Текст книги "Негасимое пламя (СИ)"

Автор книги: Наталья Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 66 страниц)

LVI. Концы с концами

Широкое шоссе неслось навстречу, будто взлётная полоса. Где-то вдали, за почтительно расступающимися высотками, асфальт вонзался в низкое серое небо. Жизнерадостно бормотала о чём-то случайная радиоволна; бодрые голоса ведущих скользили мимо сознания, но вселяли зыбкую уверенность, что ничего катастрофического пока не случилось. Над столицей неохотно занимался очередной пасмурный день.

Час тому назад позвонил усталый врач, которого Верховский ещё ночью закошмарил требованиями держать его в курсе. Сообщил, что Зарецкий, баловень судьбы, благополучно пришёл в себя и находится в здравом уме и твёрдой памяти, хоть и пребывает по обыкновению в мрачном расположении духа. Верховский в ответ потребовал передать трубку подчинённому и коротко распорядился: из лечебного корпуса – ни ногой, указания медиков исполнять неукоснительно, язык держать за зубами и ждать дальнейших вводных. Хоть тут всё обошлось, пусть Старову и пришлось с утра пораньше строчить километровые объяснительные в надзор. Хороша эта парочка в поле, ничего не скажешь… Оставленный следить за новостями Чернов старательно рапортовал, что в Управе пока всё тихо. Это ненадолго: скоро разгорится рабочий день, и тут вскроется… А начальника магконтроля так некстати нет на месте. Всё утро и почти всю предшествующую ночь…

– …Губа не дура, Ноготь, – прокомментировал Феликс, едва ступив в душистый полумрак круглосуточной едальни. Первой попавшейся по дороге. Его некуда больше было девать в четвёртом часу утра: везти в Управу не хватало глупости, оставлять на заброшенной стройке в стальных объятиях арматуры – равнодушия.

– Помалкивай, – спокойно попросил Верховский. В просторном зале в изобилии имелись укромные уголки, которым для полной уединённости не хватало только чар тишины; место вполне годилось, чтобы побеседовать. – Можешь взять еды, если голодный. Я заплачу.

– Ещё б ты не заплатил. Ты ж теперь добропорядочный гражданин.

Верховский ему это спустил. Феликс зубоскалил и в прошлую их встречу, но тогда он был в силе, а теперь, связанный суровой клятвой, только и мог себе позволить, что огрызаться. Оба старательно делали вид, что симметричный обет, данный Верховским, уравнивает их возможности. Разница между бывшими приятелями и впрямь была невелика: ровно в один пистолет, прикрытый полой куртки от случайного взгляда.

– Ну? – неприветливо буркнул Феликс, как только официант унёс на кухню его скромные пожелания. – Чего тебе от меня надо? Про Рябова рассказать?

– Про всё в совокупности, – уточнил Верховский. Для себя он попросил, как всегда, только крепкий кофе. Через пару часов он дополнит кофеин тонизирующей настойкой из дежурной аптечки, чтобы не уснуть за рулём. – Начни с начала. Когда и как вы с ним познакомились?

Феликс хрипло хохотнул.

– Да как… В одном подъезде жили. Такие были времена, что все всех знали с рождения и до смерти, – он испытующе покосился на Верховского и зачем-то вытянул из подставки запаянную в пластик зубочистку. – Ты не понимаешь, да? Не было такого? Не домашний ты мальчик, а, Ноготь?

– Обо мне как-нибудь потом. Дай сюда, – Верховский быстрым движением конфисковал у нелегала расчехлённую деревянную щепку, демонстративно переломил пополам и отложил на дальний край стола. – Без фокусов, пожалуйста. Сам понимаешь: работа тяжёлая, нервы ни к чёрту.

Феликс осклабился, но предупреждению внял. Покорно сложил руки на столе. Как на допросе. Он бывал на допросах…

– Права не имеешь, – не слишком уверенно буркнул пленник. Он ещё не определился, до каких пределов можно наглеть. Верховский красноречиво промолчал в ответ. – Ты, небось, не в курсе, как оно тогда было-то, да? Никаких этих статей грёбаных. Учишь человека – ну и леший с тобой, потом только не забудь привести на замеры. Вот и дед Василь меня так учил. Я, знаешь, был шибко любознательный. Способный. Чё б такого не учить?

