Текст книги "Негасимое пламя (СИ)"

Автор книги: Наталья Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 66 страниц)

– Да, верно говорите… Спасибо, – Валерий Васильевич добросовестно уставился в лобовое стекло и расстегнул верхнюю пуговицу сперва на пальто, затем и на рубашке. – Вы, между прочим, хорошо справились. Интересуетесь артефактологией?

– Чисто теоретически, – торопливо заверил Яр. Не хватало ещё, чтобы Громов принялся припоминать, при каких обстоятельствах они впервые столкнулись. – Предпочитаю ничем таким не пользоваться. Это, – он качнул пальцем свисавший с ключей брелок, – исключение, а не правило.

– Почему же?

Яр ответил не сразу. Нерасторопный повелитель шлагбаума предоставил ему вдоволь времени на размышления.

– Это же неопределённость, – сказал он наконец, набирая скорость на прямой дороге. Громов, хоть и бледный, выглядел значительно повеселевшим. – Артефактом почти невозможно управлять. Я предпочитаю полагаться на то, в чём уверен.

– Цените тотальный контроль? – Валерий Васильевич издал короткий дребезжащий звук – должно быть, хихикнул.

– Невозможно контролировать всё, – возразил Яр. – Просто не люблю лишних случайностей.

– Я встречал людей, которые тоже так думают, – сообщил Громов. В зеркале Яр видел, что попутчик слабо улыбается. – Но, вы знаете, это же всё-таки искусство. Мне иногда так жаль, что я не могу видеть чары! Как они накладываются на орнаменты, как гармонируют с драгоценными камнями, с металлом… Вдумайтесь только – ведь это мгновенно запечатлённое чувство! Я хотел бы посмотреть, какой цвет приобретают, скажем, печаль или отвага…

– Голубой и оранжевый соответственно. Это есть в учебниках.

– К повышению категории готовитесь? – Валерий Васильевич благосклонно закивал. – Вы всё правильно говорите, но ведь знать и видеть – разные вещи.

Яр молча пожал плечами. Контролёр казался каким-то трогательно-уязвимым с этой своей страстью к колдовскому искусству. В сущности, за что его презирать? За то, что не умеет, как Липатов, носиться сломя голову по Москве и области, отыскивая приключений на свою задницу? Так Щукин верно сказал: непонятно ещё, что нужнее простому обывателю…

– Вы знаете, Ярослав, с вами очень приятно работать, – вдруг сказал Громов всё с той же рассеянной улыбкой на лице. – Редко бывает, что стажёры так ответственно относятся. Другие обычно… ну…

– Просятся на ловлю нежити? – подсказал Яр, пряча усмешку.

– Да-да, именно, – Валерий Васильевич вздохнул с облегчением. – Не все понимают суть нашей работы… Н-да… Мы ведь в первую очередь должны беспокоиться о людях, а не о нежити.

– Без нежити о людях не побеспокоишься.

– Да, но она не главное. Главное – разумно ограниченная свобода, правда?

Это был слишком сложный вопрос.

XL. Последствия

Часовая стрелка подобралась вплотную к шести вечера. В почте теснились письма, занимавший половину кабинета роскошный стол был сплошь устелен бумагами, из-за приоткрытой створки шкафа выглядывала коробка с добытыми упрямством и хитростью архивными бумагами. Всё это за год с небольшим мало-помалу превратилось из ужаса в рутину. Верховский отчасти понимал теперь, почему здесь так легко терялись дела. Помнится, благородное желание заставить подчинённых отрабатывать каждое обращение поутихло в первые же месяцы: из начальственного логова масштабы бедствия видны намного лучше, чем из каморки оперативников. Этот нескончаемый поток надо черпать в сорок рук, а люди – его люди – нуждаются в отдыхе. И сам он, как ни странно, тоже.

