Текст книги "Бьющееся стекло"

Автор книги: Нэнси-Гэй Ротстейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Когда Барбара звенящим от счастья голосом сообщила ему имя агента, Лэнни сказал:

– Он лучший в своей области. Уж если Кен Йорген примет книгу, молено считать, что дело сделано. У него налажены связи со всеми издательствами Нью-Йорка.

Она связалась с Йоргеном, и они договорились обсудить все через три недели за ланчем, перед которым он попросил ее зайти в его офис.

В назначенный день, когда Барбара уже собиралась выйти из квартиры и отправиться на станцию, позвонил Лэнни и искренне пожелал ей удачи, которую, по его словам, она вполне заслужила.

Добравшись до города, она, чтобы не опоздать, взяла такси, и водитель довез ее до относительно небольшого здания, зажатого между двумя сверкающими небоскребами. От нее не укрылось, что невзрачный холл вполне соответствовал обшарпанному фасаду. Лифт натужно доставил Барбару на третий этаж, и она позвонила в звонок на двери с номером 309. В зарешеченном окошечке появилось лицо: Барбара назвалась и была впущена внутрь молодым человеком ненамного старше двадцати лет с бриллиантом, вставленным в мочку уха и бокалом шампанского в руке.

– Все, что осталось от вчерашней презентации книги, – сказал он, указав на винную бутыль вместимостью в две кварты, стоявшую на антикварном письменном столе в углу. – Кен притащил, чтобы и нам было что выпить. Угощайтесь, он скоро придет.

Барбара оказалась в приемной, стены которой, от пола до потолка, закрывали стеллажи, уставленные книгами. Самыми разными: здесь были тома в твердых переплетах, карманные издания в мягких обложках, букинистические раритеты и новейшие бестселлеры. В помещении было сумрачно: свет падал лишь из давно не мытого окошка, смотревшего на стену соседнего высотного дома. Барбара села на потертое кожаное кресло и стала наслаждаться спокойствием этого книжного царства. Даже доносившиеся с улицы сигналы пожарных машин и автомобилей «скорой помощи» здесь казались не такими тревожными.

Пребывая в этом благостном состоянии, она неожиданно услышала:

– Здравствуйте, я Кен Йорген. Идем? – Барбара не успела даже разглядеть агента, а тот уже взял ее за руку и повел к лифту.

Быстрый и ловкий, он уверенно лавировал на тротуарах Нью-Йорка, в эту летнюю пору запруженных людьми. Барбара с трудом поспевала за ним, стараясь не запнуться о пласт вывороченного асфальта или не провалиться в открытый люк, которые, как ей казалось, попадались чуть ли не на каждом шагу. Почти сразу же она пожалела, что вместо ставших привычными кроссовок надела туфли на высоких каблуках.

В таком темпе они отшагали не меньше шести кварталов, прежде чем Кен вошел в холл отеля и, резко свернув налево, направился к бистро. Их провели к столику на террасе, откуда можно было обозревать элегантное и строгое убранство отделанного мрамором фойе. Периметр ресторана был обозначен красными корзинами в форме тюльпанов и источающими благоухающий аромат кустами гардений.

Подошел официант. Кен отказался от напитков и сделал заказ, не раскрывая меню, что обличало в нем завсегдатая. Зато Барбара, когда официант обратился к ней, смутилась и, торопливо проглядев перечень блюд, заказала первую попавшуюся закуску, название которой показалось ей знакомым.

– Как я понимаю, у вас есть для меня рукопись, – сразу перешел к делу Кен.

Она достала рукопись из папки и протянула ему.

– Нет, – сказал он, отклоняя бумаги. – Пока не надо.

Она растерялась, не зная, положить рукопись на столик или убрать, и в конце концов выбрала последнее.

– Сперва расскажите, о чем ваш роман.

– Главным образом о людях. Самых обыкновенных людях, которым благодаря силе их характеров удается добиться чего-то не совсем обычного.

– А почему вы сделали героями «обыкновенных людей»?

– Потому, что нахожу их самыми интересными.