– Действительно.

– Вот видишь, всё честно, – Феликс испытующе сощурился. – Он вообще честный был – жуть. Как только меня такого воспитал, а?

– Так ты и не сирота, чтоб тебя наставник воспитывал.

– Вот зря ты. Родители у меня – труженики образцовые, – с насмешливой гордостью заявил Феликс. – Я б тоже был, если б не ваши молодчики.

– Всё-то у тебя кто-нибудь другой виноват.

– А что, нет? Скажи давай, что надо было добровольно легавым сдаться, и всё бы как попёрло, как заколосилось, – Феликс пытливо сощурился. Его одутловатое лицо, неестественно жёлтое от тусклого рассеянного света, казалось хищным. – Ты-то что – всё сам, всё сам? Вот прям так, из-под забора – и в большие начальники?

– Не сам, – спокойно согласился Верховский. Давно прошли времена, когда подобные выпады могли его уязвить. – Ты знал, чем по работе занимается Рябов?

– Да где ж знал, – Феликс усмехнулся. – Дед Василь был мужик правильный. Сказано – не разглашать, значит, не разглашать. Я узнал-то случайно, когда его уж того… Вязать пришли.

– При тебе?

– При мне. Сидел, знаешь, на кухне, какие-то задачки поделывал – дед на них мастер был, на задачки-то… И тут н-на – вломились при полном параде. Давай вменять: запрещённые практики, нелегальное наставничество, умышленное сокрытие… Я послушал-послушал да и смотался от греха подальше.

– Пространственным прыжком?

– Само собой. Как бы я мимо ваших красавцев ножками шёл?..

…Требовательно заверещал телефон. Не отрывая взгляда от дороги, Верховский потянулся за трубкой. Он не удивился бы сейчас никакому голосу – хоть Авилова, хоть Липатова, но звонил всего лишь Старов. Младший офицер бодрился; поспать у него тоже так и не получилось. Хорошо бы отправить его домой, но отсутствующий сотрудник выглядит ещё подозрительнее, чем просто клюющий носом. Михаил добросовестно отчитался о походе к надзорщикам, робко поинтересовался состоянием напарника и доложил, что, кроме него и Чернова, в отделе пока никого нет.

– А должны бы, – вслух рассудил Верховский, сверившись со временем. Десятый час. Не к добру это. – Что там наши пострадавшие?

– Все у медиков. Тяжёлый отлёживается, остальных помыли, покормили и обследуют, – оживившись, отрапортовал Старов. Воистину, есть безотказный способ привести парня в чувство: вверить его заботам кого-нибудь страдающего. – Я к ним в обед ещё схожу. Раньше, сказали, всё равно не пустят.

– Хорошо, – пробормотал Верховский. – Побудь пока на месте, пожалуйста. Может быть, мне потребуется твоя помощь. В аптечках есть тонизирующее, воспользуйся, если совсем невмоготу.

– Не-е, я нормально, – вымученно бойко сообщил Михаил и тут же понизил голос: – А вы… ну… на дело?

– Как пойдёт, – усмехнулся Верховский. Чего заранее пугать вчерашнего стажёра? – Как пойдёт…

…Феликс ел жадно, будто несколько дней ничего не забрасывал в желудок. Верховскому тоже не мешало бы подкрепить исчерпанные магией силы, но кусок всё равно не полез бы в горло. Голод напомнит о себе позже, где-то между Управой и тесной парковкой у дома, и начальнику московского магконтроля придётся совершенно неподобающе запасаться сомнительной выпечкой из попавшегося по дороге ларька – под воспоминания о том, как час тому назад он потчевал в недешёвом ресторане преступника и нелегала. Прежде чем отпустить на волю под магически закреплённое честное слово.

– Тебя потом тоже поймали, – утвердительно сказал Верховский, цепко следя, как его пленник орудует ножом и вилкой. Больше ножом. – И с наставником ты успел повидаться до его смерти.

– Так само собой, – невнятно пробормотал Феликс. Прервать трапезу было выше его сил. Где он так вымотался?.. – Ещё б меня не поймали. Я был молодой, глупый и много о себе думал. Повязали как миленького.