Верховский заставил себя погасить мониторы, поднялся из обманчиво-мягкого кресла и набросил на плечи пиджак. Сентябрь в этом году сухой и ласковый; ночи всё ещё тёплые – ни утром, ни поздно вечером не тянет достать из шкафа пальто. Упражняясь в пространственной магии, Верховский заставил дверь бесшумно приоткрыться. Несложный трюк, не требующий серьёзных познаний в физике; не чета тому, с которого началось когда-то знакомство Ногтя с сообществом. Прояви Лидия чуть больше благосклонности, может, и он сам уже умел бы виртуозно спорить с инерцией… Однако вышло так, как вышло. Длинная извилистая тропка, приведшая бывшего бродягу в начальственное кресло, и без того сложена чужими прихотями и чужим могуществом. Верховскому не по душе пришлась эта мысль; несмотря на всю её простоту, прежде она не вставала перед ним в такой неприглядной ясности.

– Громовержец! Хватит по бумажкам носом возить! – донёсся из отдела скучающий голос Липатова. Похоже, Денис решил лишний раз испортить всем настроение. – Покажи приёмчик, а?

Громов залепетал в ответ что-то трудно различимое. Остальные, само собой, молчали: молодёжь у Супермена ходит по струнке, Субботин выше обыденных дрязг, а Витька до последнего будет надеяться на полюбовное разрешение ссоры. Как всегда.

– Ну чё ты мямлишь, ей-богу! – послышался короткий сухой треск, как от мощного электрического разряда. Денис принялся демонстрировать приёмчики сам. – Ты аж целой пятой категории маг! Покажи класс!

Верховский прикрыл глаза и принялся считать до десяти, унимая раздражение. Как на сей раз прищучить распоясавшегося Супермена? Как бы его вообще призвать к порядку? Хотя бы на недельку?

– Я-я-я-я занят, – проблеял Громов. – Уже шесть, а работы полно…

– Что ж ты так плохо работаешь? Умные люди посчитали – трудовой день должен быть с девяти до шести, с перерывом на обед. Укладываться должен!

– Денис Григорьевич, мешаете, – вмешался ещё один голос. Верховский досадливо поморщился: мало было одной занозы в заднице – теперь их две, и обе всегда рады нарваться на ссору.

– А ты не отвлекайся, читай, читай! Бумаги в отделе много…

Липатов вдруг поперхнулся гоготом и смолк на полуслове, будто звук выключили. Верховский решительно толкнул дверь. Только магической дуэли ему тут не хватало.

– Зарецкий! – громыхнул Витька, поднимаясь из-за стола. Липатов метал глазами молнии и сосредоточенно скрёб пальцами по горлу – снимал чары немоты.

– Что – Зарецкий? – проворчал стажёр, нахально глядя снизу вверх на подошедшего Щукина. – У меня тут случай сложный, сосредоточиться не могу.

– Это ж не повод заклятиями кидаться!

– Я думал, Денис Григорьевич сможет отразить. Он же боевой маг.

– Замечание, Зарецкий. И впредь никаких потасовок у меня в отделе, – вмешался наконец Верховский, наскоро рассудив, кто в чём неправ. Липатов, почти сладивший с чарами, злорадно ухмыльнулся. Зря. – Денис, завтра начнёшь день с тренировки. Что за дела? В следующий раз проклятие пропустишь?

– Да кто б знал, что щенок кусается, – сипло выплюнул Супермен, испепеляя взглядом невозмутимого стажёра. Вернее, Стажёра: более затейливого прозвища новичок у Липатова не заслужил. – Сидит себе, фигнёй страдает… Я думал, он вообще минус.

– Александр Михайлович, я тоже завтра утром на тренировку хочу, – невинно заявил Зарецкий, глядя на начальника кристально честными глазами. Вот наказание…

– Сходишь вечером, – отрезал Верховский. – Витя, проконтролируй. Обоих.

Щукин обвёл притихший отдел тяжёлым взглядом и побрёл к себе за стол – с явным намерением работать дальше. Верховский неслышно вздохнул. Да сколько же можно!

– Шесть вечера, – повысив голос, сообщил он. Контролёры, как по команде, дружно вскинули головы. – Пора по домам. Особенно тем, у кого завтра тяжёлый день.

– Так дела же ещё, – попытался было возразить Старов и тут же примолк под пристальным начальственным взглядом.

– Они кому-то грозят немедленной смертью?

– Н-нет…

– Вот и прекрасно. Отдыхаем, коллеги. Мы нужны родине бодрыми и полными сил.

