Текст книги "Бьющееся стекло"

Автор книги: Нэнси-Гэй Ротстейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

– Ты меня не понял, Тони, – горячо заговорила она. – Я сказала это только потому, что мне больно видеть, как ты переживаешь. Но я знаю, что скажет мой отец, когда познакомится с тобой. Когда узнает тебя, поймет, что ты за человек… – Диди протянула руку и коснулась его лица, на миг забыв о цели своего разговора. – …Ты такой славный. Твоя верность принципам, порядочность, честность… Многое в тебе… Короче говоря, я представляю себе, что он скажет, когда сможет оценить твои способности и узнает, что ты занимаешься строительством. Такие люди, как ты, ему по нраву. Я это точно знаю, так же как и то, что он наверняка сам предложит тебе руководить его американскими филиалами от его имени… Тони, моему отцу под шестьдесят. Большую часть времени он мотается между Ванкувером, Виннепегом и Торонто, а теперь к этому добавились и поездки в Штаты. Правда… – тут, как ни старалась Диди сдерживаться, в голосе ее прозвучала неизжитая обида за годы, проведенные в Брэнксом Холле… – он и раньше частенько отдыхал во Флориде. Но не в этом дело: отец не раз говорил, что с точки зрения управления не может быть ничего лучше и надежнее семейной компании. «Кровное дело» – так он это называет. Он частенько жалел, что у него нет сына, которому можно было бы доверить ведение бизнеса в Соединенных Штатах. Так вот, ты станешь моим мужем, войдешь в нашу семью, и у него появится сын. Немножко поздновато в его-то годы, – улыбнулась она, – но лучше поздно, чем никогда. Ты будешь вести «кровное дело», Тони.

– Диди, ты опережаешь события. Он может отнестись ко всему иначе.

– Ничего я не опережаю, – горячо возразила Диди, не в силах скрыть своей гордости за него. – Тони, ты ведь прекрасно знаешь строительный бизнес. Никто не разбирается в этом деле лучше тебя. Так что не я опережаю события, а ты ошибаешься. Отец нуждается в тебе.

– Ну что за ерунда, Диди. Твой отец даже не знаком со мной, как же он может во мне нуждаться. И вообще я не собираюсь работать на твою семью. У меня и сейчас неплохая работа, а если потребуется, так найду и другую.

– Тони, милый, давай закончим этот разговор. Пойми, единственное, чего я хочу, так это чтобы ты отнесся ко всему непредвзято. Ты сам говорил, что мои родители рано или поздно захотят с тобой познакомиться. Так вот, они приедут через пару недель, рассчитывая забрать меня отсюда. Вот вам и случай познакомиться… Не сомневаюсь, они полюбят тебя так же, как и я. А отец предложит тебе работу.

Тони не откликнулся, и дальше, до спального корпуса, они шли молча. Диди понимала, что, даже затронув эту тему, не рассказала ему об истинном положении дел. О том, что ему действительно следовало бы знать. Она подавила свои опасения, удержала их внутри себя, как будто надеясь, что, не будучи облеченными в слова, они не смогут и воплотиться в жизнь.

В те ночи, когда она умиротворенно покоилась в его объятиях и сама темнота располагала к откровенности, у нее имелась возможность поделиться многим. Он мог и выслушать ее, и не увидеть при этом ее боли. Но Диди предпочла умолчать о том, как родители контролировали и направляли каждый ее шаг и какой беспомощной чувствовала она себя рядом с ними. Предпочла не рассказывать об их жизненных ценностях, которых не разделяла, их претенциозности, сделавшей невозможной настоящую дружбу, о горьком одиночестве во время их длительных отлучек и о том, как терзалась сама, считая, что все знакомые имеют с ней дело только из-за ее имени. Сьюзен стала ее первой настоящей подругой, а Тони, со дня памятного шторма, ее гаванью, ее истинным прибежищем. Быть с ним рядом – вот единственное счастье, какое она знала в жизни.

Диди не говорила ему всего этого. Больше всего она боялась, что Тони не сможет понять ее и, хуже того, осознав, насколько далеки один от другого их миры, оставит. Диди убедила себя в том, что если она будет молчать, лето продлится вечно.