– А где вы находите своих «обыкновенных людей»?

– Повсюду. Мне кажется, что работа писателя заключается как раз в том, чтобы отображать жизнь… – Барбара поймала себя на том, что раскрывает перед собеседником свои мысли, но, увлекшись, подробно рассказала обо всех персонажах, особенно о главной героине, чей образ был списан с ее бабушки. А через эти характеры раскрылась перед ним и сама.

Кен, со своей стороны, продолжал задавать ей вопросы, побуждающие ко все большей и большей откровенности.

– Прошло больше десяти лет с тех пор, как Дэйв Стэффорд впервые связался со мной по поводу работы одного из своих тогдашних студентов, – сказал он через некоторое время. – Его мнения для меня много значат, поэтому, когда он дал превосходный отзыв о вашей рукописи, я решил встретиться с вами, даже не прочитав перед этим текст.

Поглощенная разговором Барбара напрочь забыла о своем заказе, и когда официант принес кофе, он убрал тарелку с остывшим, так и не тронутым омлетом по-флорентийски.

Покончив с расспросами, а заодно и со своим капучино, Кен сменил тему.

– А теперь, если не возражаете, я сообщу некоторые сведения о себе, которые могут оказаться для вас полезными. Я – уроженец Нью-Йорка. Немногие в этом городе могут похвастаться тем, что они коренные жители, а вот я здешний, и знаю все ходы и выходы. Куда пойти, к кому обратиться… Если, конечно, приду к решению, что по вашему поводу стоит к кому-то обращаться. Этим бизнесом я занимаюсь много лет, и мне довелось заключить несколько сделок с книгами из числа самых интересных в городе.

Теперь, когда не приходилось отвечать на нескончаемые вопросы, Барбара смогла позволить себе присмотреться к собеседнику. Весь облик этого крепкого, коротко стриженного мужчины в возрасте от пятидесяти до шестидесяти лет, свидетельствовал о недюжинной жизненной энергии.

– Я уже не нуждаюсь в деньгах, – продолжил он медленнее, словно размышляя вслух. – В первую очередь меня привлекают трудные задачи, решение которых требует немалых усилий. Пристроить первый роман никому не известного автора – задача как раз из числа таких.

Барбара почувствовала на себе его пристальный, изучающий взгляд.

– И вот что я вам скажу. Я займусь вашей книгой в том случае, если окажется, что она удовлетворяет одному из двух условий… – Кен говорил с расстановкой, стараясь подбирать слова как можно точнее. – Написана никудышно, но чувствуется, что может принести мне уйму денег, или… – последовала многозначительная пауза, – или она обладает столь высокими литературными достоинствами, что ее просто необходимо опубликовать. Энтузиазм Дэйва заставляет меня предположить, что ваша рукопись подпадает под последнюю категорию… Имейте в виду, Барбара, прежде чем я свяжусь с вами снова, пройдет некоторое время. В моем агентстве заведено, чтобы до меня с рукописью знакомился кто-либо из моих сотрудников. На это уйдет несколько недель, а в сентябре я уезжаю в Европу. Обычные деловые встречи перед книжной ярмаркой во Франкфурте.

– Книжная ярмарка! Должно быть, это восхитительно.

– Я бы не сказал. Скорее, это нелегкая борьба. В этом году мне нужно пристроить восемь объемистых книг.

Подозвав жестом официанта, Кен распорядился записать стоимость ланча на свой счет и проводил ее к выходу из ресторана.

– У вас интересные идеи, Барбара, – сказал он на прощание. – Я свяжусь с вами, как только прочитаю роман.

Барбара рассталась с ним с легким сердцем, радуясь тому, что теперь судьба ее произведения в надежных руках.