– А дальше?

– А дальше, – Феликс на пару мгновений прекратил жевать и от души выругался, – хреново дальше! – он прибавил ещё пару слов, описывая, насколько именно. – С Рябовым виделся, конечно. Они как делали: его в один угол, меня в другой, чтоб ему видно было, и давай вопросы спрашивать. Чуть что не так – меня р-р-раз болевым, ну или дубинкой, если магию тратить жалко. С меня-то толку никакого, так, расходный материал…

– Зачем это всё? – тихо спросил Верховский. – Что такого знал Рябов?

– Ну, что исследовал, то и знал. Я, сам понимаешь, не особо прислушивался, – туманно пояснил Феликс. – А насчёт «зачем» – ну так, видать, по-другому не хотел он говорить. Я ж не дурак, понимаю, что просто ради удовольствия никто б контролёрам не дал так развлекаться.

– Это всё очевидно, – Верховский бесстрастно наблюдал за подвижным лицом собеседника. Нелегал откровенно юлил; он не мог не сообразить, что его переспросят, если не скажет сам. – Я спросил, зачем нужны были именно такие методы. Что случилось с архивами института? Почему сведения выпытывали у людей?

Причём против их воли. Научные сотрудники не желали делиться с офицерами контроля наработками в области некромантии. Все как один – иначе зачем такие сложности?

– Не было их, архивов, – буркнул Феликс, глядя в тарелку. – Уж не знаю, почему. Это ты сам выясняй, если поедешь.

– Поеду. Куда?

– В базах своих посмотришь, куда, – нелегал залпом влил в глотку крепкий чай, будто в пойле было никак не меньше сорока градусов. – Я тебе дам наводочку. Был там у них мужичок непростой… Высоко где-то сидел. Видать, такой бесценный, что ни в каких подвалах его не закрывали. Пальцем тронуть не посмели. Я его потом искал… В глазки посмотреть хотел. Спросить, как оно так вышло-то, что из деда Василя весь ум повыбили и бросили умирать, а ему хоть бы хны. Его счастье, что не нашёл. Но уж ты-то найдёшь…

…Дом построили недавно, никак не больше пяти лет назад. Спрятавшийся за больничным листом глава исследовательского отдела вполне мог лишь формально числиться проживающим по этому адресу и на деле обретаться где-нибудь на подмосковной даче, но у Верховского не было времени на долгие изыскания. Если профессора Дубинского здесь не окажется, Феликс получит ещё одно задание вдобавок к уже имеющимся.

Сколько часов в запасе? Хотя бы больше двух?

Въезд во двор был перечёркнут яростно-рыжим штрихом шлагбаума. Ну конечно, обитатели роскошного муравейника берутся решать, чьё тут пространство. И время, потому что идти пешком, оскальзываясь на подтаявшем снегу, выйдет намного медленнее. Верховский заглушил мотор, подхватил куртку с пустующего пассажирского кресла и мнительно проверил, что злосчастный табельный короткоствол Терехова никуда не делся. Не то чтобы он сознательно уволок у бывшего начальника огнестрел; ему вообще ни к чему было лишний раз грубо нарушать персональную ответственность. Скорее, в суматохе про пистолет все забыли, а когда Верховский вспомнил о неожиданно привычной металлической тяжести, суетиться стало уже поздно – и вредно для репутации. Феликс, в конце концов, отнёсся к оружию более чем уважительно, особенно после клятвы, запрещающей направлять против Верховского любые чары. Но теперь придётся везде таскать пистолет с собой, пока не выпадет возможность явиться с повинной в управскую оружейную. Не оставлять же без присмотра, в самом деле!

Телефон снова призывно пиликнул. Взглянув на экран, Верховский невесело усмехнулся. Пару часов назад звонивший трубку не взял.

– Ты хотел что-то? – опасливо поинтересовался в динамике голос Ерёменко. Бывший начальник опасался неудобных вопросов – тех, на которые Верховский сам мог теперь дать ответы.

– Да, – он нарочно протянул паузу чуть подольше. – Спросить хочу насчёт твоего последнего ранения.

Ерёменко озадаченно примолк, потом вздохнул.

