 3-х отделений (особых отделов) военным комиссарам. Комиссары должны были давать особистам указания по вопросам борьбы со шпионажем, предательством и контрреволюцией, по пресечению дезертирства, паникерства, невыполнения боевых приказов и прочим вопросам политико-морального состояния. – ЦАВМФ. Ф.11. Оп.2. Д.62. Л.52.

²²⁷Немецкие листовки направлялись в Смольный с сопроводительным письмом: «Совершенно секретно, только лично т. Шумилову. По использовании вернуть». – ЦГАИПД СПб. Ф.25. Оп.10. Д.307а. Л.38; Д.4446.

Л.34; Д.4515. Л.13.

²²⁸Приложение (политический контроль), документы №№ 22, 33—36.

²²⁹Там же, документ № 18.

²³⁰Там же, документ №№ 16—17.

²³¹Bakhmetieff Arhive (BAR). Collection Research Program – USSR. Box 7. Артемьев В.П. Деятельность органов государственной безопасности в Советском Союзе. Очерк в двух томах. Бавария, 1950. С.14—16.

²³²Ленинград в осаде. Сборник документов о героической обороне Ленинграда ва годы Великой Отечественной войны. Отв. ред. А.Р.Дзенискевич.

Спб: Лики России. 1995. С.16.

²³³Приложение (политический контроль), документ № 12.

²³⁴Там же, документы №№ 19, 20.

²³⁵Там же, документ № 21.

²³⁶Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н. 44. Д.3.Л.3—4.

²³⁷Там же. Оп.1.П.н.19. Д.1. Л.97—102, 139об.

²³⁸Там же. Оп.2.П.н.44.Д.3.Л.35.

²³⁹Там же. Л.38—43.

²⁴⁰Приложение (политический контроль), документ № 32.

²⁴¹ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.2. Д.50. Л.7—8.

²⁴²Там же. Ф.4000. Оп.10. Л.820. Л.1—5.

²⁴³Приложение (политический контроль), документ № 25.

²⁴⁴Там же, документ № 15.

²⁴⁵Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н. 43. Д.2. Л.99, 112, 118, 121, 128,

134, 141, 152, 161, 168, 174, 179.

²⁴⁶Приложение (политический контроль), документы №№ 29—30.

²⁴⁷Там же, документы №№ 26—28,31.

²⁴⁸ЦГАИПД СПб. Ф.408. Оп.3. Д.6. Л.2—3.

²⁴⁹Приложение (политический контроль), документы №№ 33—36.

Глава 4. «НЕГАТИВНЫЕ НАСТРОЕНИЯ» В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ

1. Начало войны: в плену иллюзий?

17 апреля 1942 г. в теплом и уютном помещении студии Ленинградской кинохроники собрались руководители города, чтобы в узком кругу обсудить подготовленный к показу документальный фильм «Оборона Ленинграда». Беспристрастные кадры кинохроники засвидетельствовали скорее смятение и беспокойство среди населения, нежели патриотический подъем в первый день войны. Не случайно, что Жданов с сожалением констатировал:

«Показан митинг, посвященный началу войны, а публика никак не реагирует. Нехорошо это, как будто не про нее писано, а оратор разрывается. Неправильно...»¹

Реплика Жданова была вполне объяснима – видеть то, что творилось в городе 22 июня 1941 г. он не мог, поскольку война застала его на юге, где он проводил свой отпуск. Всплеск же патриотизма, который Жданов наблюдал по возвращении в Ленинград, действительно наводил на мысль о том, что ничего иного и быть не могло во время его отсутствия. Однако действительность была намного сложнее. Хотя к войне готовились и были уверены, что пятилетки стахановского труда не пропали даром, для простых людей война явилась «как снег на голову»: «может быть, мы и не доживем до нее», – надеялись ленинградцы². Чуда, однако, не произошло.

Запись в дневнике известной русской художницы А. Остроумовой-Лебедевой, относящаяся к военному времени, начинается словами, которые отражали то же самое настроение – предчуствие неизбежности развязки, с одной стороны, и надежду на то, что войны удастся избежать, – с другой:

«Сегодня – речь Молотова. Началась война с Германией! Гитлер неожиданно и внезапно напал на СССР...  Итак, это давно нами ожидаемое нападение, свершилось! Бедная Россия, бедный наш героический народ!...»³

Население СССР, далекое от северо-западных границ страны, было убеждено, что страна превосходит Германию в военно-техническом отношении, что Красная Армия сможет разбить неприятеля. Довоенная пропаганда способствовала распространению «шапкозакидательских настроений». «Врага будем бить на его территории»,  – уверял своих читателей журнал «Большевик».