– Диди, это мы. Мы здесь. Почему ты так долго не подходила к телефону? Не могла же ты забыть, что мы прибываем сегодняшним рейсом. Разве ты не получила нашу открытку из Ниццы? Мы там писали, что будем семнадцатого. Подожди, не вешай трубку. Отец хочет с тобой поговорить.

– Диди, ты меня слышишь? Я звоню прямо из порта, тут всего один телефон, и к нему огромная очередь. К счастью, я об этом помнил с прошлого раза, так что мы с мамой как сошли с борта, так и припустили прямиком к телефону. Обогнали всех и успели первыми. Но мы с дороги, чертовски устали, так что слушай меня внимательно. Мы приедем к тебе сегодня вечером. Забронируй места у Энтони, на Пирсе, 4. Завтра забираем тебя домой, так что начинай укладывать вещи. Поедем на машине.

– Погоди, папа, мне тоже нужно тебе кое-что сказать. Я тут познакомилась с одним человеком и… мне хотелось бы представить его тебе и маме.

– Хорошо, закажи столик на четверых.

– Но я думаю вам стоит познакомиться и с его матерью. Можно я приглашу ее?

– Это что, так серьезно?

– Да, очень.

– Но почему ты не написала нам ни слова, ведь знала же весь наш маршрут?

– Ну, в нашей семье никогда не было писателей.

– Ладно, скажи хоть, где ты подцепила этого малого?

– В кампусе.

– И кем он собирается стать?

– Архитектором.

– Ну что ж, приводи его. Вместе с матерью.

– Папочка, имей в виду: он очень много для меня значит. Они оба очень много значат. Пожалуйста, будь с ними поласковей.

– Ну конечно… Ладно, мне пора закругляться. Они уже выгрузили багаж, а твоя мама начинает нервничать. Не говоря уж про очередь к телефону, в ней все уже давно нервничают. Проследи, чтобы был вид на гавань. Всё, детка, встретимся у Энтони в семь. Пока.

Когда Тони под руку вел Диди по ресторану к столику ее родителей, она чувствовала себя великолепно. А как элегантно выглядела мать Тони в сшитом ею самой парчовом платье.

Мать и отец Диди уже сидели за столиком лицом к заливу, перед ними стоял оловянный поднос с напитками. Диди приметила, что мать нервно теребит жемчужное ожерелье. Отец, по их приближении, привстал.

– Как поживает моя малышка? – Диди поцеловала его и обошла столик, чтобы поцеловать мать. – А это твой молодой человек… И его милая матушка, – продолжил отец с очаровательной любезностью.

Диди представила всех в столь безупречной манере, что директор Брэнксом Холл мог бы гордиться своей выпускницей.

– Миссис Пиканко, позвольте представить вам моих родителей. Мистер и миссис Айн.

– Зовите нас просто Стэнли и Хелен.

– Благодарю вас, мистер Айн. Меня зовут Мария.

Новоприбывшие уселись на места, указанные отцом. Диди: лицом к блюду с омарами и спиной к заливу.

– Мы уже успели выпить до вашего прихода. Что выпьете вы? – Все разобрали остававшиеся на подносе коктейли. Официант собрался было отойти от столика, но мистер Айн задержал его. – Нам хотелось бы заказать ужин, – сказал он и, уже обращаясь к сидевшим за столиком, пояснил: – Мы сегодня не сможем засиживаться допоздна. Придется уйти пораньше, ведь завтра с утра в дорогу, а на путь до Канады уйдет двенадцать часов… Мария, мы никоим образом не хотим вас торопить, но нам действительно нужно выехать рано утром. Я закажу себе устриц и полуторофунтового омара. Фаршированного. Как я слышал, Хелен, здесь лучше всего готовят фаршированных. Кроме того, возьму айдахо и еще… отложите мне на десерт кусочек вашего восхитительного бостонского кремового торта. Моей жене принесите то же самое. Остальные сделают заказы сами.