Глава 23

В тот день в конце октября Дженни стояла на стуле и под наблюдением Барбары вырезала тыквенную голову ко Дню Всех Святых. Глаза черепушки представляли собой перевернутые треугольники, рот с тремя неровно вырезанными зубами скалился в широкой ухмылке. О носе девчушка то ли забыла, то ли сочла эту деталь излишней. Семечки были разбросаны по всей кухне, а газета под тыквой промокла от сока. Барбара только-только запустила руки в самую середину овоща, намереваясь извлечь оставшуюся липкую мякоть, когда зазвонил телефон. Прежде чем она нашла салфетку, вытерла руки и подняла трубку, звонок прозвучал несколько раз.

Ваш роман соответствует обоим моим условиям, – заявил Кен Йорген, даже не сочтя нужным представиться. – Его непременно следует опубликовать, и на нем можно хорошо заработать. – С этими словами литературный агент повесил трубку.

Барбара не преминула позвонить Ленни, и тот, узнав об отзыве Кена, пришел в восторг:

– Здорово! Просто здорово! – повторял он. – Я и не сомневался в том, что твоя рукопись ему понравится… Поздравляю. Кстати, мне тоже подфартило. Я только что продал в «Сити Квотерли» второй рассказ, а еще одним заинтересовался «Эсквайр».

– Это чудесно, Ленни.

– Знаешь, – промолвил он, – на мой взгляд, нам не помешало бы время от времени встречаться и обсуждать нашу работу. Давай устроим что-то вроде дополнительного семинара для учеников Стэффорда, прослушавших полный курс. Для самых стойких. Согласись, нам с тобой всегда найдется, о чем поговорить. Что скажешь?

В последний месяц, взявшись за продолжение своего романа, Барбара стала остро ощущать недостаток общения с собратьями по перу. Ей требовалась обратная связь, и предложение Ленни она приняла без раздумий.

Теперь, когда Барбара больше не посещала занятия, ее взаимоотношения с мужем заметно улучшились. То, что она не стала записываться ни на какие другие курсы, муж ошибочно истолковал как намерение вернуться к прежней модели их совместной жизни, а долгое молчание литературного агента счел доказательством отсутствия какого-либо интереса к писанине супруги со стороны издателей. Он никогда даже не заикался о конвертах, регулярно отправлявшихся из их квартиры в редакции «Нью-Йоркера» или «Атлантик Манфли» и столь же регулярно следовавших за ними отказах, а имевшие место каждые две недели встречи Барбары с Ленни рассматривал как завершающий этап периода ее сумасбродства, нелегкого для них обоих.

– Ты просто зациклилась на болтовне с этим малым с семинара, – говорил Пол всякий раз, когда речь заходила о поездках Барбары на Манхэттен. – Но ничего, скоро зима, и под предлогом непогоды можно будет тактично отказаться от необходимости таскаться в город.

Как-то в январе, на рассвете, когда Барбара сидела за письменным столом и вглядывалась в сумрак, перед тем как приступить к работе, еще лежавший в теплой постели Пол неожиданно сказал:

– Слушай, а ведь мы с тобой могли бы обзавестись домом.

– Зачем, Пол? Нам и здесь хорошо.

– Ну, все-таки стоит присмотреться… Приглядеть что-нибудь на Уайт Плэйнз или в Скарсдэйл.

– Пол, но ведь мы уже прижились здесь. Тебе отсюда сравнительно недалеко до работы, а Дженни ходит в школу с ребятишками, с которыми сдружилась еще в детском саду. А меня вдохновляет потрясающий вид, что открывается отсюда на Трэверс Айлэнд и Глен Ай-лэнд Парк. Зачем нам переезжать?

– Как зачем? Ты сможешь писать в отдельном кабинете, у окна, выходящего, скажем на большой сад с великолепными старыми дубами. Разве ты не замечала, что с верхотуры даже деревья в парке кажутся синтетическими, будто бы приклеенными к месту. Отсюда даже не разглядеть, как колышутся ветви. Разве тебе не хотелось бы слышать шелест листвы и пение птиц?

– Это вовсе не обязательно. Мне хорошо и тут.

Так и не вставший с кровати Пол перекатился на бок, приподнялся, опершись на локоть, и сказал:

– Барбара, я тут прочел в «Таймс» интервью с несколькими писателями. Ты еще не видела эту статью?