– Сто лет назад же было.

Вот именно: трудно чем-то пораниться, целыми днями сидя в кабинете.

– Постарайся припомнить, – с нажимом попросил Верховский. – Как так вышло, что в тебя попали? О чём ты думал, что чувствовал?

– Ну ты спросишь, – бывший шеф неловко засмеялся. Ему не нравились эти воспоминания, но они всё ещё лучше, чем расспросы по свежему делу. – Странно мне было, вот что. Врачам говорил тогда. Знаешь, бывает, когда не спишь долго: начинает всякая хрень мерещиться, вот и тут вроде того. Перемкнуло что-то. Как будто я вообще не здесь, а…

А где-то внутри очень хорошего сна. Всё верно.

– Врачи сказали, от переутомления, – окончательно смутившись, буркнул Ерёменко. – Веришь, нет – я тогда думал, выкинут меня из оперативников. За несоответствие по здоровью.

Он нервно хихикнул. Кто бы мог подумать, что бедняга столько лет мается синдромом самозванца? Тут за полгода от него так взвоешь, что хоть увольняйся. Но личные проблемы Ерёменко – последнее, о чём сейчас следует волноваться. Важнее то, что контрабандисты дюжину лет назад уже использовали «дурман» – или, что вернее, какой-то из его прототипов – фактически как оружие. Ровно таким же способом, что и в «Технологиях будущего».

Это дело плохо пахнет. Когда – если – его удастся вскрыть, наружу хлынет очень много гноя…

…Не выходило называть этого человека настоящим именем. Наверное, так правильно: когда всё кончится, он в лучшем случае полностью сменит личность, а в худшем отправится на кладбище. Но до плохого исхода вряд ли дойдёт: Феликс слишком изворотлив и слишком любит жить.

– Как ты выбрался? – спросил Верховский. Это не имело отношения к делу, но он мог себе позволить такой вопрос.

Феликс нервно передёрнул плечами.

– Да как… Смекнул вовремя, что дед Василь-то умом всё хуже, скоро я не нужен стану. А отпускать меня никто не будет, – он хищно оскалился, показав крепкие желтоватые зубы. – Ну и начал из себя строить дурачка. Чушь всякую нёс, ревел, слюни пускал – на что фантазии хватило. Если б кто додумался врача привести, меня б сразу раскусили. Но туда к нам врачей, хе-хе, не пускали.

Он ощутимо расслабился. Не доверился, но, по крайней мере, понял, что его внимательно выслушают. Отвечая на расспросы о пребывании в подвальных казематах, Феликс не стеснялся в выражениях; он не искал сочувствия, но пользовался моментом, когда можно было безнаказанно выплеснуть застарелую ненависть контролёру в лицо. Злиться вместе с ним было так же трудно, как и злиться на него. Слишком давно Верховский научился не доверять чужим оценкам и собственным переживаниям.

– Врачей не пускали, но охрана-то была.

– Ага. Я за ними приметил: как кто начинает с катушек съезжать, они всё, забивают, – Феликс криво усмехнулся. – Дождался, пока ко мне тоже начнут того – как к блаженному… Потом стал ночами на нервы действовать, выть, наручниками греметь. Одних так и допёк: сняли с меня железки, чтоб дежурить не мешал. Они ж, хе-хе, не дураки: знали, что для пространственной магии мозги нужны рабочие…

– А потом залёг на дно?

– И не говори. Полгода просидел под корягой, места выбирал поглуше и чтоб меня не знал никто. Но оно ж разве жизнь – такое-то?

– Вернулся в Москву.

– Да. Только – уж извиняй, страж порядка – законного житья мне тут не было. Паспорта нету, чтоб новый дали – надо было объявиться, а я ж догадывался, что менты с вами на короткой ноге. Повяжут и отвезут, куда следует. Так что вот… Крутился, как мог.

– Взял кличку и навешал Хмурому лапши на уши.

– Ну, Хмурый-то, царство ему небесное, попозже на моей дорожке случился. И ты, болезный, – Феликс мелко захихикал. – А кличка у меня не кличка. Имя такое. Деда по матери так звали.