Печальный опыт финской кампании большинству населения СССР не был известен и всячески замалчивался. Поэтому не случайно Организационно-инструкторский отдел управления кадров ЦК ВКП(б) в информации «О ходе мобилизации и политических настроениях населения» подчеркивал высокий патриотический подъем населения. В течение 24—27 июня 1941 г. в ЦК ВКП(б) поступили сообщения 36 обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик о политических настроениях в связи с нападением фашистской Германии на СССР. Обкомы партии сообщали, что «мобилизация проходит организованно, в соответствии с намеченными планами. Настроение у мобилизованных бодрое и уверенное. Случаи уклонения от мобилизации единичны... В военкоматы и в райкомы партии поступает большое количество заявлений о добровольном зачислении в ряды Красной Армии. Имеется много фактов, когда девушки просятся на фронт... Обкомы отмечают, что митинги на фабриках и заводах, в колхозах и в учреждениях проходят с большим патриотическим подъемом. Рабочие принимают решения с просьбой перейти на 10—11 часовой рабочий день»⁴.

Такие же настроения были характерны и для части ленинградцев. По мнению одного из секретарей РК ВКП(б) Ленинграда, «в начале войны партактив и большинство трудящихся недооценили врага, надеялись на быструю победу»⁵. Однако в Ленинграде о недавних военных неудачах в ходе зимней войны широкие слои населения знали куда больше, чем в целом по стране, и с меньшим оптимизмом смотрели в будущее.

Патриотические настроения, объединившие на время большую часть населения в первые недели войны, вскоре несколько ослабли, дав выход наружу тому широкому спектру чувств и мыслей, который был в довоенном Ленинграде. Эти гетерогенные настроения в условиях нарастающего кризиса развивались чрезвычайно быстро, проявившись не только в чудесах героизма и стойкости, но и в появлении антисемитизма, пораженчества, а также пассивном ожидании развязки, что «все само собой образуется». Сближение СССР с Англией и США в первые недели войны воспринималось населением с большой настороженностью и не являлось существенным фактором в развитии настроений – война с Германией представлялась своего рода дуэлью, в которой «демократии» в лучшем случае будут играть роль честных секундантов.

В городе первые дни войны характеризовались появлением огромных очередей в магазинах. Люди скупали сахар, соль, спички, пытались создать запас продовольствия. Сберкассы также оказались переполнены. Посетители стремились продать госзаем 1928 г. и заложить заем 3-й пятилетки, а также забрать свои сбережения⁶. Аналогичные настроения были зафиксированы практически повсеместно. В упоминавшейся выше сводке говорилось о том, что «в первые дни после начала военных действий в торговой сети усилился спрос на продукты питания и промтовары, в связи с чем в магазинах образовались очереди. Наибольший спрос наблюдался на сахар, соль, спички, мыло, муку, крупы. В некоторых областях имели место значительное количество случаев пьянки среди населения. Некоторые обкомы сообщают об отдельных случаях антисоветских высказываний и поджогов»⁷.

О росте обеспокоенности населения свидетельствовали и анонимные письма, поступавшие на имя А.Жданова. В одном из них, датированном 27 июня 1941 г., выражалось недоумение по поводу молчания Сталина:

Тов. Жданов!

Надо прямо сказать, что такое извещение как мы находимся на войне это серьезное положение, репродукторы кричат не выключайте радио, но тошно делается, люди гибнут где-то, а у нас музыка гремит, а в магазинах кошмар, население делает запасы, у кого есть деньги, конечно, лучше бы вместо музыки дали внушение людям, чтобы не создавали паники. Я считаю, что надо милиции просто напросто гонять очереди, а то получается полная паника, в очередях можно услышать всевозможную провокацию, уже болтают, что Россию продали, что Сталин уже скрылся. Желательно Сталина услышать по радио (выделено нами – Н.Л.) Он пред. Совнар. Комиссаров должен выступить с обращением к народу о нашем прод. положении и т.д., а получается масса в панике, а правительство молчит, музыка гремит точно торжество какое. Я считаю необходимым чаще передавать по радио положение на фронтах, т.к. это интересует весь народ, а главное ждем выступления т. Сталина, где он? На трибуне мы его никогда не видели в Ленинграде, он что, боится своего народа, пусть к репродуктору подойдет, чтобы народ слышал голос того, о ком так много поется.⁸

Несколько позже партийные информаторы и УНКВД с удовлетворением отмечали улучшение настроений в связи с выступлением Сталина по радио 3 июля 1941 г. Записи в дневниках рядовых ленинградцев также свидетельствовали об этом:

«Огромный подъем» у населения вызвала речь Сталина – «очень хорошая, спокойная и не скрывающая опасного положения нашей дорогой Родины»⁹.

Наряду с этим отмечались отдельные случаи «нездоровых» настроений среди партийного актива. Например, 26 июня 1941 г. на бюро Кировского РК ВКП(б) был рассмотрен вопрос о распространении панических слухов секретарем парторганизации поликлиники 23 М.Самойловым, которые нашли свое выражение в «сообщении в РК непроверенных сведений и неприятии мер к устранению панических настроений». М.Самойлову был объявлен строгий выговор с предупреждением¹⁰.

Первые недели войны характеризовались патриотическим подъемом ленинградцев, стремлением внести личный вклад в разгром врага. Успешно проведенные мобилизационные мероприятия в городе, формирование многотысячной армии народного ополчения – все это свидетельствовало о желании защищать свою страну и город от вероломного нападения Германии. Случаи уклонения от мобилизации и нежелание идти в народное ополчение носили в целом единичный характер, хотя в ряде организаций Ленинграда были отмечены факты уклонения половины лиц призывного возраста от мобилизации¹¹.