Как только официант отошел настолько, что уже не мог слышать разговора за столиком, Диди решила больше не откладывать объяснение. Ей следовало уладить все именно сейчас, в этот вечер, ведь родители считали, что завтра она уедет с ними, и отец только что сказал, что они не намерены здесь засиживаться. Положив для пущей уверенности руку на руку Тони, она выпалила фразу, в произнесении которой тренировалась с полудня, с того момента, как родители позвонили ей по телефону.

– Мы с Тони собираемся пожениться.

– Диди, вот так сюрприз. Ты не говорила, что у вас это так серьезно, – промолвил ее отец.

– Я хотела сказать тебе это в присутствии Тони.

– Вы уже назначили день свадьбы? – как бы между прочим спросила ее мать.

– Пока нет. Я ждала вашего возвращения. Да и Тони думал, что сначала вам нужно с ним познакомиться.

– Это весьма разумно с его стороны, – суховато заметил отец.

– Думаю, с венчанием спешить не стоит, – сказала мать, – вам нужно время, чтобы получше узнать друг друга, а мне – чтобы как следует все организовать.

– Пожалуйста, порадуйтесь за меня, – попросила Диди.

– По такому поводу надо заказать тайтингер, – бодро заявил отец. – Мы выпьем за помолвку моей дочурки и за наше возвращение из Европы.

Подозвали официанта, подали шампанское. Пузырьки оседали на дно бокалов, выполненных в форме тюльпанов.

– Ну что ж, мне предстоит уйма дел, – с воодушевлением промолвила ее мать. – Не знаю даже, с чего начать. Но, к счастью, мы с отцом привезли тебе кое-что из Рима. Пусть это будет нашим первым подарком по случаю помолвки. – Она пошарила в своей сумочке из крокодиловой кожи, достала замшевый футляр с клеймом «Булгари» и положила перед дочерью со словами: – У Диди столько золота, что на сей раз мы решили подарить ей нечто иное. – Поскольку Диди и не подумала потянуться к футляру, мать продолжила: – Ты ведь всегда любила изделия «Булгари», а сейчас мы приобрели вещицу, которая тебе точно пригодится. Открой футляр, взгляни. Я думаю, Тони и Марии тоже будет интересно посмотреть на наш подарок. – Однако Диди так и не прикоснулась к футляру. – Ну что ж, – сказала мать, – открыть можно и потом. Это бриллиантовая заколка. Нам повезло, что мы ее нашли – она удивительно подходит к тем серьгам в два карата, которые были куплены в прошлом году. Помнишь? – И, обращаясь к Марии и Тони, добавила: – Диди у нас собирает бриллианты. Впрочем, ничего удивительного – их обожает большинство женщин.

– Обычно Диди путешествует с нами по Европе, подхватил отец. – В этом году она не поехала с нами впервые за… дайте-ка вспомнить… за пять лет. Думаю, ей было лет семнадцать, когда мы впервые взяли ее с собой. И, конечно, на этот раз мне очень недоставало дочурки, но, похоже, ничего не поделаешь – придется привыкать. Какой-то другой счастливчик будет возить ее в Европу, а, Тонн?

– А еще мы купили тебе кашемировое платье, о котором ты просила, – вставила мать. – Нашли его в Хэрродз.

– Мы отдали бы его тебе прямо сейчас, но твоей маме не удалось запихнуть его в сумочку. – Отец рассмеялся, как всегда смеялся над собственными шутками. – Ну что… Может, все-таки взглянем на камушек? Для женщин безделушки имеют значение, а, Тони?

Диди сняла с шеи цепочку с кольцом и протянула матери. – Посмотри, это подарила Тони его бабушка.

– Филигрань, – одобрительно промолвила мать. – Португальцы порой делают интересные вещи, правда? Очень миленькое колечко.

– Что ж, Тони, прекрасная идея, – хмыкнул отец. – Совершенно незачем начинать с крупных подарков. Главное застолбить территорию, а остальным можно заняться потом – я всегда так говорил. Уверен, Хелен, как раз сейчас Тони размышляет о том, какой бриллиант преподнести нашей Диди.

Диди заметила, что Тони стиснул зубы и лицо его помрачнело.