Теперь ему удалось полностью завладеть ее вниманием.

– Так вот, все они числятся горожанами, но у каждого есть любимое местечко за городом, такое, где ему лучше всего пишется. И это объединяет всех опрошенных мастеров, хоть они и работают в разных жанрах.

– Интересно. Мне бы хотелось взглянуть на эту статью. А у кого из писателей брали интервью?

– Не помню.

– Пол, не стоит так обо мне беспокоиться. Я и тут прекрасно себя чувствую. Правда.

На этом разговор окончился, и снова эта тема оказалась затронутой лишь три недели спустя. Забросив Дженни к подружке, где девочка собиралась провести субботний вечер, Барбара вернулась домой, сняла плащ и, увидев, что Пол варит кофе, отправилась на кухню, чтобы составить мужу компанию.

– Я все думаю о доме, Барбара, – ни с того ни с сего заговорил он. – Если мы не переедем сейчас, так уже в жизни с места не стронемся.

– Но у нас нет такой необходимости, Пол. Нам и так…

– Это необходимо для Дженни, – не дал ей договорить муж. – На первом этаже мы устроим для нее игровую комнату, и она сможет приглашать в гости друзей, – с воодушевлением заявил он. – И вообще: городская квартира – не лучшее место, чтобы растить ребенка.

– Но Дженни здесь совсем неплохо. И подружек своих она к нам приводит.

– Разве что изредка… Вот и сегодня отправилась в гости к Робинам, будь у нас дом, она наверняка приглашала бы друзей почаще. Дети, они ведь непоседы, им нужно место для игр. К тому же ребенку нужен свой уголок, где можно уединиться. Сама ведь знаешь, в этом возрасте дети обожают всяческие секреты, тайные местечки.

– Пол, раз уж эта идея так тебя зацепила, давай поговорим с Дженни. По-моему, мы не должны даже помышлять о переезде, не обсудив все с ней.

– Да пойми, Барбара, поначалу Дженни может и заартачиться. Дети часто не понимают своей же пользы, и мы должны быть к этому готовы. Главное, так будет лучше для всех.

Реакцию дочери Пол предсказал верно. В тот же вечер, едва услышав о предполагаемом переезде, она решительно заявила:

– Как хотите, а я отсюда никуда не уеду. Вы меня не заставите!

Продолжать разговор девочка категорически отказалась, и Пол вернулся к этой теме лишь через неделю, за столом.

– Сами и переезжайте, раз вам так хочется, – сердито сказала девочка, с вызовом глядя на родителей. – А я не собираюсь. Мне тут нравится. И вообще, как вы можете так со мной поступать? Это нечестно!

Выкрикнув сквозь слезы последние слова, Дженни вскочила, бросилась в спальню и захлопнула за собой дверь.

Даже Барбара не могла не признать, что девочка реагирует на услышанное слишком эмоционально, а Пол приписал ее поведение избалованности и упрямству, присовокупив к этим характеристикам новомодный психологический термин «истерический синдром». И сказал, что не намерен ставить свои решения в зависимость от детских капризов.

Разговор возобновился поздним февральским вечером, когда окно спальни облепило снегом.

– Помнишь Стива и Джона? – словно бы ни с того ни с сего промолвил Пол. – Наших сотрудников. Они устроились в фирму позже меня, а оба уже купили дома.

– Пол, но мне прекрасно пишется и здесь, да и Дженни не хочет никуда уезжать. Для нас такая покупка просто не имеет смысла. Дом нам не нужен.

– Для меня он не просто нужен, а очень важен, возразил Пол. – На работе меня то и дело спрашивают, почему мы еще не переехали. Мне становится неловко.

– Неловко? Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Коллинз давно намекает, что нам пора сменить место жительства. Даже мистер Джеймс, и тот… Они… как бы тебе сказать… ждут от меня такого шага. Разве что не настаивают. У них это называется поддержанием корпоративного имиджа, – он умолк, вперил в жену пристальный взгляд и добавил: – Это необходимо для моей карьеры, Барбара. Если я хочу рассчитывать на продвижение в фирме «Джеймс, Бентон и Коллинз», то без этого не обойтись.