Выходит, шесть лет тому назад, если б Верховский взялся по совету старушки-соседки за матушку Журавлёва, очень быстро додумался бы, что тут к чему. Остановился в шаге от разгадки. Он пока не мог толком сказать, что изменилось бы при таком раскладе, кроме его собственной, личной истории…

…Дверь открыла девчушка лет восьми. Не подумала даже поинтересоваться, кто там и зачем. Должно быть, в доме ждали врача: круглое личико и голые до локтей руки девочки обильно пятнала зелёнка. Что ж, получается, больничный у заботливого дедушки не совсем липовый. Верховский, как сумел, вежливо поздоровался и спросил, есть ли дома взрослые. Перед ним, вопреки ожиданиям, не захлопнули дверь; доверчивое создание пребывало в неведении относительно наличия в мире злонамеренных людей. Леший побери, после минувшей ночки начальник магконтроля выглядел немногим лучше бродяги Ногтя – и ничего…

– Вам кого? – неприветливо спросила выглянувшая из комнаты молодая женщина. Она не слишком старалась скрыть проступавшую в голосе настороженную брезгливость. Молодец. Так и надо.

Верховский показал ей удостоверение.

– Мне нужен профессор Дубинский.

– А дедушка ещё спит, – сообщила девочка и тут же схлопотала от матери порицающий взгляд. Поздно: слова уже прозвучали.

– Я его разбужу, – нехотя сказала женщина, плотнее запахивая махровый халат. – Вы… проходите пока.

Его провели в просторную кухню. Дедушку будили долго; отстранённо наблюдая, как понемногу рассеиваются за окнами тучи, Верховский заподозрил, что старичка поднимают от вечного сна. Однако, когда Григорий Петрович Дубинский наконец явился во всём своём блеске, стало ясно: время ушло на наведение марафета. Сияющую лысину, цветом и застарелостью близкую к мамонтовым бивням, обрамляли тщательно причёсанные короткие волосики; морщинистое личико горделиво торчало на тонкой шее из строгой удавки воротничка, как хилый подснежник из весенней прогалины. Верховский холодно улыбнулся профессору.

– Приветствую, коллега, – сказал он, наблюдая, как растерянно меняется в лице глава научного отдела. – Честно говоря, надеялся застать вас на рабочем месте.

Григорий Петрович болезненно дёрнул сухими губами.

– Мне нездоровится.

– Тогда, пожалуйста, сядьте. Разговор займёт время.

Не так давно Верховский смутился бы старости и немощи. Не теперь. Пожилой негодяй – всё равно негодяй, а если профессор каким-то образом чист перед законом и совестью, то волноваться ему не о чем. Дубинский поколебался несколько мгновений, словно пытаясь определить, расценивать ли слова как приказ и чего вообще от него хотят, но в конце концов уселся за кухонный стол и положил перед собой сцепленные в замок руки – будто их уже сковывали серебряные браслеты.

– Что-то случилось в моём отделе?

– Я по другому поводу, – уклончиво сказал Верховский. Если окажется, что это светило сманивало перспективных исследователей на кривую дорожку, в научном отделе неминуемо что-то случится. – Меня интересует ваше предыдущее место работы. Точнее, обстоятельства, при которых вы его покинули.

Скулы профессора мгновенно потеряли в цвете. Взгляд метнулся из угла в угол, словно Дубинский ожидал увидеть там спрятавшихся оперативников – или кого похуже.

– Вы… вы ведь сотрудник контроля? – как-то совершенно невпопад спросил он. – Покажите… удостоверение, пожалуйста.

Верховский вопросительно вскинул брови, но корочку предъявил. Профессор придирчиво изучил её, хмуря выцветшие брови. Мелко вздохнул.

– Да… Не знаю, что вам теперь понадобилось, если честно… Я уже сказал об этом… предмете… всё, что мог. Но… но да, я обязан ответить на ваши вопросы.

– Никто не тащит вас под следственную присягу, – Верховский подчёркнуто напоказ соорудил вокруг кухонного стола чары тишины. От магических усилий всё ещё побаливало где-то глубоко под кожей; пройдёт немало часов, пока перестанет. – Вы связаны каким-то формальным обещанием?