Он проследил, чтобы все, включая Щукина, вымелись с рабочих мест, и вышел из кабинета последним. Подождал немного, чтобы пропустить коллег вперёд. Устал от них. Даже с Щукиным говорить не хочется. Однако до блаженного спокойствия было ещё далеко: в вестибюле Верховского нагнал Терехов.

– Вы сегодня рано, – заметил главный безопасник. Смотрел он, как всегда, с хитроватым прищуром, словно в чём-то подозревал собеседника.

– Прививаю культуру труда и отдыха, – отозвался Верховский, растянув губы в неискренней улыбке. – Подаю пример коллективу.

– И как коллектив? Следует?

– У него нет выбора.

– Ошибаетесь, Александр Михайлович, выбор есть всегда, – веско произнёс Терехов. Он почти не повышал голоса в вечернем гаме; поток стремящихся на свободу служащих по широкой дуге огибал двух беседующих начальников. В такие мгновения Верховский сполна чувствовал на собственной шкуре нелестную репутацию своего отдела. – Вы это поймёте со временем. Знаете, чем мы от вас отличаемся?

Бывший безопасник вежливо приподнял брови, безмолвно отвечая бывшему контролёру.

– Безопасность – структура иерархическая, – сообщил очевидное Терехов. – Примерно как полиция или какие-нибудь пехотные войска. Есть приказ – надо делать… Не мне вам объяснять, – он лукаво усмехнулся, разом напомнив о всех прежних неприятных разговорах. – А контроль больше похож на диверсионную группу. Каждый сам себе боевая единица, сам себе аналитический центр и – если надо – сам себе командир. Поэтому у нас больше ценится дисциплина, а у вас – умение соображать.

Это он точно сказал про диверсионную группу. Сам-то, интересно, чем был занят в свою бытность таким… диверсантом?

– Вы хорошо знаете внутреннюю кухню, – дипломатично сказал Верховский, просто чтобы не молчать под испытующим взглядом.

– Конечно. Я когда-то надеялся занять ваше нынешнее место, – без обиняков сообщил Терехов. – В безопасности непросто служить с общегражданской присягой. А вам, насколько мне известно, тоже не заменили клятвы при переводе?

Верховский промолчал. Это было правдой. По недосмотру ли внутренней управской бюрократии, по тайному ли указанию Авилова – его присяга осталась прежней, дозволяющей много больше, чем строгая гражданская. Не то чтобы он намерен был кого-нибудь калечить или убивать, однако нет-нет да думалось, что в его лице уважаемый Кирилл Александрович приобрёл себе личного телохранителя. На всякий пожарный случай.

– Да-а-а… У всего есть последствия, – туманно изрёк Терехов, толкая дверь. Бледное осеннее солнце остро сверкнуло на генеральских звёздах. – Вы на машине?

– Положение обязывает.

– Понимаю, – бывший шеф многозначительно кивнул. – А я на служебной. Не моё это, знаете, баранку крутить…

На прощание он крепко пожал Верховскому руку. Думать о том, с чего вдруг Терехов взялся его поучать, совершенно не хотелось, но было необходимо. Если простого оперативника возня в высших эшелонах касалась мало, то начальник магконтроля по определению был неотъемлемой её частью. Приходилось изворачиваться, искать в чужих словах и делах потайные смыслы, стараться не давать окружающим лишней пищи для размышлений – а заодно носить личину могущественного преуспевающего человека. Проводив взглядом отъезжающий от крыльца служебный чёрный седан, Верховский сбежал по гранитным ступеням и зашагал к парковке.

Рядом с его возрастным паркетником стояла небольшая белая легковушка. Очень знакомая, пусть и с другими номерами. Можно поклясться – та самая, что когда-то увезла юного уголовника, без преуменьшений, в совершенно другой мир. Верховский отпер собственную машину, уселся в водительское кресло и прикрыл глаза, пытаясь по накрепко усвоенной привычке разобраться в нахлынувших чувствах. Два года тому назад, узнав из газет о смерти своей благодетельницы, он, к собственному изумлению, не обнаружил себя на краю пропасти, как когда-то давно, оказавшись один на один с едва знакомым сообществом. На сей раз хватало и новых забот, и новых радостей простого обывательского житья-бытья. Того самого, путь к которому открыла ему Лидия. Сейчас, на исходе четвёртого десятка, он прекрасно понимал, каким балбесом был что в двадцать, что в двадцать шесть – да почти до полных тридцати, когда худо-бедно научился разбираться в людях. Лидия была подобна огню маяка, дарующему свет, указывающему путь во мраке, но слишком яркому, чтобы пытаться приблизиться. Верховский задолжал ей неизмеримо много, целую жизнь; вернуть не вышло, да и какой монетой он стал бы расплачиваться? Этот груз, наверное, так и будет лежать на совести до гробовой доски. Ничего не попишешь.