Перед родителями поставили устриц, перед остальными томатный сок. Пока ее муж разлагольствовал о драгоценностях, мать Диди быстро расправилась с устрицами и снова вступила в разговор, перейдя к следующему пункту своего поспешно намеченного перечня.

– Нам придется приготовиться. Ну, мне, конечно, поможет Стивен. Катлеры, они стали лучшими нашими друзьями. На корабле мы обедали за одним столиком. Мистер Катлер занимается производством изделий из замши. Он просил, чтобы мы с тобой, Диди, обязательно зашли в его салон на Манхэттене и выбрали, что нам понравится. Он уже подготовил весеннюю коллекцию. Впрочем, ты сама сможешь обсудить с ним все на следующей неделе. Он и его жена такие милые люди. Они приедут к нам в Честертон на уикэнд.

– Честертон? – попытался наконец вступить в разговор Тони. – Это район Торонто? Диди говорила мне, что вы живете в Торонто.

– Что? – она удивленно подняла брови. – Разве Диди не объяснила?.. Нет, Честертон это не район, а название нашего имения. Если точнее, то Северный Честертон, потому что у нас есть еще один, во Флориде. Южный.

Больше Тони ни о чем не спрашивал, да и мать Диди ни за что не позволила бы отвлечь ее от главной темы.

– Когда встретишься со Стивеном, Диди, – продолжила она, – ты сможешь обсудить с ним последние новинки сезона. Возможно, он предложит, чтобы кто-нибудь из его модельеров сделал для тебя потрясающий замшевый наряд. Наверняка предложит, и с удовольствием. Причем бесплатно – это будет его свадебным подарком… – Тут ее мать вспомнила о сидевшей напротив будущей родственнице и обратилась к ней: – Мария, а Антонио ваш единственный ребенок?

– Да, Антонио у меня один, – казалось, будто синьора Пиканко признательна за возможность сказать что-то о сыне.

– Значит, в вашей семье уже все взрослые. И чем вы теперь заполняете свое время? В каких благотворительных организациях состоите?

Платье из золотой парчи явно ввело миссис Айн в заблуждение: она решила, что оно не иначе как от Белла Бласса и его обладательница должна иметь и соответствующий внушительный банковский счет.

– Благотворительные фонды? Мне не нужна благотворительность. Я зарабатываю достаточно денег, чтобы покупать еду. – От волнения она заговорила сбивчиво, с усилившимся акцентом. – Я шью платья.

Видя растущее смущение матери Тони, Диди поспешила вмешаться:

– Мама, миссис Пиканко шьет великолепную одежду. На Сан-Мигеле она была известной мастерицей. Платье, которое на ней сегодня, она смоделировала и сшила сама. Правда ведь оно просто потрясающее?

Услышанное не только не смутило миссис Айн, но и подогрело ее интерес к разговору:

– Вы моделируете платья… Я как раз привезла из Комо отрез превосходного шелка. Вы, конечно, знаете, они там делают тончайший шелк в мире. Не считая, разумеется, китайского, но Стэнли говорит, что Китай далековато, чтобы ездить туда за материей. Вы действительно шьете чудесные вещи. Может быть, сошьете костюм мне? Вы ведь почти член семьи, и я просто обязана найти для вас дело, верно? И я настаиваю на том, чтобы заплатить вам. Пожалуй, я могла бы зайти к вам еще до нашего отъезда.

Мария Пиканко не ответила, лишь молча положила столовый прибор на стол и опустила натруженные руки на колени.

Подали очередную перемену блюд – амандин для миссис Пиканко и Тони, меч-рыбу для Диди и фаршированных омаров для Айнов. Отец Диди легко разделал своих, оторвав им клешни. Покончив с ними, он проигнорировал чашу для мытья рук, вытер пальцы о белоснежную салфетку и знаком велел официанту унести тарелку с пустыми панцирями.

По всей видимости, мистер Айн услышал более чем достаточно, и услышанное ему не понравилось. А когда ему что-то не нравилось, он делал все, чтобы переломить ход событий, взяв ситуацию под контроль. Он резко сменил и тему разговора, и тон. Притворная теплота исчезла: теперь его голос звучал сухо и по-деловому.