– Да, разумеется, – профессор беспокойно пошевелил большими пальцами. – Говорить… м-м-м… на эти темы я могу только и исключительно с вами.

Вот как. Умели работать тогдашние контролёры. Одного не предвидели: кто именно придёт им на смену.

– В таком случае отвечайте на мои вопросы правдиво и полно. Это приказ, – мягко сказал Верховский. Профессор вздрогнул. Должно быть, это первый допрос в его жизни. – Какова была ваша должность? Чем вы занимались?

– Я руководил институтом, – старательно выговаривая слова, ответил Дубинский. Верховский частенько встречал у гражданских это забавное, но полезное заблуждение: многие обыватели считают, что от громкости голоса и чёткости артикуляции зависит исполнение клятвы. – Должность была – директор. Но я именно что управлял. Научная деятельность – её я не касался. Почти никак.

– Не касались, – веско повторил Верховский. Директор, надо же… Конечно, его пощадили: кому он нужен, зицпредседатель? – И в экспериментах вы не участвовали?

– Конечно, нет. Из нас никто не участвовал, – Дубинский нервно пожевал губами, будто перебирал слова в поисках подходящих. – Это была мера предосторожности. Мы набирали в учёные исключительно магов, причём не холодного спектра. Чтобы никто не мог самостоятельно опробовать… результаты изысканий.

– И как же тогда проводили опыты?

– Была особая схема, – профессор замялся. – Довольно-таки… неэтичная. Эти люди работали на обслуживающих должностях: уборщики там, бухгалтеры, техники… Люди с даром, я имею в виду. Многие даже и не знали, что он у них есть. Эксперимент надо было провести так, чтобы испытуемый не понял, что именно он делает и зачем. То есть… Обставить как разговор за обедом или как просьбу о мелкой помощи, подержать пробирку или что-то такое… Понимаете, если бы эти люди осознали, на что они способны… Конечно, в основном это были обычные граждане, без наклонностей. Но риск…

Вот и ещё одна нестыковка разрешена. Всё просто: знания бесплодны без способностей, способности беспомощны без знаний – потому их и развели по разным углам, чтобы не получить взрывоопасной смеси. Надо думать, внутри коллектива приходилось всеми правдами и неправдами поддерживать товарищеские отношения. Не станет же добропорядочный бухгалтер хвататься за пробирки по просьбе случайного человека. А если кто-нибудь потом неосмотрительно расскажет, зачем всё это было – бухгалтер может и чердаком поехать. «Слуги дьявола»… Это бедный некромант поневоле ещё мягко выразился. Интеллигентно. Кого из коллег он пытался откопать на злосчастном кладбище?

– Кого-то всё равно приходилось вводить в курс дела, – предположил Верховский. – Не всё можно сделать без направленного усилия воли.

– Д-да… Да, вы правы. Но таких было очень мало, их держали на особом учёте, требовали отдельных клятв, – Дубинский пугливо заёрзал на жёстком стуле. – Они… э-э-э… подверглись… По-моему, сейчас уже никого нет в живых.

Ну ещё бы. Логично было начинать с носителей и теории, и практики. Верховский потребовал у профессора перечислить все имена, какие ещё не истёрлись из памяти, и кропотливо всё записал. Знакомых не было; может, и впрямь всех уложили в могилу, нечаянно задев при допросах что-то из «отдельных клятв».

– Вы поддерживаете контакты с бывшими коллегами?

– Нет, – Григорий Петрович старательно замотал головой. Лысина вызывающе сверкнула в свете кухонной лампы. – Я… Мне запретили. Вы понимаете…

Да, конечно, понимает. Он бы тоже на месте тогдашних контролёров перестраховался. Если уж деть дедулю никуда нельзя, пусть хоть сидит тихо и слово лишнее пикнуть боится. Работать на «Технологии будущего» Дубинский может ровно при одном условии: если общается на опасные темы исключительно с сотрудником магического контроля.

И это как раз легко выяснить.

– Кроме меня, кто-то обращался к вам за информацией? – жёстко спросил Верховский. – Как угодно давно, но после вашей клятвы?