– Пол, но на покупку такого дома, о каком ты говоришь, у нас попросту нет денег.

– Все покупают недвижимость, взяв ипотечный кредит. И, честно говоря… По-моему, партнерам нравится, когда на младших сотрудниках висят солидные обязательства по закладным. Это намертво привязывает персонал к компании. – Последние слова, видимо, следовало считать шуткой, однако такой, которая лишь подчеркивала серьезность всего высказывания. – Это чистая правда, Барбара, – пылко завершил Пол свою тираду. – Я должен купить дом, если хочу хоть когда-нибудь сделаться партнером.

Барбара не разбиралась в политике, проводимой руководством фирмы, где работал муж, настолько хорошо, чтобы с уверенностью судить, верно ли он оценивает ситуацию, однако слова его прозвучали убедительно. По всей видимости, компания, с ее старомодными правилами и устоями, требовала, чтобы внешние признаки успеха предшествовали самому успеху. Престижное жилье являлось одним из условий продвижения.

Пол пошел на уступки ради ее литературной карьеры, и теперь она чувствовала себя обязанной ответить ему тем же. Если нужно обзавестись собственным домом, чтобы стать партнером, значит, так тому и быть. Тогда Барбара еще не считала переезд жертвой и видела в нем лишь досадное неудобство.

Прошла добрая часть года, прежде чем им удалось подыскать место, отвечавшее всем их требованиям, – свободный дом на Уайт Плэйнз, расположенный в обжитом, элитном районе, представлявшем собой застроенный участок бывшего поместья и находившийся всего в сорока пяти минутах езды от офиса Пола. Барбаре приглянулись и расположение дома и его планировка. Окна трех спален, одну из которых сразу решили превратить в ее рабочий кабинет, смотрели в сад, на террасах которого красовались вековые дубы. Некоторые из этих деревьев раскидывали свои кроны прямо над задним двором дома, безусловно представлявшим собой превосходную игровую площадку для Дженни и ее новых друзей. Барбара отметила современный колониальный стиль соседних особняков и живописный характер окрестностей, но на этом, к ее сожалению, примечательные особенности нового места жительства исчерпывались.

Зато в первое время вся ее созидательная энергия была направлена на обустройство дома. Перед покупкой она никак не ожидала, что окажется полностью поглощенной превращением пустого каркаса в обжитое и уютное семейное гнездо. Юридическая практика фактически не оставляла Полу свободного времени, так что все хлопоты по приведению жилища в порядок легли на Барбару. Она нанимала электриков, штукатуров, маляров, плотников… – всех тех строительных рабочих, которые под ее присмотром должны были завершить отделку помещений и, как было обещано Дженни, реконструировать подвал, превратив его с помощью прессованных облицовочных панелей и люминесцентных ламп в комнату для игр. За всем требовался глаз, по ходу работ приходилось принимать множество мелких решений. Процесс казался бесконечным, и писать было попросту некогда. За целый год, пока она доводила дом до ума, Барбара ни на йоту не продвинулась с продолжением романа.

Но не меньше чем обустройство ее волновало то, как перенесет переезд Дженни. Они перебрались на Уайт Плэйнз в конце августа, полагая, что, если девочка приступит к занятиям с начала учебного года, ей будет легче обзавестись новыми друзьями. Но этот расчет не оправдался: почти все ученики нового класса Дженни были соседями, росли бок о бок и вовсе не рвались принимать новенькую в свой устоявшийся круг. Отношения в школе не заладились: Барбара чувствовала это хотя бы по тому, что дочка уходила на занятия с неохотой, а возвращалась и вовсе в подавленном настроении.