Тем сильнее раздражал заносчивый племянничек Лидии. Дерзкий, строптивый, не блещущий никакими особыми талантами, решительных тётушкиных манер он успел-таки нахвататься, чем и изводил теперь весь контроль с начальником во главе. Верховский нет-нет да раздумывал, получится ли выгнать наглеца, не подняв шума: с полезными связями у мальчишки должен быть полный порядок. Некоторым попросту везёт родиться в правильной семье – и широкая ковровая дорожка так и стелется под ноги баловням судьбы, минуя любые неурядицы.

Верховский вздохнул и осторожно тронул машину с места, присоединяясь к тесному потоку уезжающих. Белая легковушка глядела потухшими фарами в его правое зеркало. Золотая молодёжь ведь любит баснословно дорогие машины; какого лешего Зарецкий не купит себе какого-нибудь монстра ценою в чью-то безбедную жизнь и не оставит в покое старенькую иномарку Лидии?.. Или нет, вот что важно: какого лешего он до сих пор не уехал? Завтрашний день стоит начать с вопроса, почему господин стажёр считает допустимым игнорировать прямые указания начальства. А заодно – с тщательного инспектирования защитных контуров в кабинете. До сих пор Верховский полагался на стандартные чары, общие для всего здания. Не приходило в голову, что внутри Управы могут понадобиться дополнительные меры.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Марина, выглянувшая из кухни на скрежет ключа в замке.

– Как раз-таки ничего, – весело ответил Верховский, сбрасывая ботинки вместе с остатками дурного настроения. – Неотложных дел нет, а важные все не переделаешь.

Лицо жены разом посветлело, и она вновь скрылась в кухне, из которой доносилось радостное повизгивание довольной жизнью дочери. Идиллия. Скажи ему кто восемнадцать лет тому назад… Наверное, тогда ни одна ведьма не углядела бы в раскладах будущего столь ничтожные вероятности. Потому закон и смотрит косо на любые гадания. Самоисполняющиеся пророчества – опасная штука; Марине раньше частенько приходилось это повторять.

– Как дела? – поинтересовался Верховский, окунаясь в душистое кухонное тепло. Попытался потрепать дочь по коротким мягким локонам; та увернулась: всё её внимание занимала пёстрая книжка с картинками. – Кое-кто совсем отвык от моего присутствия.

– Ну, Саш, – Марина, не отвлекаясь от кулинарного колдовства, абсолютно серьёзно задумалась над формулировками. Из-за этой её привычки тщательно взвешивать слова поссориться с ней было физически невозможно. – Мы, конечно, обе будем очень рады, если у тебя появится больше свободного времени. Но я понимаю, что для тебя значит работа и сколько сил на неё уходит. Никто не в обиде.

– Если бы не Витька, я бы и вовсе там ночевал, – невесело пошутил Верховский. – Неправильно это. Надо налаживать производственный процесс.

– Налаживай поскорее. Я по тебе скучаю.

Марина улыбнулась вроде бы спокойно, но в её голосе слышалась едва уловимая досада. На мужа-трудоголика или на что-то иное? Верховский рассеянно ослабил узел галстука и ещё раз оглядел тесновато-уютную кухню. На столе, вне досягаемости для Настиных шаловливых ручонок, лежал аккуратно надрезанный конверт с эмблемой Управы. На имя Марины Алексеевны Шиловой. Менять фамилию супруга наотрез отказалась из-за внушительного количества научных публикаций, выпущенных под прежним именем; Верховский, помнится, какое-то время беспокоился на этот счёт, а потом сообразил, что дело не стоит выеденного яйца, и с тех пор вспоминал про подобные мелочи только по необходимости – или при случае, как вот сейчас.

– Что тебе такое прислали? – полюбопытствовал он, из уважения не притрагиваясь к конверту без дозволения. Если жена сама не сказала сразу, значит, там что-то неприятное.