– Как ты собираешься содержать мою дочь? – обратился отец Диди к Тони, напряженно сидевшему напротив, вцепившись руками в столешницу.

– Я люблю Диди, и буду заботиться о ней.

– Как ты собираешься ее содержать? – мистер Айн не принял его ответа и повторил свой вопрос.

– Я смогу ее обеспечить.

– На какие средства?

– Я строитель. Работаю в компании «Мурр Констракшнз». У меня неплохой заработок.

– А как вышло, что ты занялся строительством?

– Мы приехали из Португалии, когда мне было четырнадцать. С острова Сан-Мигель, одного из Азорских островов. Потом мой отец умер, и я устроился на стройку.

– Ага, значит, ты самоучка. Ну, может, потом и закончил какие-нибудь вечерние курсы, но поначалу работал на подхвате и учился всему сам. Верно?

– Да, мистер Айн, можно сказать и так.

Голос ее отца посуровел:

– Именно так. Как и большинство португальских парней, которые работают на моих площадках.

Диди почувствовала, что ей необходимо вмешаться, объяснить отцу, что Тони особенный, совсем не такой, как все. Что он честный, целеустремленный, что он заслуживает уважения.

– Ты не прав, папа, – заявила она. – Вот хозяин о Тони самого высокого мнения, он даже оплатил его учебу. Тони прекрасный строитель. К тому же он не простой рабочий, а прораб.

Отец добавил эти сведения к уже имевшейся у него информации, а потом продолжил разговор с Тони, как будто дочери рядом и не было.

– То, что ты выбился в прорабы, просто удивительно. Я никогда не доверил бы такую ответственную должность парню, не имеющему серьезных знаний и опыта. Даже если ему предстоит руководить одними безграмотными португальцами. По ты сказал, что работаешь в «Мурр Констракшнз», а это многое объясняет. Все, кто занят в строительном бизнесе, знают Саймона Мурра – его фирма держится за счет низких расценок. Он приманивает ими заказчиков, но, чтобы поддерживать их на таком уровне, готов нанять кого угодно, хоть первых попавшихся эмигрантов прямо с корабля. С ними ему легче, они не состоят в профсоюзе, а значит не приходится соблюдать тарифное соглашение. Он платит самую низкую зарплату на всем северо-востоке, использует второсортные материалы – отсюда и дешевизна. Таков его стиль работы. Ему еле-еле удалось доказать, что его фирма соблюдает стандарты Массачусетского Строительного Кодекса. Саймону даже дважды предъявляли обвинение в несоблюдении мер безопасности… Я, знаешь ли, владелец одной из самых процветающих строительных компаний на Восточном побережье, и кое-что в этом деле смыслю. И уж во всяком случае знаю, какую зарплату может платить тебе Мурр. Сколько платит сейчас, и на что ты можешь рассчитывать в будущем… А поскольку мне известны и цены, то скажу сразу – в Бостоне на эти деньги ты можешь снять разве что однокомнатную конуру в доме без лифта. Что бы ни говорила тебе сейчас моя дочь, она вытерпит такую жизнь не дольше трех месяцев. Не дольше, чем смогла бы вытерпеть ее мать. Неужто ты воображаешь, что Диди будет таскать на третий этаж сумки с продуктами. Что она вообще будет сама ходить по магазинам?

– Но это временные трудности. Я надеюсь стать архитектором.

– Одной надежды недостаточно. Все на что-то надеются.

– Мистер Айн, я собираюсь поступать в Массачусетский Технологический в будущем году.

– Это похвально, особенно в твоем возрасте. Сколько тебе лет?

– Двадцать девять.

– Двадцать девять? И ты только сейчас понял, кем хочешь быть? А не поздновато ли тебе захотелось стать архитектором? Для этого надо учиться пять лет. На дневном отделении, то есть не получая жалования прораба. Это значит, что пять лет у тебя вовсе не будет никаких доходов. Уж не думаешь ли ты, что Диди пойдет работать? И кто, по-твоему, должен содержать вас все это время? Я?

– Нет, мистер Айн. Я понимал, что на время учебы останусь без заработка и накопил денег.