– А почему бы ей не начать брать уроки верховой езды? – предложил Ленни в конце октября, когда, встретившись с Барбарой за ланчем, отметил ее обеспокоенный вид и услышал рассказ об испытываемых Дженни трудностях с общением. – Ведь ваш дом совсем рядом с конноспортивным центром Коксуэлл. Я сам, пока не переехал на Манхэттен, занимался там каждую субботу. У них занимаются и дети, примерно того же возраста, что Дженни. В основном девочки. Может быть, твоей дочке тоже не помешало бы записаться в такую группу?

– А что, Ленни, это мысль. Спасибо. Надо же, оказывается, ты занимался верховой ездой. И ведь никогда не рассказывал.

– Так ведь ты же не спрашивала, – усмехнулся Ленни. – Должен сказать, мне всегда нравилось ездить верхом, а конюшня Коксуэлла – одна из лучших в Вестчестере. К тому же там чудесные тропки. Я и теперь стараюсь не упустить случая побывать там в хорошую погоду. Если уж переселяться, то как раз в такое славное местечко – с выбором ты не ошиблась.

После этого они заговорили о литературе.

Спустя некоторое время Барбара отвезла Дженни в конноспортивный центр. Там было два больших круглых манежа: один, поросший травой, с яркими цветными разметками предназначался для состязаний, а другой, утоптанный, – для упражнений. Сухая арена под навесом позволяла заниматься и в ненастную погоду. Позади открытых площадок тянулись занимавшие пространство в множество акров конюшни. Барбара приметила строившуюся группу всадников.

Одного взгляда на Коксуэлл Дженни хватило для того, чтобы загореться желанием брать уроки. Барбара объяснила ситуацию Тому Брайдену, менеджеру центра, и он организовал для девочки пять индивидуальных занятий, с тем чтобы, прежде чем присоединиться к сверстницам, она научилась более-менее сносно управляться с лошадью. Затем Дженни записали в дневную субботнюю группу, которую уже не первый год посещали три девочки из ее нового класса.

Скоро к субботним тренировкам добавились и воскресные верховые прогулки. Как и остальные, Дженни спозаранку заявлялась в конюшню, помогала конюху задать лошади корму и болтала с одноклассницами на темы, связанные с лошадьми и верховой ездой. Теперь, когда у них появились общие интересы, девочки стали относиться к Дженни терпимо, однако сближения между ними так и не произошло. Девочка огорчалась, а Барбара пришла к выводу, что идея Ленни, подходящая для более мобильного сообщества, имела мало шансов на успех в этой замкнутой, консервативной среде.

Но, несмотря на это, Дженни увлеклась верховой ездой, ставшей для нее, как подозревала Барбара, чем-то вроде прибежища. Если поначалу девочку усадили в седло, чтобы она обзавелась друзьями, то теперь занятия стали привлекать ее сами по себе. Даже зимой, когда приходилось надевать под бриджи длинные теплые панталоны, а под ездовой шлем вязаную шапочку, она не пропустила ни одной тренировки. Занятия проходили на крытой арене, и укрывавшиеся от непогоды на стропилах голуби нередко планировали прямо на всадниц, пугая лошадей. К тому времени Дженни научилась неплохо управляться со Снежинкой, кобылой, на которой она постоянно ездила и которая получила свое прозвание как за белую гриву, так и за способность уверенно ступать даже по глубокому снегу.

Обычно, отвезя Дженни в конюшню, Барбара оставалась там до конца занятий. Неделю за неделей, месяц за месяцем она собственными глазами наблюдала за успехами дочери, не уставая восхищаться тем, как отважно держится хрупкая и маленькая в сравнении с большущей лошадью девочка.

Но, помимо восхищения, ее одолевал и страх. Он оставался невысказанным, но становился все сильнее по мере того, как сложнее и опаснее становились задания.

К весне Дженни взяла за обычай проводить в конюшнях все свободное время, а в результате и Барбара, старавшаяся побольше бывать с дочерью и к тому же очарованная благоуханием пробуждавшейся природы, занялась верховой ездой и сама. Точнее сказать – возобновила занятия. Она брала такие же уроки, когда ей было столько лет, сколько сейчас дочери.