Как и следовало ожидать, Марина невесело вздохнула и без удовольствия покосилась на письмо. Отложила нож, которым чистила яблоко для Насти, вытерла руки о кухонное полотенце. Медлила.

– Уведомление, – наигранно равнодушно сказала она наконец. – О снятии персональной ответственности. Я больше не смогу работать в исследовательском отделе.

– Какого лешего? – вырвалось у Верховского. Настя любознательно уставилась на отца и немедленно сделала попытку повторить услышанное. Марина погрозила ей пальцем и послала мужу укоризненный взгляд. – Простите, дамы… Посмотреть можно?

– Смотри, конечно.

Верховский вытряхнул из конверта сложенный втрое печатный лист. Бумага простая, не гербовая; короткое послание обрамлено внушительной шапкой с регалиями отдела обеспечения безопасности сверху и гроздью синих печатей – снизу. «Уведомляем Вас, что по результатам проведённой проверки принято решение… о несоответствии… навыков, знаний и личных качеств… обновлённым требованиям, а также… Сообщаем об освобождении… от персональной ответственности, однако считаем необходимым напомнить… о сохранности служебных и государственных тайн, доверенных Вам. В соответствии с законодательством Управление готово предоставить… любую другую подходящую по компетенциям должность в случае… С наилучшими пожеланиями, старший инспектор группы предотвращения магических противоправных деяний Чудинова Марина Юрьевна». Верховский озадаченно перевернул послание, словно надеялся на обратной стороне найти какое-то достойное объяснение. Во-первых, изложенной в сообщении ерунде. Во-вторых, тому, как Сирена очутилась в чужой группе, да ещё и на должности инспектора.

– Это за что? – спросил он, не слишком рассчитывая получить вразумительный ответ. Могли у научников поменяться правила секретности? Или, может, супруге руководителя магконтроля не позволено приближаться к научным тайнам? Что изменилось?

– Понятия не имею, – Марина нервно улыбнулась. – Комментариев не было.

– Я выясню.

– Не надо, – резко сказала жена и тут же прибавила спокойнее, будто в оправдание: – Не хочу… ну… кривотолков. Что не своё место занимаю.

– Не своё?

– Сам понимаешь. Начнутся всякие разговоры, ещё предъявят тебе что-нибудь… Ты же теперь на виду у всей Управы…

– Тебя нельзя увольнять, пока ты в отпуске, – Верховский ещё раз пробежал взглядом текст послания. – Мы всего лишь поступим по закону.

– Они и не увольняют. Предлагают должность взамен, – напомнила Марина. – Так можно делать, если затронуты положения о секретности. Не бери в голову, Саш, правда. Я найду, чем себя занять.

– Нисколько не сомневаюсь, – Верховский задумчиво отложил бумагу. – Тебе же нравилась работа…

– Она мне до сих пор нравится, – на сей раз Марина улыбнулась искренне. – На Управе свет клином не сошёлся. Вообще говоря, я себе присмотрела подработку… Так, чтобы не скучать, пока Настасья спит. Взгляни.

Она протянула мужу телефон с развёрнутым на экране описанием вакансии. О конторе с громким названием «Технологии будущего» Верховский ничего не помнил; должно быть, процедуры регистрации она проходила ещё до его появления в отделе контроля. А регистрация точно есть: в требованиях скромно указана «сертификация по форме МС-IIIА-08», то есть наличие управского удостоверения современного образца. Анализ экспериментальных данных, разработка методик, документирование в соответствии со стандартами… Видимо, небольшая исследовательская пристройка к какому-нибудь гиганту колдовской фармакологии или артефактного рынка: мелкие частники себе такого позволить не могут.

– Они разрешают работать из дома, – сообщила Марина, словно опасалась, что муж не одобрит начинания. – Даже какие-то серьёзные деньги платят. Но я не из-за денег, – поспешно прибавила она. – Я так, чтобы навыки не заржавели. А там посмотрим, может, опять что-нибудь изменится…

– Изменится, – задумчиво повторил Верховский. Притихшая Настя с интересом наблюдала за родителями. – Ты не устанешь?

– Нет. Это же всего четыре часа в день.