Дубинский яростно замотал головой. Потом сообразил, что неприятный гость не сочтёт это ответом, и сказал вслух:

– Нет. Нет, никто не обращался. Никогда. Ни из вашего отдела, ни… вообще. Я уже давно не у дел, я входил в учёный совет, мне было не до старых каких-то… проблем…

– Что случилось с архивами? – Верховский откинулся на мягкую спинку стула. Он был разочарован и доволен одновременно. След-то ложный, но если бы оправдалось сложившееся на лету предположение… Ещё есть шанс, что всё чуть-чуть чище, чем он думает. – Почему они не попали в руки… моих коллег?

– Это же очевидно. Мы выполнили всё, что было предписано инструкциями, – Григорий Петрович заговорил теперь убеждённо. Выбрался на твёрдую почву после блуждания по зыбким нечистотам. – Как только пришёл приказ о расформировании института, всё уничтожили. Каждый листок бумаги в здании.

Потом наверняка кто-то за это отдувался. Учредители, однако, как в воду глядели. Знали, что рушить их маленький секретный мирок возьмутся не слишком высокоморальные личности. Но – опять не сходится: если сведения так и не добыли, то сейчас не должно быть никаких «Технологий», а если добыли – то чего ждали двадцать лет? Производство наладить не могли?

– Что насчёт материалов? – спросил Верховский. – Оборудование вы тоже переломали?

– Оборудование переломали вы, – брюзгливо отозвался профессор. – Всю нашу науку – коту под хвост!

– А если вдруг не всю? – Верховский вкрадчиво понизил тон, заставляя собеседника прислушаться. – Вы ведь умудрились кое-что вытащить из-под пресса, правда?

Дубинский резко втянул воздух и поперхнулся неправедным гневом.

– Да, умудрились, – с видом оскорблённой добродетели подтвердил он. – Это бесценные знания, это труд нескольких поколений учёных! И вот какие-то дуболомы… В угоду таким же дуракам, только заграничным… Конечно, мы обязаны были сохранить хоть что-то!

– Вы проследили дальнейший путь приборов? – при этих словах профессор слегка опешил. Захотелось сгрести его за отглаженный воротничок. Как можно было сплавить секретное оборудование куда-то на сторону, даже не задумавшись, кто и как будет его использовать? – Если теперь в ваших возлюбленных центрифугах и автоклавах дистиллируют смертельную отраву, что тогда?

Дубинский притих. Высокоумный дурак. В какой чёртов момент люди начинают ценить всякий хлам выше жизней себе подобных? Этот ведь не голодал на пустырях, ему не двадцать глупых лет, его даже не связывает никакая клятва! Воистину, зла на свете мало; его с лихвой заменяют такие вот, не дающие себе труда задуматься хоть на миг…

– Кто-то ещё знает о вашей связи с институтом фундаментальных исследований? – выплюнул Верховский. Он не притащит почтенного профессора под арест, оба это прекрасно знают, и попробуй тут сдержи раздражение!

– Ну как же… Это открытая информация, мой послужной список, – Дубинский как-то виновато улыбнулся. Чувствовал себя неуютно после цыплячьей вспышки гнева. – Но об этом редко вспоминают, чрезвычайно редко. Когда надо перечислить все регалии и… э-э-э… заслуги…

То есть узнать про загадочный институт мог любой, кто присутствовал при чествованиях заслуженного недоучёного. Кто читал или писал о нём. Кто, в конце концов, совал нос в его досье… На котором, между прочим, не было никаких особых пометок. Если бы не усталость, Верховский клокотал бы от гнева на простоту, с которой правосудие водят за нос. За какую нитку ни хватайся – попадается то оборванная, то гнилая. Как дела двадцатилетней давности стыкуются с днём сегодняшним? И как, леший побери, всё это привело к Витькиной гибели?

Но теперь хотя бы есть кому поручить поиски…

…Про подручных Феликс говорил крайне неохотно. И о том, как сходился с ними, нажимая поочерёдно на страх и на жажду наживы, и о том, как их использовал. В последние лет десять, заверял он, ничего ужасного не делали. Так, мелочи: воровство, слежка и шантаж, если повезёт – выбивание долгов, но неизменно деликатное, без серьёзного вреда здоровью. Приходилось слушать и при этом сдерживать жгучее желание уложить деликатного вредителя мордой в холодный кафельный пол. Ничего не поменялось. Так и пакостит в разумных масштабах, то есть – чтоб самого за хвост не поймали. А на все обвинения ответ один: жить как-то надо. И, леший побери, правда ведь надо! Есть вообще у этого заблудшего агнца легальный путь обратно в общество?