Но эти объяснения не имели никакого смысла. Мать Диди оценила подаренное дочери кольцо и нашла его стоящим, а ее отец оценил Тони – и нашел никчемным. Теперь он задался целью выставить его не только пустым мечтателем, но и пройдохой и действовал при этом напористо, с умением, отточенным на куда более сильных противниках.

– А когда, интересно, тебе так захотелось стать именно архитектором? Случайно не после знакомства с моей дочерью? – Тони молчал. – Ну вот, я тебя и раскусил. Ты решил, что, женившись на Диди Айн, приберешь к рукам «Айн Констракшнз», так? Нацелился на мои капиталы?

Вопросы отца следовали один за другим, и ему не нужны были ответы, ибо в каждом вопросе уже заключалось обвинение.

– Это неправда, папа, – пролепетала Диди. – Ты ошибаешься. Тони не такой…

– Наивная дочка богатенького папаши должна была стать легкой добычей такого пройдошистого малого, как ты, а, Тони? – продолжал Айн, между делом шикнув на дочь, чтобы она больше не встревала в разговор.

Диди была так напугана, что не решалась поднять глаза. Она не видела Тони, и лишь услышала, как заскрипел отодвинутый им стул. Потом напряженно, но сдержанно, прозвучал его голос:

– Мама, мы уходим… Пошли…

Заскрипел по половицам второй стул, затем послышался стук каблуков. Звук удаляющихся шагов. Она осмелилась наконец взглянуть вслед уходящим и увидела понуро шагавшего к выходу Тони и семенившую за ним мать.

Официант поставил перед отцом бостонский кремовый торт и тот с удовольствием вырезал себе кусок из любимого места, из самой середины. Он был доволен собой, видимо, считая, что сумел ловко вывести на чистую воду прохвоста вместе с его мамашей.

Но Диди случившееся ошеломило настолько, что на какое-то время она перестала осмысленно воспринимать окружающее и действовала по наитию. Вскочила и устремилась следом за Тони.

Его машина уже рванулась прочь от обочины. Диди замахала рукой, подзывая такси, открыла сумочку и только тогда сообразила, что у нее нет наличных, чтобы расплатиться с водителем. Одни кредитные карточки. Как это и принято у богатых людей.

Жестокие слова отца продолжали звучать в ее голове на протяжении всей долгой, бессонной ночи – последней ночи, проведенной в Тэйере. Они мучили ее и во время двенадцатичасового пути по автостраде и даже месяцы спустя, когда она до утра не могла сомкнуть глаз, вспоминая произошедшее в Бостоне.

И как только ее отец мог подумать, что Тонн интересовали в ней только деньги? Да он о них и не знал! Он ведь никогда не расспрашивал ее о семье – ни где она привыкла отдыхать, ни в какой училась школе – ни о чем подобном.

Но вдруг отец все же не ошибся. Скорее всего, Тонн сразу сообразил, что она из богатой семьи. Наивно думать, будто ей удалось это скрыть. Ее привычки, манера говорить все должно было бросаться в глаза, как физический недостаток, который все видят и о котором нет надобности упоминать особо. Что, кроме денег, могло привлечь к ней такого видного парня? Неужели он и вправду просто воспользовался ее наивностью?

Но нет, даже если Тони и догадывался о ее средствах, он все равно не был таким, каким его расписал отец. Он не чурался никакой работы и всегда гордился тем, чего достиг собственным трудом со времени приезда в Америку. И ни разу не дал ей ни малейшего повода усомниться в том, что действительно ее любит.

Если бы только у нее хватило смелости поддержать Тони в тот вечер. Ну как она могла безучастно молчать, позволяя отцу оскорблять и унижать ее возлюбленного? И почему родители не оставили ее в покое, не позволили ей самой найти свое счастье? Почему они вечно вмешивались в ее жизнь, решая за нее, что ей делать, как думать, с кем дружить.

Надо было не поддаваться им, а остаться в Бостоне, встретиться с Тони и поговорить с ним о случившемся. То была единственная возможность выяснить, как он относится к ней на самом деле и, может быть, единственная надежда спасти обретенное с ним счастье. Но она упустила эту возможность. Больше Диди никогда и ничего о Тони не слышала. Он не появился в ее жизни ни для того, чтобы развеять ее сомнения, ни для того, чтобы вернуть ее мечты.