– Это целых четыре часа в день, – поправил Верховский. Спохватился, что взял совершенно рабочий тон, каким обычно приводил в чувство зарвавшихся подчинённых, и поспешил сгладить резкие слова улыбкой. – Я тебе ничего запрещать не собираюсь. Хочешь – подрабатывай, только рассчитывай силы. Я-то ещё нескоро в нормальный график войду… Если вообще войду.

– Стремись к этому, – менторским тоном заявила Марина и рассмеялась. – Завтра «Технологии будущего» ждёт внеочередная проверка?

– Как ты догадалась? – Верховский вскинул брови в притворном изумлении. – Не переживай. Я стараюсь быть справедливым.

– Вот будет неловко, если «Технологии» закроются из-за меня!

– Ни в коем случае не из-за тебя.

Марина наградила его поцелуем в щёку и вернулась к недочищенному яблоку. Верховский задумчиво поправил воротник рубашки. Ему прежде не приходило в голову, что при должной сноровке он вполне в силах прекратить существование целой фирмы – по одной лишь прихоти. Законы позволяют. Он теперь очень хорошо знает законы…

Как и то, что они иной раз весьма отдалённо согласуются с совестью.

***

Мишень нахально маячила на противоположном конце зала. Размеченная чёрными линиями круглая алюминиевая болванка повидала на своём веку мало хорошего: её покрывали не оттёртые до конца пятна копоти, в одном месте металл был продырявлен насквозь, остаточный фон ощущался даже за пятнадцать метров. Топтавшийся рядом Старов косился на мишень с опаской, будто она могла атаковать первой, и нет-нет да оглядывался на галереи тира, откуда то и дело доносился грохот выстрелов. Побаивался, что и его заставят взять в руки оружие.

– Я раньше тоже нормативы сдавал, – поделился Виктор Сергеевич, проследив за направлением Мишкиного взгляда. – Даже и неплохо. Но, честно-то говоря, неохота больше за огнестрел браться. Это всякий раз думаешь: вдруг кого прибьёшь ненароком?

– А вам доводилось? – спросил Яр. Старов встрепенулся и укоризненно уставился на коллегу: подобные вопросы не укладывались в его понимание вежливости.

Щукин, однако, отнёсся спокойно.

– Нет. В людей не стрелял никогда, а нежить на пульки только злится ещё больше. Санёк… Александр Михайлович может порассказать, – Виктор Сергеевич оборвал себя на полуслове: вспомнил, что пришёл сюда муштровать стажёров, а не байки травить. – Ну-ка давайте на позицию. Сначала Миша, потом Ярик. По пять пристрелочных, а дальше будем угол менять.

Старов, бледнея и потея под грузом ответственности, шагнул к черте и вскинул руки. Его трудно осуждать за хромающие навыки: парня вытащили из обывателей и теперь наскоро учили методом погружения. Из пяти раз трижды Михаил промахнулся мимо болванки и дважды попал куда-то в края дальних кругов. Расстроился, отступил.

– Я вообще стрелы-то не очень, – смущённо сообщил он. – Наставник говорил – надо на реверс делать упор, раз спектр подходит.

– Надо всё уметь, но не всё делать, – назидательно изрёк Щукин и покровительственно потрепал Старова по плечу. – Молодец. Новички обычно совсем мимо мажут.

– А Денис Григорьевич утром сколько выбил? – не удержавшись, поинтересовался Яр, заняв место у черты.

Виктор Сергеевич моментально помрачнел.

– До всего ж тебе дело есть! Восемь из десяти на зачётных сериях, чтоб ты знал.

Стало быть, у Драгана в учениках дважды остался бы без кормёжки. За первые полгода учёбы Яру крепко надоело ходить голодным, и подвешенные к сосновым ветвям кульки со снедью он приловчился сбивать из любого положения, хоть лёжа, хоть на бегу. Пять пристрелочных один за другим разбились точно о центр мишени. Вдруг Щукин впечатлится и отправит-таки стажёра на мало-мальски серьёзное задание?

– Ишь ты! Хорошо работешь, – Виктор Сергеевич уважительно прищёлкнул языком. – Ну-ка, молодёжь, не стрелять – пойду фон посмотрю.

Старов проводил его унылым взглядом.