– Куда ж ты их денешь, приятелей своих? – насмешливо спросил Верховский. – Когда получишь отпущение?

– Да найдут себе занятие, – беспечно отмахнулся Феликс. – Я не мать Тереза, чтоб о каждой скотине заботиться.

– А мне-то предъявлял…

– А где я неправ был?

Ну его к лешему. Этот спор никогда не закончится. Пока же достаточно будет ещё чуть-чуть поступиться совестью и поставить эту готовую агентурную сеть себе на службу. С чего начать?..

– Ро-о-оскошь, – Феликс всласть потянулся и с интересом оглядел заведение. Раз проснулась любознательность, значит, вполне ожил и готов к свершениям. – Хорошо ты живёшь, Ноготь, раз по таким кабакам ходишь.

Ещё бы помнить, когда в последний раз доводилось выбраться в подобные места не по работе. Если всё закончится благополучно, непременно надо взять денёк на отдых, побаловать семью и себя… От этой мысли, слишком похожей на счастливый сон, захотелось задремать прямо здесь; пришлось до дна осушить чашку кофе. Очередную.

– Будешь хорошо себя вести – сходим ещё разок, – бросил Верховский с откровенной издёвкой. – Мне понадобится твоя деятельная помощь.

– А наболтал я тут недостаточно?

– Ты наболтал достаточно для пары пожизненных и смертной казни, – он внимательно наблюдал за лицом нелегала, словно сам был судьёй, зачитывающим приговор. – Право на забвение будешь отрабатывать. На совесть, с полной отдачей.

– Э-э-эх, а мы так душевно говорили, – Феликс глумливо хихикнул. – Я уж подумал, что всё – мир, дружба, жвачка…

– Тактическое перемирие, – холодно поправил Верховский. – Я обещал забыть про существование Владислава Журавлёва, а не про то, как умер Хмурый или как ты запугивал Типуна.

Феликс мгновенно посерьёзнел. Странное дело; неужели ему и впрямь важно, что о нём думает начальник московского магконтроля?

– Ну, пугнул пару раз, было дело, – признал он. – Но вот про Лёху… Не я его убил, Ноготь. Ваши мастера постарались.

Верховский упрямо покачал головой. Если бы кое-кто не подбил их на злосчастную вылазку или хотя бы не бросил ничего не понимающего минуса на растерзание патрульным… Так легко сбежать от старых прегрешений у толстяка не выйдет. Пусть приносит пользу.

– Меня интересуют некоторые люди, – сухо сказал Верховский, прерывая ни к чему не ведущий разговор. – Их местонахождение, передвижения, контакты и разговоры. Разумеется, об этой просьбе и о ходе её исполнения не должен узнать никто лишний. Задача ясна?

– Обижаешь. Телефончик-то старый остался?

Верховский не сразу смекнул, что он имеет в виду. Потом усмехнулся.

– Старый, старый. Чего не позвонил? Побоялся?

– Хотел сначала. Потом решил – да ну к лешему, мало ли там у вас Александров… Цацку-то вернёшь?

– Всё в твоих руках, – задумчиво отозвался Верховский. Отчего бы и не вернуть? Амулет заурядный, хоть и недешёвый. Наверняка покупала непутёвому сынку заботливая матушка. – Запоминай. Записывать нельзя…

…Едва оказавшись в машине, Верховский прижал к уху телефон. Старов – вот уж образец исполнительности – откликнулся почти мгновенно и почти не сонно. Уж прости, парень, ещё чуть-чуть потерпишь – и на отдых, хоть на денёк, хоть на часик…

– Запроси наряд оперативников к дому Дубинского. Под мою ответственность, – утомлённо попросил Верховский. После минувшей ночи немного от неё осталось, от этой ответственности. – И чтоб там поаккуратней, человек более чем пожилой. Скажи – ничего серьёзного, профилактические меры. Пусть охраняют.