Документы партийных и правоохранительных органов почти не содержат свидетельств о каких-либо значительных негативных настроениях в связи с призывом в действующую армию, за исключением отдельных случаев проявления антисемитизма. Некоторые рабочие выражали радость по поводу призыва в армию евреев,занимавших «теплые»места на предприятиях (нормировщиков, кладовщиков и т. п.)¹² Отмечалось также, что в некоторых учреждениях в начале июля были проявления панических настроений среди части еврейского населения, что, вероятно, было связано в значительной степени с появлением в городе первых немецких листовок, носивших ярко выраженный антисемитский характер.

Негативные настроения стали появляться несколько позднее – в августе, когда немецкая армия стремительно приближалась к Ленинграду. По данным начальника штаба охраны войскового тыла Ленинградского фронта полковника Дреева, с начала военных действий и по 19 декабря 1941 г. частями и органами ОВТ ЛФ, городской, областной милицией, железнодорожной милицией дорожного-транспортного отдела Октябрьской и Ленинградской железных дорог в тылу Ленинградского и ранее Северного фронта были задержаны 4738 человек, уклонившихся от призыва и мобилизации, причем основная масса задержанных приходилась на август—начало октября 1941 г.¹³

В июне—июле 1941 г. практически все без исключения мероприятия военных и партийных органов в Ленинграде в течение первого месяца войны находили положительный отклик у населения. Информаторы райкомов сообщали, что общее настроение рабочих здоровое, паники во время воздушых тревог не было ¹⁴. Тем не менее, партийные информаторы приводили примеры критики довоенных отношений СССР и Германии. В частности, рабочие говорили, что «не надо было давать немцам хлеб и нефть», т. к. сами голодали и плохо подготовились к войне и, как следствие, оказались застигнутыми врасплох¹⁵, что «зря кормили немцев – не русские люди нами управляют, а евреи, поэтому так и получилось»¹⁶. Уже в конце июня появились первые слухи о том, что «Красной Армии воевать нечем», что на фронте дела плохи и «Гитлера не удержать», что сам Гитлер обладает рядом выдающихся качеств¹⁷. Основные тревоги женщин Ленинграда были связаны с эвакуацией детей, которая далеко не всегда проводилась организованно.

Готовность стран Запада помочь СССР в войне с Германией в начальный период войны вызывала недоверие. 23 июня 1941 г. Остроумова-Лебедева отметила:

«...Утром была речь Черчилля. Англия обещает нам помогать деньгами и техникой. Мне, лично, их помощь кажется не очень существенной. Истощенный, утомленный народ. Да и многие примеры их помощи: Франция, Греция, Югославия... Неужели развязавшаяся война между нами и Гитлером вызвана коварной политикой Англии?... Неужели это есть результат... политики «коварного Альбиона»? Неужели это они натравили разъяренного дикого быка – Гитлера на нашу страну?»¹⁸

По инерции народ с сомнениями относился и к подписанному с Великобританией соглашению о совместных действиях в войне против Германии¹⁹.

Неизвестность и настороженность, характерные для первых дней войны, постепенно переросли в неуверенность. Ухудшение положения на фронте, введение карточек в середине июля 1941 г., отсутствие достоверной информации о развитии ситуации под Ленинградом и в целом в стране – все это способствовало распространению сомнений относительно способности отстоять Ленинград. Вместе с тем, среди части гражданского населения все еще сохранялось заблуждение относительно мощи Красной Армии, особенно ее технической оснащенности. В городе распространялись слухи, что бои за Псков и Остров показали, что «наша авиация куда лучше немецкой, а танки – не хуже»²⁰.

В первой половине июля в городе получил распространение слух о том, что отступление Красной Армии связано с изменой маршала Тимошенко, «перешедшего к Гитлеру»²¹ . Однако уже 30 июля информаторы одного из райкомов Ленинграда отмечали, что «при призыве старших возрастов женщины вели себя особенно неспокойно»²².

Напряжение в городе стремительно нарастало. Отсутствие вразумительной официальной информации о событиях на фронте привело к заметному ухудшению настроения и росту недоверия по отношению к власти. Июльские записи Остроумовой изобилуют констатациями, звучащими как упрек: «...мы иногда по целым дням ничего не знаем», «... мы ничего не знаем. Доходят всякие слухи. Не всему можно верить, а официального ничего не сообщают», «....от нас все скрывают». 7 августа она высказалась очень определенно относительно уровня информированности своих соотечественников: «Мы одни только [ничего] не знаем – граждане СССР, наиболее заинтересованные в этом, а весь мир знает...»²³ В конце августа Остроумова пришла к заключению, что «газеты так мало дают, что люди перестают ими интересоваться и читать. «Все равно ничего в ней не узнать!!», – так они говорят»²⁴. Информационный вакуум быстро стал заполняться слухами, носителями которых зачастую были беженцы, а также материалами немецкой пропаганды, главным образом листовок, которые уже в середине июля попали в город.