– А ты учился, что ли, специально? – спросил он похоронным голосом, словно опасался насмешки или порицания.

– Вроде того, – Яр скрестил руки на груди, нарочито внимательно наблюдая за осматривающим мишень Щукиным.

– А сколько лет?

– Да почти всю жизнь, – Яр усмехнулся: лицо Старова недоумённо вытянулось, обретя донельзя глупый вид. – Не переживай, меткость с опытом приходит.

– Лучше б она вообще не пригодилось, – буркнул коллега. – Когда ни с кем воевать не нужно, это значит, всё хорошо. Всё правильно делаем.

– На всякий случай всё равно уметь надо.

Старов понуро кивнул. Вернулся Щукин, внимательно оглядел обоих подопечных, словно размышлял, что теперь с ними делать. Озадаченно поскрёб в затылке.

– Ну, значит, так… У тебя, Миш, сильно уж разные получились выстрелы. Надо дозировать магию-то, – укоризненно сказал он Старову. – Сейчас одну зачётную серию сделаешь, чтоб контрольная точка была, и будем с тобой учиться. У Ярика всё хорошо, – Виктор Сергеевич повернулся к младшему стажёру, гордый, будто лично его воспитал. – Давай две зачётные, а потом того – пару кругов по залу, подтянуться, отжаться… Что обычно делаешь?

– Ничего, – настала очередь Яра смущаться под укоризненным взглядом Виктора Сергеевича. Он привык рассчитывать на волшбу, с лихвой восполнявшую недостаток физической силы, и уже давно забросил упражнения. Примерно с тех пор, как последний тренер пытался его убить. – Теперь, видимо, начну.

– Эх ты! Хоть зарядку-то надо по утрам! – проворчал Щукин. – Давай-ка мы тут время по вечерам займём на пару месяцев. Я тебе покажу, чего и как. И Мишку вон заодно по магической части подтянем, – Виктор Сергеевич подмигнул воспрявшему духом Старову. – Ну, на позицию! Время дорого…

Спустя час, выползая из душевой, Яр готов был в нарушение всех мыслимых запретов проклясть и себя, и Щукина, и заодно Липатова, из-за которого напросился сдуру на это наказание. Велик был соблазн избавиться от слабости и мышечной боли, прибегнув к дару; останавливали в равной мере страх вызвать подозрения и мрачное чувство свершившейся мести самому себе. Старов, ворошивший щербатой гребёнкой короткие русые волосы, держался не в пример лучше. Завидев Яра, он любезно посторонился у зеркала и изобразил улыбку.

– Руки болят, – пожаловался он и осторожно похлопал ладонью по предплечью. – Знаешь, что мне Виктор Сергеевич сказал? Бутылку воды брать и вот так держать по три минуты.

Старов попытался изобразить, как именно, но бессильно уронил руку, поморщился и потёр плечо. Вид у него был растерянный: видать, давно позабыл, что это такое – боль после упражнений. Яр вздохнул и, не заботясь оглянуться на зеркало, завязал на затылке мокрые волосы.

– У тебя не здесь болит, – он провёл пальцем по собственному предплечью и затем постучал по виску, – а вот тут. Так что лучше не просто бутылку держи, а какие-нибудь чары через неё пропускай.

– Спасибо за совет, – Мишка навьючил на плечо сумку, снова поморщился и обернулся к Яру: – Тебя подождать?

– Не, не надо. Я сегодня со сдвигом на два часа, пойду трудиться.

– А-а-а… Ну, тогда до понедельника!

– До понедельника.

В кабинете обретался одинокий Субботин. В ответ на сдержанное «добрый вечер» он наградил Яра холодным взглядом и вернулся к какой-то бумажной возне. На столе ждал педантично составленный куратором список дел на неделю; вычеркнуто было почти всё, кроме пары строк в самом низу. В числе оставшихся значилась злосчастная опись вещдоков, которую Яр откладывал, как только мог. Дело было почти бесконечное и настолько же нудное, насколько опасное: залежи в хранилище копились леший знает с каких времён, содержимое контейнеров за прошедшие годы могло обратиться в пыль, а могло сохранить колдовской потенциал и нацепить на незадачливого ревизора какое-нибудь прилипчивое проклятие. Из последних сил оттягивая неизбежное, Яр за кружкой чая рассортировал оставленные Громовым несрочные прошения. Субботин, кажется, вовсе не обращал на него внимания. Что он тут забыл в поздний час? Даже начальство уже разбежалось…

– Борис Андреевич, я в хранилище, – зачем-то предупредил Яр, забирая со стола ноутбук. Допотопный тамошний компьютер соображал едва ли не медленнее, чем вымотанный беготнёй стажёр. – Кабинет не запирайте, пожалуйста.