Глава 12

Начавшийся с осени последний год пребывания Диди в Райерсоне стал для нее сезоном непрестанных развлечений. Чем реже она посещала лекции, тем чаще бывала на вечеринках, взяв за правило не пропускать ни одного мало-мальски стоящего мероприятия. Ее можно было увидеть и на танцульках, устраивавшихся в честь футбольной команды Торонто на стадионе Варсити, после которых участники, как правило, продолжали веселиться всю ночь в каком-нибудь из студенческих клубов, а по пятницам на сборищах в баре Литературного и Спортивного общества университетского колледжа, причем в полночь, когда Малая Гостиная закрывалась, вся компания перебиралась в заведение попроще – таверну «Подкова» в Батхерст и Квин. Частые попойки, для которых даже не придумывали повода вроде чьего-нибудь дня рождения, вошли у нее в привычку. Она ежедневно пила вино в Фи Лам или Дельта Эпсилон, участвовала в ночных посиделках, куда было принято являться в черной одежде и без макияжа, и частенько заглядывала в кофейни в подвальчиках Йорквилля. И уж, конечно, никогда не отказывалась от возможности в обществе случайного знакомого посмотреть кинофильм из окна автомобиля или прокатиться с ним ночью на «корвете» к Ниагарскому водопаду, чтобы полюбоваться восходом солнца.

Все это позволяло забыться, отгоняло невеселые мысли. Диди никогда не делилась воспоминаниями о прошедшем лете с теми, с кем теперь проводила время, а если ее спрашивали о Гарварде, отделывалась общими словами, какие могли бы подойти к любому летнему сезону.

И дело было даже не в том, что ее больше не интересовал Тони. Скорее, она не интересовала себя сама.

В апреле, после одной из буйных вечеринок, Диди в изрядном подпитии вернулась со своим новым спутником в общежитие на Сент-Джордж Стрит. Он предложил выпить еще, и она поднялась с ним по ветхой, с шаткими перилами лестнице в пустую комнату.

Диди помнила, как он повалил ее на кровать, помнила его грубость, тяжесть его тела, скрип изношенных пружин и неожиданный пронзительный телефонный звонок. Этот звонок и вернул ее к действительности.

Он снял трубку, и лежавшая под ним Диди просто не могла не услышать негромкий женский голос.

– Привет, это я. Что поделываешь?

– Ничего. Ровным счетом ничего.

– Надеюсь, я не слишком тебя побеспокоила. Часто уже поздний…

– Да все в порядке, – ответил он. – Не будь такой глупышкой.

С этого момента секс превратился для Диди в механическое действие, лишенное каких-либо эмоций. Ее спутник ничего для нее не значил, точно так же, как и она для него. «Что я вообще здесь делаю?» – родился у нее вопрос. Торопливо натянув красное платье, Диди сбежала вниз по лестнице в ночь, к машине, ставшей ее прибежищем. Она залезла в «корвет», захлопнула дверцы, уронила голову на руль и, впервые с того августовского вечера, когда Тони ушел из ее жизни, горько разрыдалась, оплакивая себя, свою нынешнюю жизнь и в еще большей степени ту жизнь, которая могла бы быть у нее с Тони.

К наступлению июля Диди горела желанием убежать от всего, что ее сейчас окружало, в Европу. На сей раз Айнам предстояло пробыть за границей четыре недели. Ее отец полагал необходимым вернуться домой к открытию новопостроенного торгового центра площадью 650 000 квадратных футов, поскольку на этом мероприятии ожидалось присутствие ряда видных политиков, немало способствовавших воплощению этого проекта в жизнь. Он зарезервировал свой любимый люкс на пятом этаже отеля «Карлтон», из гостиной которого с центрального балкона открывался великолепный вид на Средиземное море с курсирующими по водной глади яхтами.