Тренировки Дженни заканчивались в час дня, после чего мать и дочь обычно отправлялись на верховую прогулку по окрестным полям и тропам. Маршрут, как правило, выбирала уверенная в своем умении управляться со Снежинкой Дженни. Бывало, что к ним присоединялся приезжавший в Коксуэлл покататься Лен-ни. Барбара не чувствовала необходимости рассказывать об этих встречах Полу, ведь они были случайными и не влекли за собой никаких последствий.

Глава 24

Впоследствии в предисловии к одному из своих романов Барбара напишет: «Бывают дни, когда запоминается каждый звук, каждый образ, каждое мгновение. Ты помнишь, где была, что делала, что говорила, даже что думала – и все потому, что свершившееся тогда было судьбоносно и необратимо. Дни убийства Кеннеди, высадки на луну Найла Армстронга или гибели Мартина Лютера Кинга останутся в памяти современников во всех подробностях».

Для Барбары таким днем стало 12 октября второй осени их жизни на Уайт Плэйнз. Дженни уже закончила тренировку и теперь прогуливалась верхом на красивом гнедом скакуне, сменившем на этот раз Снежинку. В прошлую субботу на показательных выступлениях серая кобылица Дженни споткнулась и теперь была оставлена в стойле, как говорил Том, «на заслуженном отдыхе». Менеджер конноспортивного центра заботился о животных, и не выпускал Снежинку на манеж целую неделю. Дождавшись окончания занятий, Барбара встретила дочь, уже сидя в седле, и на прогулку они отправились вместе. Втроем, поскольку к ним присоединился прибывший в Коксуэлл час назад и взявший на конюшне мускулистого мерина Ленни.

Уже более двух недель – необычно долго для этого времени года – стояла сухая погода, и Барбара разрешила Дженни ехать по ровной, открытой местности, не как обычно – шагом или рысцой, а легким талоном.

К конюшням они возвращались через широкий луг, зеленый луг, то здесь, то там испещренный желтыми пятнами – густой и высокой порослью еще не успевшего отцвести золотарника. Вдоль края луга тянулась линия белоствольных берез, возвышавшихся над примыкавшим к ним соснячком. Невзирая на приближение зимы, березы еще не облетели, и сохранившиеся на их нижних ветвях бронзовые листья, поблескивая в солнечном свете, великолепно сочетались с изумрудной зеленью хвои. Тишина нарушалась лишь топотом копыт, шелестом сухой листвы под ногами коней, да стрекотанием укрывшихся в густой траве кузнечиков. В переплетении трав шныряли юркие белки. Две зверушки, серая и бурая, некоторое время без малейшего страха, словно наперегонки, бежали рядом с лошадью Барбары, так что было видно, как оттопыриваются набитые спелыми желудями защечные мешки. Солнечная погода не сбивала белок с толку: они делали запасы на предстоящую зиму.

Лошади с плеском перешли речушку. Алые пряди сумаха терлись об их бока, высокий тростник расступался, открывая буроватую, вспенивавшуюся под копытами воду. В прозрачном голубом небе виднелись стаи птиц, летевших на юг, – в том же направлении и, как казалось, с той же скоростью, что и всадники. Откуда-то издалека тянуло прелыми листьями. В воздухе уже ощущался легкий холодок, предвестник первых морозов.

Все трое ехали молча. День был слишком хорош, и чтобы он отложился в памяти, не хотелось ни на что отвлекаться.

На прогалине Дженни определилась с завершающим отрезком обратного пути, выбрав для этого самый открытый участок местности, примыкавший к строительной зоне. По уже готовившемуся к будущей застройке полю недавно прошлись бульдозером, а за прошедшие солнечные дни грунт подсох, уплотнился и сделался тверже, чем почва оставшегося позади травянистого луга. Девочка уже говорила про это место с Барбарой, и обе нашли его идеально подходящим для того, чтобы прокатиться вскачь.