Субботин смерил его долгим взглядом, прежде чем сухо ответить:

– Хорошо.

В подвале, как всегда, было прохладно и пустынно. Миновав скучающего вахтёра, Яр отпер дверь отведённого магконтролю хранилища прикосновением к магическому замку и без удовольствия оглядел лабиринт металлических стеллажей. Часть помещения уже охвачена неумолимым порядком; там почти нет пыли и паутины, а контейнеры заново подписаны и пронумерованы. Яр отыскал на едва тёплом радиаторе высохшую с прошлого раза тряпку, включил ноутбук во внутреннюю сеть и водрузил на стол ящик, терпеливо дожидавшийся своей очереди. На дощатом боку значился год, которому вообще-то должно было соответствовать содержимое, но человеческая лень, как это здесь частенько бывало, победила строгие регламенты: датировки на плотно набитых в ящик футлярах хаотично разнились. Самые ранние, что Яр тут встречал, относились к тысяча девятьсот девяносто седьмому году. Тогда, видимо, бардака было намного больше, чем сейчас: защитные чары на некоторых контейнерах были наложены кое-как, а где-то и вовсе отсутствовали. Недолго промучившись выбором из двух зол, Яр тайком от камер вскрывал такие при помощи телекинеза. По-хорошему надо было пожаловаться Верховскому, но чёрта с два начальник стал бы к нему прислушиваться. А если бы и стал, ещё вкатил бы, чего доброго, Громову выговор за нецелевое использование стажёра.

Первые два футляра благополучно отправились в ящик для утилизации: дела по ним были давным-давно закрыты. Третий, датированный девяносто девятым годом, пришлось открывать. Из-под крышки вырвалось в воздух облачко коричневатой пыли; Яр отстранился и тихо выругался, прикрывая губы и нос рукавом рубашки. Некстати напомнила о себе мышечная боль, и он, не задумываясь, прогнал её коротким импульсом силы. Хоть бы написали, черти, что внутри что-то сыпучее! Выждав для порядка с полминуты, Яр прижал к лицу край воротника и вновь осторожно склонился над контейнером. Собственно, кроме горстки пыли, там ничего и не было. Мелкий буровато-коричневый прах, какой остаётся от умертвий после того, как вся пробуждённая некромантом энергия покидает материю. Воровато оглянувшись на камеру, Яр сощурился в попытке разглядеть остаточные чары. Тщетно: всё давным-давно выветрилось. Кто-нибудь другой, вроде Липатова, наверняка принял бы содержимое контейнера за очень мелкий песок, но Яр на продукты деятельности Семариных ведьмаков насмотрелся вдоволь. Значит, и здесь когда-то, не так уж давно, умели такое устраивать…

Яр вернул крышку на место и потянулся к ноутбуку. С маркировкой вещдоков всё не так печально, как с их хранением; должно быть, за ней тщательно следили уже в те годы. В очередной раз скормив системе свой табельный номер и пароль, Яр в недоумении уставился на воспрещающую надпись в половину экрана. Ему и прежде встречались здесь дела, требующие уровень допуска выше шестого, но так, чтобы закрыли даже заголовок, было впервые. Стало быть, что-то ужасно важное. Или… неприглядное. Надо рассказать Громову; может статься, дело до сих пор не закрыто. Яр подновил полувыцветшую надпись на футляре и отнёс его на стеллаж, куда складывал девяносто девятый год. Поставил отдельно от остальных. Если выяснится, что дело давно в архиве, а правонарушитель благополучно связан клятвами и занят вырезанием по дереву, содержимое контейнера попросту уйдёт на утилизацию. А контейнер хороший: из прочной нержавеющей стали, с добросовестно нанесёнными орнаментами, в изгибы которых уложены аккуратно выполненные чары. Таких за девяностые годы мало, абы что в них не клали…