Оказавшись в Каннах после того как она пропустила прошлый сезон, Диди нашла курорт обновленным. Убранство гостиницы стало еще роскошнее, чем помнилось ей по прошлым приездам. Шоколадно-сливочные мраморные плитки пола в холле, где проводилась регистрация, покрывал малиновый ковер. Со сводчатого потолка, между рядами колонн с золочеными капителями, свисали хрустальные люстры. Полуовальные зеркала, вделанные в заднюю стену под рельефным фризом, собирали и отражали свет со всего помещения. За стойкой красного дерева гостей встречали четыре консьержа.

– Безусловно, это лучший отель в Каннах, – горделиво заявил ее отец, направляя жену и дочь к находившимся в глубине холла открытым лифтам с ажурными решетками вместо дверей, которыми управляли лифтеры в белых перчатках.

Обычно Диди проводила большую часть дня на пляже отеля «Карлтон». Отделенный от здания гостиницы только бульваром, он выделялся среди остальных пляжей побережья шезлонгами и навесами в белую и желтую полоску, и был отгорожен деревянным барьером той же расцветки. Барьер предназначался для того, чтобы не пускать на принадлежащий отелю пляж посторонних.

Ее родители, как правило, уходили с пляжа около трех часов. Отец – чтобы вздремнуть в номере, а мать – чтобы пройтись по эксклюзивным салонам кутюрье, которых и на самой набережной Круазье и поблизости имелось великое множество. Диди оставалась. Чаще всего она лежала перед использовавшейся их семьей кабинкой для переодевания до тех пор, пока уходящее солнце не напоминало ей о необходимости вернуться в отель.

И каждый день, уже во второй половине, когда обслуживающий персонал пляжа начинал понемногу складывать и убирать пляжные зонтики, опустевшие шезлонги и раздвижные кабинки для переодевания, откуда-то со стороны появлялся молодой человек лет двадцати пяти. Худощавый и долговязый, всегда в одной и той же розовой трикотажной рубашке, в сандалиях, с полотенцем и легким рюкзачком, он выделялся среди прочих бродивших по общественному пляжу. Пройдя размашистым шагом вдоль побережья, этот примечательный незнакомец останавливался возле барьера, выжидал момент, когда никто из служителей не смотрит в ту сторону, и перебирался на территорию «Карлтона». А перебравшись, без зазрения совести устраивался на одном из недавно освободившихся шезлонгов, причем создавалось впечатление, будто его выбор основан на какой-то системе. Положив на него свое полотенце, молодой человек неторопливо направлялся к пляжному кафе на открытом воздухе, куда всякий раз попадал незадолго до закрытия. Оттуда он возвращался с чашкой кофе экспрессо, доставал из рюкзачка газету, прочитывал ее от первого до последнего листа, после чего растягивался на шезлонге и загорал, время от времени впадая в дрему. Правда, иногда, когда ей случалось закрыть глаза из-за яркого солнца, Диди казалось, будто она чувствует на себе его взгляд.

На пятый день, появившись на пляже обычным манером, он расположился на полотняном шезлонге ее отца – непосредственно рядом с ней.

– А ведь ты не постоялец отеля, верно? – сказала Диди, непроизвольно встав на защиту неприкосновенности семейного участка пляжа.

– Нет, я профессиональный узурпатор шезлонгов, – ответил он с обезоруживающей откровенностью.

– И к тому же разборчивый, – саркастически заметила она.

– Ты хочешь сказать, что я как-то по особенному выбираю шезлонги? Ну, можно считать и так: я никогда не беру ничего четвертого – это относится не только к шезлонгам. Четыре – несчастливое число.

– Для кого как, – пожала плечами Диди.

– Так ты не против, если я останусь на этом месте?

– Чувствуй себя свободно, – ответила она, поскольку последнее время скучала и была рада любому случаю несколько разнообразить времяпрепровождение. Впрочем, он чувствовал себя свободно и без ее разрешения: прежде чем она успела закончить фразу, уже растянулся на шезлонге, свесив на песок длинные ноги.

– А почему ты не загораешь на пляже своего отеля?

– Не могу. Я остановился в пансионате, вон там, на холме, – длинная рука указала в направлении Вен-че, – …а при нем нет пляжа. Зато там более дружелюбная обстановка. Ты не находишь? Как правило, более дружелюбная.