Держась бок о бок, все трое перешли на более быстрый аллюр, и тут Барбара заметила, что когда Дженни натянула поводья, ее гнедой резко мотнул головой. Снежинка никогда так не поступала, и от неожиданности девочка осадила коня и перешла на рысь. Матери показалось, что ее дочка встревожилась. Следуя полученным на занятиях инструкциям, Дженни легонько ударила пятками в конские бока, чтобы пустить гнедого галопом, но результат оказался неожиданным. Жеребец не стал разгоняться, а взял с места в карьер и, вытянув шею, стремительно понесся вперед.

Рывок оказался столь мощным, что девочка выронила поводья, болтавшиеся теперь по обе стороны от конской морды. Пытаясь дотянуться до них, Дженни припала к шее гнедого, но подалась вперед слишком сильно, и Барбара увидела, как ее нога выскользнула из правого стремени. О том, чтобы восстановить контроль над скакуном без узды, опираясь лишь на одно стремя, не приходилось и думать. Конь, словно уловив страх наездницы, помчался дальше с головокружительной скоростью. Дженни только и оставалось, что, припав к потной шее жеребца, вцепиться руками в его гриву.

Стремясь догнать дочь, Барбара вновь и вновь понукала свою кобылу пятками и хлыстом, но она никогда не была искусной наездницей, и все ее усилия пропадали втуне. Разрыв между нею и вырвавшейся вперед дочерью увеличивался, и одновременно усиливался ее страх. Предоставленный самому себе жеребец скорее всего рано или поздно примчался бы в свое стойло, но Дженни могла не удержаться на его спине во время бешеной скачки, а в случае резкой остановки – перелететь через его голову. Опасения, которые Барбара подавляла в себе с того часа, как ее дочь уселась в седло, теперь грозили воплотиться в действительность, и она была бессильна это предотвратить. Ей оставалась роль беспомощной свидетельницы смертельно опасной скачки.

Барбара видела, как Ленни, хлестнув своего мерина, устремился вдогонку за Дженни. Расстояние между ними стало уменьшаться, но конь Дженни, специально выращенный для состязаний, почуял погоню и помчался еще быстрее. Когда он поравнялся со строительной площадкой, девочка, не выдержав бешеной скачки, скатилась с конской спины и упала на землю. Она сумела сгруппироваться, прикрыв руками голову, и, к счастью, не угодила в большущую, футов в пятьдесят длиной, кучу сваленных у края площадки строительных отходов – металлической арматуры, камня и битого стекла. Падение туда повлекло бы за собой если не смерть, то страшные увечья. Конь – тоже к счастью – не вздыбился и не затоптал упавшую. Почувствовав, что лишился наездницы, он тут же успокоился и остановился рядом, совершенно не осознавая своей роли в разыгравшейся драме. Бока скакуна вздымались и опускались, с него ручьями струился пот.

Подоспевший Ленни взял жеребца под узцы, подтянул подпругу и, удостоверившись, что сбруя в порядке, уговорил Дженни снова сесть в седло, объяснив Барбаре, что если девочка не заставит себя сделать это сейчас, то у нее может возникнуть страх перед лошадьми, который останется на всю жизнь. Держа коня, на котором сидела неспособная унять дрожь девочка, в поводу, он направился к конюшне.

Было уже четыре часа дня. Заметно похолодало, поднялся резкий, пронизывающий ветер, который обрушил на твердую, засохшую землю шелестящий дождь сорванной с деревьев листвы и принес со стороны стройплощадки тошнотворный запах горящей резины. Там сжигали мусор.

Когда Барбара привезла Дженни домой, чтобы обработать ссадины и ушибы, Пол, в слаксах и водолазке, работал за обеденным столом, на котором была разложена документация по недвижимости.

– Что случилось? – воскликнул он, увидев, что одежда Дженни порвана и испачкана, а на волосах запеклась кровь.

– Все в порядке, папочка. Ничего страшного, – ответила девочка, но в следующий миг бросилась к отцу, охватила его за талию и разразилась слезами.

– Дженни, расскажи, что случилось, – повторил, мягко высвободившись, Пол. – И начни, пожалуйста, с самого начала.

Девочка всхлипнула и сглотнула слезы.